Дарование багрового соцветия великому дракону

      Когда люди говорят, что сердце пропускает удар они говорят о любви? Именно о том противном болезненном чувстве про которое радостно лелеет мечты своего старческого ума Стервятник и хнычет в потёмках леса наш незримый бегун Слепой. Я впервые ощутил этот чёртов удар лишь один раз, но тогда я отчётливо видел как невинно блестели до странного большие темные глаза и волосы что ели как щекотали кожу вызывали нелепый смешок. Отвратительное чувство пришло не сразу, потом, когда я понял что этот процесс необратим и даже мудрая старая птица — вожак умнейшей стаи нашего Дома не знал, что с этим делать. — Так говоришь Мошенница ты? — вопрошает высокий мужчина усмехаясь так широко, что даже лиса позавидует этому паршивцу, а ведь Рыжий и не такое умеет. — Верно, — кратко, сумбурно неловко отвечает девушка и всё в груди заставляет подняться с этой мразотной коляски, спрятать подальше от его похотливых пальцев, чтобы крысиный вожак и носом не водил, но я не мог.       Забавно наблюдать как рыжая катастрофа гонит своё я той, кого мы видим впервые и кажется получает отворот-поворот, но я почему-то даже рад этому. Почему? А кто меня знает, может что-то влекло меня к ней как и самого вожака второй комнаты, а может это были пустые ощущения после недавних видений Слепого. Хотя слеп ли он, коль в бегуны затесался? Перемещался быстро словно тень в потоках времени пространства Дома, где и поймал эту девушку бормоча о том, что багровых не принимают стены. А ведь стены не лгут. Они крошатся пуще прежнего, когда мимо проходит Мошенница (?). Да, я вновь забыл её имя, но разве я в праве помнить его, когда Дом наконец принял меня? Думаю, нет. И даже молчавшие стены вторят скрипом сквозняка в ответ.

***

— Чего? Дом разговаривает? Вы долбанулись?! — выкрикивает она и меня передёргивает так, что сигарета выпадает из рук. Противно. — Коль не веришь, то как тогда ты здесь оказалась? — я с трудом дотянулся к сигарете, наконец наполняя спасительным воздухом уже прокуренные за столько то лет лёгкие. — Сквозь дверь, я же говорила, — хмурит она брови и моих сил не остаётся молчать.       Я хотел было рявкнуть спасительное: «Дверь для посланцев изнанки исчезла», но меня опередил до предела заведённый Волк. Этот псина никак не мог пройти наружу, наказан был домом за побои Македонского, ведь драконы то старше трухлявых волков. — Сука! Я отведу тебя в этот ебучий кофейник, но если этой сраной двери там не будет я отдам твои останки на пользование крысам, орущая гниль, отвергнутая Домом! — Волк рычал, будто дикий зверь посаженный на цепь.       Коляска пошатнулась от грубого толчка, от чего белый свёрток со спасительной порцией табака развалился по полу и я слышу, как Волк обещает привезти мне новую пачку с наружности. Забавный пёс, я даже неосознанно улыбнулся, впервые за долгое время он больше не кроет матом всю четвертую, лишь Дом и то потому что волки в неволе жить не могут. Они вернулись ко мне через час и кажется я впервые увидел реальность волчьих когтей, когда перед глазами появилась она. Одежда в клочья, руки и ноги в порезах и уставший Волк, что с ужасом оповещает о новом приступе Македонского. В ход шли все кто мог помочь: бегуны, колясочники и даже старших притащили. Держали дракона всей юрбой, но грош цена тем силам что оставил дом в защиту прибывшей покойницы, ведь дракона нельзя вразумить. Оставалось только наблюдать, умываться брызгами крови нечеловеческим голосом древнего иврита полосать уши и вникать в шёпот Слепого: «Багровых соцветий прошедший парад, сохранит наши петли и возможно тогда Кровавый венец станет Домом для нашего Дома».