На память

— Будущее, которого нет? Температура в кают-кампании падает на несколько градусов, и кожа на руках и спине покрывается мурашками, а ладонь сама собой тянется к рукояти меча… но нет. Привычные реакции тела обманывают дознавателя: здесь нет никакого варп-колдовства, только слова. Его собственные слова, повторенные Вольным торговцем Изабеллой фон Валанциус. Тишина повисает в воздухе, и Хейнрикс на мгновение жалеет, что демоническое вторжение ему лишь привиделось: разбираться с порождениями варпа гораздо проще, чем... чем с этим. — Я надеялся, что не придется говорить этого вслух, — Хейнрикс трет пальцами переносицу в попытке спрятать глаза. — Я благодарен Ему за каждый день, что могу провести с тобой, но знаю, как мало времени нам отмерено. Тратить его на мечты о несбыточном… — Нерационально? — подсказывает Изабелла. — Это так. Но мне казалось, у меня свидание с дознавателем Инквизиции, а не с адептом Механикус. Уголок ее рта чуть заметно дергается, но годы выучки и полевого опыта не в силах помочь Хейнриксу понять, что скрывается за этим мимолетным движением. Ярость? Горечь? Насмешка? Изабелла слишком похожа на него, чтобы он мог ее прочесть. Псайкер, телепатка, привыкшая стеречь свой разум, словно крепость, чтобы ни один враг не проник внутрь. Чтобы ни одна мысль не вырвалась наружу. — Ты права, Изабелла, — слова приходится подбирать с осторожностью, ловя каждый блик в ее глазах, каждое изменение в лице. — Особенно в том, что я служу Инквизиции. Все мы заложники долга, и если мой господин даст мне новое назначение… Она кивает, показывая, что Хейнрикс может не продолжать, и малодушная радость вспыхивает в его груди. Но ненадолго, потому что Изабелла говорит: — Понимаю. Тебе придется принять решение. — Принять решение? — он качает головой. — Решение примут за меня. Я принес присягу, я больше не принадлежу себе. — Да, — соглашается Изабелла, неотрывно глядя ему в глаза. — Если таков твой выбор. Хейнрикс вздрагивает, как от пощечины, но она не останавливается: — Как и ты, я служу Империуму. Но у меня только одна жизнь, и я не собираюсь отдавать ее всю, без остатка, — ее ладонь накрывает его, прижимает к поверхности стола. — А ты? Ты правда хочешь — этого? — Я… Слова забивают горло горьким комком. Слишком многое нужно сказать. Слишком многого нельзя говорить. Я хочу, думает Хейнрикс, я хочу служить Богу-Императору, быть его оком и его мечом. Я хочу засыпать, держа тебя в объятиях, пока хрупкая скорлупа твоего корабля хранит нас от ужасов варпа. Я хочу спасти Империум от врагов Человечества. Я хочу спасти тебя от врагов, всех врагов. Я хочу вернуться назад и никогда тебя не встречать. Я хочу отдать свою жизнь тебе — или за тебя. Изабелла ждет. Нужно что-то ответить, и Хейнрикс открывает рот: — Я хочу… — Прости, — перебивает его Изабелла. — Ты ведь во всем прав. Ты возвращаешь мне мои же слова, а я не хочу их слушать. Я сама недавно говорила тебе, что у нас слишком мало времени, чтобы тратить его на всякую ерунду. Она склоняет голову к плечу и добавляет: — В Темном городе, помнишь? Хейнрикс помнит: отголоски мучительной боли во всем теле и ее руки, сомкнутые за его спиной; ползущий по коже холод комморрской ночи, наполненный тысячей жаждущих взглядов, и еще один взгляд — требовательный и прямой — темных глаз Изабеллы; злость и усталость в ее голосе, и неодолимую силу ее прикосновения, и улыбку, такую же, как сейчас… Железные челюсти чуть разжимаются на его сердце, и до того незаметное напряжение уходит из сведенных плеч — нет, он не потерял ее. Пока не потерял. — Я испортила вечер, да? — Вина целиком моя, — Хейнрикс аккуратно высвобождает свою ладонь и тянется, чтобы коснуться щеки Изабеллы. — Если позволишь, я попытаюсь ее искупить. В твоих покоях. — В моих покоях? — она чуть приподнимает брови, потом качает головой. — Есть идея получше. Прежде, чем Хейнрикс успевает сказать хоть слово, она перехватывает его руку, прижимается к ладони губами. Язык скользит вдоль его пальцев, зубы мягко прихватывают кожу, и Хейнрикс выдыхает ее имя: — Изабелла… Он не пытается ни остановить ее, ни образумить: в конце концов, это ее кают-кампания, ее корабль, ее протекторат. Вольный торговец фон Валанциус воистину вольна творить, что пожелает, и сейчас она желает… Хейнрикс едва не вскрикивает от боли, когда Изабелла впивается зубами ему в ладонь, между большим и указательным пальцами. Первый порыв — выдернуть руку, заплатив хищнику собственной плотью в обмен на свободу. Хейнрикс подавляет его — привычно, как все эти годы, когда позволял Империуму вгрызаться в свое тело и душу, рвать себя на куски, потому что так было нужно, потому что таков был долг. Ведь биомант всегда может себя исцелить, нарастить новое мясо и сотворить новую кровь, чтобы отдать их ради благого дела. Изабелла смотрит ему в глаза, и в ее взгляде нет ни ярости, ни горечи, ни насмешки — только уверенность в том, что она делает. Наконец, Изабелла его отпускает. С окровавленных губ срывается хриплый приказ: — Не лечи. Пусть останется шрам. Она встает и уходит, и Хейнрикс смотрит ей вслед пока его кровь стекает по ладони и капает на скатерть.

***

Хейнрикс исполняет приказ. Он так давно не давал своим ранам затягиваться самим, что забыл, каково это — чувствовать себя сломанным, недостаточно эффективным. Уязвимым. Абеляр напоминает ему, выиграв в трех спаррингах подряд, а леди Кассия замечает кровь, проступившую сквозь ткань перчатки. Даже эта ведьма, Тласс, что-то чувствует, но Хейнрикс прогоняет ее раньше, чем она успевает договорить слово “решение”. Рана покрывается новой кожей, мягкой, нежной и бледной — отпечаток зубов Изабеллы, оставленный ему на долгую память. Хейнрикс чувствует его, даже когда не видит. Он знает: когда день придет, и решение примут за него — он сделает выбор. Но пока не знает, какой.