Тени, которые человек отбрасывает утром, возвращаются вечером, чтобы лишить его покоя. ©
Юная горячая кровь яростно колотила в висках. Звонкий лязг клинков перемешивался с гулом вибрирующего от напряжения металла. Среди окриков боевых товарищей то и дело раздавался свист вспарываемого лезвием воздуха с последующим чавкающим звуком пронзаемой плоти. За коими, при благоприятном исходе, шёл глухой удар успешно отрубленной конечности о землю. Почва в здешних местах, доверенных для зачистки от нежити ученикам Юньмэн Цзян, была сухой и грубой, словно пол из низкосортной древесины. Посему в эту ужасающую мелодию битвы вплёлся даже стук капель потемневшей вязкой крови лютых мертвецов. Они тарабанили тревожно и неровно, будто едва начавшийся дождь. Казалось, в сей грохочущей суматохе мысли попавших в западню юношей тоже обрели звук. Запахов также было чрезмерно много: тошнотворный сладковато-гнилостный — разлагающихся ходячих трупов; солёный ― выступившего на коже от усердия пота; горелый ― опалённых одежд и волос, подпорченных вспышками огненных талисманов. Но ничто из этого многообразного изобилия не могло сравниться с количеством испытываемых Вэй Усянем эмоций. Ему ещё никогда не приходилось ощущать подобного воодушевления. Первое настоящее сражение! Никакие тренировочные поединки и ночные охоты в сопровождении взрослых и рядом не стояли с полномасштабной битвой. Голову кружило от разыгравшейся силы. Духовная энергия буквально витала в воздухе: щекоча кожу, срывалась с кончиков пальцев и отправлялась в полёт. Пыл реального отчаянного боя разгорячил тело до предела, заставляя Вэй Усяня совершать самые безумные выпады из всех возможных. Атаковать, балансируя на грани между героической громогласной победой и гибелью по причине несусветной глупости и самоуверенности. От последнего, впрочем, Вэй Усяня переодически спасал Цзян Чэн. О, тот был оплотом здравомыслия, эталоном сосредоточенности и серьёзности в сей беспорядочной бойне. Его строгий холодный взгляд зорко высматривал опасности в ураганном хаосе фиолетовых и кроваво-красных пятен. А резкий властный голос командно озвучивал приказы. Да так, что противиться было просто невозможно. Вэй Усянь и не противился. Всё внутри него замирало и подчинялось воле Цзян Чэна, стоило тому отдать распоряжение. Удивительно. Такого приступа покорности с Вэй Ином раньше никогда не случалось и вряд ли ещё когда-либо случится. Но сейчас бешено колотящееся сердце пропускает удар только при виде напряжённого и ожесточившегося лица Цзян Чэна. Когда Вэй Усянь бросает взгляд на статную фигуру сражающегося шиди, его губы из шальной улыбки складываются в нечто совершенное иное: заворожённо приоткрываются, а нижняя то и дело оказывается жестоко прикушенной, словно от неутолимого голода. И в каждом таком жесте, в каждом мгновении восторженно распахнувшихся глаз было столько томного тайного смысла. Столько глубины, что Вэй Ин и сам не знал, как трактовать подобное. В целом, Вэй Усяню в разгар битвы совсем не до понимания. Он даже малодушно запамятовал о спасении мирных жителей от страшной напасти в виде восставших из могил. Всё, о чём думал: защита Цзян Чэна. Впрочем, сам Цзян Чэн явно преследовал схожую цель, положив все силы на обеспечение безопасности нерадивому безудержному шисюну. Во время атак они так часто прикрывали друг друга, отводили удары нежити, принимая те на себя, и сражались, прижавшись спина к спине, что Вэй Ин уже и не мог точно сказать, где заканчивалось собственное сердцебиение и начиналось Цзян Чэна. Пульсация чужой крови ощущалась словно своя, а жар тела шиди проникал даже через оба ханьфу. И было в этом нечто первобытное, дикое и оттого невероятно искреннее. Будоражащее и желанное, жадное и ненасытное. Данное чувство опьяняло, лишая рассудка. И Вэй Ину на краткий миг даже показалось, что весь этот неистовый бой, весь бренный мир созданы лишь для их с Цзян Чэном танца с мечами. Только для единения их необузданных звериных начал и… — …И как тут теперь заснёшь! — вслух возмутился Вэй Усянь, тряхнув головой. Битва давно закончилась. За прошедшее время одежды были отстираны от грязи и крови. Даже более того: успели высохнуть. Мечи очищены, отполированы и возвращены в ножны. Кожа и волосы отмыты от запаха гари и прочих мерзостей. Но, увы, изнутри помыть голову было невозможно. Вот всё случившееся из неё никак и не выходило. Вэй Ин, на удивление, добросовестно пытался заснуть, но стоило опустить веки, и силуэты сражающихся с нечестивым злом героев тут же возникали перед глазами, мелькая по пологу палатки, словно марионетки из театра теней. Это представление не только полностью лишило Вэй Усяня сна, но и вдобавок разбудило в нём ребёнка. Вдруг захотелось по-детски поделиться впечатлениями. Ни капли не раздумывая, Вэй Ин воодушевлённо вскочил с бамбуковой циновки, набросил на себя верхние одежды и всунул ноги в сапоги, не потрудившись даже подпоясаться и подвязать волосы. И после столь «тщательных приготовлений» нырнул в объятия ночи, дабы тихонечко пробраться к непосредственному источнику своих красочных видений. — Цзян Чэн, спишь? — шёпотом спросил Вэй Усянь, нетерпеливо схватившись за ткань чужой палатки в желании непременно проникнуть внутрь, невзирая на ответ. — Нет, — прозвучало неожиданно бодро, и довольный этим фактом ночной гость стремительно отодвинул полог, ворвавшись в «покои» шиди. Цзян Чэн действительно не показался Вэй Ину ни разбуженным, ни сонным. Видимо, тот пока не планировал ложиться спать, хоть и был одет только в нижнее ханьфу. Внутри палатки горели бумажные фонарики, в неровном свете которых родное лицо смотрелось ещё красивее, а чёрные распущенные волосы и вовсе поблёскивали будто отрез роскошной шёлковой ткани. Очевидно, подобный внезапный визит радости Цзян Чэну не принёс, ведь он, оглядев вошедшего с ног до головы обеспокоенно проговорил: — Что случилось? А видок у Вэй Ина был именно «случилось страшное». Выглядел он точно человек, разбуженный глубокой ночью кошмарным пожаром: ханьфу бесформенно болталось; рукава верхней мантии свисали с плеч; волосы взлохмачены; голенища сапог не натянуты как следует (одно из них вообще сморщилось и собралось гармошкой в районе щиколотки); глаза дико полыхали неясными намерениями. — Не могу заснуть. Взгляд Цзян Чэна сменился на недоуменно-подозрительный, а речь на строго-официальную. Если сначала он, казалось, порывался броситься на помощь, то ныне, аккуратно сев на циновку, ровно, взвешивая каждое слово, вёл доклад будто полноправный Глава Ордена: — Я выставил караул по периметру лагеря. Защитные талисманы развешены над каждой палаткой. Отчёт о произошедшем составлен и отправлен, так что завтра отец пришлёт нам подмогу. Раненых нет, только пара младших учеников получили ссадины и ушибы. Беспокоиться не о чём. Вэй Ин на мгновение умилился серьёзности своего юного шиди. Они оба давно вышли из детского возраста, но вот на путь становления настоящими мужчинами ступили едва-едва. Поэтому взрослые поступки Цзян Чэна вызывали в Усяне смешанные чувства: гордость и восхищение напополам с трогательной нежностью, какую обычно старшие братья испытывают к младшим. Но первая составляющая всё же победила, и Вэй Ин восторженно воскликнул: — Не-не! Дело не в этом! — Что тогда? А вот теперь холодность и строгость наследника Цзян порядком разочаровали его будущего верного помощника: — Цзян Чэн, неужели ты не понимаешь?! — раздосадовано начал Вэй Ин, но после сразу воодушевился: — Мы же были будто два героя! Раскидывали мертвецов направо и налево! — погрузившись в воспоминания, он окончательно распалился и принялся с жаром расхваливать Цзян Чэна: — Ох, а как ты пинком в грудь того мертвяка отправил в полёт — это же поразительно! И кулаком одному в челюсть двинул так, что у него голова отлетела! А ещё парочку ты уложил ударом ноги! Пяткой прямо в висок! И как только у тебя гибкости хватает? Сражение вновь предстало перед глазами Вэй Усяня, и они зажглись пуще победного пламени. Утратив контроль над словами и жестами, Вэй Ин всё говорил и говорил, подкрепляя речь взмахами невидимого меча. Благо палатка наследника Цзян, служившая тому и покоями, и рабочим кабинетом, и «тихой комнатой», и всем остальным, своими размерами позволяла не только стоять во весь рост, но и изображать военные баталии в миниатюре. Сопровождая рассказ выпадами и ударами по несуществующим противникам, Вэй Усянь так погрузился в фатназии, что совсем не заметил, как те унесли его в будущее: — Ты такой ловкий! В равной степени сражаешься и руками, и ногами! А что же будет, когда унаследуешь Цзыдянь? Это оружие будто создано для тебя, Цзян Чэн! Изящное и смертоносное! Вот как представлю тебя Главой Юньмэн Цзян, так… — раскрасневшиеся щёки взбудораженного юноши горели от прилившей к ним крови, однако жар также скопился и внизу живота. Вэй Усянь понял это слишком поздно, а когда осознание произошедшего ударило его по голове — речь прекратилась сама собой. Небходимо было отвлечь внимание Цзян Чэна, пока тот не заметил. А то болтающаяся без пояса одежда при любом неосторожном движении рисковала открыть для обзора топорщащиеся в области паха штаны… — Тебе бы к лекарю наведаться. Раньше, конечно, с нами подобное случалось, но созревание кончилось, так что… — шиди заметил. Ещё как заметил, так вдобавок и унижать принялся! Именно за оскорбление Вэй Усянь и счёл это замечание, посему, не в силах дослушать до конца, грубо перебил: — Чего?! Сам, значит, выглядишь как Бог Войны, а меня к лекарю отправляешь?! — как только данные слова слетели с языка Вэй Ина, его глаза расширились от ужаса. Поняв, что сболтнул лишнего, он заполошно метнулся к выходу, словно перепуганный зверёк, по ошибке угодивший в логово опасного хищника. Но Цзян Чэн оказался быстрее. Возможно, отсутствие сковывающих всё ниже пояса обстоятельств добавили тому прыти, а может, он и правда настолько хорош и ловок, каким его видит Вэй Ин… Итог один: на запястье Вэй Усяня с невероятнейшей силой сомкнулись пальцы Цзян Чэна. От подобных кандалов без драки никак не избавиться, а драться Вэй Усяню в его состоянии уж точно нельзя. Не хватало ещё сейчас тесных телесных контактов. Их стычки и раньше приводили к точно таким же казусам, у обоих причём, но то случалось во время созревания, как Цзян Чэн и сказал, а значит, всё было нормально. А вот ныне объяснить свою «ненормальность» Вэй Ин совершенно не мог! Поэтому вырывался изо всех сил. В ответ на чужие потуги Цзян Чэн усилил хватку, яростно жаля словами: — Ну уж нет! Врываешься ко мне посреди ночи с похабными россказнями, а теперь сбежать надумал? Живо договаривай! — Похабные? Мои-то изысканные комплименты и искреннее восхищение — похабные? — Вэй Усянь находил свою ситуацию ужасно обидной и несправедливой. — Какие же ещё, раз от них у тебя… — коротко скользнув взглядом по бугорку, недвусмысленно натягивающему криво надетые штаны, Цзян Чэн запнулся. Но в итоге резюмировал ситуацию с невероятнейшей для себя деликатностью: — … подобные явления? — Сам виноват, а на меня свалить пытаешься! — Вэй Ин окончательно разобиделся. Разве повинен он в излишне бурной фантазии? Неужели возможно удержаться, когда в голове разворачиваются потрясающие картины с великолепнейшим Цзян Чэном? Остановиться, представляя его разящим врагов искрящейся от духовных сил плетью. Побеждающего их одного за другим… Прекрасного, статного и величественного… Вот и от откровенного признания Вэй Усянь не удержался: — Нравишься мне до стоящего колом чл…— Пальцы Цзян Чэна разжались так неожиданно, что Вэй Ин осёкся на полуслове. Вырвавшись из плена, он замер, озадаченно потирая запястье пострадавшей руки. Бежать больше не было смысла. Все глупости, которые только можно произнести — сказаны. Остаётся лишь стоять, молча ожидая своей участи. Но Цзян Чэн почему-то вовсе не походил на палача. Наоборот, так и светился самодовольством. — Что-то ты не выглядишь оскорблённым… — осторожно заметил Вэй Ин, подозрительно покосившись на гордеца. — А чего мне оскорбляться от «искреннего восхищения»? — насмешливо поддел Цзян Чэн, ехидно улыбнувшись. — Нет-нет, ты же презираешь обрезанных рукавов! — глаза Усяня недоверчиво сузились. Он прекрасно знал, как сильно его шиди печётся о своих чести и достоинстве. Также Вэй Ин осведомлён и о неприязни Цзян Чэна к мужеложцам. Что-то определённо не сходилось: — Уверен, скажи подобное кто другой, и тебе было бы мерзко! — На что это ты намекаешь? — Цзян Чэн нахмурился, тут же посуровев. Теперь Вэй Усяню совершенно нечего терять, и он вправе озвучивать любой пришедший в голову бред: — Я тебе нравлюсь! — А что, если так? Безумная догадка оказалась правдивой! Вэй Ину бы порадоваться, но его всё это возмутило до глубины души! Подумать только, он чуть к праотцам от перепуга не отправился, а Цзян Чэн стоит тут и нахально улыбается! Наглец! Потешается над ним?! Не на того напал! Вэй Ин-то уж знает толк в нахальстве, наглости и потехе! — Ах ты!!! — Вэй Усянь набросился на Цзян Чэна с «боевым криком». Кинулся и повалил на циновку. Благо, во время падения успел заботливо подложить руку под голову Цзян Чэна, чтобы тот её ненароком не расшиб. В остальном же настрой у Вэй Ина остался весьма и весьма неблагородный. «Что, если так?! Что, если так???!!! Каков паршивец! Я покажу ему «что, если так»! Будто непонятно, чем занимаются люди, когда нравятся друг другу! Уж точно не издеваются над чужими чувствами! Есть же занятия куда приятнее!» — придавив шиди к полу собственным весом, Вэй Усянь при этом мысленно ругал того на чём свет стоит. Но свой грязный замысел в полной мере осуществить не успел. Едва Вэй Ин яростно впился в губы Цзян Чэна, грубо схватив его за отворот нижнего ханьфу в попытке проникнуть под одежду и нагло облапать все доступные и недоступные места, тут же получил коленом в живот. Да так мощно, что, повалившись на бок, согнулся пополам. — Совсем ополоумел?! Ведешь себя хуже дворового кобеля! Судя по голосу, Цзян Чэн пребывал в бешенстве. И Вэй Ин, даже находясь в скрюченном, временно лишённом красноречия состоянии тут же захотел оправдаться. Ну не видел он в спонтанном поцелуе ничего плохого! Неужели просить разрешения настолько важно? По мнению Вэй Усяня, если двое людей испытывают друг к другу чувства, то, само собой разумеется, хотят одного и того же. Однако, когда Вэй Усянь, поборов неприятные ощущения в теле, поднялся на ноги и взглянул на Цзян Чэна, то увидел: в глазах цвета грозового неба разочарования куда больше, чем злости. От такого пронзительного взгляда слова мгновенно застряли в горле. — Или, по-твоему, это нормально?! Самому-то понравится, если возьмут насильно?! Для тебя кража первого поцелуя — это верх романтики или что? «Совершенно неприемлемо…» — вынес вердикт Вэй Ин сам себе. Попади он в подобную неловкую ситуацию с кем другим, то как-нибудь да выкрутился бы. Но из-за сотворенного с Цзян Чэном сделалось так тошно и паршиво, что даже извиниться сил не находилось. Поможешь тут теперь словами… — Это же и твой первый раз тоже! И вот таким ты хочешь его запомнить? — склоня голову, Усянь просто продолжал слушать посвящённые ему проклятия, не смея поднять глаз и даже не надеясь на снисхождение. Да что уж там, заслышав шаги приближающегося Цзян Чэна, он инстинктивно сжался, готовясь к удару. — Давай… Как полагается… — тон Цзян Чэна прозвучал до непривычного мягко. До одури интимно и сокровенно. А само предложение было столь неожиданным, что в услышанное совершенно не верилось. Вэй Ин заполошно поднял голову и встретился с Цзян Чэном взглядом. Глаза напротив горели решимостью, однако порозовевшие щёки всё же выдавали лёгкое волнение. — А? — глупее звука, чем этот Усянь в жизни не издавал, но Цзян Чэн проявил к нему прямо-таки божественное терпение с расстановкой произнеся: — Если хочешь, чтобы между нами всё случилось, то перестань суетиться и напирать. — Очень хочу… — Вэй Ин перешёл на шёпот. Так странно. Обычно столь громкий звонкий голос, а сейчас сам собой сел… Цзян Чэн подошёл вплотную к Вэй Ину и начал его раздевать. И от этих мягкий аккуратных касаний у Вэй Усяня отнялись руки. Пару мгновений назад им покоя не было: всё размахивали из стороны в сторону, жестикулировали и лезли под одежду шиди, но вот ― висят плетьми от серьёзности момента. Цзян Чэн снял с Вэй Ина верхнюю мантию и, заведя ладонь за отворот нижнего одеяния, широко провёл по голой коже. — Ха… — стон бесконтрольно вырвался сквозь приоткрытые губы Усяня, порядком удивив его самого. Такие простые касания, но творят с ним нечто невообразимое… Взгляд Цзян Чэна стал острее, сосредоточеннее. Совсем как в те моменты, когда ему необходимо было успокоиться и привести мысли в порядок. Вэй Ин часто замечал за вспыльчивым шиди подобное поведение: потушить пламя гнева, засыпав то ворохом дел. Ныне вместо тренировок, учёбы и прочих видов самосовершенствования Цзян Чэн избрал иное медитативное занятие: медленно и старательно раздевать Вэй Усяня. Вэй Ин же находил такую обстоятельность неимоверно горячей, но вместе с тем порядком растерялся. Когда шиди успел повзрослеть? Кажется, со своим здравомыслием уже и его перерос… Цзян Чэн тем временем повёл руками по плечам Вэй Ина, освобождая их от опостылевших рукавов. Кончики пальцев нежно скользнули вниз по предплечьям, утягивая за собой рубаху. Полностью обнажив торс, Цзян Чэн шумно выдохнул, в его потемневших глазах горящими углями тлело нетерпение. Вэй Ин понял: шиди сдерживал вовсе не злость за недавний проступок, а желание. Но как следует порадоваться сему умозаключению не успел. Проигравший бой с самим собой Цзян Чэн, не сумев устоять перед соблазном, припал губами к его шее, таким образом вытеснив душевное наслаждение телесным. Усянь и не думал, что поцелуи, пришедшиеся куда-либо, помимо губ, могут быть столь приятными. Да он, по правде, вообще мало о чём задумывался, живя, как сердце прикажет. И вот оно гулко забилось, подсказывая нужные действия. Ладонь Вэй Ина легла на затылок Цзян Чэна, пальцы вплелись в волосы, а голова откинулась назад. Тело самовольно подставилось Цзян Чэну, изгибаясь от его касаний, и устремилось сформироваться в идеальную вторую половинку. В ласковых горячих руках ощущения в целом ничем не сравнимы с действительностью: настолько неземными те казались Вэй Ину. Он чувствовал себя особенным, невыразимо ценным. И вовсе не таким, каким сам себя подавал, бахвалясь и красуясь. А по-настоящему любимым единственно верным и правильным путём. Опьяняюще. Вэй Ина отрезвило только касание, пришедшееся на низ живота. Мягкое, ненастойчивое, ни к чему не обязывающее, но невероятно возбуждающее. — Подожди… Цзян Чэн, я тоже хочу тебя раздеть… — Валяй, — прозвучало деланно-равнодушно. «А-Чэн слишком строг и требователен к себе. Ему же тоже нужна ласка!» Вэй Ин воодушевленно принялся за рубаху Цзян Чэна, но так же красиво и трогательно обнажить в ответ не получилось — слишком не терпелось дотронуться. Однако когда взор только натолкнулся на нагой торс, то руки остановились сами по себе. Вэй Ин определённо любил глазами. Цзян Чэна, правда, любил ещё и менее поэтичными частями тела, но сейчас-то точно залюбовался, засмотревшись на крепкую грудь и рельефный живот. — Да чего ты там разглядываешь? Если хочешь насладиться мужской красотой, то посмотрись в отражение! Вид одного из четвёрки самых прекрасных явно получше будет! Язвительное замечание Цзян Чэна глубоко задело Вэй Ина, но дело тут не в их соперничестве, которое им, по сути, навязали. Ранило то, что шиди считал себя недостойным, и никто его так и не переубедил. Значит, Вэй Ин будет любить Цзян Чэна за весь мир разом. — Цзян Чэн! Да как можно! Будто мне есть дело до тех, кто тебя в чём-то превосходит. Для меня-то ты на первом месте! Руки принялись доказывать озвученное: огладили бока, настойчиво сжали талию. Губы не отставали, прокладывая влажные дорожки по выступающим острым ключицам, периодически отвлекаясь на жаркий шёпот. А ещё язык. Он тоже принимал активное участие в донесении банальной истины «лучше тебя для меня никого нет, я хочу всю жизнь прожить с тобой плечом к плечу», лаская эти самые плечи и спускаясь с поцелуями всё ниже. Но до самого низа опуститься не удалось — сверху раздался хриплый голос: — Не увлекайся. Ты вроде жаждал меня поцеловать. Вэй Ин позабавленно хмыкнул. Он забылся и зашёл куда дальше простого раздевания. Цзян Чэном действительно очень легко увлечься, а контролировать свою страсть так же, как шиди, Вэй Усянь не умел, но вовсе не против этому научиться. Вэй Ин охотно поднялся и позволил утянуть себя в поцелуй. Совершенно особенный первый поцелуй. У Вэй Усяня аж ресницы затрепетали с несвойсвенной ему трогательностью — настолько это было хорошо. Хоть недостаток опыта чувствовался у обоих, искреннее желание сметало все огрехи, словно волна, обтачивающая шерховатости от природы грубоватой гальки. Они оба, обычно постоянно пререкающиеся, будто негласно сумели договориться между собой. Легко и просто. Как легки и просты движения их губ, касания языков и приглушённые стоны. Разве что Вэй Ин опять был громче Цзян Чэна, чуть нарушая единый ритм сладкой тягучей мелодии. Но его понять проще простого — ладонь Цзян Чэна проникла под ткань штанов, а пальцы прикоснулись к основанию члена. Пришлось прерваться, дабы освободить напряжённую плоть, окончательно сбросив всю одежду. А Вэй Ину вдобавок понадобилось скинуть сморщившиеся сапоги, ещё каким-то чудом державшиеся на беспокойных ногах. Прижавшись кожа к коже, оба не удержались от стона. Всякая сдержанность в принципе покинула юношей, иначе они бы нашли в себе силы дойти до циновки, вместо того, чтобы заниматься рукоблудием стоя у самого входа в палатку. Вэй Ин с оттяжкой провёл по члену Цзян Чэна, насладившись его налитой тяжестью, свидетельствовавшей о сильном ответном желании. Последовавший за этим движением стон удвоил удовольствие Усяня и ещё пуще развязал тому руки. Цзян Чэн, в свою очередь, с нажимом погладил головку члена Вэй Ина большим пальцем, заставив его вскрикнуть. Негласным решением было исключить лишние провокационные звуки, заглушив те поцелуем. Так они и соревновались в искусстве телесных удовольствий, тихо постанывая и собирая эту музыку наслаждения губами. Мерились упрямством и хвастались выдержкой, неистово толкаясь в кулаки друг друга. — Помедленнее… — вечно спешащий и неугомонный Вэй Ин и сам не ожидал, что попросит о передышке. Однако Цзян Чэн уже успел доказать: моментом положено наслаждаться. Особенно таким. — Хаа… — смешок растаял превратившись в сорванный стон, но жажда Цзян Чэна съехидничать прорвалась сквозь прочие звуки страсти: — Это ты задал такой бешеный темп… — Так сбей с меня спесь… — Вэй Усянь ещё никогда не признавал своих ошибок столь чувственно. Как знал, что подобные слова для Цзян Чэна звучали словно самое соблазнительное и возбуждающее предложение из всех возможных. Обменявшись парой фраз, юноши благоразумно перешли из частной цели «доказать своё мастерство ублажения» к общей в достижении обоюдного наслаждения. Ладони разжались и заскользили по двум стволам разом. Пальцы Вэй Ина то и дело натыкались на пальцы Цзян Чэна и наоборт. Члены прижались друг к другу без всяких преград. Дыхание зазвучало в унисон. Даже пульсация крови пришла к единому ритму. В целом уже и нельзя было точно сказать, где заканчивалось сердцебиение Вэй Ина и начиналось Цзян Чэна. Весьма знакомое чувство. Будоражащее и желанное, жадное и ненасытное. Оно выходило за пределы тела, вырываясь наружу. Пускалось тенями в пляс по пологу палатки. Кружилось тёмными силуэтами, кои отбрасывали фигуры юношей в свете фонариков. Сплеталось в танце, запечатлённом на тканевом полотне. Данное чувство опьяняло, лишая рассудка. И Вэй Ину на краткий миг даже показалось, что весь бренный мир создан лишь для их с Цзян Чэном театра теней. Только для их единения. — А-Чэн, я сейчас… Сердцебиение нарастало, едва поспевая за быстрыми движениями рук. Поцелуи становились смазанными и неаккуратными. В висках Вэй Ина требовательно застучала горячая юная кровь. Откинув голову назад и зажмурившись, он еле успел зажать себе рот ладонью, дабы не застонать во весь голос. Настолько тот рисковал выйти громким, насколько оглушительным вышел пик удовольствия. Излившись, Вэй Ин мелко подрагивал всем телом. Вцепившись пальцами в плечи Цзян Чэна, он провожал остатки отгремевшего наслаждения, пытаясь отдышаться. Вернув себе хоть какое-то подобие разума, Вэй Усянь медленно опустился на колени. — Ты что удумал? — несмотря на постановку вопроса, Цзян Чэн изменил своей обычной строгой манере. Он, скорее, был заинтригован. — Хочу кое-что попробовать. Должен же и я тебя хоть чем-то впечатлить, — Вэй Ин же как всегда радостно улыбался. Однако на сей раз губы держали улыбку совсем недолго, практически сразу же растянувшись вокруг головки члена Цзян Чэна. Хотелось восхищать. Очаровывать и сводить с ума. И до достижения этой цели Вэй Ину достаточно оказалось лишь немного вобрать член в рот и совершить пару движений головой. Семя выплеснулось в горло неожиданно быстро, Цзян Чэн даже не успел предупредить об этом. Впрочем, Усянь счёл произошедшее наилучшей наградой за старания. Самой искренней. После всего Цзян Чэн выглядел очаровательно растерянным. И столь же очаровательно запнулся, произнеся: — Всё в порядке? Ты не… Поперхнулся? — Лучше и быть не может. Серьёзно! Цзян Чэн, ты был великолепен! Мы с тобой прям будто со страниц весенних романов сошли… — довольная счастливая улыбка прервалась зевком. — Давай-ка, ложись спать! А то уже по новой хвалебные оды петь начал! Так до утра и не замолчишь, — Цзян Чэн быстро пришёл в себя, принявшись беззлобно ворчать. Вот только на сей раз нравоучения совершенно не пугали Вэй Ина: румяное лицо и тёплый взгляд шиди выдавали того с головой — «хвалебные оды» явно ласкали слух Цзян Чэна. — Слушаюсь, мой генерал, ахах! Осторожно, дабы ненароком не разбудить спящего, Цзян Чэн поправил одеяло, прикрыв обнажённое плечо Вэй Ина. Тот мирно посапывал, наглейшим образом закинув ногу на боевого товарища. Цзян Чэн тихо вздохнул, отметив про себя: «Наконец-то уснул. Наверняка это его навязчивые мысли мне спать не давали». Впрочем, подобные думы не отменяли того факта, что ранее будущий Глава Ордена Юньмэн Цзян маялся бессонницей в гордом одиночестве, размышляя на тему «вот бы сражаться с Вэй Усянем плечом к плечу всю жизнь».То, что люди называют своей тенью, не тень их тела, а тело их души. ©