главное продолжать дышать

— следи за руками, — сказал и ничерта интересного не сделал. только вбил свой номер в телефон и подал его обратно. даламар, впрочем, не против последить за этими руками – красивые безумно, хоть он и боится себе в этом признаваться последние минут пятнадцать. страшно перед незнакомым рослым дяденькой не потому что он старше лет на пять (а с учетом многочисленных морщин вокруг глаз и на все десять), но потому что даламар явственно ощущает, как у него где-то между ребер неприятно ворошится дух бесплотный и вместе с этим слегка подкашиваются ноги. он никогда не был предателем и готов был поклясться, что положит свою голову на какую-нибудь симпатичную и желательно не сильно грязную плаху за собственные – глупо было так считать – любовь и тьму. любовь и тьма в ответ на это цокал и просил оставить его в покое. даламар на это никогда не злился. да и не нравятся ему парни с широкими плечами, хаотичной растительностью на лице и в пиджаках на футболку с каким-то напоминающим о детстве в конце прошлого века принтом. однажды – и, кажется, навсегда – даламар влюбился в тонкие запястья, изящный силуэт под бесформенной одеждой и едкий, ядовитый до летального исхода взгляд. бурное море, серое пасмурное небо, бездонная ночная тьма и тем более полный жизни зеленый лес даламару были безразличны. опаленное уничтожающим все на своем пути пламенем холодное безжизненное золото – только в нем даламар и видел лихорадочный блеск воли к жизни. в остальных глазах – бездумное и тошнотворное обывательское существование. и вдруг он видит в зеленых глазах напротив ветер, в ураган валящий деревья, срывающийся ливень, каменные обвалы, горы, которые он когда-то любил и жизнь которая победит и будет торжествовать даже когда тысячелетний лес обратится в пустыню – мироздание перевернется с ног на голову – даламар полюбит снова. он смотрит в эти глаза без стеснения. он судорожно вдыхает запах хвои и мокрой земли в первый раз. даламар не помнит, кем случился, когда навсегда пропал блеск золота застилавший ему весь блеклый и бесцветный мир вокруг. кажется, плакал, но вместе с этим был счастлив. он выбрал потерять меня и весь этот мир, он не может быть не прав, а значит я могу только уважать его решение и стать, наконец, свободным. свободным от восхищения, от стали роптания перед одним его именем на запястьях, от колющей боли осознания – ты хочешь обладать, как и любое существо хочет, но у тебя, слышишь, никогда не будет желаемого. у тебя никогда не будет его. теперь это становится неважно, ведь он забрал себя у всего мира, а куда уж даламару с целым миром тягаться. вот только ночью ему продолжают сниться длинные тонкие пальцы, обтянутые сухой желтоватой кожей, одна единственная с момента их знакомства улыбка, подаренная даже не даламару, пустые песочные часы. и собственная смерть, неминуемая и жалкая, провоцируемая гниением души при живом теле и одним неловким шагом в пустоту. на второй вдох даламар чувствует, что сквозь скалу в гуще леса бьет родник. он изможден и смертельно хочет пить. уже давно воду ему заменил уксус и кислота, и вот наконец… — я все это к тому, что ты можешь не стесняться и просить меня о помощи. он тоже был для меня… важен, наверное. но я уже проходил через такое. могу быть… полезен? прости, я идиотский идиот, несущий дурацкую чушь. он тоже его любил. какая глупость. — я хочу поплакать у вас на плече, если можно. даламар роняет пару слез на колючий (такой же, наверное, как и борода цвета бронзы) пиджак, ухом задевает теплую шею. на голову ему ложится и еле касаясь проходит вниз по волосам все та же большая и теплая рука. он весь теплый, никогда не горячий. об такого обжечься невозможно. спустя минут десять даламар отстраняется. — не жалейте меня. это так странно, вы же знали его дольше и ближе. почему вы утешаете какого-то меня? — я тебя не жалею. чужие чувства просто проще переносить. врешь. просто один хрупкий и дрожащий в твоих руках мальчик смертельно напоминает другого. даламар на это и не планирует злиться. — я вас терпеть не мог только за вашу широкую спину, которую видел мельком дважды рядом с ним. а теперь готов повиснуть на шее только чтобы греть об нее руки и смотреть в эти… — думает: «глупые, печальные, полные жизни и сейчас, почему-то, слез» — глаза. даламар кусает губу до крови за сказанную глупость и утыкается лбом в грудь человека, которого лично знает от силы час. танис – так его зовут – обнимает и гладит по спине. на третий вдох даламар, одурманенный дикими травами, хвоей и летом, засыпает в теплых объятиях. ему снится, как на месте выжженного лесным пожаром пустыря сквозь толщу пепла пробиваются первые зеленые побеги.