***
После этого вечера архидьякон закрылся от мира в монастыре. Он отказывался принимать Жеана и сам на улицу носа не показывал. Сначала это забавляло школяра, а когда стали заканчиваться деньги, встревожило. Но мольбы и просьбы Жеана оставляли архидьякона бесчувственным, а дверь в его келью запертой. Квазимодо, тоже не появлялся на улице, в ту ночь горбун славно покутил, но после окончания веселья, его забрала городская стража. Молодцы, которые носили Квазимодо, затеяли драку между собой, стража схватила всех без разбора. Происшествие настолько впечатлило горбуна, что когда школяр заявился к нему на колокольню, тот предпочёл от него сбежать. Другой источник доходов — красотка Изабо, укатила с каким-то купцом в Турень, так что на неё надежды тоже не оставалось. Вот так получилось, что к пятнадцатому января, бедняжка Жеан Фролло остался с пустотой не только в сердце, но и в кошельке. Молодой и здоровый организм требовал веселья, но из всего многообразия готовых удовольствий, школяру были доступны только простые и не самые интересные. Например, прогулка от квартирки до монастырской кельи брата, или питьё за чужой счёт. Капитан Шатопер на днях получил жалование и теперь не скупился на угощение, всё же славный он малый. Жеан был любимым собутыльником Феба, так как долго не пьянел, а сделавшись пьяным становился сущим бесёнком, неистощимым на выдумку. Они как-то на пару залезли в окно к жене присяжного библиотекаря университета Андри Мюнье. Хорошенькая госпожа Ударда живо смекнула, что два таких красивых кавалера лучше одного скучного библиотекаря. Поэтому прикрыв окно, пригласила обоих затейников на широкое брачное ложе. И пока Андри Мюнье до поздней ночи был занят, пересчитывая книги, его полнотелая супруга выжала все соки с капитана и школяра. Это было приятное приключение, после госпожа Ударда не раз оставляла окна своей спальни специально не запертыми. А вдруг?***
Но даже у Шатопера вскоре вышли все деньги, и он вынужден был вернуться к посещениям невесты, которые неизменно заканчивались сытным ужином, так что хотя бы о хлебе насущном Феб не беспокоился. А вот Жеан Фролло серьёзно заволновался. Затворничество брата, его глухота к нуждам некоторых школяров, вызывали сильную обеспокоенность. Когда в двадцатых числах января Жеан явился к Клоду, тот внезапно появился перед ним, но выглядел просто ужасно. Глаза как будто ещё сильнее запали, слишком просторная сутана свободно болталась на отощавшем теле. — Что ты с собой сделал?! — изумился Жеан Фролло. — Я постился и молился, — архидьякон жутко улыбнулся. — И мне был дан ответ. — Какой же? — мороз прошёлся по коже. — Что ты меня достал своими частыми посещениями! — глаза священника гневно сверкнули, он протянул костистую руку и сжал плечо брата. — Если не желаешь, чтобы я тебя проклял, ты бросишь свою никчёмную жизнь и поселишься здесь, в соседней келье. — Но я ведь учусь, — попробовал юлить школяр. — Это не навсегда! — Клод Фролло потряс младшего брата за плечо. — Ни одна обитель не выдержит тебя надолго. Переживёшь здесь зиму, а по весне вернёшься на старую квартиру. Я хочу, чтобы ты проникся святостью этого места. — Вы ведь знаете, что собор и монастырь окружены весёлыми домами? — не удержался от вопроса Жеан, за что получил подзатыльник. — Не дерзи! — сурово велел архидьякон. «Видно пташка его бросила!» — со злорадством подумал школяр. Но рассудив, что в словах старшего брата был смысл: не придётся тратиться на дрова и стол, а зиму он как-нибудь переживёт без попоек; школяр согласился. Архидьякон велел ему найти какое-нибудь занятие и Жеан, чтобы его не привлекли к совсем ненужной монашеской деятельности по типу наколоть дров или принести воды, заявил, что будет вырезать из дерева. Архидьякон велел келарю снабжать младшего брата всем необходимым, так и зажили. Клод Фролло был в разъездах, он посещал с визитаций монастыри и дальние приходы, выслушивал жалобы и вершил архидьяконский суд над провинившимися священниками. Своей бурной деятельностью он словно пытался компенсировать недели затворничества. С Жеаном хотя они и жили в соседних кельях, Клод Фролло почти не общался, ограничиваясь тем, что принимал его перед сном и выслушивал отчёт о том, как прошёл день школяра. — Я весьма преуспел в работе с деревом, — не без хвастовства произнёс как-то юноша. — Но мне требуются некоторые инструменты, не могли бы вы, дорогой брат, написать пару строк монастырскому плотнику? Клод охотно исполнил эту просьбу, он слишком устал, чтобы вникать. Жеан перестал дурить, из колледжа на него уже не жаловались, а денег он просил реже. Школяр же получив необходимую записку на следующее утро, явился в небольшую плотницкую мастерскую, где долго пытал брата Жака, как можно отшлифовать древесину до идеальной гладкости. — Вот этим, — монах показал пилочку с мелкими металлическими шипами. — А потом этим! — дальше он продемонстрировал тряпку, которой зачерпывал из котла какой-то порошок. — Берёшь и натираешь. Потом для пущей гладкости, можно лаком покрыть. Жеан слушал с жадностью, несколько дней он усваивал новые знания в мастерской, затем позаимствовав под ответственность архидьякона всё необходимое, заперся в своей келье. Через неделю оттуда стал доноситься острый аромат расплавленной смолы, а из трубы кельи валил чёрный дым. К несчастью для других обитателей монастыря, архидьякон был слишком занят, чтобы обращать на это внимание. А его брат продолжал энергично носить в свою келью дрова и светлую пахучую смолу в старом котелке.***
Наконец, когда терпеть таинственную деятельность школяра другим монахам стало невмочь, они все вместе предстали перед архидьяконом с просьбой во всём разобраться. Клод Фролло, который немного стал приходить в себя, пообещал со всем разобраться. Этим же вечером он неожиданно нагрянул к Жеану и так как юноша дверь не запирал, то Клод спокойно проник за неё. Но едва войдя в келью и бегло оглядевшись, он в испуге захлопнул за собой дверь. Жеан едва обратил внимание на приход старшего брата, настолько он был поглощён процессом нанесения лака на великолепно детализированный и умело сработанный деревянный срамной уд! Клод Фролло раскрыв рот от ужаса рассматривал сотни весьма реалистичных имитаций, расставленных на всех свободных поверхностях от подоконника до каменных плит пола. Эта гордая разномастная армия поражала воображение разнообразием. Были здесь крошки размером с мизинец и образцы как будто вырезанные по подобию ослиных срамных частей. Некоторые были белые, другие розовые, третьи чёрные… Архидьякон шумно выдохнул и, подобрав полы сутаны, попятился к выходу. Лишь бы ничего не задеть. — Что ты тут устроил? — осипшим голосом спросил он младшего брата. Но чертёнок только пожал плечами и осторожно положил на стол, покрытый лаком гордый уд. — Ты же сам мне разрешил заниматься резьбой по дереву, — произнёс он с озадаченным выражением лица. — Я и занимался. — Ложки! Я думал, ты будешь вырезать ложки, а не это! — Да кому нужны ложки? — юноша встал из-за стола. — А это кому нужно? — Клод Фролло с отвращением провёл рукой по воздуху, указывая на шеренги нечестивых изделий. — На это всегда спрос найдётся, — не без самодовольства произнёс Жеан. — И вообще, ты бы радовался, я так этим всем увлёкся, что позабыл про девок и кабаки! Но радостным архидьякон не выглядел. — Ты сейчас же уберёшься из святых стен и заберёшь с собой… это! — он бешено сверкнул глазами. — Или я собственноручно сожгу их… их всех! — И не постыдишься в руки взять? — с самым невинным видом поинтересовался школяр. — Ну раз не свой, то хотя бы деревянный помнёшь. — Что ты сказал несчастный?! — взревел архидьякон, а Жеан приставил палец к губам. — Тише-тише, ты ведь не хочешь, чтобы в мою сокровищницу набежали твои монашеки? Сейчас я соберусь, только, — тут он кивнул на покрытый свежим лаком образец. — Этот я взять не могу, ему просохнуть нужно. И да, братец, у вас не найдётся мешка? Мешок, даже два у Клода нашлись, он также отправил Квазимодо помочь Жеану перенести запас деревянных изделий на улицу Фуар. Горбун, чувствовавший свою вину перед хозяином за то, что попал на Богоявление в неприятности, нёс угрюмо и сосредоточенно. Жеан Фролло уносил из монастыря два мешка собственноручно выструганного добра и тяжёлый кошель, который брат ему вручил в том числе и за молчание. У школяра в уме роились разнообразные мысли, проекты один другого фантастичнее вспыхивали в голове. Ох, уж он развернётся!***
К лету до архидьякона дошли странные слухи. В народе распространился культ какого-то святого Приапа, якобы дарующего невиданную мужскую силу мужчинам и вечную радость женщинам. Символом этого народного святого стали искусно выделанные копии срамного уда, за которыми уже некоторое время охотились как духовные власти, так и люди прево, но счастливые обладатели реликвий неплохо хранили свои тайны. Самое возмутительное, что у безобразных слухов, которые сопровождали нечестивый культ, прослеживалась одна тенденция: связывать святого Приапа с архидьяконом Фролло. По одной из версий Клод скрывал в сокровищнице собора истинные мощи святого, по другой у архидьякона украли запас освящённых копий с мужского достоинства святого. Клод Фролло держал отчёт перед капитулом и епископом лично, доказывая свою непричастность с одной стороны, и отсутствие святого Приапа с другой. Даже учёные мужи и знающие богословы засомневались, вдруг такой святой существовал, слишком уж быстро распространился культ в народе. На одном из заседаний капитула, к архидьякону Жозасскому с видом победителя вышел архидьякон Парижский, Гийом де Тессен. Он потрясал зажатым в руке лакированным тайным членом. — Вот оно, свидетельство богомерзкого учения! — гремел парижский архидьякон, бросая торжествующие взгляды на своего старинного соперника. — Вот! — он чуть ли не ткнул в потемневшее лицо Клода этой штукой. — Нам удалось купить один у местных бродяг! Видите?! — Что я должен видеть? — Клод с опаской отодвинулся от воинственного Гийома де Тессена. — А вот что! — архидьякон Парижский ткнул толстым пальцем в надпись, проступавшую сквозь лак. — Ка Эф! Это ваши инициалы! — Это могут быть инициалы любого с именем на эти буквы, — Клод отступил, так как ему вновь чуть не ткнули в лицо «доказательством». — Слишком много совпадений! — не сдавался Гийом де Тессен. Пришлось вмешаться епископу, иначе два его викария сцепились бы не хуже разъярённых псов. После короткого расследования подозрения с Клода Фролло были сняты, но это не успокоило завистников, особенно после того, как приток пожертвований в собор Нотр-Дам резко увеличился. Теперь на службах архидьякона Жозасского яблоку негде было упасть, особенно много здесь присутствовало женщин, которые смотрели на Клода умильными и благодарными глазами.***
Увы, Клод Фролло слишком хорошо знал, кому он обязан новой недоброй славой. Но из опасений, что может привлечь к брату и его махинациям слишком много внимания, архидьякон из последних сил сдерживался, чтобы не нагрянуть к Жеану и не надавать ему пощёчин! Ничего, всему придёт свой час, пока Клод совершенно перестал посылать деньги брату, но тот, по-видимому, уже в них не нуждался. Пока же архидьякон затаился и по ночам выискивал в юридических документах зацепки, способные вытащить, если что неразумного брата. К счастью, в середине лета поток реликвий святого Приапа иссяк, те, кто успел запастись ими, благоразумно хранил молчание. Париж же погрузился в размышления, вызванные слухами об очередной болезни короля.***
К сожалению, одним из последних покупателей на Жеановы поделки, стал поэт Гренгуар. Уже больше полугода он был счастливо женат на прекрасной Эсмеральде, но девушка хотя и неплохо к нему относилась, совершенно не желала подпускать Пьера к себе. Одна Джали лишь привязалась к долговязому поэту, за что он, естественно, был благодарен, хотя и предпочёл бы девицу. Покупка миниатюрного срамного уда, была вызвана отчаянным желанием перебороть упрямство и суеверия, которые хранили красавицу-цыганку, не тронутой телом и сердцем. Пьер мечтал, что с появлением этого амулета, он сможет добиться благосклонности своей жены. Увы, единственное, что он добился это ссоры. 28 июля в четверг, Эсмеральда жарила на сковороде двух линей, чтобы не отвлекаться от этого важного занятия, цыганка попросила Гренгуара принести ей из шкафчика горшочек с жиром. Пьер, предвкушающий вкусный ужин в припрыжку, бросился выполнять поручение. И вот когда он нагнулся, чтобы передать Эсмеральде горшочек, злополучный искусственный уд, выскользнул из-за пазухи и с глухим стуком ударился об пол. — Что это? — Эсмеральда проворно подобрала непонятную штуку, но, разглядев её, глаза красавицы, расширились, а рот гневно искривился. — Фу! –цыганка хотела бросить находку в огонь, но остановилась и потребовала у Гренгуара ответ. — Откуда это у тебя? — Моя дама, ты всё не так поняла, это амулет наподобие твоего, — залепетал поэт, при этом взгляд его скосился на начавших подгорать рыб. — Я слышала об этом, какая гадость! — она с отвращением швырнула реликвию Приапа на пол. — Как тебе не стыдно? — Мне стыдно, но молю смажь уже сковороду, иначе мы останемся без ужина! Эсмеральда вернулась к готовке, потом она подняла злосчастный уд, и остаток вечера продолжала хмуриться и в конце потребовала у поэта рассказать, откуда он взял «эту гадость». — Купил у Батиста Птицееда, не подумай, что я легковерен, но Батист сказал, что эти вещи распространяет архидьякон Жозасский, а я, как ты знаешь, был его учеником, — заговорил Пьер. — Учеником Батиста? — Нет же, архидьякона! Он, знаешь ли , давно занимался различными запретными науками, неудивительно, что отец Клод проник и в тайну святого Приапа. Хотя имя такое нелепое, явно намёк на мелкого божка… — Этот твой учитель, гадкий человек, — Эсмеральда облизнула пальцы. — Завтра же к нему пойдём и потребуем прекратить делать такие гадкие вещи. У Пьера челюсть отвалилась. — Мы не можем просто так заявиться к его высокопреподобию, — сказал он осторожно. — Ещё как можем! И пусть скажет спасибо, что мы вернём ему эту штуку в руки, а не куда-нибудь ещё, — она встала из-за стола. Гренгуар вымыл посуду с помощью опилок и мыльной стружки, он надеялся, что на следующий день беззаботная плясунья не вспомнит о своей угрозе. Но упования поэта не сбылись. После выступления на Соборной площади Эсмеральда поручила Джали лютнисту, а сама, схватив Пьера за руку, потребовала: — Веди к своему учителю. Поэт пытался юлить, говорил, что их никто не пустит их в храм, но тут из портала святой Анны появился архидьякон собственной персоной. Гренгуар заметил его и быстро отвернулся, но это не укрылось от цыганки. Эсмеральда присмотрелась к тому монаху, который спускался по ступенькам собора, и поняла, что это был тот самый злыдень, который по осени не давал ей житья. Девушка схватила Пьера за руку. — Это он? Твой учитель? — Нет! — Пьер отвёл глаза. — Ври больше! — Эсмеральда потащила его к священнику. Клод Фролло остановился, когда дорогу ему заградила красавица-цыганка, не сразу он заметил Пьера, поражённый тем, что красота девушки больше не трогает его. Цыганка пихнула Пьера вперёд и вручила ему свёрток с амулетом. — Да пребудет с вами Господь, дорогой учитель, — промямлил поэт и протянул архидьякону свёрток. — Мэтр Гренгуар! — воскликнул священник, затем воззрился на свёрток. — Что это? — Это принадлежало вам, — поэт сглотнут и острый кадык сделал движение вверх-вниз по тощей шее. Священник не прикасался к подношению, Эсмеральда хмурила чёрные брови, а несчастный Гренгуар обливался потом. — Я не знаю о чём вы, — произнёс он внушительно, — но я не принимаю неизвестные подношения. — Да, конечно, — поэт окончательно стушевался. А Эсмеральда как бы ей ни хотелось, устроить противному монаху головомойку, сдержалась. Всё же не стоило вновь злить этого человека. Так, что эта попытка вернуть хозяину его имущество не увенчалось успехом.***
Наступил август, Эсмеральда плясала на свадьбе у красивого капитана и его бледной невесты. Дела их с Гренгуаром, складывались неплохо, но конфискованный амулет не давал покоя. Было нечто возмутительное в том, как священник отказался принять от них подношение. Как будто он святой, а они ничего не стоящие оборванцы! Да, мысль не лишённая оснований, но Эсмеральду она всё равно возмущала.***
Пока цыганка думала над странностями мужчин и некоторых архидьяконов, в частности, Клод Фролло всё же добрался до нерадивого брата. Оплеух он ему не надавал, но вытряс с негодного обещание больше никаких рискованных авантюр не разводить. Жеан Фролло со смехом протянул старшему брату тяжёлый кошель. — Вот, возьми и не думай, что я не забочусь о нашем наследстве, тут сумма, достаточная для выкупа семейного лена! Клод Фролло вынужден был принять эти деньги. — И знаешь, что… — школяр скорчил забавную гримаску. — Ты бы помирился со своей особой. — С кем?! — архидьякон почувствовал, как румянец покрывает впалые щёки. — Сам знаешь с кем, с той, кого ты ждал в вечер Праздника королей, — Жеан широко ухмыльнулся. — Я тогда сорвал ваше свидание, извини меня, но, судя по всему, без этой пташки ты совсем в сухаря превратился. Архидьякон ничего не ответил, вскоре он покинул квартирку на улице Фуар. Тяжёлым грузом легли беззаботные слова младшего брата. Ах, если бы он знал, что Клод тогда задумал не свидание, а похищение, которое, к счастью, так и не состоялось! Хотя с такого, как Жеан, может статься, что он одобрил бы поведение старшего брата! Но, нет! Пора оставить в прошлом эту историю. Цыганка теперь с Гренгуаром, и тут не надо быть мудрецом, чтобы понять solus cum sola non cogitabuntur or are «Pater nosier». Вздохнув по утраченной любви, архидьякон вернулся в любимый собор и, поднявшись по винтовой лестнице на вершину Северной башни, отпер свою потайную келью. Следовало вернуться к алхимии.***
Спустя неделю, когда архидьякон вечером шёл проведать родительский дом за ним по пятам, на безопасном расстоянии шла Эсмеральда. Она уже несколько дней выслеживала его, злополучный свёрток с амулетом лежал в перекинутом через плечо омоньере. Джали осталась с Пьером, Эсмеральда хотела бросить в лицо важному старику и его гнусный амулет, и упрёки. Но она так увлеклась, проигрывая в голове то, как скажет и как посмотрит на него, что упустила момент, когда священник вошёл в один из домов. Немного поколебавшись Эсмеральда преисполнилась решительности и, подойдя к двери громко постучала. Она широко распахнулась как и глаза архидьякона, когда он увидел на пороге цыганку. — Я пришла, — начала она, но недоговорила, потому что он схватил её за руку и с силой втянул внутрь дома. Здесь странный монах и вовсе упал на колени перед ней и завладев её обеими руками, принялся покрывать их горячими поцелуями. У Эсмеральды кровь застучала в ушах, неужели она попала в ловушку? И сейчас произойдёт нечто ужасное то, чего она опасалась почти всю свою недолгую жизнь. Но монах, не выпуская её рук, начал говорить о своей любви, говорил долго и путанно, и так страстно звучали его речи, что Эсмеральда оробев только внимала им. Здесь были водопады метафор, страстные клятвы в любви, обещания найти место на земле где деревья зеленее и небо синее. В какой-то момент цыганка перестала бояться, потому что, разжигая сам себя, священник утратил в глазах молодой красавицы опасность. Мало-помалу она начала вслушиваться, не так уж и дурно! Всё же приятно, когда тебя любят! Затем взгляд прошёлся по открытой комнате, и Эсмеральда задумалась, потом она посмотрела на запрокинутое лицо священника. В конце, когда он в изнеможении замолчал, девушка освободила свои руки и мягко, но твёрдо отказала ему. — Простите, но я вас не люблю. Он рухнул на пол, Эсмеральда вскрикнула и склонилась над ним, думая, что он может быть мёртв, к счастью, это оказался всего лишь обморок. С большим трудом она приволокла его к коврику перед камином, затем отвязала от пояса фляжку и прыснула водой ему в лицо. Вскоре священник пришёл в себя, только сейчас глядя на неё снизу, он догадался спросить. — Зачем ты пришла? Эсмеральда опешила и правда, зачем она пришла? Неужели только ради того, чтобы бросить ему в лицо деревянную вещицу, которую купил неразумный Гренгуар? Внезапно всё это и её намерение, и признания в любви, и обморок, показались девушке таким смешным, что она, не сдерживаясь, захохотала. Архидьякон смотрел на неё изумлённым взором, но вскоре и сам присоединился к смеху. Он смеялся над собой, над тем, как ловко его младший брат умел выкрутиться из самых невероятных ситуаций и, в конце концов, как нелепо всё сложилось. Этот двойной хохот разносился по пустынному дома, он длился до тех пор, пока у девушки не выступили слёзы на глазах и она, разом обессилев, не упала на грудь Клоду. Дальше они лежали притихшие, он гладил её по голове, она прислушивалась к биению его сердца. Этой ночью Гренгуар и Джали не дождались Эсмеральду.***
Школяр Жеан Фролло, довольно быстро нашёл единственную дочь богатого купца, которую сумел соблазнить своей неотразимостью. Он весьма неплохо устроился после получения степени магистра и брака. В прошлом остались мальчишеское очарование дворянским титулом, Жеан Фролло в полной мере ощутил силу денег. Благодаря ему, старший брат-архидьякон сумел завести со своей цыганской сожительницей сносное хозяйство. И когда, пришло время избрания нового епископа, пара взяток нужным людям, сделанные тайно, открыли для архидьякона дорогу. Говорят, это вывело из себя архидьякона Парижского, но тут уже ничего нельзя было сделать. Если Жеан Фролло что-то забирал себе в голову, то его было не остановить.