Когда растают звёзды

      Дима чувствует себя совершенно зелёным мальчишкой, когда на репетиции турнира шоу-программ предлагает Лизе таскать за ней её балетный станок.       Это как будто что-то родом из очень далёкого детства, из школы примерно. И даже похоже на предложение поднести понравившейся девочке рюкзак — в перерыве между тем, как украсть у неё пенал и подёргать её за косички. Но Дима смущается этого очень недолго, а потом отбрасывает сомнения и отрясает их прах с ног своих. Вон, другие ребята помогают друг другу с реквизитом, и ничего, никого ещё не заклеймили нафталиновым романтиком. Так чем он хуже?       Впрочем, когда он является к Лизе с этим предложением, она тоже находит его не оригинальным.       — Плагиатишь у молодёжи? — мягко подкалывает она. И кивает туда, где Женя Семененко утаскивает со льда скамейку за Аней Щербаковой, а лица у обоих размазано-довольные. Но звучит Лиза при этом совсем беззлобно, почти ласково. У Димы нет ощущения, что она не одобряет этот бесхитростный подкат, и он продолжает катить, раз уж Лиза пустила его на эту лыжню.       — Разве у молодёжи патент? Брось, — возражает он. — Мы тоже можем себе позволить. Чем мы хуже?       Лиза провокационно вздрагивает бровью.       — Выписаны общественностью в глубокие пенсионеры, которые вот-вот должны разложиться на плесень и липовый мёд? — предполагает она.       — Я разлагаться не собираюсь, — мотает головой Дима. — Да и ты, судя по твоим медалям в этом году, тоже. Или ты уже ощущаешь себя плесенью?       — Фу! Вот ещё! Нет конечно!       Они вместе немного смеются, а потом Дима всё-таки тягает по льду Лизин балетный станок, сперва выносит, потом уносит — и мимоходом думает, что Женька устроился удобнее, Анину скамейку-то носить легче, но это не значит, что кто-то здесь будет сдаваться. После Лиза встречает Диму за бортиком, шутливо предлагает ему принести полотенце и костыли, а Дима в ответ требует четыреста капель валерьянки, и они снова смеются.       Но вдруг Лиза серьёзнеет и замолкает.       — Неправильный у нас с тобой флирт, — задумчиво говорит она. — Надо про влюблённость и розовый туман, а мы с тобой всё про старость почему-то.       — Предлагаешь модель флирта тоже сплагиатить у молодёжи? — уточняет Дима. Ему, наоборот, кажется, что всё происходит очень правильно. Что они с Лизой уже немного не такие, как безоблачно юная молодёжь, и логично, что и разговоры у них немного другие. И даже есть некоторая своеобразная прелесть в том, чтобы шутить друг с другом про сыпучую старость и хрустящие колени, и при этом всё равно оставаться в топе. Они ведь оба далеко не так плохи, как рисуют друг другу на словах, оба в этом сезоне в медалях и как будто должны и в следующем продолжать претендовать на высокие места. Это не только большое сходство, это ощущается ещё и как связь, объединяющая их с Лизой, позволяющая им зачастую быть на одной волне и с лёгкостью друг друга понимать. — Меня лично всё устраивает. И на самом деле я не думаю всего того, о чём мы шутим. А ты… разве по-другому? — Запоздало он понимает, что Лиза действительно может воспринимать все эти дурацкие перешучивания по-другому. Она же девушка, её эти темы наверняка задевают сильнее, чем Диму. Ей хочется быть по-прежнему молодой и красивой, это логично. А тут Дима со своими подкатами про плесень и валерьянку. И правда, некрасиво.       Лиза задумчиво смотрит на него из-под ресниц.       — Плагиатить не хочу точно. Мы взрослые самостоятельные люди. Что мы, ничего своего придумать не в состоянии, — мотает она головой. И немного хмурится: — Просто хочется чего-то другого. Чего-то более радужного. А то мы как будто пытаемся закопаться куда-то в прах и пепел. Зачем?       Дима хмурится следом за ней, неосознанно копируя её мимику, и кивает, и думает что есть сил. С одной стороны — ладно, не всё так плохо, как он себе навоображал. Лиза не находит его слова неприятными или задевающими; по меньшей мере она не обозначает это как проблему. Пока ей просто хочется чего-то более светлого, и это, пожалуй, правильно. Пока у них выходит как-то слишком по-чёрному, это всё едва ли подходит к светлым чувствам. И пока Дима торопливо пытается перенастроиться, отыскать другой подход, другую линию сближения, Лиза вдруг касается его руки.       — Хотя знаешь что? Забудь, — заявляет она вдруг. И неловко улыбается: — Я сама первая всё это шутить начинаю, а потом тебе предъявить почему-то пытаюсь. Забудь-забудь! И больше не вспоминай, считай, что я молчала.       Забывать Дима не собирается. Он уже настроен придумать что-то действительно более радужное, да и потом — что им, по девяносто лет? Зачем постоянно себя закапывать и пенсионерами клеймить? Нет-нет, тут Лиза права. Пора бы им уже придумать другую линию флирта, более жизнерадостную. Пока их обоих не затошнило от настойчивого привкуса плесени в шутках. Дима старательно размышляет, и к турниру у него действительно вырисовывается идея.       На самом турнире он снова вызывается помогать с Лизиным балетным станком, тем более что других помощников особо нет. На простой реквизит работники стадиона почти не отвлекаются, сосредоточившись на реквизите технически сложном, и обходиться приходится своими силами. Вон, того же Женю Семененко в его марионетку переодевают за бортиком едва ли не всем миром. В каком-то смысле получается, что Дима и провожает Лизу на лёд, и встречает её со льда. Лиза раскрасневшаяся, взбудораженная и как будто счастливая. И даже оценки, которые явно не пустят её на первое место, ничуть не сбивают её сияющего настроя.       — Следующие участники выставят тебе счёт за моральный ущерб. Смотри, что ты устроила на льду! Расплавила весь, сплошные лужи! — шутливо говорит ей Дима. Вообще-то это наглое враньё. Лужи там после Камилы и её номера с дождём, в смысле — с опрокидыванием воды с потолка. Но Лиза охотно смеётся и не поправляет, ни в чём не упрекает.       — Я, может, показываю на что похож французский лёд тем, кто его ни разу не видел воочию, — заявляет она в тон Диме, намекая на печально известную арену в Гренобле. — Пусть юные спортсмены почувствуют эхо международных стартов, да?       Это всё ужасно мило, но Дима не позволяет себя сбить. У него есть мысль, и он упрямо толкает её дальше, продолжает развивать комплимент: — Да что там лёд! Я и сам после твоего выступления как одна большая лужа.       — Надо же, а по тебе не скажешь. Выглядишь очень крепким и цельным, — замечает Лиза.       — Держусь из последних сил. Хочешь, стеку к твоим ногам прямо сейчас?       — Нет уж, давай не будем выставлять это всем на обозрение. До конца турнира продержишься?       Дима обещает продержаться. Это сходится и с его планами: влюблённо падать к женским ногам, действительно, как-то лучше без лишних зрителей.       После окончания выступлений он оказывается возле Лизы снова, чтобы вручить ей заранее заготовленный букет. Тут же оказывается, что на деле идея не так хороша и конкурентоспособна, как думалось изначально. Кто-то из зрителей уже подсуетился и то ли передал, то ли метнул свой букет с трибун — в общем, Лиза уже с цветами. Она прижимает к себе шикарные пионы, пламенеющие на фоне её белой рубашки, и любые цветы рядом с ними как будто будут смотреться блёкло. Но отступать Дима не собирается.       — Кто посмел меня обогнать? — с шутливой ревностью спрашивает он, кивая на пионы. — Что ж, надеюсь, два букета — это не плохая примета, — и он вынимает из-за спины свой букет, чтобы протянуть Лизе. Бледно-розовый действительно почти напрочь теряется рядом с насыщенным тёмно-красным. Но глаза Лизы всё равно загораются восторгом.       — Ого, астры! — отмечает она, принимая букет. И смотрит лукаво: — Они же «звёзды» с греческого, да? Это просто так совпало или ты с подтекстом?       — Я ещё с каким подтекстом, — заверяет её Дима. У него, правда, из-за этих конкурирующих пионов слегка спутывается в голове заготовленная речь, поэтому говорит он её не так красиво и гладко, как хотелось бы: — А подтекст такой, что ты для меня больше, чем звёзды. Вот они, все у тебя в горсти — от них однажды останутся только воспоминания, а ты по-прежнему будешь всё такая же яркая и красивая. Получается, ты как будто вечная. И это я про ледовую карьеру тоже. — Он не был уверен, как сказать это так, чтобы вышел просто комплимент, а не напополам с грубостью в адрес других девочек, и сейчас сомневается в том, что у него получилось.       Лиза нежно пунцовеет и утыкается взглядом в россыпь цветочных лепестков.       — Спасибо, — говорит она. И вдруг вскидывает заискрившиеся глаза: — Так и ты тоже, получается, как будто вечный? Сколько лет тебя с пьедесталов согнать не могут, напомни-ка? Да вот в этом же году и не смогли.       — Ты тоже с подтекстом? — озадачивается Дима.       — Ну да, — просто говорит Лиза. И протягивает ему руку: — Я к тому, что быть вечными вместе гораздо приятнее. Попробуем?       Букеты наполовину заслоняют её, мешая обнять.       Дима полагает, что от цветов останутся одни воспоминания примерно прямо сейчас.