Неидеальное прошлое

Тихим летним вечером Ромашковая долина была наполнена счастьем и душевным умиротворением. Уже начинало смеркаться, на постепенно темнеющем небе появлялись первые блеклые звëзды, не заслонëнные розовыми клочковатыми облаками. Природа точно замерла в предверии следующего, наполненного событиями дня. Всë стихало, умолкали на поляне проворные жуки и труженицы-пчëлы, уступая место своим ночным товарищам — светлячкам. И ни единого шороха, ни звука вокруг. Только из раскрытого окна жилища старого ворона доносились мелодичные звуки рояля. Карыч музицировал, в общей сложности, часа четыре, но никак не мог насладиться собственной игрой и дурманящим запахом цветущих трав с улицы. В этом было что-то пьянящее; будто маэстро спал, а отзвуки инструмента долетали до него откуда-то издалека, словно эту сонату исполнял не он, а кто-то другой, неизвестный, но безмерно талантливый. Внезапно входная дверь хлопнула. На пороге появился Лосяш, расстроенный и встревоженный. Минуту-две он в нерешительности потоптался на пороге, видимо ожидая, когда Кар-Карыч обратит на него внимание. — Друг мой музыкальный, — произнëс он виновато и откашлялся, — вы не будете против, если я ненадолго составлю вам компанию? — Конечно, дружище, заходи. — Довольно отозвался ворон, даже не развернувшись к гостю и продолжая своë искусное дело. Лосяш медленно прошëл внутрь комнаты и сел на старинный деревянный стул красной обивки. — Понимаете, — начал учëный, — у меня ужасная проблема. Я разбираюсь в сложнейших формулах, различных веществах и молекулах, а в собственных чувствах и ощущениях разобраться, увы, не могу... — Ты обратился по адресу, — дружелюбно сказал Карыч, сменив репертуар на более печальный. — В чëм же заключается твоя «уж-ж-ж-жасная проблема»? — Мне очень, очень неприятно говорить об этом, но придëтся. — Лосяш вздохнул. — Вы ведь помните, я однажды рассказывал вам, что в молодости я был неотëсанным хулиганом? — Помним-с, помним-с. — Так вот: я до сих пор испытываю невыносимое чувство стыда, когда вспоминаю про это. Моë прошлое как будто взяло надо мной шефство и принялось тянуть вниз. Я не знаю, как выйти из этого гнетущего состояния и виню себя. Ибо заслуженный учëный должен иметь безупречное прошлое, быть примером для подражания, а я... — А ты не бери в голову. — Перебил его Кар-Карыч. — Ну подумаешь: с кем ни бывает. Кто-то в молодости творил дела и похуже. Это естественно. — Да нет же, — Лосяш поднялся с места, — вы не понимаете меня. — Конечно, куда уж нам! — с притворной сердитостью ответил ворон. Большие напольные часы возвестили о девяти часах вечера. Их гулкий бой сбил с ритма заигравшегося пианиста. Карыч с грохотом закрыл крышку рояля и развернулся к другу. — Послушай, если ты так хочешь избавиться от назойливых мыслей, то есть три способа. — Правда? — обрадовался Лосяш. — Да. Первый — отпустить прошлое, забыть о нëм, как о страшном сне и не мучиться. Второй — вынести из него урок, что ты давно и сделал. Третий — принять его и не терзаться. Поэтому, полагаю, тебе подойдëт последний. — Но позвольте, — учëный развëл руками, — как можно перечеркнуть былое? Ведь это часть жизни, часть моей жизни. А принять... Принять и смириться со своим позором? Кар-Карыч закатил глаза. — Ну какой позор, дорогой мой? — нараспев протянул он, положив руку на лоб. — Ты много лет как не тот оборванец, а другая личность. Возьми даже свою любимую науку: клетки в нашем организме целиком меняются через определëнное количество времени; так что ты, можно сказать, новое существо с иными помыслами. — Вы, разумеется, правы, — неловко усмехнулся Лосяш, — но не будем столь радикальны. Я — это по-прежнему я, хоть и действительно, немного другого склада. — Ну вот! — Однако я не в состоянии принять тот факт, что в молодости от меня окружающим было одно несчастье. Ворон напряжëнно протирал рояль тряпкой, хмурясь и тяжело дыша. — Лосяш, ей-богу, не изводи зазря свои нервы, — с сочувственным раздражением произнëс музыкант. — Ничьë прошлое не идеально, будь ты даже апостол. Это резкое утверждение звонко прогудело в ушах учëного лося, словно приближающийся поезд и, казалось, вместе со сквозняком разнеслось по всем закоулкам дома. — Быть может, вы и правы, друг мой философский, — грустно заключил вечерний гость, направляясь в сторону двери. Но в последний момент какая-то неведомая сила остановила его у самого порога. Он изогнул бровь и спросил: — А вы, коллега, считаете своë прошлое... — Слово застряло в горле. — Вы считаете его приемлемым? Кар-Карыч принялся ходить из угла в угол и в раздумьях что-то бормотать себе под нос. — Не знаю, дружище, не знаю. — Ухнул он спустя минуты три. — Вся моя жизнь до момента знакомства с вами — моими друзьями — походила на сплошной водоворот событий и впечатлений. Я бывал в разных странах, работал на всевозможных профессиях, имел — кхм-кхм — некоторые пошлые любовные интрижки. Но только поселившись здесь, в этой райской глубинке, я понял, что не был по-настоящему счастлив в своëм прошлом, даже когда оно являлось настоящим. Я осознал это совсем недавно. — Старый ворон постоял неподвижно с несколько секунд, силясь унять боль разочарования. Он вспомнил подробности этих некрасивых и гадких историй, порочащих его имя, о которых он ни за что на свете не рассказал бы и под угрозой пыток. Одно из таких тëмных приключений было связано с дамой. В 19** году Карыч был проездом во Франции — стране любви и романтики. Молодому музыканту посчастливилось музицировать на званном вечере каких-то родовитых господ, что отличались — как знал он — привередливостью в делах искусства. Однако ворон своею свежей игрой произвëл на высшее общество неизгладимое впечатление счастья. Они аплодировали, лично подходили к нему с благодарностями, упрашивали задержаться хотя бы на неделю-другую. Юная орлица — дочь этих графов — (Кар-Карыч не помнил точно, какой титул они имели), бросила к ногам пианиста цветок красной розы и кокетливо подмигнула гостю. Этот решительный знак благосклонности не остался без внимания. Карыч и Ирэн провели вместе волшебную ночь. А на утро, когда влюблëнный ворон хотел навсегда остаться здесь, — во Франции — выяснилось прискорбное обстоятельство: она была замужем. Карыч поднял на друга глаза, наполненные сожалением, и продолжил уже с грустной улыбкой: — Пойдëм, я провожу тебя. И вот они вместе — философ и учëный — шагали по заросшим ночным дорожкам, освещëнным неверным свечением тонкого бледного месяца. Каждый думал о разных, но одновременно поразительно схожих вещах, что страшно будоражили разум. Густой чëрный лес шелестом листьев нашëптывал им вслед о чëм-то неизвестном. Ни Лосяш, ни Кар-Карыч этой удивительной ночью не видели сновидений и почивали крепким, но бессмысленным сном.