Выживание

      А мёртвые слёзы всё катились из глаз Моны… Она не могла даже держать их открытыми, призакрыла их, чувствуя какую-то тяжесть, пытаясь сдержать всё идущие слезинки. Они пленительной прозрачной дорожкой скатывались по её бледному лицу… — Я всегда… Всегда боялась именно этого… Боялась, что тот, кого я полюблю, будет способен на… На поступок… Непростительный поступок… — она через силу открыла свои глаза, и слёзы снова пошли из них. — Скарамучча, я… Я честно, честно не виню тебя! Не… Не отворачиваясь от тебя! — чуть ли не прокричала девчонка, рукавом утирая своё лицо. — Но… Но я… Я знаю, что мой страх пришёл за мной… Она прижала свою дрожащую руку к груди, а другой продолжила с силой тереть лицо, пытаясь не оставить и следа от слёз, однако те не останавливались, шли всё с новой силой, как будто бы стараясь затмить даже глаза брюнетки. Одно из её очей было закрыто, другое смотрело на парня, но не в глаза… В глаза убийцы Мона просто не могла сейчас смотреть. Её взгляд был прикован к его груди, не смея подняться выше.       Юноша смотрел на неё в ответ, однако вот он уже пытался заглянуть ей в глаза, увидать даже зрачки, в которых вспыхнул пожар из зелёных красок бледного оттенка. — Я знаю… Знаю, что поступил непростительно, — совершенно без эмоций сказал Скарамучча, зарываясь руками в волосы девушки. Одним лёгким, довольно дерзким, но нежным действием он поднял её голову, чтобы та наконец-то смотрела ему в глаза. — Но скажи, Мона… Разве достоин жизни человек, что готов убивать, что хотел убивать, что уже, возможно, убивал? Человек, что заставлял других страдать… И который слепо поверил каким-то другим людям, считая их идеалами или кем-то ещё, в то время как они являются ничем… Просто ничем. — Нет, Скарамучча, так нельзя! — воскликнула, слегка дрожа, брюнетка, уже не пытаясь убрать слёзы с лица. Она дала им полную силу. — Ты пытаешься заставить меня ненавидеть либо тебя, либо того человека! — Нет… Нисколько. Ты можешь ненавидеть нас обоих, а можешь забыть об этом вовсе… Но скажи, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня? Только честно простить… Правда простить, — спросил Скарамучча, пока ветер в голове всё также бушевал. — Но я простила… — её тут же прервали. — Нет, Мона, ты не простила… К сожалению, не простила. Ведь именно ты и сказала мне, что мой поступок простить нельзя… Так как я могу быть прощён той, что для меня выше даже людей? — он обнял её, в какой-то спешке, но также нежно хватая руками. — Я готов сделать что угодно ради твоего прощения… Даже если мне придется ради него умереть. Вот только, прошу, просто скажи, что у меня есть шанс… Даже самый маленький шанс на прощение. Твоё прощение. Больше ничьё мне не нужно. Но она не ответила…       Мона просто поджала губы, посмотрела на своего возлюбленного заплаканными глазами и, тут же опустив взгляд, не смогла ничего сказать… Абсолютно ничего.       И юноша за это не злился. Нисколько не злился. Он всё понял… Понял, как будто бы девушка всё же сказала что-то ему. — Мона… Я понимаю, что простить меня будет слишком тяжело… — он аккуратно поднял её голову, чтобы та смотрела ему в глаза. — Но, прошу, не убивай меня своим молчанием. — Я не знаю... Ничего не знаю, не понимаю... Я хочу тебя простить, но ты сам в это не веришь... Я простила тебя! — однако в её глазах всё равно читалось ясное слово «нет»... Мона и сама не знала, простила ли Скарамуччу, однако все эти слова вырывались из её рта. Ей было безумно плохо сейчас, глаза уже заметно покраснели, заболели от слёз, а в её руках отдавалась дрожь. — Прошу... Давай просто закончим всё это... Весь этот разговор... Я не выдержу!       И он замолчал, не смея даже больше открыть рот... Лишь приблизился к ней и, попытавшись успокоить поцелуем в лоб, как-то неуверенно отошёл на один шаг назад. — Прости... — лишь это смог он вымолвить, пока его возлюбленная смахивала с лица слёзы.       Девчонка посмотрела на него и как-то нежно взглянула, хоть и со страхом и какой-то болью, из-за чего парень сразу понял, что он может идти.       При первой же возможности он, зарывшись в своих собственных волосах, попытался сразу же уйти куда-нибудь подальше. Он больше не мог видеть её лицо... По крайней мере, после этого поступка.       «Зачем я это сказал..? Сделал..?» — спросил он у самого себя, скрывшись в мужском туалете где-то около подоконника. — «Я... Я не чувствую вины за убийство... Я чувствую вину лишь в том, что она плачет именно из-за меня. И вина лишь в её глазах... В её глазах, которые только что плакали из-за такого ублюдка, как я!» — он достал из кармана сигарету и, закурив, уставился глазами в пол. — «Блять... Я не достоин Моны. Тупо из-за того, что со мной у неё не будет будущего... Такого будущего, которого она заслуживает,» — он схватил себя за волосы, чуть ли не вырывая их клочьями. — «Да, я смогу сбежать отсюда! По крайней мере, попробую! Но... Моне нужен не только побег... Моне нужно счастье! А с убийцей, бомжом и в принципе аморалом она этого не добьеться...» — сигарета выпала из его дрожащих рук. — «Блять... Я не могу быть таким жалким! Я должен... Должен помочь Моне! Должен вытащить её отсюда! Она не может просто гнить тут всю свою жизнь! Кто угодно... Но не Мона. У неё должно быть всё хорошо... Абсолютно хорошо... И я сделаю всё ради этого!»       Теперь его личная свобода встала на третий план. Мона важнее, а её свобода ещё более важна... И всё остальное будто бы расплывается в пространстве. Всё остальное — просто хлам где-то рядом... Абсолютно не важный хлам.