пандемия моего времени — скорбь

. тебе смотрят в глаза, а там нет человека — только пустые окна поколение не доставших до звёзд с верхней полки а стелаж упадёт и раздавит в тебе ребёнка если спросят, ответь, что нигде не больно

Они никогда не целовались. До чего только не доходило – перестали стесняться стонов, перестали выключать любые источники света, научились незаметно заглядывать друг другу в глаза. Но никогда, ни в каком состоянии, они не целовались. И никогда, ни при каких условиях, не говорили о том, что творили наедине и по пьяни. – А ты же только со мной это делаешь? Зима подавился затяжкой, задыхаясь, разогнал рукой дым, поднял сигарету с ковра, ногой стёр оставшийся пепельно-чёрный след и только после этого поднял взгляд. – Ты ебанулся что ли? – он неуверенно смотрел, как Валера, сидя на полу и собирая немецкую железную дорогу, таращится снизу вверх. С каменным, непробиваемым лицом. С таким же выражением лица Валера начинал пиздиться. Привычное было выражение. Но Зиме показалось, что на него смотрит металлическим взглядом совсем какой-то другой человек. – С другими пацанами ты это не делаешь? – Я ковёр прожёг из-за тебя, придурок. – ломая язык на "придурке", Зима отвернулся, выкидывая сигарету в открытую форточку, под стук люверсов задвигая занавески и всем своим видом показывая, что ещё можно притвориться, что Турбо никакого вопроса не задавал. Почему вообще эта тема вылезла из тёмной путаницы валериной души именно сейчас? Сидели себе спокойно, честно выполняли своё обещание выпить чаю с мамкой Пальто, изображали, что жизнь не катится по пизде, Зима починил радиоприёмник, а Валера прочитал Юле вслух "Дядю Стёпу" Начали уже вежливо прощаться, чтобы откланяться и свалить по своим делам, но пришлось собирать краденую железную дорогу с поездами на пульте управления. Зима уже жалел, что поддался уговорам Турбо спиздить из комиссионки для Юльки самую дорогую вещь. Собрать это чудо робототехники оказалось для двух взрослых пацанов сложнее, чем думалось, и через полчаса Андрей куда-то свалил, и мама увела Юлю спать, попросив мальчиков не шуметь, а если захотят чаю – в холодильнике пряники. – Кто вообще хранит пряники в холодильнике? – ворчал Зима, открывая форточку и бесстыдно закуривая прямо в комнате. Прошло ещё полчаса, дорога обретала видимость целостности, а Валера, видимо, дал ёбу в непривычной атмосфере семейной посиделки. – Не хочешь – не отвечай. – Турбо продолжал смотреть в упор, зелёными глазами просверливая рёбра. Зима не решался отойти от окна, напряжённо вертел в пальцах зажигалку, смотрел по-змеиному и боролся с взбесившимся сознанием. Тысяча язвительных и несерьёзных ответов, или слишком откровенных, или просто преступных, путались и перемешивались в голове, и поэтому он молчал, не в состоянии выбрать, что сказать из всего разнообразия мыслей. "Пошёл ты нахуй с такими вопросами" – вот это было бы оптимально. – Только с тобой. И суровое лицо с рассечённой шрамом губой перекроила судорожная улыбка, и Валера, наконец, опустил взгляд, улыбаясь куда-то вниз, улыбаясь миниатюре товарного поезда, но Зима знал, что улыбается Турбо сейчас исключительно ему. – Ебал я такие вопросы, если что. – Зима сел на пол, разворачивая инструкцию и увлечённо рассматривая китайские иероглифы. – Больше не задавай. Приказывать друг другу они не могли, но Зима, почему-то, всегда знал, что Валера его, при случае, послушается. Не угадал. Пьяные и мокрые от снега, они завалились в качалку, на ходу вытаскивая из карманов курток водку в стекле и расставляя на столике. Два человека с неблагополучными семьями и печальной историей, они чаще других оставались ночевать в прокуренном подвале в окружении ржавых тренажёров. Валера лыбился, всё ещё довольно и заведённо ухмыляясь после побега из алкомаркета, Зима курил, не чувствуя усталости после долгой погони. – Надо бы нам, может, взять алкашку тоже на контроль, не? – Валера, отвинчивая крышку с бутылки, приложился к горлышку и поморщился. Когда Турбо без шапки – то хотелось потрепать его по кудрявым волосам. – Плохая идея. – Зима принял у него бутылку и тоже выпил, обжигаясь спиртом. – Это тебе и Адидас скажет. Это, типа, запретная территория, перебор. – он с силой проговорил слишком больше количество "р", ещё раз выпил и сел на стол. Валера встал возле стола, откинув голову, выпил, и всем телом накренился назад. Зима схватил его за свитер, над ремнём джинс, за талию, не давая рухнуть пьяным телом на холодный паркет. – Ну чего ты присосался, тоже, мы ж не алкаши. У самого заплетался язык, и непривычно тёплым взглядом он проследил, как Турбо, искривлённо улыбаясь, садится рядом и закуривает. – Учить меня будешь? – сквозь сигарету процедил Валера, весело бросая взгляд исподлобья. На лице играли рыжие отсветы огонька зажигалки. – А не надо меня учить. В болотном свете тусклых электрических лампочек у Валеры мешки под глазами становились совсем нездоровыми. Зима иногда хотел его попросить, чтобы спал нормально и курил поменьше, но ему, почему-то, казалось, что за такую заботу Турбо ему пропишет по ебалу. Это в худшем случае, конечно, в лучшем – просто посмеётся. – Давай это, может, в игру эту сыграем... – в оранжево-зелёном свете Валера напоминал заложного покойника, или привидение, и Зима полагал, что и сам выглядит ненамного красочнее. Но, почему-то, Турбо смотрел на него таким взглядом, который Зима видел у друга только один раз. – Это в какую? – Зима изогнул бровь, сохраняя холодное выражение лица, но блядский взгляд паяльником выжигал изнутри. Нельзя смотреть на Супера из универсамовских ровно таким же взглядом, что и на порнуху с женщинами в белых дворцовых париках. На своего лучшего друга, в конце концов, так смотреть нельзя. – Ну, в цыганочку. – низким голосом ответил Турбо, хитро наклоняя голову. В кудрявых волосах путался свет и пыль, свитер в затяжках серым пятном прятал избитые руки и рёбра, а в глазах с разводами бензина бились светлячками отражения лампочек. – Это как? – переспросил Зима. "Придурок, ты знаешь, как" – подумал он, но продолжил наблюдать за Валерой. Инициатором их дрочки по дружбе – регулярной и как будто бы секретной даже для самих себя – был, стыдно признаться, Зима. Получилось как-то случайно, после драки с Разъездом остались в качалке, вот точно так же, только сидели на кровати в подсобке, где никого больше не было, и Зима, запинаясь, но не замолкая, заговорил о том, что, когда сам себе – это одно, а когда кто-то – это уже совсем другое. Любопытно же, просто интересно стало, исключительно тяга к познанию нового и ничего более, отравивший горячую кровь адреналин, ничего дальше и глубже этого. Они вынули свои души и выкинули вон на пять последующих минут, перестали быть универсамовскими, Суперами, сами собой перестали быть. Зима думал, что выглядели они на редкость глупо: выпрямив спины, глядя ровно перед собой и ни в коем случае не друг на друга, стиснув зубы и не издавая ни звука, на расстоянии полувытянутой руки, не касаясь никак, только рука на чужом члене, ни сантиметра ближе к телу рядом. Шипели сквозь зубы, жмурились и дёргано подстраивались под темп. Каким-то образом, сразу зная, как друг другу нравится и нужно. Потом покурили, звеня пряжками ремней, помолчали, выпили и ушли смотреть, как пиздится кто-то на ринге в качалке. Они никогда заранее об этом не договаривались, всегда получалось, как будто случайно, "вы идите, мы догоним, приберёмся тут пока!", оставались наедине и сносило крышу. Зима сдался и иногда смотрел, исподлобья и незаметно, как Валера откидывает голову, стонет сквозь зубы, ведёт языком по разбитым губам, рефлекторно толкается в руку, пальцами сжимает покрывало, плед, простыню, царапает столешницу – смотря где они. – А я покажу. Там простые правила. – всё ещё заглядывая в глаза, Валера уселся на стол, скрестив длинные ноги, опираясь локтями о согнутые колени, оказался напротив и опасно близко. – Давай. Сыграем. – согласился Зима, не моргая и сутуло расслабляя плечи. Пусть. Турбо он доверял. И Турбо растянул губы в улыбке, поднял руку с ежедневно разбитыми костяшками, цепляя зубами сигарету, глубоко затянулся, задержал во рту дым, который тонкими белыми нитями сочился сквозь губы и терялся в воздухе. Воздух в помещении, где чугунные батареи никогда не работали, сейчас, казалось, теплел. Зима сдался. Положив руку на чужую шею, он подался вперёд, прикрывая глаза, и коснулся губами, чувствуя, как Валера открывает рот и выдыхает дым в чужой, как горький запах никотина остаётся в воздухе, в лёгких и на языке. А потом запах никотина пропал, игра закончилась, но губы не исчезли. Зато появились длинные пальцы, коснулись кожи, Турбо тяжело опустил ладонь Зиме на шею, большим пальцем проводя по кадыку, глубоко вдохнул и поцеловал всерьёз. Следовало бы, конечно, его за такое отпиздить. Но Зима вытянул шею, стремясь ближе, он неловко и спокойно ловил губами чужие, чувствовал неровный шрам, привкус водки и крови, и целовал дальше. Дальше и глубже – это то, чего они себе и друг другу упорно не позволяли раньше. Чтобы превратить ситуацию в хотя бы немного привычную, Зима полез к чужому ремню, чувствуя, что Турбо уже завёлся, не спрашивая себя, от чего и почему так быстро. – Подожди. – Валера судорожно за запястье остановил его руку, отстраняясь и глядя в пространство куда-то над плечом, у него дико светились глаза, нездорово и испуганно. Зима молчал и выжидающе смотрел, потому что говорить тут было нечего, можно было только остановиться или продолжить, одно из двух, но, если продолжить – то им пиздец. – Ты кончить хочешь? – спросил он, наконец, и Валера загнанно вскинул взгляд, потерянно разглядывая чужое непроницаемое лицо. Глаза в глаза – оказалось слишком близко. Зима видел, что у Валеры внутри хрустит и ломается что-то важнее костей. Турбо дрожал, и, в конце концов, безнадёжно уронил голову Зиме на плечо, перебинтованной рукой прижимаясь к груди и тяжело проводя по рёбрам. Как будто сердце вынимал. Зима мягко приобнял его, успокаивающе провёл по шее пальцами, спрятал их под ворот свитера, как будто греясь. Ничего уже не было правильно, и какой смысл пытаться выбраться из океанского бешеного шторма на переломанной лодке. – Мне кажется, я... – у Валеры перехватило дыхание, когда он сдавленно заговорил и отстранился, опять запирая обоих в болезненно-искренних взглядах, и Зима поспешно закрыл ему рот ладонью, предупреждающе заглядывая в глаза. Потом он убрал ладонь и ещё раз поискал в глазах что-то, что могло бы всё это остановить. Но то, что могло бы всё это остановить – было снаружи и вокруг, а глаза у Валеры светились изнутри, поэтому Зима снова его поцеловал. Тихо и бережно. Турбо был слишком бешеным и нервным, чтобы целовать его грубо, Зима знал наизусть, что нужно осторожно и мягко, потому что сам себе этого Валера не позволяет. А Зиме позволяет всё. Под скрип стола, они завалились на спину, плечом к плечу, касаясь грубых свитеров на руках друг друга. Валера шумно дышал, как после тридцати кругов по стадиону, и его дыхание заполняло все четыре угла, от потолка до пола, не давало забыть, что они вдвоём – всё ещё живые люди, а не кровавый сгусток понятий и правил. Зима курил, щурясь на белый свет забранных плексигласом лампочек в потолке. Трещала, сгорая, бумага сигареты. Он скидывал пепел на пол, опуская и вытягивая руку, и слушал, как Турбо успокаивает дыхание. – Зима. – низким голосом начал Валера. – Это же, блять, получается?.. – Я же просил. – укоризненно остановил его Зима, не поворачиваясь. – Не надо задавать вопросы. .