Отказы не принимаются.

Призма стеклянных бутылок, расставленных на шатком деревянном столе, ярко-крашенная молодежь с непозволительно большими зрачками -это то, что Миша называл светлым советским будущим? Саша в подробности не вдавался: он не тосковать сюда пришел, печально вздыхая, а культурно проводить свое до невозможности бесконечное свободное время. Миша бы не одобрил-но Миши рядом уже как пол года не видать, так что законы расставляет Невский, что и когда ему принимать-тоже лично на его совести. Миша бы одернул, да вряд ли занятую строением счастливого будущего, и старающуюся сохранить страну от распада ,столицу волновали такие личности низшего сорта, как товарищ Ленинград. Его, Москву, вроде и до этого город Петра не особо то интересовал — на все просьбы прийти в себя и взглянуть на всё трезвым взглядом лишь замахивался да голос повышал, будто Сашу это остановить могло. Не могло, потому он сейчас здесь, один, в убогом подвале с гнилым запахом и сырым воздухом, покорно наливает в свой стакан все больше и больше прозрачной вонючей жидкости. Настолько вонючей, что глушится даже аромат непристойных людских физиологических процессов -кто то, кажется, не добежал до санузла. «Всего пару шагов.» — очерствело причитал герой советского союза, вливая в себя большее количество дурно пахнущей жидкости, стараясь глаза фокусировать на увесисто свисающием диско-шаре на гнилом протекшем потолке. Предмет его внимания цену себе знал-сверкал единственный в своем совершенстве дешёвым пластиком, покрытым серебром, переливался неоновыми цветами, что больно били по чувствительным глазам, и в целом в общую картину ущербности и убогости не вписывался. Саша жмурит до боли глаза, и вместо мерцающего шара в темноте зажмуренных век проскальзывают вспышки света и знакомый силуэт. Рацион у Невского простой- начинает чудиться, значит, хватит на сегодня, лавочку можно собирать, шар уносить, оглушительную музыку выключать и расходиться просыпаться на воняющих матрасах. Но сегодня видимо день какой то особый, раз он все продолжает сидеть на месте в ожидании чуда. Может, и так. Телефон в кармане, новенький, пока ещё чистый и абсолютно пустой, неприятной дрожью о себе напоминает и внимание непрошеное получает. руками дрожащими держать маленькую вещь неудобно, а что то пытаться сделать-тем более. Саша устало потирает глаза и мобильник снова оказывается в кармане, наглухо выключенный. Возможно, дома про него вспомнит. Добрести до дома в своем наилучшем состоянии Невский умеет с отточенным мастерством- проход до бара он выучил уже через неделю постоянной ходьбы и безвылазного проживании в нем, так что проблем с этим не бывало. Перед дверью подъезда - парадной, Шура, парадной- дорогую пачку мальбаро скуривает-полностью или наполовину? — и наконец дверь тяжёлую толкает. Как докостылял до дома, открыл дверь, если вообще ее закрывал, Саша не помнит, да и не желает помнить-как и весь XX век,в принципе. Что самое удивительное, пробуждение было более, чем приятное- с первым лучиком солнца, играющим на бледно-жёлтом, уставшем лице, и плюсом ко всему- на кровати, а не в обнимку с унитазом. Чего, впрочем, долго ждать не пришлось, потому пол утра Невский предпочел бы забыть. И это, почему то, получается- либо опусташенный желудок выбивает все мысли из головы, либо осознание собственного голода и никчёмности. Город Петра, великая столица, 4 рим-что от тебя осталось, творение рук бережных, взрощенный учением московским? Корка хлеба да откупореная крышка от бутылки с дешёвым пивом, не более. Саша честно выйти из этого состояния пытался, да пока только таблетки от головы и тошноты глотает, в полу-пустом холодильнике паранойю наживает и спасать телефон из объятий курток отправляется. Каким образом он смог закинуть его точно в карман, кажется, мишиной старой куртки, непонятно до сих пор. Но вспомнил про неясный сброшенный звонок, или все же сообщение, сразу. Глаза прищуривая и вчитываясь, Саша осознает, что ноги у него дрожат, а руки трясутся. Голова пустая, от края до края сознания гуляет холодный пустынный ветер, не несущий в себе ничего хорошего. Глаза ,до красоты усталые ,неприятно удивляются, когда на экране, уже потухшем, сообщение высвечивается. Короткое, яркое, такое, что запомнится на всю жизнь. Саша вещи быстро собирает, умывается попутно, одеться успевает,правда, носки разные надел, но ничего, это не столь важно в государственных делах-кто на носки смотреть будет? Неряшливо и быстро старается привести себя в порядок, первое же такси ловит и до билетной кассы прямиком мчится. Неприятное покалывания в пальцах сопровождает его всю дорогу до чертовой Москвы, и как только он на злосчастной улице города оказывается, Саша думает, что похож на мальчика на побегушках. Ему хоть год не звони, о себе не напоминаю и в принципе игнорируй- а ведь только позвони, сорвётся с места с больной головой и сию же секунду у тебя будет. Миша написал, чтоб приезжал. Да только никакого Миши в квартире застать не удалось -видимо, вчера нужен был, сегодня уже нет, ну ничего, бывает, впервые под дверью что ли сидит? Да вот только московский и к вечеру не приходит, и на сообщения со звонками не отвечает. У Саши поперек горла слова встают, когда после трёх раздражительно долгих гудков снова вместо мишиного прокуренного голоса оператор назойливый терпиливо в очередной раз заходится с балладой о том, что абонент-временно-недоступен. Саша волосы на голове рвет, даже до офиса сходить успевает, но московского и там не застаёт. Возвращается на лестничную клетку, словно зависимый, и снова ждать начинает. Мучительно, долго, разглядывая каждую трещенку в стене- приличный район, если честно- и понять не может, что не так сделал и чем согрешил, раз даже после экстренных вызовов на домашний телефон Москвы, который лично для его звонков создавался, никто не отвечает. Саша отчаянно губу потресканную кусает и думать совсем не хочет, в волос, остриженный самостоятельно, пятерней зарывается и оттягивает от самых корней- прошлая ночка все приследует его не совсем здравое сознание, потому Невский брови домиком складывает и хмурится, хмурится, хмурится. Саша лбом о дверь бьётся, прощальное предложение московскому чиркает и безжизненно обратно в Питер мчит, не осознавая, куда целый день потратил. Провел денёк с любимым? Точнее, тенью любимого, широкой грозной дверью и навязчивыми гудками с примесью сброшенных вызовов. Было, проходили. Шура только понять не мог- в какой момент сквозь неоновый фиолет дискотек в его разум снова просочилась серая мораль реальности происходящего? Да и вспомнить никак не получалось, когда это он, Шурочка-мальчик-по-вызову, московскому отказать мог. И не принимаются они,отказы, что уж таить. В нашем-то советском ,счастливом обществе, где каждый второй -обдолбанный в клочья подросток, а каждый первый- безжизненный овощь на дороге развития коммунизма- откажешь тут. Шура ботинки не снимает, а зрачки у него непозволительно большие.

Что то пошло не так.