Общие тайны

      Эйгон любит свою семью. Любит и мать, и брата с сестрой и даже отца, странной едва различимой любовью. Хоть тот и смотрит на них затуманенным маковым молоком взором. «Родню не выбирают», проговаривает про себя принц, но всё-таки правильные и взрослые слова не спасают от обиды недолюбленного отцом ребенка. «Ну и ладно, ну и драконье дерьмо с ним», в злостном порыве думает Эйгон, когда, сидя у кровати отца, он опять слышит «Рейнира» вместо имени младшей сестры, когда та склоняется над дурно пахнущим стариком. «Кажется и мозг закис», остервенело решает Эйгон про отца и не может сдержать того, как кривятся собственные нос и губы в омерзении.         Мать все замечает, смотрит цепко, внимательно, но ничего не говорит. Лишь подходит ближе, вглядываясь, рассматривая своими большими глазами, которые как будто всегда полны слез. Она мягко ступает по устланному коврами полу комнаты отца и заходит Эйгону за спину. Мягкие материнские руки на плечах, ласковое прикосновение к волосам, стекающее поглаживанием на плечи – вот это любовь, понимает Эйгон практически сразу отбрасывая мысли об отце в сторону. Алисента ничего не могла поделать с отношением Визериса к своим детям, но старалась изо всех сил компенсировать то, что они не получают от отца своими силами.          Чередой мягких прикосновений она проходится по его плечам после переходя на Эймонда, сидящего рядом с ним и странное легкое спокойствие взамен прежнего раздражения накатывает на Эйгона. Он знает, что стоит Хелейне отойти от отца так мать тут же подойдет к ней и так же заботливо окружит любовью, как драконы окружают пламенем свою жертву. «Пламя может быть разное», думается Эйгону, когда он легко трясет головой, чувствуя, как волосы мягко касаются шеи, ранее взъерошенные матерью.         И если огонь родни со стороны Таргариенов был для них разрушительным, то пламя его матери, пусть и не драконье, было животворящим и полным заботы.          «Он дал вам все, что мог дать» как-то говорит им Алисента глазами умоляя не просить детей у старика слишком многого. Не ожидать от него того, что он дать не может как бы сильно не старался, потому что давно растратил весь свой запас отцовской любви на Рейниру и целый выводок выкидышей Эйммы. Эйгон и не ждет от отца ничего и когда новость о его предстоящем браке с Хелейной касается его ушей то он молча смиряется с ней, понимая, что вольности в этом доме доступны лишь принцессе, которая не была рождена Алисентой.         Он не противится, только делает глоток вина побольше, облегчая голову от навязчивого роя мыслей и тяжести, что душит его вместе с украшенным зеленой вышивкой камзолом. Хелейна напротив него наоборот выглядит столь испуганно как не выглядела даже перед драконьим логовом в самом детстве. «О, неужели эта идея ее настолько страшит», думается Эйгону, но он молчит чтобы не вгонять сестрицу в еще больший ужас. С нее и того, что имеется достаточно, Хелейна всегда была не для этого мира, не для тех реалий, в которые они родились. Должно быть, ей было бы хорошо в одном из зимних садов на севере. Говорят, они очень красивые, среди пышной листвы, насекомых и стеклянных витражей – вот где его сестра чувствовала бы себя безмятежно.         Но такого варианта не существует. Ни для него, ни для нее, ни при каком раскладе. Красный с чёрным родового герба жжется на языке клеймом и только зеленое полотно камзолов и платья дает свободно дышать. Мать молча кивает, соглашаясь с подобным решением. Да, Эйгон видит, как дикость плещется в ее взгляде и как она резко опускает руки под стол, обрывая заусенцы на багряных от этого дела пальцах.          Если это было чересчур для Хелейны, то и представить сложно настолько это было тяжело для его матери.         Будь у нее возможность она бы отвезла сестру на самый край страны в северные теплицы и оставила бы ее там. Была бы эта возможность, даже лишь маленький шанс и Алисента бы сделала это, понимает Эйгон, наблюдая за тем, как она обеспокоенно переводит взгляд с одного своего ребенка на следующего.       Сады, снова отдаленно думает Эйгон, рисуя в голове яркие картинки этих дивных мест, о которых упоминал каждый, кто хоть раз бывал на севере и переводит взгляд обратно на сестру. И вместо ошарашенного, испуганного лица встречает спокойствие и красный цвет на щеках. Только после он замечет куда устремлен ее пурпурный взгляд и все разом встает на свои места. А может никакой сад на краю земли Хелейне и не нужен?         Даже живя в Королевской гавани, где солнце нещадно сжигает траву она нашла его для себя, свое личное место. Свой сад. Эйгону хочется улыбнуться, но он сдерживается, понимая, что этим лишь привлечет общее внимание и разрушит то хрупкое спокойствие что воцарилось среди них. Поэтому он упирается взглядом в собственную тарелку, рассматривая переливы от огня свечей и оставляя все как есть.         Сейчас все на своих местах.         У Хелейны лицо матери, которое расцветает нежностью и любовь вперемешку со спокойствием стоит только их брату взять ее за руку. У Эймонда таргариенская кровь в венах, и она вскипает в нем подобно пламени в глотке дракона, когда рядом с ним встает Хелейна.         «И почему именно мне посчастливилось первым уродиться из кислого семени отца?» Думается Эйгону и он не сдерживает улыбки, пряча ее за кубком с вином.                   Свадьба, не смотря на нежелание отца устраивать что-то пышное, проходит ярко. Много песен, танцев, музыкантов и столы ломятся от еды и выпивки. Эйгон с удовольствием наслаждается вечером, сидя на собственном месте и наблюдая за весельем, раскинувшимся в просторном зале.         И все-таки очень хорошо, что Рейнира и свора ее отпрысков не смогли прибыть со своего пропахшего серой и дерьмом Драконьего камня. «Пусть и дальше сидят там, и плодятся», с потаённой злобой думает Эйгон, отпивая крупный глоток вина. Сегодня праздник и принц гонит мысли о сестрице прочь, оборачиваясь на свою теперь уже жену. Бледные щеки Хелейны налились румянцем, и она с восторгом наблюдает за буйством красок в нарядах придворных.          Если бы Эйгон умел, он бы пригласил ее на танец. Если бы он умел он бы подал ей руку и защищал подобно брату, даруя свою любовь так просто и ярко одновременно. Но он не умеет и неумение это жжет небо кислым привкусом вины и самокопания. Он не умеет, как бы сильно его не успокаивала ласка матери, как бы сильно он не наслаждался близостью брата и сестры он этого сам делать не умеет.          Если Эймонд унаследовал от отца гены Таргариена, а Хелейна характер и мягкие черты лица матери от Алисенты, то Эйгон получился каким-то не таким. Он не может считать себя ни полноценным Таргариеном, ни Хайтауэром, и материнской мягкости в нем слишком мало чтобы проявлять ее ко всем своим любимым людям. Он просто другой, не такой как они, даже не такой как родственники со стороны Рейниры. И порой кажется, что ласка легко срывается с его пальцев, только когда он касается дракона, словно тот как отражение недостающего его куска, продолжает его и понимает куда лучше всех остальных. Солнечный Огонь как та недостающая свобода и воля выбора занимает в его сердце отдельное место, что трепетно бьется, качая в нем жизнь. Дракон, откуда другим людям вообще знать о его отношениях с ним, о том, как он к нему относится и почему. Как бы сильно не были привязаны брат и сестра к своим Эйгону все равно кажется, что они не понимают его так, как могли бы.         Они могут думать о нем все, что хотят, в любом случае, когда настанет момент они всегда будут на его стороне. А Эйгон и без громких слов, и без любовных клятв встанет на их сторону. Он не гладит мать, не касается жены, лишь легко клюет ее губы перед септоном в совсем легком, детском поцелуе. Он не хватает радостно брата стоит тому провести ряд успешных атак на Кристона во время тренировок, не кричит ему в поддержку. «Все это остаётся где-то не в этой жизни», думает Эйгон порой представляя какой должна была быть его жизнь чтобы он мог вести себя так. Должно быть хорошей.         Он не делает всего этого, но делает достаточно для той жизни, которую проживает. В конце концов если бы он не любит брата с сестрой, то не пришел бы к ответу сразу, как увидел взгляд сестры на Эймонда.         – После провожаний поднимись по старым коридорам для слуг, – шепчет он брату на ухо, прекрасно зная как сильно от него разит вином и чесноком, которыми он наедался весь вечер. Эймонд на его слова никак не реагирует, не отшатывается в сторону и даже не кивает в знак согласия. Но стоит Эйгону отклониться от него и встретиться взглядом с единственным глазом брата он видит. Видит благодарность, что подсвечивает фиолетовую радужку изнутри и частичку неверия, словно это все может оказаться еще одной плохой детской шуткой.         «Мы выросли», хочется сказать Эйгону так твердо, чтобы брат понял, что время шуток прошло и остались только они и решения, которые они готовы принять ради своей семьи. Но он не говорит ничего, сильнее хватаясь за плечо брата, крепко сжимая и ощущая, как прикосновение отзывается протестом внутри него. Все-таки прикосновения и горячие речи не его, понимает Эйгон мысленно надеясь, что родные понимают и ценят его порывы. Он отнимает руку от плеча брата, проходя обратно к своему месту за столом.          Мать смотрит на него обеспокоенно, в свете люстр и свечей на столе кажется словно ее глаза полны непролитых слез. Может так оно и есть и отчасти ему хочется прямо сейчас подойти и рассказать ей, что он решил. Но другой частью себя Эйгон понимает, что как бы ему сильно не хотелось  этого делать нельзя. Этот секрет, если ему вообще суждено случиться, должен остаться между ними, не разглашаемый никем их детей зелёной королевы.        «Только наш секрет». И отчего-то эта мысль согревает его нутро лучше всякого вина. Ведь это бывает только у действительно близких и любимых друг другом людей. Общие секреты, за которые они готовы рисковать жизнями и честью.         И клеймо изменника клятвам и древним устоям кажется уже не таким позорным.                   Хелейна перед Эйгоном красивая. Нежная и светлая, с материнским лицом и мягкими фиалковыми глазами Таргариенов. «Не будь она столь сильно похожа на мать может что-то и вышло бы», отдаленно думает Эйгон, но гонит эти мысли прочь, нетерпеливо щелкая языком, поторапливая служанок прочь из покоев.          Уж они-то не станут молчать стоит им завидеть в проходе в стене  второго принца Таргариена. Точно раскроют свои слюнявые рты и напускают раздора в реки, что растекутся семейным позором. Нет, позора для этой семьи достаточно принесла Рейнира, когда не додумалась найти любовника хотя бы со светлыми волосами, что уж говорить про врожденную бледность Таргариенов и смуглость Веларионов. Стоило внимательнее выбирать собственного фаворита, а пред этим лучше составить список всего того, что должно в нем быть. Этого достаточно, достаточно для них, потому как если Рейнира подпитываемая беспрекословной верой и любовью отца и смогла выдержать все это, то Хелейна точно не сможет.        Потому, когда одна особенно наглая служанка застревает у двери в покои, смотря на новоиспеченных мужа и жену своими черными как две пропасти глазами Эйгон нетерпеливо хватает бокал и швыряет в ее стороны. Бокал грохотом врезается в стену около двери и красные разводы растекаются по вышитому гобелену. Сразу после служанка быстро выходит из комнат шумно закрывая за собой дверь и торопливо отбегая в сторону кухонь судя по топоту башмаков.         – Так-то лучше. – Ворчит Эйгон и проходит наконец вперед. Нарядное одеяние неприятно касается кожи там, где вышивка выступает над тканью. Он торопливо расстегивает пуговицы на камзоле, сбрасывая его и оставаясь только в рубашке. Плащ, закрепленный цепочками, слетает вместе с ним, оставаясь кучкой одежды прямо перед кроватью.         Когда Эйгон наклоняется и достает из-под кровати старый потасканный плащ больше достойной бродяги Хелейна смотрит на него с непониманием. Ее большие глаза наливаются блестящим беспокойством, даже в тусклом свете больше напоминая Эйгону драгоценные камни.         – Что ты делаешь? – Спрашивает его сестра, неуверенно проходя к нему ближе. Платье все еще на ней, но все шнуровки предусмотрительно расслаблены служаками чтобы оно легко слетело с нее в порыве страсти новобрачных. Ведь этого все они хотели, подолгу не отводя взгляда от пары и не убираясь прочь.         –  Жду. – Коротко отвечает Эйгон, посматривая в окно. Странная неловкость нападает на него словно он никогда до этого в комнате то одной никогда не был с женщиной не то, что спал.          «Это странно», думается Эйгону, когда он уже ведет мысленный отсчет в ожидании Эймонда. Он буквально кожей ощущает как Хелейна рядом с ним волнуется, как она нервно одёргивает расшитые рукава рубашки, что укрывают ее белые кисти. «Хорошо хоть заусенцы как мать не рвет», отдалённо думает Эйгон сразу после отвлекаясь на звук отодвигающегося прохода в стене.         Коридоры для слуг были придуманы задолго до их рождения и Эйгон верит, что действительно были те времена, когда Таргариенты не терпели присутствия посторонних в просторных коридорах и залах, вынуждая слуг шастать по замку исключительно по ним. Отчасти и хорошо, что эти порядки канули в прошлое, потому как если бы сейчас слуги использовали бы коридоры то вряд ли они бы смогли вот так просто использовать их в своих целях, пусть и приправленных любовью и, отчасти, благородством.          Хелейна подрывается с кровати, на которой сидела, утопая в мягкости перин стоит ей увидеть младшего брата. Она вскакивает как напуганная птица, резко одергивая рукава и застывая промаргиваясь, наблюдая как Эймонд медленно приближается к ним.         Эйгон знает, что это самое большее, что он мог дать им. Детям которые были лишены выбора с самого рождения и были должны наблюдать за тем как старшая сестра не ценя собственной свободы раскидывалась своим выбором как ей вздумается. Рейнира бы не оценила такого поступка, но по благодарному взгляду Эймонда, по тому, как трепетно быстро вздымается его грудь в просторной рубашке Эйгон понимает, что сделал правильный выбор.        Эймонд останавливается прямо перед ним, не делая последние три шага к сестре и наконец переводит заворожённый взгляд на брата.         – Эйгон – серьезно зовет его Эймонд, останавливаясь напротив него и рука брата большая и тяжелая накрывает плечо в этом дрянном плаще. Он открывает рот чтобы что-то сказать, но Эйгон прерывает его, беззлобно сбрасывая руку брата с плеча.         Если он продолжит так же дальше, то рискует тем, что Эйгон никуда не уйдет. Всё-таки материнская ласка, выученная с ее прикосновений, была слишком родной и теплой чтобы долго и упорно бороться с искушением остаться . Потому, пока есть силы сопротивляться Эйгон делает рывок в сторону и отходит на шаг открывая брату дорогу.         – Не забудь уйти под утро. – Тихо бросает он, стараясь не особенно углубляться в то, что дальше будет происходить в этой комнате. Даже если они не консумируют его брак, а просто проведут ночь вместе разговаривая и веселясь – это будет не самым плохим раскладом из возможных. Все-таки если выбирать между ними двумя Хелейна всегда охотнее проводила время с Эймондом, который терпеливо слушал все ее рассказы о хитиновых тварях и мелких сошках.         «Так даже лучше», затворяет за собой каменный проход Эйгон и устремляется в покои брата, которые встречают его прохладой и ночной свежестью.         Хочется пойти в драконью яму и уснуть прижавшись к чешуйчатому боку Солнечного Огня, но Эйгон гонит мысли прочь лишь бы не соблазниться. Ему этой ночью точно нельзя попадаться никому на глаза и даже если он пойдет темными коридорами, то всегда остается шанс быть замеченным и пойманным. А потому собственное желание Эйгон обрывает на корню, сбрасывая плащ с плеч и падая на просторную кровать брата, укрытую зелеными расшитыми мягкими нитями простынями.          Утром сразу после того как отзавтракает с семьей он сможет пойти куда захочет и первым делом наведается в драконью яму, обещает сам себе Эйгон и засыпает уносимый спокойствием и чрезвычайным довольством от того как правильно все вышло этой ночью.                   Эйгон любит своих родных. Может он не показывает этого как мать, не ратует как брат, не трепещет как сестра и ласково краснеет. Нет, он любит совершенно по-другому, но с жадностью принимает и впитывает любовь от всех них. С наслаждением получает ласку от матери, спокойно проводит время с братом и сестрой, прогуливаясь с ними по садам и летая на драконах, оставляя ту самую маленькую трепетную часть себя исключительно для Солнечного Огня.         «Большая опасная ящерица», как говорят о драконах особенно языкастые горожане ластится под его ладони словно дворовая кошка, которая отлынивает от ловли мышей только бы урвать ласки. Он тычется своей громадной мордой в протянутую ладонь и шумно дышит, выдыхая из ноздрей искры пламени. Золотистая чешуя блестит на солнце и, если не прикрыть глаза, кажется, что можно и ослепнуть. Эйгон смеется, открыто и ярко, совершенно не таясь чужих взглядов как не смеялся даже на едине с собой перед зеркалом.         Он делает шаг ближе и охватывает руками длинную гибкую шею дракона, прижимаясь к нему так тесно, что жар магии в грудине дракона обжигает его щеку. Эйгону хотелось бы иметь такие большие руки чтобы обхватить его всего, провести по большим пластинам чешуи и скрепить пальцы на гребне на шее. Сердце в груди заходится взволнованным ритмом стоит Эйгону перевести взгляд на Королевскую Гавань, раскинувшуюся перед ними скоплениями мелких домов и снующих людишек.          – Пора возвращаться. – Тоска сдавливает горло слабостью и не сдерживая вольного порыва Эйгон снова прислоняется к мышастой шее дракона. Солнечный Огонь тихо рокочет словно соглашаясь с ним и расправляет нежные сильные крылья.          Эйгон любит иначе чем его семья. Он не показывает отцу выточенные из дерева фигурки или расшитые платки. Он не касается матери так часто и так нежно, как это делает она сама, трогая то его плечи, то волосы, словно он так и остался в том возрасте, когда не мог сделать без нее и пары шагов. Он не прикасается к брату без особенной нужны.         Эйгон любит по-другому, любит надежностью хранимого секрета смотря в два розовых лица совсем еще маленьких детей. Он любит тайной, оберегаемой им и Солнечным Огнем от всего остального мира, о том, что губы и носы дети унаследовали совсем не его, что бы не говорили сиделки и кормилицы.          Эйгон любит особенно сильно понимая, что сделал правильный выбор, когда видит Хелейну с детьми на руках и рядом своего брата – их отца.          Может и не чтя законы семьи как всю жизнь их учила мать,но свой долг Эйгон считает выполненным, когда видит пурпуром расцветающую радость на дне глаз брата и сестры. Ведь любовь в понимании Эйгона это не только громкие слова и ласка, но и выбор.          Который они делают втроем.