Среда, 7-е июля 1976 г.
19:07
ТРАГИЧЕСКОЕ УБИЙСТВО РОЗЕЛЛЫ ФЕЛД
Вечером 6 июля на окраине района Шэдоувейл была смертельно ранена 61-летняя владелица известного на всю страну бутика «Экстаз» Розелла Фелд. Знаменитый дизайнер скончалась ещё до того, как была доставлена в больницу, причиной смерти стала потеря крови.
Полиция округа сообщает, что из сумки жертвы были похищены все вещи, включая документы и кошелёк. Единственными найденными предметами стали окровавленный клочок бумаги и бутон Проклятой розы.
Напоминаем, что за неделю до этого в районе Шэдоувейл произошло убийство 53-летнего Уильяма Гисборна, на месте которого был обнаружен аналогичный бутон.
На данный момент убийца не идентифицирован.
— Ни с места! Полиция! Газету в луже топчет грубый мужской ботинок, а вслед за ним — женская туфелька. Кусок бумаги прилипает к её подошве, как банный лист, но Джоан на это внимание не обращает. Если посмеет отвлечься и остановиться, чтобы отцепить, наверняка упустит преступника из виду. Догонять его на своих двух — дело гиблое и неблагодарное, так что Джоан шустренько садится за руль полицейского авто и, заведя, давит на газ. Выслеживает внимательно коренастую фигуру мужичка в шляпе-федоре, но на фоне смазанного, будто свалянного из шерсти полотна обочины ему не дают затеряться только сине-красные вспышки, излучаемые полицейской машиной. И упёрто моросящий дождь, как назло, ситуацию только ухудшает. Дорога пуста, и если бы не мокрая погода, увеличить скорость не составило бы проблем. Мужчина мчится по асфальту с увесистым кейсом в руках: из-за того, что закрыть как следует не успел, из чемоданчика торчат награбленные бумаги, и некоторые из них, размокшие в кашицу, рвёт на пакли и уносит порывистый ветер. Нарушителю, кажется, плевать. Где-то на периферии в кипящем разуме Джоан мелькает вывод, что, вероятно, эти документы он намеревался не присвоить, а наоборот, уничтожить. Мокрый от грязи огрызок газетёнки отлипает от её подошвы и вместо этого пристаёт к педали. Весь мир вокруг Джоан будто сузился до этого треклятого заголовка и с каждым мигом всё туже сжимается, тисками давя на виски. Позади — коттедж мисс Фелд, осмотр которого вместе с местом преступления сожрал почти весь рабочий день; впереди — тот, кого спустя всего час после этого поймали на крайне непредусмотрительной попытке коттедж ограбить. Мисс Батчелор сейчас готова на всё, чтобы больше не слышать эту фамилию хотя бы до конца суток. Но понимает, что у судьбы и администрации другие планы. Мужичок сворачивает с дороги и направляется к лесу, — достаточно густому, чтобы ни один автомобиль между хвойных деревьев не протиснулся, — но ловушкой становится ров на стыке асфальта и папоротниковых зарослей. Потеряв равновесие, он косолапо падает в грязь. Зверь в капкане. В панических попытках отползти подальше от наезжающего авто грабитель попросту врезается спиной в мшистую кору дерева и оказывается безвыходно зажат. Впопыхах он, не найдя иного выхода, нащупывает во внутреннем кармане пиджака пистолет и направляет на Джоан, как только та покидает машину. Однако она, светя в лицо фонарём, в тот же миг достаёт собственное оружие из-за пояса и отзеркаливает его жест: — Сдавайтесь. Ваше сопротивление полиция посчитает поводом для ужесточения приговора. — Копы… — неслышно выплёвывает он, морщась от света — то синего, как гематомы, то алого, как убойное мясо. По боли в немеющей ноге понимает, что потерпел поражение, и потому смиренно прячет пушку. Поддаваться мужчина явно не намерен, но не оказывает ни капли сопротивления, когда его сажают на заднее сиденье и пристёгивают наручниками к поручню. Разок лишь просит помочь поправить спавшую на лоб шляпу, однако странно пытается отпрянуть, когда во время этого госпожа детектив ненароком задевает коленом его боковой карман. С подозрением прищурившись, она мигом отыскивает там рацию и закономерно изымает. Спрятав в багажнике его выроненный чемоданчик вместе со всеми вывалившимися бумагами, Джоан возвращается за руль и наспех закуривает, позабыв даже про мундштук — жажда пустить по венам расслабление, которое сопровождается табачным дымом, сейчас слишком остро. Во время езды мужчина молчит, на редкие сухие вопросы инспектора реагирует всё равно что на шипение дождя. В зеркале заднего вида мисс Батчелор видит на его лице сдержанное разочарование и в то же время явную уверенность в том, что ещё не всё кончено. Покуривая, подмечает, что выглядит арестованный хоть и мужланисто, сурово, но весьма интеллигентно: рыжеватая борода аккуратно подстрижена, в костюме угадывается дорогой бренд. Понятно как дважды два, что намерения у вора были отнюдь не в наживе. Джоан припарковывается у ближайшего мотеля, рядом с которым алой кляксой сквозь водянистый туман вырисовывается телефонная будка. Покидая авто, она пригвождает мужчину к сиденью орлиным взглядом, который не сводит даже когда набирает номер и прикладывает трубку к уху. — Алло, Кларк? — Сигарету Джоан быстро гасит косой дождь. — Мисс Батчелор, Вы? Как там успехи? — Нарушитель пойман вместе с награбленным. Некоторые документы, которые он вынес, правда, были безвозвратно утеряны… — Это ерунда. В ратушу обратимся, всё там сверим и восстановим. Я это, тоже не с пустыми руками… Мы тут уже одного подозреваемого нарыли. И задержали. — Столь быстро? — Она вскидывает брови. — И кто же он? Короткая смятая пауза, после которой из трубки доносится с помехами: — Как приедете — сами увидите. По голосу Кларка, однако, отчетливо слышно, что находкой он совсем не впечатлён и, скорее всего, даже не сомневается, что разборки с данным подозреваемым станут пустой тратой времени. Так и держа на подозрительно смиренном грабителе в автомобиле острый взгляд, Джоан говорит: — Буду в участке через двадцать минут. — И вешает трубку.***
Среда, 7-е июля 1976 г.
20:21
«Больше это не моя забота», — думает мисс Батчелор, снимая перчатки из плотной кожи. Выяснять имя задержанного, сверять документы, осматривать и допрашивать — всем этим займутся те, кто ведут его по синеватому, как перья уличных голубей, коридору. Сейчас ей предстоит вновь по самую макушку нырнуть в омут, касающийся уже исключительно мисс Фелд и её гибели. Дверь кабинета следователя оказывается приоткрытой, но из вежливости Джоан всё равно стучит, прежде чем войти. Ещё до того, как её костяшки успевают прикоснуться к фрезеровке, слышит по ту сторону бряцание наручников и знакомый голос с нелепым, совсем неуместным жеманством: — Дядя полицейский, дайте покурить, а… — Но в ответ молчание. Джоан с осторожностью заходит: — Добрый вечер, сержант. Вы на месте? Мистер Коулман вновь замечает её прибытие не сразу, чрезмерно поглощённый заполнением протоколов и прочими бюрократическими хлопотами. Настольная лампа подсвечивает не только кружащуюся в воздухе пыль, но и красноватость мозолей от ручки на его пальцах. А за решёткой, нарочито громко пожевывая жвачку, нудится фон Арт собственной персоной и всё пинает кучку скомканных бумажек под ногами. Опережая удивление инспектора, Кларк безразлично кивает в его сторону: — Ну, мисс Батчелор, и как Вам наш задержанный? Готовы уже допрашивать вдоль и поперёк? — Дядя полицейский, ну дядя полицейский… — капризно тянет Адиэль, встревая. — Та дайте уже дымком затянуться разок, а то ломка скоро уже кости все сгрызёт. Не хотите своими дорогущими сигарками делиться, то хоть помогите мне свои достать. Во-он тут, в заднем карманчике… — По-рабочему вульгарно он прогибает спину и выпячивает зад, упёршись скованными руками в колени. Однако в ответ от сержанта в него лишь летит очередной комок бумаги. — Кхм… — Поправив галстук, Джоан возвращает себе деловой настрой и присаживается напротив рабочего стола. — На каких основаниях мистера фон Арта задержали? Кларк с утомлённым вздохом качает головой. Отвлёкшись от бумаг, он откидывается на спинку кресла и показательно загибает пальцы один за другим: — Снова просрал повестку о допросе — раз. Документов при себе, как всегда, не имел — два… — О, дядя полицейский, а обыскивать Вы меня будете?.. — вновь перебивает Адиэль. Мистер Коулман чуть запинается, но быстро проглатывает раздражение, продолжая: — …Штук пять людей с района сказали, что видели, как он вскоре проходил неподалёку от места убийства весь измазанный в кровище — три. — Просто в таком случае предупреждаю, что я сегодня без трусиков… — дополняет он, опять перебив сержанта на полуслове, за что вновь получает от него бумажный комок в лоб. Будто попугай, чью клетку накрывают платком, чтобы тот наконец заткнулся. — И-и, на десерт… Один из свидетелей указал, что когда спустя минут пятнадцать после убийства болтал с фон Артом по телефону, тот упомянул, что сама мисс Фелд к этому идиоту заглядывала буквально накануне — четыре. Да и в целом, тот мальчонка про фон Арта наговорил такого, что по-хорошему оно тянуло бы лет на пять за решёткой как минимум. Если бы, конечно, хоть у кого-то здесь было желание с этим придурком разбираться. Джоан слегка задумывается: — Пока что это звучит лишь как косвенные доказательства. — Да ясен пень. Это дурачьё к нам из-за таких вот косвенных доказательств по каждому третьему делу залетает. Понятно, что с него взятки гладки, но что поделать — устав требует, чтобы мы тратили на него время. — Коулман поджигает сигару, положив ногу на ногу. — Ничего, дня два-три поторчит тут для галочки и свалит с глаз долой. — А для чего наручники? Неужели он сопротивлялся? — А ему так больше нравится, — хмыкает. — Кстати, мистер Коулман, я тут сколько лет уже ваш участочек навещаю, у Вас уже пятый десяток на носу, а Вы что-то до сих пор только сержант… — Адиэль с наглой лыбой облизывает неровные зубы, но едва успевает договорить, как в этот раз ему между бровей прилетает уже не бумажка, а ручка. — Эй, а это не превышение полномочий? А если б я остался без глаза, м? Кто бы мне ущерб выплачивал? Мне, конечно, лишняя дырка в работёнке не помешает, но тем не менее… — Ой, да заглохни уже, фон Арт, — устало процеживает Кларк скорее сам себе, нежели подозреваемому, зачёсывает пальцами слегка растрепавшиеся за смену волосы и массирует переносицу. — Будешь мне на мозги капать — приставим к тебе нашего лысого, у которого ты свистнул часы стоимостью в три его выручки. Он с тобой давненько уже повидаться хотел, знаешь… Адиэль уж было открыл рот, чтобы ляпнуть что-то вновь, но вдруг и правда умолкает, упёршись напряжённым взглядом во тьму коридора. Заметив это, Джоан оборачивается: под желтушным светом настенных лампочек угадывается, что недавно пойманного ею воришку ведут на допрос. Тот Адиэля не узнает, а вот он его — очень даже. — Хе, это где тот дядька умудрился проколоться? Вроде всегда ж работал незаметно, как клещ в кустах. — Адиэль, ты знаешь, кто это? — Мисс Батчелор вскидывает брови. — Ну так, относительно. Силуэт его сраный узнаю из миллионов… Он же за столько лет даже шляпу эту уебанскую не сменил. — Облокотившись на горизонтальные прутья, он надувает жвачный пузырь и покручивает на руке косо сплетённый браслет из чёрных бусин. — Этот мужичок вечно к Хозяину приходил долги вытряхивать. Ну, и поставлял ему там срань какую-то… Думаю, что наркоту, скорее всего. Какую именно, правда, в душе не ебу. Но это так, детали. Джоан хмурится, почувствовав тонкий укол гнева, ведь ещё не так давно в протоколе Адиэль упрямо твердил, что никого из тех, кому мистер Гисборн задолжал, он в лицо знать не знает. Но тот, внезапно расщедрившись на бесплатную информацию, добавляет: — Судя по тому, о чём они обычно с Хозяином пиздели, кажется мне, что тот дяденька — какой-то хардманский подсос. Уж слишком часто эта фамилия в их разборках маячила… — Язык за зубами придержи, фон Арт. — После затяжки Кларк снова берётся заполнять стопки бумаг, пылящихся с середины дня. — На Хардманов клеветать — это уже ни в какие рамки. Скрипит дверь. Безо всякого стука в кабинет заходит юноша, разодетый будто и повседневно, но одеяния его всем видом кричат, что на их ценнике цифра больше суммарной стоимости всего вечернего гардероба инспектора. Поправив галстук, он со слишком уж натянутой для своей слащавой наружности строгостью говорит: — Здравствуйте. Марсель Хардман. Мне нужно побеседовать с… — Он бросает на Адиэля взгляд, так и сочащийся брезгливостью, будто сам не верит, что вслух произносит что-либо касающееся подобного индивидуума. А тот, хоть и сперва недоумённо изгибает бровь, но как только это замечает, начинает дразниться и похабно проводит языком вдоль грязного прута решётки. — Этим гражданином. — С какой целью и кем Вы ему приходитесь? — беспристрастно задаёт Джоан вопрос, положенный по уставу. Но Марсель её слова встречает лишь снисходительной ухмылкой. Покачав головой, он упирается ладонями в стол и чуть наклоняется, взглянув инспектору в глаза: — Мисс, Вы, похоже, немного не расслышали. Марсель Хардман. — Свою фамилию он великодушно повторяет медленно-медленно, практически по слогам, и ясно даёт понять, какой реакции ждёт. Однако Джоан стоит на своём: — По уставу посещать арестованного для личной беседы имеют право лишь родственники и… — Сейчас предоставим, — громко перебивает её Кларк. Погасив в пепельнице сигару, он поднимается и, звеня связкой ключей, поспешно отворяет дверцу камеры. Марсель высокомерно хмыкает, с удовлетворением на лице поправив перламутровую запонку: — Так бы сразу. Адиэль вытаскивает прогорклую жвачку изо рта и лепит её между металлическими прутьями, нелепо и как-то пьяно лыблясь при виде юного Хардмана. Когда сержант ищет ключи от его наручников, отпрядывает: — Не надо. Так будет веселее… — И пошло подмигивает Марсу, облизнув ряд неровных зубов, от чего тот кривится в ядрёной смеси гнева и отвращения, словно проглотил мерзкую на вкус устрицу, за которую довелось заплатить баснословные бабки. Обернувшись к Джоан из-за плеча, Адиэль ей полушепчет: — Кстати, госпожа детектив… — Он бесстыже нагибается и подставляет зад для касаний. — Загляните-ка в кармашек. — Адиэль. — Она строго намекает, что стоило бы вести себя поприличнее, но он непринуждённым и слегка интригующим тоном настаивает: — Загляните-загляните, давайте. Побуду немного Вашим гонцом-купидончиком… У Джоан не остаётся иного выбора, кроме как ему поверить. Слегка опасливо она просовывает руку в карман его тугих брюк и нащупывает там ювелирную алую коробочку, декорированную чёрным бантиком. Мисс Батчелор поднимает на него полный всяческих вопросов взгляд, но Адиэль лишь по своему обыкновению дурашливо улыбается, считывая каждый из них, но нарочно игнорируя. Закатив глаза, Марсель, явно не желающий тратить на это много времени, хватает его за локоть и утаскивает в коридор. Дверь за собой не захлопывает, но, судя по редеющим звукам шагов, удаляется достаточно далеко, чтобы разговор оставить в полной секретности. И никто ему не возражает. — Детектив сержант, я понимаю, что запросы от высших чинов и их близких всегда имеют приоритет, но так открыто нарушать устав — слишком рискованно. — Джоан прячет «подарок» в сумочке и скрещивает ноги. — Что мы скажем об этом начальству? — Что сделали так, как они требовали. — Раскинувшись на кресле, Кларк лениво сцепляет пальцы в замок на затылке. — А ещё лучше — и вовсе промолчать. — Но как же так? Это прямое нарушение закона. Он писан для всех, в том числе и для элит. — Это у вас в столице, где над репутацией все трясутся, может быть и так. А в Кантетбридже иерархия такова: — Мистер Коулман иллюстрирует свои слова жестом, изображающим ступени, поднимающиеся вверх. И чем выше он поднимает ладонь, чем ярче её озаряет будто бы благоговейный свет настольной лампы. — Элиты. Мэр. Бог. Конституция. Хардманы. И секретно дополняет, понизив голос: — Лучше впредь запомните это, детектив инспектор, чтобы потом не вляпаться в какие неприятности перед начальством. Она видит: в кабинете на полках рядом с бесцветными папками и правда словно по требованию начальства стоят в простеньких деревянных рамках небольшие иконоподобные портреты сестёр Хардман. Их навязчивые взгляды убедительно внушают, что ослушаться их воли — грех, стереть который не смогут никакие купюры, только кровь. Джоан скромно высказывает возмущение: — Я не считаю это справедливым. — Однако умом понимает, что сейчас не время и тем более не место для подобных дискуссий, потому переводит тему. Мотылёк упёрто бьётся о колбу лампы. Пересев на край пропитанного прохладой стола, Джоан берёт папку с протоколами, заполненными как с её участием, так и без, и поверхностным взглядом ознакамливается. Приблизительное время преступления, отчёты от судмедэкспертизы, показания свидетелей. Особенно заостряет внимание на последнем. Замечая сразу в одном из протоколов допроса, где свидетелем вписан некий Каэль Такада, имя Адиэля, переспрашивает: — Это тот самый допрашиваемый, что вёл с мистером фон Артом телефонный разговор накануне убийства? — Он, он. Мальчишка, что в «Экстазе» уборщиком недавно устроился. Про рабочую атмосферу и все крысиные сплетни, понятное дело, обознан был ещё маловато, да и с самой мисс Фелд толком ни разу не виделся. Но вот про этого дурика выдал, внезапно, много любопытного… Джоан омрачает лицо сосредоточенностью до тоненьких морщин на лбу. Показания хоть и действительно подозрительны, однако сформулированы в большинстве своём так туманно, что могут иметь далеко не одну трактовку. Речь свидетеля, замечает, сперва явно записывал сам сержант, но в какой-то момент, когда обсуждение «Экстаза» завершается и речь заходит об Адиэле, почерк и стиль изложения меняются на более неряшливый и сбивчивый, что сразу даёт понять, что этот кусок Каэль писал уже собственноручно. — Ах, сержант, ну что же Вы на него так давили… — Она сострадательно цокает языком. — Мальчику ведь девятнадцать всего. Тут даже сквозь текст его волнение ощущается. К таким, мистер Коулман, нужен особый подход. — Да Вы чего, мисс Батчелор? Гражданин совершеннолетний уже, нечего рядом с ним во время допроса детского психолога держать. Да и Вы же знаете, какая сейчас молодёжь боевая пошла. Вон, на Хардмана-младшего гляньте… Кхм. — Ироничным жестом Кларк слегка прикрывает рот ладонью и извинительно разводит руками, делая вид, будто сказал нечто крайне богохульное. — О Хардманах в этих стенах либо хорошо, либо ничего. Дочитав протокол, мисс Батчелор вздыхает и кладёт его на место: — Я назначу юноше повторный допрос. А также отправлю запрос, чтобы узнать точное время того звонка. — Сдалось Вам с этим возиться, детектив инспектор? У нас там полным полно свидетелей куда полезнее. — Допрашиваемый близко знаком с Адиэлем. И также упомянул, что мисс Фелд была его постоянной клиенткой. А из этого как раз можно добыть множество занимательных деталей… Особенно учитывая, насколько личная жизнь Розеллы Фелд всегда была оплетена слухами и тайнами. Кларк добродушно улыбается подобному выводу: — Думаете, что фон Арт тут каким-то боком серьёзно замешан? Тогда мы его, может, и не просто так в обезьянник закинули? Стоит его подержать тут ещё с недельку, м? Холод в кабинете следователя такой однородный и вездесущий, что при моргании кажется, что не то глазные яблоки умудрились под его влиянием остыть, не то прохлада пробралась невидимым духом под саму изнанку век. Растерев чуточку плечи, Джоан достаёт сигарету и подносит к губам, а вот спички в сумочке не находит. Чтобы дама не тратила время, мистер Коулман сам протягивает ей свою зажигалку, прокручиванием колёсика заставив огонёк вспыхнуть. В лучах горячего, как топлёное масло, света мисс Батчелор замечает, как из-за того, что по делу Розеллы Фелд их с утра вызвали экстренно, сержант даже не успел побриться опрятно: то и дело торчат жёсткие волоски щетины с каплями первой седины, затесавшиеся среди пеньков. Джоан туманит воздух, выпустив из губ клочок дыма: — Присутствие мистера фон Арта вдохновило меня на одну версию. Даже если напрямую он с делом не связан и фигурирует в нём лишь в силу профессии… Это не отменит того, что она имеет место быть. — Надо же. — Кларк вздёргивает густые брови. — Слушаю. Из папки дела она берёт некие бумаги и неспешно перебирает по кругу, словно надеется, что в этом ритуале они рано или поздно нашепчут ей ответ. — Смотрите, сержант. Мисс Фелд была убита в глухом районе, где не будет ни прямых свидетелей, ни банальной телефонной будки, чтобы самостоятельно вызвать скорую помощь. Её атаковали лишь один раз, а дальше просто оставили истекать кровью. Ко всему прочему, жертву ограбили — её сумка пуста. И также… загадочным образом на месте преступления оказался бутон Проклятой розы. — Джоан демонстрирует из папки соответствующее фото с разбитым на лепестки, словно стеклянным цветком. — Вам ни о чём эти факторы не напоминают? Сложив руки домиком, Кларк постукивает пальцем о палец и тщательно сопоставляет всё озвученное коллегой. Спустя время даёт ответ: — Вы намекаете на дело Гисборна? — Именно. Не кажется ли Вам, что почерк этих убийств весьма схож?.. Не так много убийств в последнее время происходило, чтобы без раздумий списать это на совпадение. — Об этом даже утренняя пресса мельком писала. Но там, конечно, сидят те ещё балаболы… — Отведя взгляд в угол, он почёсывает висок. — Тут есть ещё много веских нюансов. У Гисборна, например, кошелёк был на месте, и ничьих отпечатков мы на нём не обнаружили. — Однако в том бумажнике было лишь десять фунтов стерлингов. Нельзя исключать, что его также ограбили, но не стали забирать всё до последнего пенни, чтобы не вызвать подозрений. А что насчёт отпечатков… Есть вероятность, что грабитель попросту был в перчатках. Пауза, разрезаемая на мелкие секунды звуком настенных часов. — Допустим. Если возьмём версию с общим убийцей за основу, неплохо бы тогда хотя бы примерно понять мотив. Как минимум, малоавторитетный сутенёр и живая легенда Кантетбриджа — персоналии из слишком уж разных миров, чтобы дело было в чём-то личном. — Обе жертвы владели серьёзным бизнесом, несмотря на то, что сферы их деятельности совсем на разных уровнях. Возможно, в таком случае нам стоит отталкиваться именно от экономически-делового интереса убийцы. — Джоан медленно выдыхает серую вуаль дыма. — Либо же… — Что «либо же»? — Искать личные мотивы в индивидуумах, которые были связаны с обоими. — Она стряхивает пепел, с тоненьким звоном стуча сигаретой о край пепельницы. Лишь на пару мгновений сержант призадумывается об этой версии всерьёз. Совсем вскоре, похоже, он отметает её для себя с концами: — Вряд ли мы найдём среди таких кого-то помимо фон Арта и ещё каких-нибудь путан. Но через них так можно и вовсе весь Кантетбридж друг с другом связать. — Подперев кулаком щеку, он сбивает скуку тем, что перекатывает на пальцах заржавевшую монетку, валяющуюся на столе вместе с огрызками бумажек, стиками с растворимым кофе, скрепками и прочим мусором. Подавляет зевок: — Рано ещё о таких тонкостях гадать. Сперва бы с ворьём тем разобраться… И семью мисс Фелд допросить. У неё вроде как внучка только какая-то осталась, так что этот этап прощёлкаем как орешки. — Однако в ближайшее время надеяться, что сможем до кого-либо из близких жертвы достучаться, думаю, не стоит. Наверняка им сейчас будет доставлять слишком много хлопот организация роскошных похорон. — Не без этого. Представляю уже, какой балаган в городе в день процессии будет… Едва не задремав на месте, Кларк резко мотает головой и одним глотком допивает горький, остывший еще в полдник кофе. А Джоан отводит вдруг взгляд, как только произнесённое мгновение назад словосочетание «внучка мисс Фелд» пускает в её разум корни. Она вспоминает о подарочке, переданном Адиэлем, и корреляция между ним и Кассандрой возникает по умолчанию, на уровне шестого чувства. Как будто сама Кас его заговорила под стать амулету, обрекающему свою носительницу на мысли о ней, белой ведьме из молочной дымки, на мерцающие под веками воспоминания о её лисьей улыбке и вишнёвых устах. Не доставая коробочку из сумки, Джоан незаметно для глаз коллеги её приоткрывает. Внутри на чёрной подушечке лоснятся под тусклыми лучами лампы массивные серьги, вылитые из чистого золота. Они имеют форму солнц с извилистыми, исполосованными узорами лучами, но круги их слегка неровны, неполны, будто от них откололи молодой месяц. А рядом с ними — записка на крохотной алой бумажке с фирменным сердечком в конце: «Милой кошечке от Кассандры».***
Среда, 7-е июля 1976 г.
20:51
Окна в конце коридора зашторены плотно, но худая ниточка света от уличного фонаря всё-таки прокрадывается. Адиэля к ним ведут неукоснительно, как на казнь, но сам он нарочно не спешит, желая позлить Марселя каждым своим движением. Настолько бездушные эти стены с деревянными плинтусами, схемами эвакуации, с чьими-то помятыми фото и сухими отчётами на пробковых досках, что даже лимонное деревце с глянцевыми лепестками на подоконнике начинает казаться вылитым из пластмассы. Из-за дверей ближайших кабинетов ни звука — смены у большинства уже окончились. Значит, лишних глазёнок и ушей поблизости тоже не окажется. Марсель нервно и дёргано прижимает Адиэля к стене, вцепившись в ворот его косухи. Тот жмёт к груди скованные запястья и смотрит в глаза с лёгкой насмешкой и каким-то удовлетворением, что малолетний говнюк снова пачкает о него руки и уделяет внимание. На сей раз, более того, даже по собственной инициативе. — Что такое, малышка? Пришёл прощения просить? И так уж невтерпёж, что готов даже свои ботиночки о пол мусарни замарать? — Да сдался бы ты мне, тьфу. — Марсель с нескрываемой брезгливостью приближается лишь ради того, чтобы никто лишний уж точно не услышал и звука. — Только пара вопросов — и всё. И не вздумай паясничать и выебываться, понял? — Вопросов? — Адиэль взмахивает бровями. — И что это такому мальчику вдруг могло понадобиться от дешёвой дырки? Что, неужели ваша семейка настолько уж теряет позиции, что сами разузнать уже не в силах? — Сказал же не выебываться! Давай, хоть нормально языком поработаешь, а не только чьи-то хуи пооблизываешь. Юный Хардман щурится и тяжело дышит, пытаясь найти во взгляде Адиэля какие-то намёки на то, что тот всё понял. — Сразу к делу. Хахаля Розеллы знаешь? По-любому же знаешь — весь город ведь переебал. Когда этот хрен из дома сваливает? В первый миг Адиэль лишь потупленно моргает с приоткрытым ртом, даже не догадываясь, на кой ему эта информация. По ноздрям резко бьёт марсов одеколон — ментол, горная свежесть, все самые напыщенные и пресные нотки. Его смесь с таким же набившим оскомину запахом стерильности коридорчика, прям-таки прилипающем к слизистой глотки, оказывается ещё отвратительнее, и Адиэль неприкрыто кривится. Закурить так, чтобы лёгкие покрылись гарью, хочется ещё сильней. По итогу он решает, что юлить нет толку, и просто отвечает: — Когда как. По пятницам он обычно часов с шести и до самого утра где-то шляется. В среду у него спортзал с утреца и до полудня, по вторникам — спа-салоны, вся херня, как и у всех богатеньких педиков, но там уже времечко плавающее. — Лишь после этого в голову приходит добавить: — А что? — Засунь своё «А что» себе в кормилицу, тебя это не касается, — хмыкает. — Как давно к той старухе ходил? Когда её муж ещё жив был или она только после вдовства берега пустилась? Адиэль дерзко, почти карикатурно фыркает, но ответ даёт: — Они меня оба потрахивали будь здоров. Тот дедок даже раньше своей жёнушки начал. Но да, когда она меня в своей койке пристроила, тот ещё по земле ходил да кислород тратил. Правда, дома почти не бывал. Даже когда снимал меня, обычно в отели просто водил. Видимо, зассал, что блохи через подушку передаются… Или что бабка спалит. — М-да, ну и семейка. — Марсель кривит губы. — От них гнильцой ещё при жизни несло. Какое облегчение, что больше не надо тратить на них ни время, ни… Кхм! Следующий вопрос: может, ты видел как этот старпер где-то что-то прятал? Вопросы всё сильнее озадачивают, а физиономия Марса с этой мерзопакостной ухоженностью, с подщипанными бровями, которые так бешено скачут в сменяющихся оттенках вечного снобского недовольства, так близко перед взором ещё сильнее стимулирует нервы. Но какую именно эмоцию эта стимуляция провоцирует — Адиэль понять пока не может. — Прятал? — Он чешет скулу с едва пробившейся небритостью. — В отельчиках уж точно нет. Дома — хрен знает, разве что только трусики шалав. Ювелирка у них всегда на видном месте стояла, даже воровать ссыкотно было. А бабки все, походу, в сейфе валялись… — Да чепуха всё это. Может, документы какие-то у него видел? Фотографии? Что-то такое, над чем он трясся? — Может и видел. — Пожимает плечами. — Но я этой хернёй себе башку, знаешь, не забиваю. Мне ли на эти бумажки не насрать? А на видном месте у них только фоточки с внучкой в кругленькой рамке. — Ыгх, да сдалась мне эта дура! Нормально на вопросы отвечай! От тебя пользы как от козла молока. Откуда вы такие бесполезные берётесь нам на голову… — А ты мне не платил, чтоб я твои хотелки ублажал. Адиэль лишь поводит уголком рта и чуть сползает по стене вниз, от чего лица становятся друг к другу ближе совсем до непристойного, а Марсель бесится всё сильнее: — Я тебе сейчас заплачу. Ногой по яйцам. Хочешь? — Рабочий ущерб тогда придётся компенсировать… Он жеманно пощёлкивает языком, окидывая Марса взглядом и остановившись на кофейных брючках. В мозолящей взор полутьме, в общем-то, почти удаётся закрыть глаза на то, что у Марселя на лице по-педиковатому вычищена каждая пора и сами черты слишком уж воняют образцовым мальчиком из книжечки по этикету. Гнев его рожу всё-таки преображает, заставляет тут же расцвести характером и добавляет в вылизанную красоту парочку шероховатостей, которые лишь подчёркивают достоинства, не особо заметные в остальное время. Такие, как, например, обезоруживающая уверенность в себе или шикарная, будто с обложки «Плэйгёрл», спортивная задница. Адиэль начал пялиться на неё нарочно, чтобы позлить, но сейчас и сам ловит себя на желании спустить эти выглаженные брюки, уложить Марселя себе на колени и отшлёпать по ней за каждое гадкое словцо, пока кожа не станет краснее нектарина. — Знаешь… — криво ухмыляется он. — Если хочешь, могу назвать цену, за которую я тебе хоть каждую пылинку из дома Фелдов языком соберу и во рту принесу. — Ты меня и пальцем больше не коснешься, понял? — Марс тут же увеличивает расстояние. Сложно сказать, как много он понял из грязных интонаций Адиэля, но явно больше, чем тот намеревался показать. — От тебя ещё неделю отмываться всеми шампунями мира надо, шваль ты вонючая. Однако Адиэль лишь нагло и заливисто смеётся, довольный реакцией в любом случае. И смотрит туда же, куда и прежде. — Будто у тебя на это не хватит деньжат. С такой-то попкой, между прочим, мог бы и сам в личные шлюшки Розы набиться и всё разнюхать, коль так надо нахрена-то… — Со своими советами тебе прямая дорога нахуй. От тебя любой комплимент дерьмом воняет. — Марсель отстраняется ещё сильнее, лишь бы как-то увернуться от сального взгляда. Он бестолково открывает рот, выпаливает пустые словечки, а в мыслях Адиэля, поджимающего губы, продолжает звенеть ритмично повторяющееся «шлёп». — Всё? Больше ничего путного не скажешь? Шлёп. Шлёп. Шлёп. — За бесплатно я и так тебе вывалил слишком уж дохрена. — Невозмутимо облокотившись о стену, он поворачивается к Марсу спиной и прогибает поясницу. Наручники от этого звенят неприлично громко. — Подай-ка мне сигаретку с зажигалкой, а. Из заднего карманчика. А то копы те ещё жлобы… Шлёп. — Ага, ещё чего. Может, тебе ещё её и в рот засунуть и облизать тебя полностью? Вали обратно в камеру, мерзость ты уличная. — Напоследок он таки притягивает Адиэля к себе за ошейник и шепчет тихо, но вполне слышно: — И помни, вот просто заруби себе на носу: хоть что-то ляпнешь кому угодно про то, что сейчас было — и от тебя не останется и места мокрого. Ни головы, ни жопы, ни хуя. Понял? Тот картинно закатывает глаза, демонстрируя, что в угрозы Марселя верит слабо. — Понял, понял. — С несерьёзной усмешкой облизывает зубы: — Таким сладеньким отказывать не буду. — Тьфу, какой же ты несносный. Всё, топай отсюда. Марсель уже собирается уходить и сам, но вдруг останавливается: — Хотя нет. Последний вопрос. Ты знаешь, куда сдрыснул Нат? — Нат? Твой братик, что ли? Мне-то откуда знать? — он округляет глаза от неожиданности, застопорившись. — Ой, не прикидывайся, а. Я знаю, что он к тебе наведывается. Твой смрад из тысячи других катетбриджских шлюх узнать можно. Адиэль гневно цокает языком, признавая поражение. — В душе не гребу. Часов в девять от меня упиздохал и всё. В куче листьев у себя во дворе поищите, что ли. Он же мелкий, мог так затеряться, как иголка в стоге сена. — Да если бы. Со вчерашнего вечера не объявляется, зараза мелкая. Ладно, раз не знаешь, я сам какую-то отмазку придумаю. Не впервой. — Марс отмахивается. — Всё равно рано или поздно эта черная чепушила вернётся. Может, учудит чего. Мне насрать. — Да я вижу, что в вашей семейке на него насрать абсолютно всем, — презрительно хмыкает. — Он уже не маленький, чтобы за ним везде бегать сопли подтирать. Да и вообще, такой жизни, знаешь, надо соответствовать. Юный Хардман поправляет свою каштановую шевелюру, по-нелепому напоминающую подвитую гриву льва: — Хотя нет, тебе не понять. И вообще, почему ты мне ещё мозолишь глаза? Всё, вон! Пиздуй обратно. Быстренько давай. — Ты, вообще-то, как истинный джентльмен, за меня в ответе. Без присмотра мне тут перемещаться особо не позволено… — Адиэль намекающе смеется сквозь сомкнутые губы. — У меня нет на это времени, знаешь ли… Марс окидывает его презрительным взглядом и, видя, что тот не собирается двигаться ни на дюйм, раздражённо выдыхает: — Нгых, ладно, пошли. — Хороший мальчик. С победной улыбкой он отлипает спиной от стены и, следуя за Марсом, бесстыже свешивает руки в наручниках ему на плечо. Тот, демонстративно фукая, отворачивается, но касание Адиэля с себя не стряхивает — уже крохотный триумф. — Не дыши на меня своим перегаром. — Неженка. — Адиэль ухмыляется. — Завались. — Ещё и хам. Ай-яй-яй, мистер Хардман… — Ой, знаешь что? Да пошёл ты! Нужный кабинет легко узнаётся по приоткрытой двери, из-за которой на стены коридора проливается тонкая лента песочного света. Марс берёт Адиэля за шкирку, с грохотом забрасывает туда: — На сколько вы его там заперли? Суток на пятнадцать? Подержите его хотя бы месяц, а. Терпеть уже не могу. — И с не меньшим грохотом захлопывает дверь. В падении перевернув к чертям ажурную корзину с зонтами, Адиэль пытается приподняться, но наручники не позволяют. Сквозь упавшие на лицо волосы он видит, как инспектор с сержантом немо переглядываются, и, усмехаясь, кряхтит: — Мисс Батчелор, может, хоть Вы сигаретку подадите?..***
Пятница, 9-е июля 1976 г.
21:54
Плавая взглядом по потолку, Адиэль следит, как две струи табачного дыма — горького до смоли в бронхах и сладенького цветочного — сплетаются в одну и плавно выцветают. — Как там похороны? Подготовка кипит, да? — Ох, ещё как… — хрупко выдыхает Сандра. — Но худшее уже позади. Приглашения разосланы, церемония заказана, остались только мелочи. Самое красивое платье для ба выбрать, прощальную речь написать… Они лежат в её комнате, утопая в подушках, полуобнажённые, мерно покуривающие, и Адиэль аккуратно стряхивает табачную крошку в пепельницу, стоящую на впалом животе Кассандры. Чёрно-белый телевизор с длинными, напоминающими кошачьи усы антеннами тихо булькает на фоне, служа единственным блёклым родником света. — Плюшечка, только честно, лады? Как ты себя чувствуешь?.. — Адиэль приподнимает голову, чтобы взглянуть в глаза. Он так долго лежал на груди Сандры, что на щеке отпечатались кружевные узоры её белого лифчика. Она с ответом не спешит, мусоля между пальцев сигаретку. Узорчатый снежный тюль развевается, из открытого настежь окна летний ветерок приносит запах стиранного белья и душистой акации. — Честно… — несмело и с ощутимой горечью нарушает тишину Кас. — Очень спутанно. Бабуля, ох… Она всегда была ко мне добра. Заботилась, научила быть сильной, даже этот мой глупый порок не заставляла скрывать за краской и чёрной тушью: говорила, что меня просто поцеловала Луна, — тихонько хихикает. — Но, ох, в последнее время наши ссоры слишком уж участились. Сначала это были просто мелкие склоки, а потом мы начали порой не общаться неделями. И вот, буквально в понедельник мы разругались особенно сильно… — Из-за чего хоть? Опять потому, что не хочешь везде еблом торговать, как она, и предпочитаешь жить в своё удовольствие, а не пахать ради мнимого статуса? — Бабушка всегда хотела, чтобы её бизнес продолжал именно кто-то близкий и чтобы новое лицо «Экстаза» было таким же медийным, как она. Я могла её в этом вопросе понять, но… Она никогда не хотела понимать меня. — Сандра мягко трёт щиколотку о щиколотку, протягивая выдох. — Я люблю бабулю… Но иногда она бывала просто невыносимой. В душе тешась, что в неоднородном полумраке это останется незамеченным, Адиэль раздражённо кривится. У него была тысяча поводов ненавидеть мисс Фелд до мозга костей, но Сандру не касался почти ни один из них, потому при ней всегда по возможности прикусывал язык. Она это, впрочем, прекрасно знала, потому в свои отношения с бабушкой старалась приятеля особо не посвящать. С чувством гладя подругу по белоснежному бедру, он вбрасывает: — Ты ж знаешь, она к людям всегда относилась по-потреблядски. Такая уж была её манера ведения дел. Когда речь заходила о её прихотях, на чувства других ей было насрать с высокой колокольни, даже если эти прихоти их касались напрямую. — Бабушка привыкла, когда дело касалось «Экстаза», ни с кем не считаться… Это и помогло ей добиться таких высот. Но очень трудно порой отделять полностью себя-начальника от себя-семьянина… Поэтому иногда она начинала обращаться с близкими так, словно они — её подчинённые. — Ага. Даже нищета не уродует ебальники так, как крупненький капитал. Он смотрит на Сандру и в закоулках ума радуется, что, несмотря на схожесть черт, совершенно не видит в её личике дух мисс Фелд, как и не видит Элизабет Хардман в чертах Натаниэля. Кассандра никогда не станет прикасаться так липко и по-свойски, никогда не будет воспринимать его гнев, боль и беспомощность как пустой фетиш для себя, никогда не станет затыкать купюрами рот и шептать на ухо, что в Адиэле нет ничего, чем он имеет право распоряжаться, потому что товар всегда принадлежит только покупателю — тому, что предложит за него больше всего зелени. Он презирал Розеллу до скрипа зубов. Однако ради Сандры он выслушивает все её воспоминания о мисс Фелд ровно и понимающе, почти не язвя, а когда яд держать совсем уж не получается — прикусывает палец до вмятин на коже, затягивается сигаретой и шумно выдыхает дым сквозь ноздри. — Сейчас предстоит ещё одна проблемка… Куда крупнее, чем похороны. — Кассандра меланхолично опускает инееподобные реснички. — Наследство. — Что, какие-то запары с документиками? Или что-то посерьёзнее? — Неважно. — Отворачивается. — Я сейчас не хочу об этом даже думать. А уж тем более обсуждать. Адиэль пожимает плечами и сглаживает молчание улыбкой. Немного поглазев на рекламу по телевизору, частично заслонённому букетами сухостоя, он переводит тему: — Браслет-то хоть себе новый купила, плюшка? — Ой, да уже и не пришлось… Тут вон сколько всего свалилось! — Осторожно приподнявшись, чтобы не уронить пепельницу, Кассандра берёт из-под тумбы одну из многих картонных коробок, забитых ювелиркой. В игривой манере доставая и кладя обратно то жемчуг, то бирюзу, то серебро, объясняет: — Помнишь, бабуля когда-то вместе с «Экстазом» ещё и магазинчик украшений имела? — Ага, а потом закрыла из-за того, что Хардманы всю ювелирку в городе монополизировали, задавив конкуренцией, и эти её побрякушки теперь можно было бы разве что на анальные бусы пустить. — Адиэль ковыряется ногтем в зубах. — Теперь это всё великолепие тебе досталось? — Вроде того. — Имеешь уже мысли, куда эту хрень пристроить? — Есть один грандио-озный вариантик в планах… — Рубиновая серьга в коробке лукаво сверкает, а вместе с ней и лисья улыбочка Кас. — Секрет? — Секрет. — подмигивает. — Понял, понял… Адиэль копошится пальцами в спутанных цепочках. Для его вкуса всё здесь слишком буржуйское, а если и попадается что попроще, без сорочьего блеска, то непременно чересчур девчачье. Он достаёт плетёный шнурок с кулоном в форме посеребренного сердечка с замочной скважиной посередине, совсем уж напоминающий детский, и хмыкает: — А ключик где? — А вот же! — На удивление, Кас быстро нащупывает на дне коробки ключик с идентичной сердцевидной головкой. — Детский сад, — низко смеётся. — Страшно такое носить. Забудешь сердце закрыть на ключ — и всё, каждый встречный ублюдок сможет там порядки свои наводить. Такую ценность я лучше буду за семью замками держать. — А зря! Порой надо его открывать… Иначе как туда впускать тех, кто этого заслуживает? — Никак. Я в таких вопросах, ты знаешь, никому особо не доверяю. Даже себе. — Ох, Адиэльку, не вредничай! — Кассандра шаловливо нацепляет подвеску на шею приятелю, и тот заливается смехом, отмахиваясь, как от щекотки. — Э-эй! — Всё. Теперь будешь как хороший мальчик носить своё сердце всем напоказ, а не под шубой закапывать. — Улыбаясь затейливо и коварно, она вертит ключ в скважине, и кулон-замочек тихо щёлкает. — Это приказ. Адиэль шутливо закатывает глаза, играясь с подвеской пальцем, но не противится. — А если я ключ потеряю? — Не беспокойся, Адиэльку… — Сандра цепляет ключик к своему чокеру с рюшами, превращая в кулон, после чего нежно целует друга в уголок глаза. На чувствительном веке ещё надолго отпечатывается тепло её губ. — Он всегда будет в надёжных руках. Они ещё долго валяются в постели в обнимку и чешут языки о не касающихся их сплетнях, скуривая одну пачку за другой и от скуки мягко покусывая друг друга то за плечо, то за шею, то за запястье, то за ухо — как неосознанный ритуал, вошедший в привычку настолько, что никто уже на это не обращает внимания. — О, кстати, Адиэльку! — вспоминает Кас после очередного выплывшего из губ водопада дыма, пока приятель невесомо целует её согнутую коленку. — Ты Йоанне мой подарок передал? — А как же. В первую очередь, как только она ко мне в камеру залетела. Ваш курьер самый оперативный, госпожа. — Хороший мальчик. — Вызвав у него гордую улыбку, Сандра почёсывает Адиэля за подбородок. — А за что тебя в этот раз хоть поймали? — А, да нихрена серьёзного. Я где-то неподалёку от места, где твою бабку кокнули, проходил, и они кровь Ната приняли за её. Но пару анализиков — и всё, за два дня уже отъебались. — Он задумчиво потирает шею. — Хотя наверняка ненадолго… Эта новая столичная инспекторша дотошная просто до пизды. Чуть что — сразу весь Кантетбридж, нахер, допрашивает. Пока она тут орудует, нам с тобой постоянно придётся сидеть на очке. — Ничего страшного, и не с такими штучками справлялись… Главное — продолжать её задабривать и отводить подозрения. И, может, начать закапывать подальше от пролеска и поближе к пруду… — Жаль, избегать эту сучку сейчас никак не выйдет, пока она дело твоей бабки расследует. — Вздохнув, Адиэль приподнимается на локтях. — Хорошо хоть, что нас тут заподозрить не в чем. Да и мы же, в конце концов, и правда ни при чём. — Да-а, малыш… Совершенно ни при чём… Как-то странно в один момент эти слова отбиваются эхом от его черепной коробки. Как будто и не Кас это произнесла, а злой дух за спиной. И в каждом слове он врёт. Адиэль поднимает взгляд на её лицо, и леденяще-белый свет экрана рисует на нём какие-то чужие черты — нечеловеческие, зловещие. Превращает в фарфоровую маску с неестественно двигающимися глазами-бусинами. Он хочет подвинуться к Сандре ближе, надеясь, что эта иллюзия рассеется, стоит ему лишь увидеть знакомые линии округленького носа и хитро приподнятых уголков глаз. Но как только пытается, Кассандра ему препятствует и неожиданно сильной ладонью вжимает в постель. Так и не вырвавшийся наружу вскрик застревает в горле рыбной костью, и кажется, что кладёт голову Адиэлю на плечо и с материнской нежностью поцарапывает грудь не подруга, а заменившая её злая фея, которую положено сжечь в камине, чтобы настоящая Кассандра вернулась на рассвете. — Кас… — глухо зовёт её Адиэль, веря наивно, будто во сне, что фея скажет ему правду. — Это ты её убила?.. Дух с лицом Кассандры лишь улыбается, склонив набок голову неестественно плавно. Ключик на шее бьётся о ключицу, а пальцы словно в замедленной съёмке тянутся к замку-сердцу на шее. Но вместо того, чтобы сорвать или удушить тонким шнурком, фея лишь благословляюще целует кулон. Целует, как настоящая Сандра. А потом звенит торжественная диско-мелодия по телевизору, и Адиэль просыпается. Теперь к его уязвимому телу в одном только поношенном нижнем белье трепетно прижимается настоящая, ласковая, живая Кас. Чешет его за ухом, как щеночка, именно она, и кожу на груди царапают её коготки и только её. Оказывается, ребята за болтовнёй не заметили, как в мемориальном спецвыпуске какого-то домохозяйнического шоу давно уже транслируются самые культовые модные показы мисс Фелд. Начиная от наиболее старых, когда Кассандра ещё даже школу не окончила, и переходя к самым свежим. Дата — 5 июля 1976 года. Понедельник. Подиум расписан шахматной доской, будто в Стране Чудес, а стены увешаны полотнами в стиле супрематизма. С шумами и помехами играют незамысловатые синтезаторы. Модели-худышки все в новой летней коллекции: трибьют только-только зарождающимся контркультурным трендам, гротескно-аристократические брючные костюмы то на нагое тело, то поверх блуз с несуразным жабо, в эклектичном сплетении с жутким обилием глиттера, шипами, крестами, грубыми начёсами, ощутимыми даже сквозь чёрно-белый экран пёстрыми цветами и крайне футуристическим макияжем. Эстетика протеста, присвоенная и монетизированная одной из заядлейших капиталисток Кантетбриджа — Адиэль невольно морщит нос от такой гадкой иронии. Завершающие аккорды: показ закрывает дефиле самого дизайнера, и аплодисменты впервые перекрикивают музыку. Розелла, хвастаясь сохранившейся в почтенном возрасте грацией и формой, обмахивается пушистым веером и шагает в боа поверх пышнейшего платья, фасоном напоминающего крой эпохи рококо, но освежённого новомодным клетчатым принтом. На чёрно-белом экране всё равно угадывается, какого цвета его ткань — оттенка, который в Кантетбридже уже зовут «цвет экстаза». Гламурный розовый с нежный вкраплением лилового. В окружении девчонок посылая камерам кокетливые воздушные поцелуи, мисс Фелд поправляет седые кудри и, когда настаёт пора, произносит фальшивые благодарности. Пресно и уныло ровно до тех пор, пока зал не охает от ошеломляющего объявления, что дизайнер уходит в отставку. — …Ах, этот путь был воистину потрясающим. Без новеньких эскизов и этих очаровательных девочек, на которых мои идеи расцветают, как алые розы, мне уже трудно представить свою рутину… — Розелла умудряется даже пустить слезу, которую манерно утирает мизинцем. — Но всему хорошему рано или поздно приходит конец. Как гусеница однажды сбрасывает свой кокон, чтобы обратиться в бабочку… Я верю, что с новым владельцем нашего модного дома «Экстаз» распахнёт крылья, как яркий аполлон. Эта леди с малых лет обладала поистине пламенным характером, острым умом и главное — чувством прекрасного, в котором — ах, простите уж за столь громкие слова! — сравниться с ней может лишь Её Величество… Мисс Фелд выдерживает драматичную паузу, пока зал не начинает постепенно заряжаться звуками нетерепения. А затем — шумный апофеоз: — Я передаю руководство «Экстазом» в руки своей дражайщей внученьке — Кассандре Май!