Скелеты в шкафу

      Вернувшись из школы чуть позже обычного, Мирабель подумала, что их детские подозрения — будто взрослые умеют читать мысли, — вполне могут оказаться правдой. Дома были только tía Пепа и Антонио, чьи уроки заканчивались раньше, чем у старших — Камило уже удрал на встречу не то с очередной дамой сердца, не то к друзьям, играть в футбол, Лола ходила на преподавательские курсы, твердо решив пойти по стопам своего tío Агустина, а абуэла, скорее всего, была в церкви вместе с доньей Гузман. Быстро поздоровавшись, Мирабель переоделась из школьной формы в домашнее и спустилась на кухню, где tía Пепа, налив ей тарелку супа, мягко спросила:       — Мирабелита, дорогая, что-то случилось?       Мирабель помотала головой и с преувеличенным аппетитом принялась за еду, надеясь, что tía Пепа не станет ни о чем расспрашивать умирающую от голода племянницу.       Не стала, к счастью, но, наверное, рассказала обо всем ее родителям, когда те вернулись домой — ничем иным Мирабель не могла объяснить то, что мама неожиданно заглянула вечером в их комнату. Луиза, обменявшись с мамой очень… подозрительными взглядами, быстро вышла, протянув, что ей пора на пробежку, и Мирабель, тут же насторожившись, попыталась как можно незаметней спрятать учебник по праву под подушку.       — Мирабель, что-то произошло? — мягко спросила мама, садясь рядом на кровать, и Мирабель устало улыбнулась.       — Мам, с чего ты взяла? Все хорошо, правда!       — Пепита мне сказала, что ты сегодня вернулась из школы немного позже, и была какой-то… тихой, — мама не сводила с нее встревоженного взгляда, и Мирабель, уже привычно ощетинившись, вдруг задумалась, а как все это выглядит со стороны. В конце концов, в их семье не только у нее такое буйное воображение, а учитывая мамину профессию, она может решить что угодно: и что Мирабель связалась с наркотиками, или что она и вовсе беременна… И еще непонятно, какой вариант напугает маму сильней! Мирабель, поежившись, прислонилась к ней и вздохнула, чувствуя теплые и ласковые объятия.       — Я рассталась с Хоакином, — чувствуя, как слегка напряглись мамины руки, Мирабель торопливо добавила. — Мы не ссорились, я просто… просто так получилось.       Мирабель нахмурилась, услышав вздох облегчения, сорвавшийся у мамы. Правда, Хульета тут же взяла себя в руки, утешительно чмокнув ее в макушку.       — Иногда так бывает, милая. Знаешь, как говорят — все, что ни делается, все к лучшему.       — Да, но… — Мирабель смолкла, не зная, как описать свое состояние, и мама пересела на кровати, укладывая ее голову себе на колени.       — Не все истории любви заканчиваются на «и жили они долго и счастливо», mija. В первый раз расставаться бывает очень грустно и непросто, но, поверь, ты поступила правильно, и скоро тебе станет легче. Хоако — хороший мальчик, я готова это признать, но… может, вы с ним слишком разные. Ты очень повзрослела за прошлый год, и я не о внешнем, а о внутреннем, а он еще шалопай. Славный, вежливый, но — мальчик, — мама осторожно перебирала пряди ее волос, и Мирабель притихла. Наверное, эти слова должны были мгновенно поднять ей настроение, но на душе все равно было тяжело.       В школе было… сложно: заходить в класс, обмениваться кивками с Хоакином, делая вид, что все в порядке, да и остальным в их компании тоже было теперь неуютно — на переменах и Мигель, и Моника чувствовали себя явно не в своей тарелке, пытаясь их расшевелить. Мирабель не удивилась, когда уже через неделю после расставания, Моника села к ней в столовой, красноречиво вытаращившись на Мигеля, который, не сразу сообразив, вдруг моргнул и потянул Хоакина к другому столику.       — Вы просто поссорились? Или что? — выпалила Моника, и отодвинула ее тарелку в сторону. — И не делай вид, что умираешь от голода, я не успокоюсь, пока не ответишь.       — Мы не ссорились, а просто расстались, — проворчала Мирабель, глядя в сторону. Сомнения в собственном решении не прекращали ее изводить даже после разговора с мамой, и ее постоянно бросало от чувства вины к ощущению правильности своего выбора, и снова по кругу.       — Он что-то сделал? Сказал? Полез куда-то? — допытывалась Моника, и Мирабель, рассердившись, обернулась к ней.       — Да тебе-то что?!       — Вы наши друзья, вообще-то, — так же сердито ответила Моника. — И я же вижу, что и ты мучаешься, и он тоже. Может, помиритесь?       — Мы не ссорились, — устало повторила Мирабель, подперев голову ладонью. — Просто… он мне нравится, но как друг. Я его не люблю.       — Но браслет ведь все еще носишь. Так, может, Хоако тебе, все-таки, чуть больше, чем просто друг? — заметила Моника, выразительно посмотрев на ее запястье, и Мирабель уставилась на браслет, снова утопая в чувстве вины.       — Я не знаю, — наконец, призналась она, опустив руку. Может, она была не права, что рассталась с ним? Или, напротив, они с Хоакином слишком разные, и все случившееся — к лучшему, как и сказала мама? Моника, повздыхав, прекратила расспросы, свернув на обсуждение «Café con aroma de mujer» и Мирабель с радостью переключилась на новую тему. Уж лучше обсуждать испытания, которые судьба и сценаристы подкидывают Гавиоте и Себастьяну, чем свою собственную неудавшуюся личную жизнь.       А вот дома все было пронизано атмосферой романтики: Мариано каждый день водил Долорес на свидания, и, в глубине души, Мирабель завидовала кузине — самую малость, — что у нее все так просто и легко… Правда, вспомнив, сколько Лоле пришлось выдержать, чтобы наконец-то открыто встречаться с парнем своей мечты, Мирабель придушила недостойное чувство и решила сосредоточиться на работе в театре и учебе.       В конце недели Мирабель попыталась связаться с адвокатом, чей номер телефона ей передал Хоакин. Разговаривать пришлось не с самим адвокатом, а с его секретаршей, которая на робкий вопрос, нельзя ли оплатить консультацию по частям, наотрез отказалась ее записывать на прием.       — Сеньорита, дон Сесар — занятой человек, его нельзя отвлекать по всяким мелочам. И его время стоит тех денег, которые он запрашивает, — противным тоном закончила секретарша, и Мирабель, не удержавшись, показала загудевшей трубке язык.       Положив телефон на кровать, Мирабель, вздохнув, растерла лицо ладонями, сообразив, что сегодня — пятница, а значит, впереди целых два дня дома: без школы, без чувства вины, без неловкого молчания с Хоакином… Она сдвинула очки в сторону, а затем сняла их и, держа за скрещенные дужки, устало сгорбилась, упираясь лбом в ладонь.       Минувшие две недели казались каменными глыбами на ее плечах, пригибавшими к земле, а ведь еще нужно было, наконец, определиться с выбором университета — Мирабель, после долгих размышлений, остановилась на двух вариантах: университете дель Росарио и Национальном университете Колумбии; уговорить родителей на оплату хотя бы первого года, а если они откажутся… Мирабель вздохнула еще тяжелей. Если родители откажутся — тогда придется устраиваться костюмером на полную ставку, все равно сеньора Хименес собиралась переходить на четверть ставки, чтобы помочь своей невестке с внуками, и все заработанные деньги откладывать на учебу… Но, хотя бы tío Бруно она сможет навещать легально и без взяток охранникам, как только исполнится восемнадцать.       Мирабель слабо покачала очки в пальцах. В последний раз они виделись еще в прошлом году, четыре бесконечно долгих месяца назад, и она поймала себя на мысли, что скучает по его голосу, улыбке и смеху, которые, к сожалению, никакие письма не могли передать…       Телефонный звонок выдернул ее из размышлений, заставив подпрыгнуть, и Мирабель торопливо нажала на клавишу приема.       — Семья Мадригаль, слушаю.       — О, Мирабель? Привет, а Долорес дома? — раздался голос Мариано, и Мирабель, закатив глаза, встала с кровати.       — Одну секунду, сейчас передам.       Долорес мгновенно выхватила у нее телефон, услышав: «Это тебя, Мариано», и Мирабель покачала головой. Если эти двое так влюблены, что не могут друг без друга и дня прожить, то почему оба тянут с женитьбой?       Уже ночью, забравшись в кровать, она шепотом спросила у Луизы, которая вполглаза читала любовный роман.       — Как думаешь, когда уже Мариано сделает Лоле предложение?       — Наверно, скоро, — беззаботно ответила Луиза, переворачивая страницу. — Не удивлюсь, если на пасхальном обеде, абуэла любит, когда все Очень Торжественно.       — То есть, через неделю… — протянула Мирабель, сообразив, что в следующую субботу абуэла поедет навещать своего сына.       — Не обязательно прямо сразу через неделю, — рассеянно сказала Луиза, откладывая книгу и выключая настольную лампу. — Но, могу поклясться, что это будет обставлено чинно и благородно, ты вспомни, как было с Исой.       Мирабель кивнула, вспомнив тот день. Это было 8 декабря, День маленьких свечей, и, стоило признать, все было, как на фотографии из журнала: Исабела в идеальном платье с идеальной улыбкой, Мариано в белоснежной гуаябере и черных брюках со острыми стрелками, трепещущие огоньки свечей… И за столом собралась вся их семья. Она вспомнила tío Бруно, сидевшего рядом со своей невестой, и задумчиво помассировала переносицу. Кажется, он единственный смотрел тогда не на Исабелу, а на Долорес, которая словно превратилась в статую с бесцветной, искусственной улыбкой на дрожащих губах. Он ведь уже тогда знал, что Лола влюблена в Мариано, и волновался за свою племянницу.       Мирабель, поежившись, подтянула одеяло повыше. Tío Бруно любил свою семью. Он переживал за них, он скучал по ним, вспоминал, а в доме до сих пор его имя под запретом, и абуэла уже сказала, что за их столом ему никогда не будет места…       Мирабель проснулась среди ночи, чувствуя на щеках мокрые разводы от слез. Сев в кровати, она рассеянно вытерла глаза, пытаясь вспомнить, что ей снилось, но сон уже ускользнул, оставив после себя лишь ощущение тоскливого одиночества. «Да пошло оно к черту!» — беззвучно прошептала Мирабель, решительно откинув одеяло и поднимаясь с постели. Если абуэла хочет, то может и дальше делать вид, что tío Бруно им больше не нужен, а вот ей он будет нужен всегда!       Спустившись на кухню, она принялась замешивать тесто и готовить начинку для эмпанадас с курицей и сыром, радуясь тому, что еще на каникулах взяла на себя субботние завтраки. Кухню постепенно заполняли аппетитные запахи, и вскоре на пороге явился сонный Камило, которого в такую рань могла поднять на ноги лишь еда. Стащив с тарелки дымящуюся эмпанаду, он плюхнулся на табурет, поджав босые ноги, и довольно жмурясь, откусил первый кусок.       — Флуфай, ефли… Тьфу, если ты всякий раз, как расстанешься с парнем, будешь готовить такие потрясные эмпанады, то я, наверное, стану очень плохим человеком и буду влезать во все твои отношения, — заявил он, и помахал ладонью на открытый рот. — Только горячо!       — Ты бы еще с противня взял, — буркнула Мирабель. — А зубы кто чистить будет?       — Вот доем — и почищу, — пообещал Камило, глядя на тарелку с хищным блеском в глазах. Спровадив кузена в ванную, пригрозив рассказать все своей маме, чтобы та под конвоем оттащила племянника к стоматологу, Мирабель, нервно оглянувшись на дверной проем, торопливо завернула три эмпанады в фольгу, пряча их под крышкой от сковороды.       К счастью, в семье больше никто не обладал таким чутким нюхом и черной дырой на месте желудка, и, когда Мирабель поднялась на второй этаж, то убедилась, что все спят. Нырнув в комнату, она робко поскребла Луизу пальцем по плечу, и дождавшись сонного: «Хм-м-м?» тихо попросила:       — Лу, можно твою карточку? Пожалуйста…       — Ник-кой выпвки от разбтого сер-рца, — пробормотала Луиза, зарываясь в подушку. — Пр-рвый крмн…       — Спасибо! — Мирабель торопливо поцеловала ее в теплую щеку и принялась переодеваться. Забрав карточку, она спустилась вниз, и заметила в гостиной дремавшего на диване Камило. Недоеденная эмпанада лежала рядом на тарелке, и вокруг нее уже наматывал круги заинтересованно принюхивающийся Парс. Покачав головой, Мирабель положила припрятанные эмпанады в сумку и вышла из дома, направляясь к остановке.       Впервые она действительно не слышала заключенных — их голоса просто не пробивались к ней в голову, занятую совсем другими мыслями. Конечно, Мирабель обещала tío Бруно, что в следующий раз навестит его, уже твердо стоя на своих ногах, но ведь, в учебе у нее все в порядке, и в семье тоже в порядке. И она сама в полном, совершеннейшем порядке! Мирабель села за стол, передвинув стулья на одну сторону, и, вздохнув, подперла голову ладонью, надеясь, что tío Бруно не заметит ее состояния.       Дверь за ее спиной громыхнула, и она поспешно обернулась, вскакивая с места.       — Доброе утро, tío Бруно!       — Теперь точно доброе, — согласился он, обняв ее, и Мирабель пришлось прикусить щеку изнутри, чтобы не начать хлюпать носом от ощущения тепла и безопасности, нахлынувшего на нее. Она уткнулась лицом в его шею, чувствуя, как сдвинулись очки, впиваясь в переносицу, но так и не могла заставить себя отодвинуться. — Малыш, только не говори, что специально вскочила в такую рань.       — Нет, совсем нет! — Мирабель, справившись с собой, отстранилась и замотала головой. — Я просто… выспалась! Честное слово, проснулась рано, приготовила завтрак и… и приехала. Просто так.       Tío Бруно кивнул, задумчиво глядя на нее, после чего улыбнулся, подходя с ней под руку к столу.       — Ты с каждым годом все красивее, — сказал он, галантно отодвинув стул, и Мирабель, изобразив книксен, села за стол. — Только глаза грустные. Что-то случилось, малыш?       — Нет, с чего ты взял? — Мирабель неловко взмахнула рукой, и браслет тихонько звякнул на запястье. Tío Бруно ненадолго задержал на нем взгляд, но промолчал и Мирабель, с чувством странного, непонятного смущения, быстро накрыла браслет ладонью. — У меня все хорошо, даже отлично! Tío Феликс и Луиза мне помогли с математикой, я теперь хоть понимаю, что нам на уроках говорят, еще я читаю учебники по праву, и не знаю, как мне убедить родителей, что я хочу поступить на юриспруденцию, а не на дизайн одежды… О, кстати! — она нагнулась, вытаскивая из сумки сверток с эмпанадами и пять пачек сигарет.       — Боже, ты что, думаешь, меня тут голодом морят? — с улыбкой спросил tío Бруно, разворачивая фольгу. — Ничего себе. Выглядят потрясающе и…       Он жестом предложил ей присоединиться, и, когда Мирабель помотала головой, откусил кусок эмпанады и зажмурился, показав ей большой палец. Мирабель горделиво подбоченилась, чувствуя тепло на сердце.       — Парень, который станет твоим мужем, просто обязан носить тебя на руках, иначе я ему лично оторву уши, — заявил tío Бруно, доев эмпанаду, и облизнулся. — Потрясающе. Ты туда что, добавила немного розмарина?       — Только веточку в масло, на котором поджарила курицу, — ответила Мирабель, хитро прищурившись, и tío Бруно рассмеялся.       — Узнаю секреты абуэлиты Соледад. Так, все-таки, малыш… — он вытер руки бумажной салфеткой, которую протянула Мирабель, и чуть наклонил голову, глядя в глаза. — Тебя что-то тревожит? Я могу как-то помочь?       — Да нет, это… глупости всякие, — Мирабель поерзала на стуле и неловко улыбнулась. — Все в порядке.       — Ты говоришь с человеком, который планирует поехать в клуб с Крысиной Братвой, — мягко напомнил tío Бруно, осторожно заворачивая эмпанады обратно в фольгу. — С твоего разрешения, я их позже доем… Так вот, не хочу хвастаться, но я, в некотором роде, эксперт по глупостям, и буду рад их обсудить… если ты захочешь.       Мирабель, опустив голову, бездумно теребила в пальцах ткань юбки, заодно вытирая о нее вспотевшие ладони. Подвески на браслете еле слышно звякнули, и она решилась. Вот только, как бы еще облечь в слова все то, что у нее вертелось в голове и на сердце?..       — Это такая ерунда… на самом деле, я просто переживаю из-за… Моники. Это моя подруга из класса, да, — Мирабель перевела дух. Говорить обо всем произошедшем чуть отстраненно, словно она и правда рассказывала о своей подруге, было гораздо проще, чем о себе. — Она, ну, Моника, встречалась с одним мальчиком, то есть, он ей нравился, и они вместе гуляли, и целовались, и… и все было нормально, но, в один вечер он… просто, может быть ей это показалось, а может, он действительно захотел чего-то большего, и Моника испугалась… нет, я хотела сказать, то есть, она мне рассказывала, что ей стало немного противно, и… и не противно одновременно, но она испугалась, оттолкнула его, а потом они расстались, и теперь Моника думает, что слишком грубо с ним поступила, и нужно было как-то иначе себя вести, и ей ведь еще как-то сидеть в классе, с этим мальчиком, и ей и жалко его, и… и все сложно!       Сама того не замечая, Мирабель говорила все быстрее, захлебываясь словами, и боясь поднять глаза — вдруг tío Бруно улыбается этой снисходительной «взрослой» улыбкой, в которой читается: «Мне бы твои проблемы, девочка». Он бы имел на это полное право, что такое ее неудачные отношения по сравнению с тюремным заключением, но она больше не могла держать все в себе. Выдохнув, Мирабель рискнула бросить осторожный взгляд на tío Бруно. Он не улыбался, а был серьезным, словно… словно это действительно было чем-то важным.       — Я понимаю, как непросто сейчас твоей подруге, и почему ты из-за нее переживаешь, — негромко сказал он, и Мирабель неуверенно кивнула. — Я, конечно, не знаю Монику, но… С высоты прожитых лет и исходя из моего опыта, я бы, наверное, сказал ей так: в отношениях не нужно торопиться, и, тем более, делать то, к чему ты не готов и не хочешь. Никогда. Как бы сильно ни было кого-то жалко, как бы тебя ни уговаривали. Если ты не готов к чему-то, не стоит себя принуждать и делать что-то, исходя из чужих ожиданий.       Мирабель, моргнув, опустила голову, глядя на скомканную в пальцах юбку. Прядь непослушных волос выскользнула из хвоста, щекоча щеку, и она отрывисто мотнула головой, сдувая ее в сторону.       — Вот, к примеру, Лола и Мариано, — негромко продолжил tío Бруно, осторожно приобняв ее и положив ладонь на плечо, и Мирабель бездумно накрыла ее пальцами. — Ты спрашивала, почему они так долго ждали, даже просто чтобы объявить о том, что влюблены.       — Абуэла уже пару раз высказалась, что боится не дожить до помолвки, слишком уж они медлят, — вспомнила Мирабель и ойкнула. — Прости, что перебила.       — Все в порядке, малыш. Видишь ли… И ей, и ему, понадобилось время, чтобы отпустить прошлое. Для Долорес все очень сложно — она встречается с женихом ее сестры. Бывшим женихом — но это ведь не то же самое, что просто парень, верно?        Мирабель кивнула, рассеянно поглаживая теплые пальцы на своем плече, и заворожено слушая его голос.       — Она видела, что Мариано был влюблен в Исабелу, они планировали свадьбу, и… я не могу читать мысли, особенно, на расстоянии, но, мне кажется, что она очень долго не могла окончательно поверить в то, что теперь он видит и слышит ее, а не Исабелу. И для Мариано все тоже непросто. Ему не просто отказала девушка, с которой он какое-то время встречался. Иса разорвала помолвку, вернула ему кольцо, а это… тяжелый момент. Даже если ее заключали под ненавязчивым давлением с обеих сторон, помолвка все равно нечто более серьезное, чем простое: «Смотрите, мы встречаемся». И, нужно время, чтобы пережить этот разрыв с человеком, с которым ты собирался жить долгие годы, — голос tío Бруно прозвучал слишком напряженно, и Мирабель, очнувшись, испуганно округлила глаза, глядя на чахлый папоротник. Господи, она опять надавила на больное место — ведь Рената тоже разорвала помолвку!       Сглотнув, Мирабель робко глянула на tío Бруно, чуть повернув голову — он отстраненно смотрел на стол, чуть постукивая пальцами по белому пластику.       — Прости, пожалуйста, — искренне попросила она, и tío Бруно, невесело улыбнувшись, кивнул, на мгновение чуть прижав ее к себе ближе.       — Ничего, Мирабель. В нашем прекрасном загородном поместье время течет иначе. Для меня все это уже дела далекого прошлого.       Вот только он все еще постукивал пальцами по столу, и Мирабель, собравшись с духом, тихо спросила:       — Ты… скучаешь по ней?       Она была готова к тому, что tío Бруно промолчит, но он все-таки ответил, так и не сводя глаз со стола.       — Поначалу — да. Я очень сильно скучал, хоть и понимал, что разорванная помолвка в разы лучше, чем если бы мне прислали ее отрезанные пальцы в конверте, а в новостях по радио передали бы про обнаруженный в парке неопознанный женский труп.       Мирабель вздрогнула от холодка, пробежавшего по спине, и машинально прижалась к нему еще теснее, цепляясь за мягкую ткань спортивной куртки, пытаясь согреться. То, о чем говорил tío Бруно… она лишь раз услышала что-то такое по новостям, и tía Пепа тогда очень быстро переключила канал, и теперь она в полной мере поняла, от чего именно их спасал tío Бруно.       — А потом уже стало как-то не до этого. Все эти новости: взрывы, убийства… Эскобара загоняли в угол, и он наносил удары всюду, куда мог дотянуться. Я даже от твоего письма, того, самого первого, избавился, хоть теперь и немного жалею. Наверное, я к концу того года почти стал параноиком, — добавил tío Бруно, слабо усмехнувшись. — Хотя оно, можно сказать, пришло в самый подходящий момент, пока я валялся в местном лазарете.       — С простудой? — уточнила Мирабель, вспомнив прошлый разговор, и tío Бруно, встряхнувшись, кивнул, весело глядя на нее.       — Ага. С обычной пустяковой простудой. Но, знаешь, я хоть от него и избавился, но все равно как-то… приободрился, скажем так. А если пациент хочет жить, то медицина бессильна, — закончил он, улыбаясь.        Мирабель невольно выпрямилась, расправляя плечи — выходит, ее самое первое письмо, которое теперь казалось таким наивным и глупым, ему помогло? Хоть капельку, хоть немного, но — помогло?! Прядь волос снова качнулась, раздражая кожу, и Мирабель рассеянно попыталась ее заправить за ухо.       — Я думала, ты его выбросил, не читая. Ну, что даже не ответил.       — Я не мог ответить, чтобы не подставить вас под удар, — серьезно ответил tío Бруно, и провел пальцами по ее щеке, убирая волосы. Мирабель замерла, не дыша — от затылка вниз по всему телу словно прокатилась волна тепла. — Но, к счастью, после смерти Эскобара, про меня уже все забыли.       — Не все, — тут же возразила Мирабель, понимая, что кожа, там где ее коснулся tío Бруно, горит. Он кивнул с улыбкой, и Мирабель заметила, что его глаза уже не были такими тусклыми и мертвыми, как в их первую встречу. В них светились надежда и желание жить — он… верил в нее. Действительно верил! От этого осознания словно что-то сжалось внутри, и Мирабель робко положила дрожащую ладонь ему на грудь, возле сердца.       — Я всегда буду про тебя помнить, — тихо сказала она, видя, как tío Бруно распахнул глаза, и прислонилась лбом к его лбу. — Я обещаю. И ты будешь свободен.       Дверь с шумом грохнула, и Мирабель вздрогнула от неожиданности, отшатываясь назад.       — Время вышло, — буркнул охранник. — А интимные посещения у нас в другие дни.       — Она моя племянница! — огрызнулся tío Бруно, сердито оглянувшись, и охранник пожал плечами.       — Да хоть троюродная кузина. Время вышло.       — Ну почему же эти визиты такие короткие! — в сердцах возмутилась Мирабель, забрасывая сумку на плечо и поднимаясь со стула. Tío Бруно чуть пожал плечами, и слегка повел в воздухе ладонью, прощаясь с ней.       Мирабель, сердито поджимая губы, прошла следом за охранником на КПП, убеждая себя, что сердце у нее в груди колотится так сильно исключительно из-за невольного испуга. Отдав временный пропуск, она, чуть щурясь, вышла из здания тюрьмы — солнце заливало внутренний дворик ярким светом, что, после полумрака тюремных коридоров, вызывало легкое головокружение. Охранник, не возвращаясь обратно, вытащил из кармана пачку сигарет и закурил, поглядывая на посетителей, спешивших к своим родным.       Ветерок поднял в воздух пыль, и Мирабель, чихнув в сгиб локтя, на ходу зашарила в сумке, пытаясь найти пачку салфеток и не врезаться в кого-то.       — Сеньорита! — раздалось за ее спиной, и Мирабель, вздрогнув, ускорила шаг, опасаясь, что охранник сейчас начнет на нее ругаться из-за медлительности. — Сеньорита!       Она быстро оглянулась через плечо — к ней, лавируя в толпе, пробирался какой-то бородатый мужчина в деловом костюме. Сердце моментально ухнуло в пятки, и Мирабель почти побежала к воротам, краем глаза замечая подъезжающий к остановке автобус. Только бы успеть, только бы…       — Сеньорита в зеленой юбке! Постойте, вы обронили! — услышала она голос совсем рядом и круто обернулась, испуганно глядя в смеющиеся глаза незнакомца. Он, продолжая улыбаться, протянул ей карточку Луизы, и уточнил, смерив ее взглядом. — Это же ваше, да?       — С-спасибо, — пробормотала Мирабель, выхватив удостоверение, и разглядывая своего преследователя. Невысокий и коренастый, и борода эта жуткая… Настоящий бандит! Хоть и в приличном костюме.       — Хорошего дня, сеньорита… Луиза, — бородатый бандит подмигнул ей и побрел обратно к тюрьме. Мирабель не могла заставить себя сдвинуться с места, и потому увидела, как бородач, обменявшись приветственными кивками с охранником, как раз докурившим сигарету, зашел на КПП… и даже не взял временный пропуск! Точно бандит, и сегодня приехал к какому-то главарю мафии. И он в сговоре с местной охраной, а может, и с начальником тюрьмы!       Сглотнув, Мирабель обернулась как раз вовремя, чтобы заметить новый автобус. Ноги сами понесли ее к остановке, пока в голове вертелся эпизод из одной теленовеллы — как из-за похожей мелочи бандиты выследили семью офицера полиции, и жестоко расправились с ними. А ведь на карточке — и их адрес, и фамилия!       К моменту, когда она наконец-то доехала до их района, Мирабель почти убедила себя, что этот мафиози в костюме наверняка ничего не запомнил, да и вообще, зачем бы ему эта информация, но в глубине души все равно поселился скользкий червячок страха. С другой стороны, теперь переживания из-за своей неудавшейся личной жизни отодвинулись на задний план, да и слова tío Бруно ее подбодрили.       Выслушав от семьи комплименты своим кулинарным талантам, Мирабель, слегка вернув себе расположение духа, села за домашнее задание, чтобы не делать все в последний момент. Луиза, помедлив, негромко кашлянула, отвлекая ее от тетради, и Мирабель вскинула голову:       — Что?       — Я хотела узнать, вы с Хоакином так и гуляете в одной компании, или у тебя новые друзья появились? — в сестринских глаза читалась тревога, и Мирабель, беззаботно улыбнувшись, помотала головой.       — Да, мы в одной компании, но, это ничего! Мы ведь все еще с начальной школы знакомы, глупо было бы рушить старую дружбу из-за таких пустяков.       — Угу, пустяк, ходила сама не своя, — пробормотала Луиза, успокаиваясь. — Но сейчас хоть повеселела.       — Друзья спасают от любых печалей, — Мирабель подмигнула сестре, решив не рассказывать, что чуть не потеряла ее удостоверение. Мысль сразу перескочила на бородатого бандита, и настроение поползло вниз.       До самого вечера Мирабель вздрагивала от каждого звука с улицы, а когда ближе к вечеру в дверь зазвонили — чуть не забилась под стол с воплями. Конечно же, когда tío Феликс открыл дверь, на пороге стояли не sicarios какого-нибудь картеля, а всего лишь Мариано, который попросил разрешения забрать Долорес на вечерний киносеанс. Tío Феликс не успел даже слова вымолвить, как Долорес уже легкой пташкой выпорхнула из дома, и Мариано, запнувшись, галантным жестом набросил на ее открытые плечи свой пиджак.       — Ох, дети-дети, — добродушно проворчал tío Феликс, провожая свою дочь и ее ухажера веселым взглядом. — Mi vida, навевает воспоминания, верно?       — Да, еще и как, — мечтательно вздохнула tía Пепа, подходя к нему, и Мирабель, хмыкнув, быстро опустила голову, чтоб не видеть, как они целуются. Камило, валявшийся рядом на полу и смотревший спортивные новости, талантливо изобразил, что его тошнит.       Выдержав еще час семейной идиллии — tía Пепа и tío Феликс ударились в воспоминания молодости, и к ним быстро присоединились ее родители, — Мирабель, отговорившись усталостью из-за учебы и того, что встала еще до рассвета, сбежала наверх.       Почистив зубы и напомнив себе, что утро вечера мудренее, и что никаким мафиози их семья не интересна, Мирабель забралась в кровать. Возможно, завтра стоит наконец-то поговорить с родителями о своем выборе университета, хотя, наверное, они будут против, ведь абуэла уже решила, что судьба Мирабель — шить наряды для своей идеальной старшей сестры, вроде того восхитительного лилового платья. И, все-таки, надо определиться: Росарио или UN и узнать проходной балл, а еще там, в окружении будущих юристов, будет гораздо проще найти адвоката для Бруно… С этими мыслями, лениво плавающими в голове, Мирабель наконец-то заснула под успокаивающий гул голосов родных, доносящийся с первого этажа.       … Ее преследовал сеньор Ортис в окровавленной рубашке. Несмотря на месиво на месте лица, он умудрялся смеяться, и от этого липкого, булькающего звука Мирабель бросало в дрожь. Она петляла по внутреннему дворику тюрьмы, надеясь увидеть хоть одного охранника, и почти обрадовалась, услышав собачий лай — вот только из тени к ней выскочил Панчо, протягивая пальцы, облитые вишневым соком.       Взвизгнув, Мирабель отшатнулась, чуть не потеряв равновесие на безумно высоких шпильках. Подол лилового платья обвился вокруг лодыжек, стреноживая ее, как лошадь, и она лишь чудом не упала. Лихорадочно оглянувшись, Мирабель заметила открытые ворота тюрьмы — только бы добраться, только бы убежать…       — Сеньорита! — в воротах замаячила фигура бородатого мафиози, и Мирабель со стоном бросилась в сторону. Тюремный двор изменился — это был их сад, в котором маяком в ночи светилась беседка, заставленная горшками с папоротниками. Мирабель из последних сил рванула туда, слыша за спиной захлебывающийся лай Панчо, булькающий смех сеньора Ортиса и голос бородатого мафиози. Она понимала, что загоняет себя в угол, но другого пути уже не было — весь сад перегородили тюремные решетки, за которыми плясали уродливые смутные тени с лицом Карлоса Ортеги.       — Сеньорита в лиловом платье! Вы уронили! — голос мафиози раздался совсем близко и Мирабель, обернувшись, увидела, что он протягивает ей заляпанное кровью удостоверение Луизы. Мирабель попятилась назад, в беседку, понимая, что теперь ее никто не спасет. Освальдо Ортис снова захохотал, похлопывая себя по животу и небрежно смахивая с рубашки осколки костей и кусочки собственного мозга, а Панчо, оскалившись, припал к земле, не сводя с нее ставших звериными глаз.       На плечо легла теплая ладонь и Мирабель, вскрикнув, обернулась — за ее спиной стоял tío Бруно, в своем сером спортивном костюме, и, почему-то, с кошачьей переноской в руке. Сдвинув Мирабель себе за спину, tío Бруно поставил переноску на пол беседки и, открыв дверцу, скомандовал: «Взять!»       Мирабель, машинально вцепившись в теплую, мягкую ткань его спортивной куртки, уставилась на десяток крупных авокадо, выкатившихся из переноски. Они распахнули зубастые пасти, становясь похожими на головы каких-то ископаемых ящеров, и набросились на преследователей. Tío Бруно, обернувшись к ней, улыбнулся.       — Все закончилось, малыш. Идем домой.       Мирабель, расплакавшись от облегчения, прижалась к нему, и Бруно крепко обнял ее, утешительно шепча в висок что-то тихое и ласковое. Пальцы нежно скользнули по щеке, утирая слезы, и по телу разлилось щекочущее тепло. Мирабель прижалась к его ладони, чувствуя, как голову начинает кружить странное, непривычное ощущение. Открыв глаза, она, выдохнув, качнулась вперед, целуя его в губы. Стразы осыпались с платья с тихим звоном, когда Бруно провел ладонями по ее телу, прижимая ближе к себе, пока где-то вдалеке чавкали зубастые авокадо, догрызая Панчо, а может, Ортиса, или того мафиози в костюме.       В ушах зашумела кровь, стирая все прочие звуки, и Мирабель слабо застонала ему в губы, когда Бруно обхватил ладонью ее затылок, зарываясь пальцами в волосы. Это было так прекрасно, так нежно, что она задохнулась от удовольствия, выгибаясь на кровати, усыпанной черными орхидеями. Платье таяло, как рассветный туман, под его прикосновениями, а по телу расходилась истома, заставляя дышать чаще, держать крепче, прижимать его к себе ближе, еще ближе…       Мирабель проснулась, хватая воздух пересохшими губами. По телу все еще пробегало колючими искорками удовольствие, низ живота налился пульсирующим жаром, а в горле слегка першило, словно она… стонала в голос?! Мирабель испуганно села на кровати, боясь оглянуться на Луизу, которая лежала слишком уж тихо для спящей.       «Господи, да что со мной не так?!» — пронеслось у нее в голове, и Мирабель кое-как сползла с кровати и побрела в ванную, вздрагивая от каждого шага. Как ей завтра утром смотреть в глаза сестре, а, самое главное, как ей теперь смотреть в лицо tío Бруно, если ей снится такое… такое?! Одно дело, видеть во сне, что она целуется с Алехандро Мартинесом или Мигелем Варони или даже с Луисом Мигелем, но с tío Бруно, причем, не только целуется, но и… и все остальное?! Святая Дева, спаси и помилуй, стыд-то какой!       Мирабель, выкрутив холодную воду на максимальный напор, залезла под душ, стиснув зубы, чтобы не заверещать на весь дом. У нее точно с головой не все в порядке.       Утром она старалась не поднимать глаз, сидя за столом тише испуганной мышки, но неловкость, повисшая в воздухе, все равно давила на плечи.       — М… абуэла? — неуверенно протянула Луиза, терзая яичницу в тарелке. — Я так подумала, может… Ну, я много учусь, даже вечером, а Мирабель устает на своей подработке, и ей нужно иногда шить, а это отвлекает, может, я пока займу комнату Исабелы?.. Чтобы мы не мешали друг другу?       — Но, когда Чабелита приедет в гости, где ей тогда спать? — задала резонный вопрос абуэла, и Мирабель, прочистив горло, робко предложила:       — Ну, если… я хотела сказать, когда она приедет, мы можем снова спать вдвоем в одной комнате.       — А почему нельзя открыть комнату tío Бруно? — спросил Антонио, и над столом повисло молчание. — Я думаю, он не рассердится, если в его спальне поспит Мира или Лусита, пока он в Австралии. А потом он вернется, и привезет мне коалу!       — Коалы питаются только эвкалиптом, им у нас будет нечего есть, — машинально ответил tío Феликс, поглаживая ладонь моментально заледеневшей tía Пепы, которая до сих пор тщательно оберегала Антонио от правды. По путешествиям неуловимого tío Бруно в ее пересказах, уже можно было выпускать отдельную серию книг — сначала он побывал на Аляске, потом отправился в африканские джунгли, а теперь обосновался в австралийском буше.       — Мы не будем открывать его комнату, — сухо произнесла абуэла, отложив ложку в сторону. Мама, отмерев, неожиданно поддержала своих дочерей.       — Я тоже думаю, что девочкам нужно немного своего пространства. Они уже взрослые, а ты сама помнишь, как мы с Пепитой ссорились, пока не переехали.       — Хорошо. Хорошо, все верно. Я как-то… упустила этот момент, — нехотя признала абуэла и перевела взгляд на Луизу. — Думаю, Чабела поймет. Хорошо, Лусита, ты можешь занять ее комнату.       — О, спасибо! — в один голос выпалили Мирабель и Луиза и, переглянувшись, мгновенно уткнулись в тарелки.        Пасхальный обед прошел в высшей степени торжественно, абуэла даже застелила стол Той Самой Скатертью, и Мирабель снова залюбовалась переливами цвета на вышивке, невольно гадая — а не заметила ли абуэла, что зеленую папку перекладывали с места на место?       Но, даже несмотря на атмосферу, витавшую над столом и скатерть, Мариано так и не сделал предложение, несмотря на взгляды, которыми они обменялся с Долорес. Это выглядело так, словно они могли общаться мысленно, и раньше Мирабель такое видела только у своих родителей и tío Феликса с tía Пепой. Где-то в глубине души снова кольнуло завистью — вот почему у нее так не случилось? Мирабель машинально заправила кудрявую прядь за ухо и вздрогнула от фантомного ощущения пальцев tío Бруно на щеке. За прошедшую неделю он ей больше не снился, и она старательно утешала себя мыслью, что это было разовым помутнением рассудка. В конце концов, это ведь ничего не означает… ну, кроме того, что голова у нее забита всякой ерундой.       Закрыв дверь за Мариано и доньей Гузман, абуэла разочарованно покачала головой. Tía Пепа села рядом с Долорес, утешительно обняв ее за плечи, но Лола не казалась грустной.       — Я понимаю, что современная молодежь почти не соблюдает никаких правил приличия, — едко произнесла абуэла в воздух. — Но я надеялась, что хотя бы Мариано не такой. Видимо, я ошиблась, и ему нравится морочить тебе голову.       — Абуэла, все не так, — тут же запротестовала Долорес и осеклась под строгим взглядом. — Я хотела сказать… Нам обоим пока еще нужно немного времени.       — В мое время все было иначе. Я-то надеялась, что у вас все серьезно… — вздохнула абуэла, но tía Пепа, встрепенувшись, грудью бросилась на защиту дочери.       — Мама, а я считаю, что они сами все решат! У молодых — своя жизнь, и свои головы на плечах, они уже не дети малые, которых надо за ручку водить!       Долорес, с благодарностью взглянув на нее, крепко обняла свою маму.       Апрель подходил к концу, когда их общение с Хоакином, наконец, перестало напоминать фестиваль бесконечной неловкости, хоть ему и недоставало прошлой легкости. Письма от tío Бруно он передавал в классе, чтоб лишний раз не мелькать возле ее дома и не вызывать вопросов у родителей, но теперь, имея собственную комнату, Мирабель хотя бы не нужно было ждать ночи, чтобы прочитать письмо и написать ответ, неудобно скорчившись на холодном кафельном полу. В одном из писем tío Бруно осторожно поинтересовался, как дела у Моники, и Мирабель, улыбнувшись, не кривя душой написала, что с ее подругой теперь все хорошо и сердечные раны если не пропали совсем, то уже затянулись и не болят.       Мирабель так и не решилась заговорить с родителями о своем выборе университета. Вместо этого она самостоятельно съездила в Национальный Университет, где узнала и стоимость обучения, и необходимые баллы для поступления. По всему выходило, что работать ей предстояло, как пресловутой Золушке, вот только не ради хрустальных туфелек, а ради диплома адвоката и свободы tío Бруно. С другой стороны, еще был Университет дель Росарио — располагался он в Канделярии, и составлял достойную конкуренцию Национальному. Может, там стоимость обучения будет меньше…       Вечером вся семья собралась в гостиной. Tía Пепа, Долорес и Луиза, затаив дыхание, смотрели «Café con aroma de mujer», Камило вполголоса играл с Антонио в карты, а Мирабель, решив подтянуть английский для экзаменов, мужественно читала очередной детектив про Перри Мейсона, стараясь запомнить самые яркие обороты из его речей, и, периодически, удивляясь американской судебной системе.       — Ой… — Долорес, насторожившись, вскинула голову. — Вы слышите?       — Ты о чем? — Луиза убавила звук — все равно начался рекламный блок, и Мирабель прислушалась: кажется, на улице кто-то пел.       Абуэла, оторвавшись от отчетов, которые ей привез tío Феликс, нахмурилась и, поднявшись с места, выглянула в окно.       — Господь милосердный… — удивленно пробормотала она, перекрестившись, и Долорес молнией выскочила из гостиной. Теперь Мирабель разобрала голос Мариано в переливах гитар и аккордеона и, отложив книгу, поспешила за кузиной вместе с tía Пепой и Луизой.       Долорес распахнула дверь, и стояла на пороге, одновременно смеясь и плача, прижимая ладонь к губам. На улице перед их домом стоял Мариано, и за его спиной полукругом выстроились два его приятеля и кузен, аккомпанируя пению.       — Долорес, я написал эту песню для тебя, — произнес Мариано, опускаясь на одно колено, и tía Пепа, радостно всхлипнув, замахала руками.       — Тин! Феликс! Кто-нибудь, где фотоаппарат?!       Мирабель, сообразив, что папа, скорее всего, либо споткнется, либо разобьет фотоаппарат, метнулась наверх. Когда она сбежала вниз, Мариано как раз закончил свою серенаду, и теперь, протянув руки, бережно взял пальцы Долорес в свои ладони.       — Долорес, я хочу, чтобы все мои песни были только для тебя и только о тебе. Я прошу тебя стать моей женой…       Tía Пепа, рыдая навзрыд, обвила руками tío Феликса, который, судя по виду, не знал, что ему делать — не то успокаивать жену, не то ловить дочь, балансирующую на грани обморока. Мирабель, хихикая под нос, лихорадочно щелкала фотоаппаратом, надеясь, что пленки хватит.       — Да, — прошептала Долорес, и абуэла, всплеснув руками, расплакалась, благодаря Бога, Деву Марию и младенца Иисуса. Друзья Мариано затянули новую песню, на улицу выглянули соседи, громогласно поздравляя жениха и невесту и желая им крепкого брака…       — И, заметьте, мы все были одеты, как попало, — с довольным видом заявил Камило, когда новоиспеченный жених, наконец, покинул их дом. — И именно так мы войдем в семейную историю.