И в горе, и в радости

Кенши устал. Он безумно устал. Проблемы с кланом доставляли всё больше неудобств: его семья наотрез отказывалась менять свой образ жизни и покидать якудза. Сколько бы аргументов он не привёл, сколько бы раз не давил старших членов, пытаясь их вразумить, всё было без толку. Все слишком привыкли жить так, как живут сейчас, даже зная, что профессия якудза в итоге погубит и их клан, и их самих. — Закостенелые придурки, — Кенши ударяет кулаком по дивану, на котором сидел, поднимая в воздух небольшое количество пыли. Бесит. Как же ужасно бесит. Предки, сидящие в Сенто, настойчиво шептали, чтобы он продолжал бороться, вывел свою семью на свет и вернул честь клану Тайра, но у мечника больше не было на это сил. Хотелось плакать от бессилия и возложенной ноши, но, к сожалению, даже этого он сделать не мог, его слёзные протоки были повреждены так же, как и глаза. Кенши фыркает и откидывается на спинку дивана. Лишь одно слово крутилось в голове Такахаши:«Немощный». Замок на входной двери пару раз щёлкает, слышится звон ключей и шаги. Кенши точно знал, кто это был. За столько времени уже научился различать походку Джонни на слух. Карлтон вернулся домой. — Кендолл, ты почему сидишь без света? Я уж думал, что ты сегодня не придёшь, — Джонни щёлкает выключателем, и всю комнату заливает тёплым светом. Кенши хмыкает. Когда Кейдж пригласил его жить вместе, они условились, что если мечник приходит раньше, то обязательно включает свет, чтобы актёр знал, что тот дома. Такахаши не до конца понимал, зачем вообще было придумано это правило, но возражать хозяину дома не стал. Чужой дом — чужие правила. «Чужой», — Кенши цепляется за это слово в своей голове. Везде чужой. Чужой в доме Джонни, чужой в доме клана, чужой для «нормальных» людей. К горлу подкатывает неприятный комок, пустые глазницы зудят, дыхание стало прерывистым, а тёмные мысли захватывали всё больше. Такахаши сжимает руки в кулаки, впиваясь короткими ногтями в кожу ладоней, но даже это уже мало помогает. Он не чувствовал боли, её будто больше не существовало. Остался только Кенши и его разум, наполненный обрывками фраз. Японец пытался не упасть в пропасть, пытался выбраться на свет, но всё тщетно. Чёрные, как смоль, гадкие мысли захватили его, утаскивая на самое дно. — Кенши? — Джонни подходит ближе к мечнику, осматривая его с ног до головы. Японец не выглядел раненым, что уже хорошо, только бесконечно уставшим. Карлтон замечает сжатые в кулаки руки, и грудную клетку Кенши, вздымающуюся слишком часто. Джонни вздыхает и садится рядом. Он ничего не говорит, потому что знает, что пока слова бессмысленны. Такахаши снова погрузился в пучину своих тревожных мыслей и ничего практически не услышит. Джонни кладёт свою руку поверх кулака Кенши, мягко, но настойчиво разгибая сжатые пальцы. Он, едва касаясь, очерчивает костяшки с татуировками, проходится самыми кончиками фаланг по каждому витку рисунка, аккуратно проводит по уже раскрытой ладони, поднимается немного выше к запястью, чтобы медленно и нежно вложить свою руку в чужую и крепко сжать. Проходит пара мучительных секунд, когда Джонни, наконец, чувствует, что Кенши сжимает его руку в ответ. Слабо, неуверенно, но всё же сжимает. Актёр улыбается. Он на верном пути. — Кенши, — тихо зовёт Карлтон, поднося свободную руку к чужому лицу. Джонни мягко кладёт ладонь на колючую щёку и легонько поглаживает. Мечник слегка хмурится, чувствуя прикосновение, но тут же расслабляется, когда всё же понимает, что это Кейдж. Он неосознанно прижимается ближе к руке, льнёт, словно котёнок. В голове Такахаши была буря, но тело инстинктивно жалось ближе к свету и теплу. К его собственному свету, к его единственной отдушине в этом злом и холодном мире. Джонни ласково улыбается. Его рука спускается ниже, очерчивает напряжённый подбородок, пальцами невесомо касается ходящего ходуном кадыка и замирает, довольно крепко, но не болезненно, сжимая на основании шеи сбоку. Пара секунд и Кейдж одним резким движением притягивает Кенши к себе, буквально заставляя того охнуть от неожиданности и перебраться на чужие колени. Джонни давит на шею Такахаши чуть сильнее, и голова мечника оказывается прямо на сгибе плеча Карлтона. Кенши чувствует аромат духов актёра и вжимается лицом в открытый кусочек кожи, не скрытый любимой фиолетовой рубашкой Джонни. Кейдж победно улыбается. Всё, теперь они готовы. — Что случилось? — тихо спрашивает актёр, чуть сильнее сжимая руку Кенши в своей, обращая его внимание на себя. Ладонь Джонни с шеи медленно скользит вниз, по всё ещё напряжённой спине, начиная поглаживать. Такахаши медленно вдыхает и выдыхает. Аромат духов Кейджа, смешанный с его собственным запахом кожи, приносил какое-то неописуемое спокойствие. Дыхание мечника становится немного тише. Ровно настолько, чтобы он мог начать говорить. — Я… — рой самых различных тревожных мыслей в голове мешал формулировать слова в предложения. Сотни чужих голосов заглушали его собственный внутренний. Кенши хотелось выть от безнадёжности и беспомощности. Даже в собственных мыслях его ни во что не ставят. Мечник тихо стонет, собственное бессилие перед чем-то таким, казалось бы совсем незначительным, сбивало с толку и выводило из себя. Он убивал чудовищ, с холодной головой шёл на битвы, столько раз справлялся с внешними врагами, но своих собственных монстров подчинить не мог. Кенши сильнее льнёт к Джонни, дрожащими пальцами сжимая рубашку на чужой груди. Кейдж продолжает молча гладить Такахаши по спине, давая ему время собраться, тихо поддерживая, показывая, что он рядом, что японец может довериться ему, что он не один. И это действительно работает. Мечник благодарно выдыхает, чувствуя себя немного спокойнее. — Я ничтожество. — Это не так, — Джонни шепчет на ухо Кенши, опаляя его своим дыханием. — Ты самый выдающийся, талантливый, сильный, безупречный и буквально самый лучший человек, которого я знаю. — Ты знаешь слишком мало людей, — Кенши фыркает, на губах появляется грустная ухмылка недоверия. — О нет, я знаю достаточно людей, чтобы отвечать за свои слова, — Джонни поворачивает голову и губами касается виска Такахаши, оставляя лёгкий поцелуй. — Возможно, для кого-то это не так, но для меня ты самый-самый во всей Вселенной. Кенши поднимает голову, замирая прямо перед лицом актёра. На его щеках играл лёгкий румянец. Слова Джонни на повторе крутились в голове, полностью вытесняя и заглушая собой настырные голоса, тянущие в пучину. Такахаши улыбается. Сейчас он, казалось, видел свет. Хоть и физически мечник не мог, но подсознание точно знало. Вот он, его свет, на который нужно идти. Кенши замечает, что их пальцы были всё ещё переплетены. Такахаши сильнее сжимает чужую руку в ответ, всё больше приходя в себя. Джонни улыбается, чувствуя этот жест. Актёр рассматривает лицо любимого мечника, останавливая взгляд на обкусанных губах. Жутко хотелось поцеловать, показать, насколько же Такахаши любим, но Кейдж покорно ждал. Он не хотел причинять неудобств, не хотел сбивать Кенши с нужного пути в его голове. Мечник медленно выдыхает через рот, будто выпуская последние сомнения и тревоги, и первый тянется ближе, буквально вслепую находя губы Джонни своими. Актёр моментально отвечает, мягко сминая чужие губы своими, целует поверхностно, особо не углубляя, опять ожидая разрешения действий от Такахаши. Внутри бурлила огромная гамма чувств, но Кейдж держался. Это не обычный поцелуй, что часто были между ними, это было что-то новое. Что-то с привкусом отчаяния и благодарности на губах. Что-то невесомое, но такое значительное. Рука Джонни на спине Кенши сжимает тонкую ткань его рубашки, цепляясь как за единственный стабильный ориентир, потому что голова с каждой секундой плыла всё больше, а сердце было готово вырваться из грудной клетки от переизбытка чувств. Боже, как же сильно он любил этого мечника. Кенши не выдерживает первым, сам углубляет поцелуй, проскальзывая языком между губ актёра. Ему хотелось большего. Хотелось почувствовать, насколько он желаем и любим, и показать, как сильно он хочет всего этого в ответ. Они упивались друг другом: будто жаждущие в пустыне у источника воды, будто парочка влюблённых, что видят друг друга в последний раз — настолько отчаянно и рьяно сплетались их языки в известном лишь им таком нежном, но одновременно страстном, танце. Они отстраняются друг от друга, лишь когда воздуха в лёгких совсем не остаётся. Такахаши прислоняется лбом ко лбу Джонни. Они дышат рвано общим воздухом, что образовался между ними, на щеках влюблённых расцветал густой румянец, а на губах играли счастливые улыбки. Кенши разъединяет замок из их рук, на что слышит протестующие звуки от Джонни, чтобы положить обе руки ему на щёки. Мечник аккуратно отстраняться от лба актёра и проводит пальцами по чужому лицу, ощупывая каждую выпуклость, каждую неровность кожи, рисуя в своём сознании портрет Кейджа, насколько он ещё его помнил, дополняя всякими мелкими деталями пробелы. Нежно проходится по закрытым глазам Джонни, щекоча пушистыми ресницами подушечки пальцев, едва касаясь, ведёт по припухшим от поцелуя губам. В голове всё точнее вырисовывается любимый образ. Такахаши улыбается. — Я так сильно лю… — только собирается сказать Кенши, но его внезапно перебивает, всё ещё сидящий с закрытыми глазами, Кейдж. — Это пистолет упирается мне в живот, или ты так рад меня видеть? — Карлтон делает свою знаменитую голливудсую ухмылочку и открывает глаза, надеясь увидеть смущённого Кенши, но натыкается только лишь на сомкнутые в полосочку губы. Актёр виновато хмыкает, когда понимает, что перебил японца. — Аха… Ой? — Кейдж! — Такахаши ударяет того ладонью в грудь и раздражённо вздыхает. Если бы он только физически мог, его глаза закатились прямо в череп. Кенши сильно давит на чужие щёки в своих руках, заставляя губы актёра принять форму «уточки». — Боже, какой же ты невыносимый порой. — Фа это ты меня и любиф, Кендолл! — кое-как выговаривает Джонни, двумя руками обнимая Кенши за талию и притягивая ближе к себе. Такахаши вздыхает и приближается к лицу Кейджа, вновь соприкасая их лбы. — Да, ты прав, люблю, — японец оставляет короткий чмок на сомкнутых губах и счастливо улыбается. — За это и за многое другое. За всё, что в тебе есть. — Как и я, — тихо говорит Джонни, когда давление на щеках ослабевает. Он слегка поворачивает голову, оставляя лёгкий поцелуй на одной из ладоней. — Ты, Кенши Такахаши, стал центром моей Вселенной, смыслом моей жизни, и я не позволю никому тебя обижать, даже тебе самому. Кенши хмыкает. Он знал, что так просто все его проблемы с обидчиками не решить, и уж тем более с этим не справится Кейдж, но такая поддержка со стороны актёра, такие слова, они… Трогали? Такахаши чувствовал, что его любят, что ему помогут. Что сзади него есть кто-то, кто подставит крепкое плечо, когда станет невыносимо. Как это было сегодня. И от этого осознания, внутри мечника разливалось что-то такое тёплое и большое, такое приятное, что хотелось кричать от восторга. — Боже, — для неверующего Кенши слишком часто стал повторять это слово, — как же сильно я тебя люблю. Такахаши прижимает Джонни ближе к себе, буквально отрывая того от спинки дивана, соприкасает их грудные клетки так, что сердца начинают биться в унисон. Кенши обнимает актёра крепко за шею и снова целует, на этот раз страстно, отдавая всего себя в поцелуй, а Кейдж вторит ему, крепко сжимая чужую талию в своих руках. Мечник улыбается, когда чувствует сильные руки, на что Джонни моментально улыбается в ответ. О, Всевышние Боги, как же они были счастливы вместе.