— Первый, чё с тобою? — Man, мне кажется, я влюбился Забудь про Анжелину, забудь про Холли Берри, она покруче их в двойне, в тройне на самом деле. (С) 1.Kla$ You know what that is but you still want some You just can't get enough of that lovey-dovey stuff (C) U2
В этом деле, как и в любом, собственно говоря, всё предельно просто — главное начать, а дальше пойдёт само, как по маслу. Впрочем, почему как? … Азирафель не желал признавать это вслух, но, вообще-то он терпеть не мог заниматься спортом. В последний раз серьёзную физическую нагрузку он испытывал веке эдак в XII, во времена феодализма, когда пребывал на земле в ипостаси загадочного Странствующего Белого Рыцаря и был вынужден ходить, драться и ездить на лошади будучи закованным в железный саркофаг брони. А ещё раньше и вовсе во времена Ветхого Завета, когда носил здоровенный, огненный меч, снося им целые города и полчища демонов одной правой. С тех пор утекло много воды и Азирафель не то чтобы растерял хватку, но, здорово обленился. Об этом было тяжело думать, но это было чистой правдой, которая не исчезала, как бы Азирафель не старался закрыть на это глаза. Гавриил был прав (как и всегда, впрочем, и это особенно уязвляло), когда шутил, что скоро Азирафеля перестанут поднимать в воздух крылья. Ах, да. Гавриил. Собственно говоря, он и есть главная и единственная причина, почему Азирафель находился прямо сейчас здесь, в этом пахнущем резиной лимиальном зале, чем-то напоминавшем локацию из того самого легендарного гей-порно с нелепыми прямолинейными диалогами и тяжелоатлетами. К слову, использовать Божье Чудо, чтобы популяризировать этот жанр через Интернет-мемы и шуточки, тем самым осчастливив миллионы людей по всему земному шару, было настоящей удачей и гениальной профессиональной находкой Азирафеля-ангела, пусть и совершенно спонтанной. Это было трудно вписать в отчет, а потом грамотно преподнести на летучке в конце месяца, но, предварительно съев коробку конфет с ликером для храбрости, Азирафель-таки смог. … А ещё эта феерия блестящих от масла мускулов, прямых как копье Лонгиния и тупорылых как любой герцог Ада грубоватых фразочек и гротексного, мужиковатого сюрреализма странным образом напоминала о Гаврииле, — он бы вписался в эту, с позволения сказать, вселенную как влитой. Азирафель поймал себя на том, что пялится на зевающего Архангела (точнее, на его могучую грудь сквозь обтягивающую белую майку) уже добрую минуту и опустил глаза. Теперь он старался смотреть по возможности в пол. Гавриил был выше всего на каких-то жалких пять сантиметров, но он был стройнее, шире в плечах, агрессивнее, самоувереннее, могущественнее и потому воспринимался не то как попирающая своей вершиной Небеса неприступная гора, не то как терминатор в легкой майке и обтягивающих всё что можно и нельзя тренировочных лосинах. На его руке игриво поблескивал браслет часов и увесистый «когтистый» перстень на среднем пальце, а на красивой, жилистой шее тонкая золотая цепочка. Скромненький лук по Гавриловым меркам. Обычно без килограмма золота, пяти шуб, белоснежного феррари, въезжавшего в переулок обязательно боком, Архангел на землю не являлся. И это только программа минимум — как-то у книжного припарковался белоснежный вертолет. А уж о «копьеносно-четырехкрылом» Ветхозаевтном шике даже и говорить нечего. Гавриил явно не испытывал никакого дискомфорта или хотя бы тени неловкости. Скорее, вкрадчивое, ленивое любопытство. Зато Азирафель испытывал колоссальные страдания: он титанически терпел натирающие кроссовки, давящие на живот белые тренировочные штаны, косые насмешливые взгляды окружающих (их как будто бы не было, но он чувствовал), удушающий, головокружительный и зубодробительный стыд, гомоэротическое давление и общий идиотизм происходящего. — Я чувстсвую себя довольно глупо, — признался Азирафель. — М-м-м? А я думал, это обыденное положение вещей для тебя. Мог бы и привыкнуть за столько-то лет. Гавриил расхохотался со своей шутки, запрокинув голову, но, быстро опомнился, увидев расстроенное лицо Азирафеля: — Ладно-ладно, извини меня. Это просто шутка. Несмешная, возможно, признаю. Он погладил Азирафеля по руке — нерешительно, даже невесомо, кончиками пальцев. Будто боялся, что за этот невинный жест его низвергнут в Ад прямо на месте. И, почесав подбородок, тут же добавил: — А если серьезно, то не думай об этом. Тебе не стоит ни о чем переживать хотя бы потому что я с тобой… — Это-то и смущает больше всего. Гавриил цокнул языком, — жест как бы говорил «бляяя, да что ж это такое-то», — но быстро нашёлся: — Тогда делай как я — не думай вообще ни о чем, сфокусируйся на процессе. И на ощущениях. Оу. Эта фразочка прозвучала чересчур двусмысленно. Впрочем, если Гавриил действительно вообще ни о чем не думает, то это многое объясняет. Скорее всего, он не имеет в виду ничего такого, а просто выдает первое, что приходит в голову, не раздумывая ни над ответами, ни над последствиями. Азирафель хмыкнул, — губы расплылись в глуповатой ухмылке, — и тут же одернул себя, немедленно придав лицу выражение холодного спокойствия. Ну, точнее, Азирафель думал, что это холодное спокойствие. — Давай начнем, пожалуй, — нерешительно попросил он, — раньше начнем — раньше закончим?.. — Отлично, я сам хотел предложить. Как с языка снял! ~***
Гавриил был, возможно, неплохим начальником, просто дотошным и склонным к самодурству, но всё это не шло ни в какое сравнение с тем, какой отвратительной личностью он представал. И вот на первый взгляд Гавриил производил впечатление несносного, крикливого, самовлюбленного эгоиста со взрывным характером, сыпавшего колкостями и многоэтажными оскорблениями, настолько же уморительным для стороннего слушателя, насколько убийственными для того, кто становился объектом этих оскорблений. Просто поразительно, как такая пакость до сих пор не пала и не возглавила свой персональный батальон особо ублюдочных демонов. Этот удивительный феномен можно было объяснить лишь особой любовью Всевышней. Если Она — это Мать Всего сущего, то тогда Гавриил — любимое, набалованное чадо, прекрасное лицом и телом, из колхозных уст которого срывается только клубок змей, жаб, грязи и зараженных игл и которому Она дала в распоряжение целый Рай покорных и затравленных Падчериц и монополию на любое насилие по отношению к ним. И, по правде говоря, чем-то таким Азирафель его и считал, ведь на второй взгляд ничего принципиально не менялось, а поскольку вглядываться в эту бездну дальше он не собирался, то ему даже не было за это стыдно. Страшновато, что об этом кто-то узнает и донесет, но уж точно не стыдно… … До определенного момента. Пока их и без того странные отношения не перешли в разряд «неуставных». Вот тогда-то и выяснялось, что на самом деле всё обстоит не совсем так.***
Разминка прошла нормально и даже умиротворяюще, но лишь по началу. Кивать головой, махать руками и даже наклоняться в разные стороны было по своему весело и седативно. Кроме того, взор услаждали то и дело маячившие почти перед самым носом прелести ничего не подозревающего Гавриила, но проклятый «замочек» затоптал все карты и спутал весь малинник! И если сцепить руки за спиной через левое плечо ещё с горем пополам получалось, то через правое не получалось уже ни в какую, как бы он не старался — задубевшие мышцы просто не слушались. — Нет, я не могу на это смотреть, у меня сердце кровью обливается. Гавриил подкрался незаметно и почти молниеносно, словно крупная, хищная кошка-альбинос и помог их сцепить. Что-то хрустнуло и Азирафель вскрикнул, не столько от боли, сколько от неожиданности. — Цыц, — скомандовал Гавриил, так же невозмутимо и вкрадчиво. — Но я сейчас развоплощусь! Страж Восточных Врат Азирафель будет первым эфирным существом в истории, что развоплотилось от зарядки. — Оу, да что ты говоришь. Звучит неубедительно. Его руки были аномально теплыми, даже по меркам ангела. Азирафелю показалось, что тот слишком долго держит его запястья и что гладить по животу и груди было явным излишеством, но он не успел даже осмыслить — Гавриил убрал руки. Иногда казалось, что Гавриил не слышит и не понимает, что ему говорит собеседник — об этом говорила «дежурная» улыбка кинозвезды или, скорее, Кена-психопата, но иногда казалось, что он телепат. По крайней мере, на это указывал тяжелый, пристальный взгляд его ярко-лиловых глаз с мрачными темными кругами под ними. — Скажи мне, только честно, ты решил так посмеяться надо мной? — простонал Азирафель. Он рассеянно потряс руками, пытаясь снять напряжение вперемешку с болью в локтях. — Вот еще. И в мыслях этого не было. О, да. Его и без того громандные, гипнотические глаза на мгновение стали ещё больше, образуя симметричные «о» — Ума не приложу, почему все думают обо мне как о каком-то жестоком, бессердечном монстре… Азирафель нервно хихикнул. Он не просто знал Гавриила с начала времен и не просто был под его «крылом», он воевал с ним плечом к плечу ещё в Первую Войну Ангелов и прекрасно знал, на что он способен. Легионы падших замирали в немом ужасе, когда их накрывала его огромная, четырехкрылая тень, беспросветно-черная, как сама бездна и рваная, как те самые тряпки, на которые Гавриил рвал любого, кто посмел встать на пути у Божьего замысла; Он в одиночку побеждал громадных драконов и подрывал города, ломал об колено позвоночники и вырывал сердца когтистыми пальцами; он доставал из своей груди золотое копье в два его роста и в тяжесть земной тверди и вертел его в руках, словно прутик, раскручивал над головой и наугад метал его в толпу врагов с радостным хохотом и громогласным: «Изыди, мудила грешная! ~☆» А теперь он говорит, что не понимает, почему его, ну как минимум, закономерно побаиваются?.. Он забыл, что такое — быть ветхозаветным кошмаром (самоназвание, если что)?.. Гавриил нервным движением руки пятерни налипшую на лоб косую челку: — Ну хорошо, я… Знаю, почему, но это уже давно не соответствует действительности. Времена изменились и я вместе с ними. Ну или нет. — Но, видимо, никто, этого не замечает. Или, что вероятнее, не желают замечать. — Почему же никто? А как же я? — И поэтому ты весь дрожишь при виде меня, как лист осины? Азирафель осекся. Он открыл рот, чтобы возразить, что он просто пока не смог привыкнуть к тому, как резко изменился «статус кво», ведь тысячилетия жесткой субординации и строгих взысканий за каждую ошибку не проходят бесследно и что его нельзя торопить, а ещё, что Гавриил слишком непредсказуемый и резкий… Но для начала, конечно, Азирафель попытался восстановить дыхание. У Гавриила, явно были другие планы. Это всегда происходило внезапно, будто порыв ветра, трепавший сухие листья страниц антикварных книг в магазине и разбрасывающий во все стороны складно сложеные в голове слова. Он погладил Азирафеля по непослушным волосам, мягко, но покровительственно, не до конца определевшись, гладит ли он подчиненного ангела «против шерсти» или все же нет: — Расслабься, говорю тебе. Это же свидание, как-никак. — Что? — А ты что думал? Ну, посуди сам: нас двое? Двое. Мы проводим вместе время? Проводим. Мы делаем вместе что-то такое, что могут делать люди, которые доверяют друг другу достаточно… Или я опять что-то не понимаю? Ну, конечно. Это и правда так в его духе. Он достаточно эгоцентричный и склонный к буквализму дотошного юриста, но при этом, достаточно искренний и прямолинейный. Он не стал бы глумиться над Азирафелем так изощренно… Нет, нужно поставить вопрос иначе: стал бы он над ним глумиться теперь? Азирафель почувствовал, как его щеки, нос и, что самое страшное, уши стремительно наливаются кровью. — Да нет, ты всё понимаешь правильно. Гавриил улыбнулся снова, в типичной его «солнечной» манере: — Ты ведь такой умный. Наверное, один из самых умных существ, что я встречал на небесах и точно самый умный на земле, а не понимаешь таких очевидных вещей. — С-спасибо большое, конечно… — расстерянно поблагодарил Азирафель. Он всегда терялся, когда нервничал и стремительно глупел рядом с… пассиями, а уж общество Гавриила располагало и к тому и к этому. Он хотел добавить что-то ещё, но тут снова случилось нечто неожиданное, заставившее Азирафеля вскрикнуть от неожиданности — Гавриил снова подловил его, безболезненно, но звонко шлепнув по заду. — Очнись, спящая красавица! ~ У себя в посольств, в смысле, в книжном будешь херней заниматься, а у нас с тобой остается не так много времени! Это отрезвило — Азирафель всё ещё имел дело с Архангелом-мать его-Гавриилом.***
— И всё же, ответь мне на один вопрос, пожалуйста. Сия тайна уже не один век терзала и продолжает терзать умы лучших из нас, например, Архангела Гавриила и-и-и… На этом всё, но, тем не менее, вопрос насущный. Азирафель улыбнулся. — Я сказал что-то смешное? — В некоторой мере, — уклончиво ответил Азирафель. Его замучила одышка и резь в боку после километровой пробежки, а потом он ещё и упал, пока пытался дотянуться кончиками пальцев до ног и вот только после этого Гавриил сжалился над ним. А потому теперь Азирафель просто стоял рядом и считал секунды, пока его партнер выписывал очередной полуакробатический пируэт на грани фолла. Азирафель раздевал его глазами, загипнотизированный плавными перекатами рельефных мышц, и ему было стыдно. Но отвести взгляд он не мог, словно кролик, завороженный сильными кольцами питона. Азирафелю это, впрочем, не в первой. — Объяснись. Гавриил полулежал на полу, задрав голову, но это не мешало ему смотреть на собеседника сверху-вниз. — Видишь ли, просто ты… Ну… столь страстно красуешься, — Азирафель подобрал идеальный эвфемизм к тому, что Уриил холодно описывала как «легкая мания величия», а Михаил называла «неистовый самодроч», закатив глаза, — что это немного забавно… Очаровательно по-своему. — Никогда не считал здоровую самооценку чем-то плохим. Тем более, что есть перед кем красоваться. А моя самооценка такая же здоровая как мой рост, мое могущество, размах моих крыльев и мой ч… — Гавриил! Нет, ну это уже просто ни в какие ворота. И он ещё будет обвинять Азирафеля в какой-то там несдержанности или, прости Господь, неумеренности. — … чек, который я выписываю данному заведению и прочим. Подобным. Всяким. А ты что подумал? И часто заморгал, словно милейший андрогинный красавец с полотен Боттичелли. — Ла-а-адно тебе, мне просто нравится смущать тебя. Ты так трогательно отыгрываешь невинность, или, я допуска-а-аю, правда такой и есть, — какая благосклонная ремарка, посмотрите на него, — что я не могу не отказать себе в этом. Из шпагата он как-то уж очень плавно лег на живот и запрокинул сильные, прямые ноги — накачанные икры и длина, образно говоря, «до ушей», выдавали в Архангеле скурпулезную, вдумчивую и глубокую личность… Во рту пересохло. — Так, что за вопрос? — аккуратно перевел тему Азирафель. — Зачем ты ешь? Опять начинается. На этот вопрос Азирафель собирался отвечать только в присутствии адвоката, но, увы, на Страшном Суде адвокатов не бывает. Тем более, что он уже объяснял, зачем. — А зачем ты занимаешься спортом? Это ведь точно никак не повлияет ни на твою эфирную сущность, ни, тем более, на твое тело. — Отвечаешь вопросом на вопрос, значит. Лучшая защита — нападение? Связано ли это с тем, что он изо всех сил пытается казаться благополучным, успешным и серьезным человеком? Существом из первого мира, у которого есть деньги, влияние и возможность вести «осознанно-образцовый» образ жизни? Отчасти. — Меня раздражает моя вынужденная гиподинамия, я от неё тупею. Тысячелетия бумажной работы и административной волокиты делают из Габи скучного парня. Я ничего не имею против, но, всё-таки, я создавался не для этого. — Мы все создавались немного не для этого, – Азирафель примирительно кивнул. — Именно. И, конечно, это не идет ни в какое сравнение с былыми временами, но это хоть немного развлекает меня и приводит в порядок голову. — Но ты же получаешь удовольствие? — Пожалуй, что так, — его голос звучал заметно менее самоуверенно, чем обычно. — Вот и с едой точно так же, — Азирафель развел руки в стороны, словно фокусник-профессионал, а не любитель, — Всё дело в удовольствии. Мы, конечно, можем отказаться от многих приятных вещей и занятий, однако мы этого не делаем. Не так ли, Звездочка моя? Гавриил выгнул бровь — он не до конца его понял. Азирафель мягко опустился на одно колено и убрал с его лица волосы, попутно ласково огладив тяжелый подбородок и скулу. О, да. Теперь он понял. — Тебе помочь встать? — ласково проворковал он. Гавриил прав — лучшая защита в нападении. — Не стоит. Я пол дня встаю, а потом столько же не могу угомониться. — Ладушки-оладушки, как пожелаешь! ~***
Слом парадигмы ощущался как-то уж слишком резко. Как бы то ни было, сусальные ангелочки Бугро — идеал ангела. Соответствуй или катись. И каждый соответствовал по разному: Азирафель, например пытался позабыть. Вычеркнуть. Абстрагироваться. Безжалостный, фанатичный воин мертв, ему на смену пришел деликатный, наивный и тонко-чувствующий букинист. Огненный меч пусть будет у людей — им нужнее. Конечно, они не стали защищаться, а начали, в итоге убивать, но, как в свое время мудро заметил ещё Кроули: «Если бы им не отдал меч ты, то они нашли бы другой способ». Уриил ушла глубоко в себя и замкнулась, став ещё более нечитабельной и мрачной, чем была изначально. Михаил, говорят, так и не смирилась и теперь иногда пьет с этими помоечными жабоящерами, Хастуром и Лигуром свежую кровь из грязного, пивного стакана, в этом их замусоренном колоповнике посреди Нью-Джерси с фольгой на окнах и вырезанными под ковром хтоническими сигилами, пытаясь заглушить неутолимую жажду. А вот Гавриил… Ну, он как обычно попытался объять необъятное и совместить несовместимое. Компромиссы — база дипломатии, основа существования любого общества. Компромиссы между старой моралью и новой. Между тем, что написано в законах и тем, что есть на самом деле. Тем, что требуют и тем, что получается на выходе. Ты можешь лучезарно улыбаться, можешь подписывать бумаги, можешь носить костюм-тройку, как у плохих республиканцев из дрянного кино и белые как кокаин туфли с кроваво-красной подошвой, но однажды ты повесишь на стол табличку «перерыв пятнадцать минут» и отправишься летать наперегонки со сверхзвуковыми истребителями над неспокойными водами тихого океана. Антипод суицидальной блондинки — гомицидальный брюнет. И даже когда потеряешь в ледяных, черных штормовых волнах беспроводные наушники, выполняя мертвую петлю, ты ни капли не расстроишься, ведь ты будешь чувствовать себя таким живым.***
Азирафель — занудная поэма. Гавриил — приставучий припев. Но при этом, они, почему-то, из одной оперы.***
Азирафель стоял под душем, закрыв глаза и запрокинув голову. Пар клубился, взлетал к потолку; вокруг ламп расплывался радужный нимб — гало. Теплая вода стекала по его широким плечам, шее и груди, струилась по мягкому, округлому животу и крепким бедрам. В голове сейчас было слишком сумбурно, мысли не слушались и тянулись, словно сладкая патока, по уставшему телу разливалась приятная нега. … Он вздрогнул и чуть не закричал, когда почувствовал, как чьи-то ногти вкрадчиво шагают по его позвоночнику «человечком». Азирафель развернулся, но не успел даже моргнуть, как Гавриил затянул его в жадный, агрессивный поцелуй. Он целовал его долго, с вампирской опустошительностью, кусаясь и царапаясь; налетев, словно ураган, будто обжигающая, пустынная буря — на нем не было ничего, кроме кольца, золотой цепочки и пошловатой улыбки. Азирафель ойкнул в чужой рот — его разгоряченная спина соприкоснулась с холодным кафелем, пока Гавриил пытался не то вжаться в него, не то, наоборот, прижать к себе как можно теснее; — Что ты вытворяешь?! — резко севшим голосом спросил он, когда Гавриил перестал терзать его рот и принялся обцеловывать шею. — Прости, я всего лишь не могу насытиться тобой лично и всей этой любовной ерундой, — прохрипел тот, оставив на подбородке Азирафеля красноречивое, красное пятнышко засоса. — Нет, я не об этом! Но… Но что если сюда кто-нибудь зайдет? Азирафель старательно игнорировал собственную эрекцию и то, как настойчиво каменный стояк Гавриила упирается ему в живот. Гавриил щёлкнул пальцами, резко взмахнув кистью сверху-вниз, будто щёлкнул кнутом: — Не бойся. Не войдет. Ни одна смертная тварь не испортит мне настроение этим утром и точно не обломает мне… Это маленькое излишество. Ну, хоть «грехоискушением» не обозвал, как в прошлый раз, и на том спасибо.***
Гавриил накрыл головку холеной, широкой ладонью — его кожа была такой горячей, будто бы по венам у него текла лава и, технически, так оно и было, правда, не лава, а раскаленный эфир. Азирафель запрокинул голову и тихонько, даже жалобно застонал, но Гавриил будто бы проигнорировал. — Сколько же здесь сантиметров, а? — рассуждал он вслух, оттягивая крайнюю плоть большим пальцем. Острые, черные ногти ничуть не мешали; он был единственным из плеяды Архангелов, кому вообще разрешалось красить ногти, — мгм, пятнадцать, может быть? Семнадцать?.. В любом случае… Хе-хе, впечатляет. Я даже завидую тебе немного… Белой завистью, само собой. Его грудной шепот сливался с шумом воды. — Я не знаю, — робко замотал головой Азирафель, чувствуя, как его щеки пылают от стыда, — я не мерил, мне не с чем сравнивать… И тут же вскрикнул еще громче, на этот раз ещё и от неожиданности — Гавриил простонал что-то вроде «ты ж мой большой, толстый лжец», после чего набросился с беспорядочными поцелуями уже на его вздымающуюся, ворсистую грудь. — Ума не приложу, зачем тебе столько… Возможно, я чего-то не знаю и ты вовсю прелюбодействуешь здесь с земными мужчинами, а? Его острые, ровные зубы сомкнулись на мочке уха Азирафеля — безболезненно, но ощутимо. — Я… Я вовсе не занимаюсь подобными вещами, — попытался объясниться Азирафель, но получалось неуверенное, томное хныканье. Ушко, все-таки, было его слабым местом и Гавриил это знал. А ещё, он точно знал, что Азирафель не умеет врать. — Ты такой мягкий, — продолжал сладостно бредить Гавриил, — я хочу мять тебя и царапать, как мячик-антистресс. Азирафель жалобно ойкнул — он как-то дарил их Гавриилу, но те лопались в его мертвой хватке, пачкая синтетическими внутренностями руку, — от этих мыслей у Азирафеля упало сердце в пятки и начал подрагивать член. — Ты похож на сырник. Такой же беленький, податливый и мягкий. Я никогда их не пробовал, но, уверен, на вкус они такие же как ты. — Правильно наоборот, — машинально поправил Азирафель. Он терпеть не мог неудачных стилистических кульбитов и старался привести их в божеский, общепринятый вид… И тут же поплатился за свою дотошность — Гавриил укусил его в плечо. — Заткнись, будь паинькой. — Д… Да, сэр. — Славно.***
Азирафель вжался во влажный кафель, (вернее, его туда вжали). Он прятал багровое, мокрое лицо в ладонях, сведённые колени тряслись. Его тяжёлый член торчал колом; по налившейся кровью головке стекали крупные переливающиеся капли воды, смывая смазку. Гавриил пожирал Азирафеля взглядом. Во мраке его глаз промелькнуло что-то зловещее. Всепоглощающая мания, жар в котором дотла сгорают звезды и до капли выкипают моря. К сожалению или к счастью, оно промелькнуло лишь на миг, словно вспышка на солнце. Азирафель давно не чувствовал в свой адрес ничего подобного, ни от людей, ни, тем более, от других ангелов. Даже Кроули, драгоценный Кроули, с которым они иногда прелюбодействовали (поза 69 подходила ему идеально просто потому что этот прелестный суккуб-затейник был до того самоотвержен, что однажды столик, на котором они надрачивали и насасывали друг другу ходил ходуном и в итоге под ними рухнул) не доходил до такого. Гавриила неудержимо тянуло к этому члену так, будто от него исходила лучащаяся нежным, золотистым сиянием Божья любовь и благодать. Он не смел воспротивиться ни мучительно-сладкому томлению в груди, ни дрожи во всём теле, ни с мурашкам и жару. Гавриил вообще никогда не пытался совладать со своими желаниями, наоборот, он бросался в них с головой как в адскую бездну, очертя голову и задержав дыхание. Не просто же так на древке его копья золотыми вензелястыми буквами было выгравированно: «Ego adepto quod volunt». А вот брелочек с какой-то неопознаваемой увесистой блестяшкой, — пользуясь терминологией Михаил «цыганской поебенью», хотя Азирафель не хотел бы так говорить, — абсолютно просто так. Его ноги подкосились внезапно, но как-то неуловимо грациозно, будто бы он сделал это намеренно: с тихим стоном он упал на колени, сжал толстый член Азирафеля в кулаке и поцеловал головку, — тот даже вскрикнул, больше от неожиданности, чем от смущения: — Габи… Т-ты в порядке? Услышав интимное, ласковое прозвище, Архангел издал некий утробный, горловой звук. — В полном. Ровно то, что доктор прописал. С этими словами он снова обхватил губами головку, медленно пропуская всю длину его члена в горячий, влажный рот. Азирафель положил ладонь ему на затылок и рассеянно погладил мокрые, темные волосы, взъерошивая их ещё сильнее. Острый кончик языка облизал головку и юркой змейкой проскользил по всей длине, прежде чем впустить её дальше, в обжигающее, тугое горло. — Да, вот так, пожалуйста, — прошептал Азирафель, запрокинув голову. И, сквозь протяжные, довольные аханья, добавил: — А г-говорил, что падешь от поцелуев… Он издал высокий, истеричный смешок, который тут же захлебнулся в стонах. Гавриил сидел на коленях между его ног, взирал на него снизу-вверх, сверкая почти черными, как у ошалевшего наркомана, глазами с нескрываемым раздражением и смущением, — не прекращая обхаживать член ртом, он показал Азирафелю оттопыренный средний палец свободной рукой. Хочешь рассердить Гавриила — напомни ему о его ошибках. Тем более, что он самолично ходил к Ней и всё выяснил — оказывается что нефилимов не будет ни у него, ни у Ази, благо, это не так работает и вообще, по любви можно, главное, чтобы не сказывалось на работоспособности. Впрочем, это нисколько не обижало. Напротив, здорово заводило. Гавриилу шли мокрое лицо, растрепанность и румянец на носу, ушах и скулах — так он больше не мог выглядеть надменной иконой Главному Исполнительному Директору. Раздражение только распаляло его и сейчас он не мог злиться на Азирафеля по-настоящему. Больше того — это подстрекало его сосать так, словно от этого зависила его жизнь. Он жадно причмокивал на всю комнату, лаская яйца Азирафеля в пальцах; кончик его красивого, длинного носа касался белых, кудрявых жёстких волос у основания члена Азирафеля каждый раз, когда он глотал по самые яйца. Струйка слюны сбежала из уголка губ Гавриила по подбородку и вниз — на ложбинку между ключиц, — и её тут же смывало водой. Вторая рука сама потянулись вниз — он отдрачивал себе, машинально пытаясь унять собственное, сводившее с ума возбуждение. Несколько мутных капель упало на холодный кафель между его ног, совсем рядом со стопами, и тут же утекло в слив. Возмутительно толстый ствол широко раздвигал его губы, чмокающе двигаясь взад-вперёд. Ази это определённо нравилось: он блаженно прикрыл глаза и резво подавался тазом навстречу рту Гавриила. Ещё раз глубоко насадившись на член, Гавриил выпустил его изо рта. Он попытался отдышаться, обхватив его дрожащими пальцами — наверное, ему хотелось снять намокшее, и теперь противно скользящее на фаланге кольцо, но этого ни в коем случае делать нельзя, ни при каких обстоятельствах — и начал дрочить, оттягивая туда-сюда крайнюю плоть. — Помнишь, ты как-то говорил, что иногда у нас, как ты выразился, пересекаются мысли? Азирафель вопросительно промяукал нечто неразборчивое. С того момента, как они вступили в отношения, их воспоминания и ощущения иногда становились общими с Гавриилом: например, как-то раз Азирафель случайно порезался канцелярским ножом, открывая коробку здесь, на земле, а Гавриил почувствовал боль уже там, на небесах. Но какое это отношение имело к… — Так вот, полагаю, у меня только что-то подобное. Ты ведь сейчас кончишь, не так ли, сладость моя? Он хрипло рассмеялся, и медленно поднялся на ноги, подставляя руки под воду. Азирафелю понадобилось несколько секунд на полное осмысление. Ну и шуточки у него, просто… Просто слов нет! — Это несправедливо! — застонал он, состроив самую жалобную и страдальческую гримасу в мире; ту самую, от которой Гавриил сам чуть в голос не захныкал, правда, отнюдь не от жалости, — я ведь… Я ведь почти… За что ты так со мной? — А я знаю, что ты почти. Разворачивайся. Гавриил очертил в воздухе полукруг легким и властным движением кисти. — Но… Но я не могу так сразу, — попытался возразить Азирафель. — Почему? — Видишь ли… К этому нужно готовиться… Морально и, что более важно, физически. Понимаешь? — Не вижу проблемы. Морально ты уже готов, как минимум. Азирафель прикусил нижнюю губу. Он не понимал, чего ему хотелось больше: продолжения или сгореть на месте со стыда. — Понимаешь… Я сегодня плотно позавтракал и, ну… Эм… Пожалуйста, не заставляй меня произносить это вслух. — Все еще не вижу проблемы. Начудеси себе свободный желудок и самосмазывающуюся дырку. Ты, в первую очередь, Ангел Господень, а уже потом милейший гомик-букинист с кормой размером с титаник. Не забывай об этом, пожалуйста. Гавриил облизнулся, крайне плохо скрывая нетерпение и нарастающее из-за этого раздражение. Он всегда становился уморительно сердитым, когда ощущал… Ну, назовём это острой формой недолюбленности в конкретных местах. … Ах вот ты как. Ну, ладненько, понторез, будет тебе «Босс качалки». — Я бы с удовольствием, — промурлыкал Азирафель, — но ты не далее чем в прошлом месяце сделал мне выговор за, м-м-м, «несанкционированное приминение чудес с особо развратными намерениями» или, как ты выразился, «растрату чудес на дрочилово», так что, увы, ничем не могу помочь. Гавриил поразительно благосклонно, даже покровительственно погладил Азирафеля по шее, ровно под затылком: — Ого, какой ты, оказывается… Законопослушный, надо же. — Спасибо, сэр! … Это было обманным маневром, на который Азирафель купился не то как ребенок, не то как плохой боксер — пальцы Гавриила вцепились в вихры его затылке и больно потянули. — Слушай меня внимательно, — вкрадчиво зашептал он, — есть только одно место в моем теле, которое никто не имеет права сношать, даже ты — это мой мозг. Так, вот если ты сейчас же… — Н-но я правда не понимаю, почему ты не можешь сам этого сделать сам! — Потому что я истратил предпоследнее чудо за сегодня на то, чтобы припарковать корпоративное корыто, — обманчиво терпеливо объяснил Гавриил. «Корытом» он, к слову, окрестил «какой-то косорылый, но довольно быстрый биммер», — а последнее, чтобы сюда никто не зашёл. Делай что тебе говорят, будь умничкой? А потом разжал пальцы и, скользнув вдоль позвоночника Азирафеля, добавил уже заметно мягче: — Я, так уж и быть, немного подкорректирую реестр и тебе ничего не будет, обещаю. Они поцеловались, но как-то несерьезно — невинное чмоканье, как у великовозрастных школьниц под проливным дождем из того клипа. Азирафель простонал в рот Гавриила и отстранился, смотря на Архангела одновременно стыдливо и ласково. — Что ж, это… Это несколько меняет дело. И не то чтобы Азирафелю так уж был необходим этот ласковый шлепок по мокрой заднице, но это, всё же, мотивировало его щелкнуть пальцами и покорно встать к стене, упершись руками и отклячив зад.***
— Э… У меня две новости, Азирафель. С какой начать? Азирафель хрипло заворчал что-то неразборчивое. Ноги мелко подрагивали, по телу разлилось посторгазменное тепло и нега, а растраханная задница пульсировала и ныла — он точно не сможет сидеть ещё неделю. Оно определённо стоило всех этих иронических пыток зарядкой и приседаниями. — Слезь с меня, пожалуйста. Ничего такого, но просто ты довольно тяжёлый, — тихо попросил он. Гавриил послушался. Он только что излился в Азирафеля, дважды, и теперь они валялись друг на друге, распластавшись по мокрой плитке. — Во-первых, я люблю тебя… — О, это не новость. Я тебя тоже, кстати. В подтверждение своим словам, Азирафель нежно поцеловал Гавриила в висок. — А, во-вторых… Я не знаю, честно говоря, как мы будем возмещать ущерб. — Что?! Азирафель вскочил ошарашенный, будто его ударили током по голове. Гавриил сидел напротив него, виновато сложив огромные, белоснежные крылья — с перьев, размером в хороший кухонный нож каждое, стекали крупные капли. В зеленоватом свете лампы они превращались крупные, переливающиеся всеми цветами спектра бриллианты идеальной окружности. Всюду диковинными сокровищами поблескивали лужи, осколки стекла и обломки душевых перегородок. Азирафель схватился за голову и вопросительно уставился на Гавриила. — Я не совсем это контролирую, — начал он, — подобное само по себе происходит очень редко… Так, что считай это комплиментом… Ну и, в общем, как я и говорил, последнее чудо я истратил, а у тебя вообще особый случай… Ну и… Хе-хе… «Вот же Срань Господня», — подумал Азирафель.