Помоги мне воскреснуть

«Все будет хорошо. Теперь у тебя все будет хорошо» Хенджин раз за разом повторяет себе эти слова. Читает и вслух, и в мыслях, подобно мантре, молитве, что спасет его в самый страшный день. «Все будет хорошо. Все давно позади. У меня новая жизнь. И в ней не будет места страданиям.» Новая квартира, пусть и на окраине города, пусть с тараканами и протекающими трубами — зато безопасная, зато своя. И совершенно непохожая на предыдущую . Новая работа, хоть и требует контакта с людьми, хоть и находится на конечной остановке автобуса, зато дает возможность встать на ноги, жить самостоятельно, отдельно. Дает возможность ни от кого не зависеть. Новый телефон, потрепанный, старой модели, быстро разряжается, зато с новой сим-картой и чистой телефонной книгой. И с одним контактом в черном списке. Хенджину тяжело, он остался один в этом огромном мире, без какой-либо внушительной поддержки. Но он знает, он сможет выкарабкаться. Он снова будет счастлив. Пусть и не скоро, но обязательно будет. *** — Так вы хотите восстановиться? В кабинете декана факультета художественного творчества невероятно душно. Старая рубашка предательски душит горло и мерзко прилипает к мокрой от пота спине. Тонкая струйка стекает по виску, Хенджин смахивает ее небрежно, об штанину ладони вытирает и тяжело дышит. Это место навевает воспоминаниями. Всего полтора года назад он точно так же, весь потный, с трясущимися конечностями сидел в кресле и писал заявление на отчисление. Только тогда еще слезы по щекам текли. И приходилось на ходу выдумывать уважительную причину. — Если есть возможность. У Хенджина руки дрожат. Он пальцы заламывает, трясет ногой, губу в кровь успел разодрать. Страшно. Страшно получить отказ. Страшно оказаться за дверью с разбитой мечтой, которую он так упорно пытался в себе возродить. Решался прийти. Вернуться туда, где все начиналось. — Хенджин, я помню, что вы были достаточно выдающимся студентом. Подавали большие надежды, учились прилежно. Потом вдруг отчислились по какой-то абсурдной причине. Если не секрет, что на самом деле заставило вас отчислиться? Он теребит край рубашки, на декана даже не смотрит. Не может глядеть в чьи-то честные глаза и откровенно врать. Придется выкручиваться. — В жизни ничего не происходит "вдруг". К событию всегда подводит совокупность факторов. На мою долю выпал ряд испытаний, которые я не в силах был контролировать. Это все, что я могу сказать. Такой ответ явно не устраивает. Декан поправляет воротник рубашки, устало потирает переносицу и смотрит разочарованно. — Хенджин, видишь ли, я рассчитывал на что-то менее… абстрактное. На настоящую причину. Не мог бы ты подробнее рассказать? — Это все, что я могу сказать. Декан — не тот человек, которому хочется выворачивать душу наизнанку и рассказывать обо всех своих ожогах на сердце. Именно поэтому заученный текст слетает с губ, даже не пройдя полноценную обработку в голове. — Что же… Ладно, давайте напишем заявление на восстановление. Документы с собой? — Да. *** Хенджин выходит из здания университета, оглядывается воровато. Боится чего-то. Кого-то. Солнце приветливо светит, ветер растрепывает короткие черные волосы, птицы поют привычную песню о счастье. Со стороны кажется, что все просто отлично. Но длинный рукав натягивается до середины запястья, брови сводятся домиком нервно, а в груди дыхание спирает. Тревога. Отныне навеки спутница его жизни. — Хенджин? Голос знакомый. Похож на старую, давно забытую песню откуда-то из детства. Смутно всплывает где-то на подкорке сознания, трудно вспомнить, откуда он. Какой из Хенджинов когда-то его знал. Он медленно поворачивается на звук, уже готовый бежать прочь. Все мышцы напряжены, руки в кулаках, если придется драться. Как будто он хотя бы раз в жизни пытался дать отпор. — Хенджин, привет, тысячу лет тебя не видел. Невысокая, но крепко сложенная фигура направляется прямо к нему. Это парень. Кривая челюсть, развязная походка, уверенный голос. Вспомнил. Со Чанбин. Второкурсник с продюсерского факультета. Но сейчас он, наверное, на четвертом курсе. Как быстро время летит… — Куда ты так резко пропал? Мы все волновались. Два года от тебя ни слуху ни духу. — На мою долю выпал ряд испытаний, которые я не в силах был контролировать. Это все, что я могу сказать. Автоматизм. Сухой автоматизм. Чанбину явно не нравится. Он брови кривит, глазами недоуменно хлопает. Но на удивление быстро проясняется в лице. Вскидывает руки, будто сдается, и улыбается чисто и искренне. — Ладно, чувак, ты имеешь полное право не делиться со мной подробностями своей жизни. Это, очевидно, не мое дело. — Спасибо за понимание. Приятно, когда в душу не лезут. — Может, если ты не занят, сходим в кафе здесь неподалеку? Расскажу тебе все, что ты пропустил. Сердце пропускает удар. Ворох мыслей тут же пролетает в голове. Сознание подбрасывает самые негативные варианты исхода этой встречи. «Он большой, так что легко сможет меня заломать и затолкать в какую-нибудь машину. Или сделать со мной что-то в подворотне. Или сдать меня ему.» — Пожалуй, откажусь. Мне пора. Приятно было увидеться. Хенджин даже не слушает, попрощались ли с ним в ответ. Просто разворачивается на пятках.и идет так быстро, как только может. Сжимает кулак на ремешке от сумки, пытается дышать ровно и моргать не так часто. В груди все режет и колет, нижняя губа подрагивает, хочется разрыдаться. Он действительно так много пропустил. На целых два года глупо выпал из жизни. Вычеркнул всех близких из воспоминаний, заполняя образовавшуюся пустоту гниющей тьмой, медленно разлагавшей его душу. Очень хочется выть во весь голос. Но лишнее внимание сейчас ему ни к чему. Он дотерпит до дома, а там пустые стены с ободранными обоями укроют его от всеобщего обвинения. Нужно только доехать. *** — Мне мерзко смотреть на твои тупое дрыганье. Выглядишь, как рыба на берегу. Уже давно перевалило за полночь. Они сидят за столом маленькой кухни, освещаемой тусклым светом лампочки посреди потолка. Чай на столе давно остыл. На вкус он горький, как и вся жизнь Хенджина. — Но мне нравится танцевать. — Должно нравиться то, что получается, а ты на сцене выглядишь так, будто тебе за шиворот муравьев напустили. — Милый, пожалуйста… — Заткнись, придурок. Я пытаюсь придумать, что тебе делать. Он разводит руками. У него глубоко озабоченный вид, будто его и правда заботит судьба Хенджина. — Отчисляйся нахер. Другого выбора у тебя нет. У тебя ж нихрена не получается в твоих танцульках. Слова больно бьют по сердцу. Новая истерика начинает подкатывать к горлу. Хенджин не помнит, сколько времени прошло с того раза, когда он в последний раз плакал. Кажется, и сорока минут не успело пройти. Новый рекорд. — Я не хочу отчисляться. Преподаватели меня хвалят. — Я не понял, ты мне перечить будешь? Я же для тебя стараюсь. Ты что, не понимаешь, что тебе от этого лучше будет? Нет, если ты хочешь продолжать позориться, милости прошу, только без меня, окей? Либо я, либо танцы, выбирай. — Зачем ты так со мной?.. — А ты по-другому не понимаешь, пустая твоя голова. Хенджин не хочет. Не хочет терять мечту. Но и терять своего котенка от не хочет. Он не знает, как поступить. Хенджин так долго и упорно трудился, чтобы поступить в этот вуз. Убивал спину и колени ежедневными многочасовыми тренировкам. Не спал ночами, подготавливаясь к вступительным тестам. Все нервные клетки истратил, пока ждал результатов. И ведь прошел. Он все еще ярко помнит тот день, когда в очередной раз проверил сайт университета на предмет списка поступивших. Он помнит, как ярко сияло для него заветное “Хван Хенджин” на второй строчке. Помнит, как рыдал от счастья, сжигая все учебники и тетради, оставшиеся от периода подготовки. Тогда Хенджину было всего восемнадцать. Он был юным и беззаботным мальчиком, мечтающим стать вторым Нуреевым. Но все это было тогда. А теперь он сидит на шатающемся стуле в полумраке кухни и молит богов о сиюминутной смерти. Только бы решение не принимать. — Ты еще и думаешь? Варианты взвешиваешь? Думаешь, тебе без меня лучше будет? Нихрена подобного, Хван Хенджин, кроме меня тебя никто терпеть не будет, и ты сдохнешь в одиночестве где-то на обочине. Зато с дипломом! Он вылетает из кухни, захлопывая за собой дверь. Хенджин падает со стула на пол и чувствует, как горячие слезы текут по холодным щеках. Он лбом утыкается в пол, пытается не кричать, вслушиваясь в оскорбления в свой адрес. Ему просто хочется, чтобы жизнь была немного проще.Чтобы любовь не была такой болезненной. Чтобы как в сопливых ромкомах в конце все жили долго и счастливо. Но жизнь — не кино. Жизнь — не сказка. И никогда ей не станет. Через десять минут в квартире становится тихо. Откровенная брань становится похожей на недовольное ворчание, слезы переходят в молчаливый скулеж. Хенджин собирает последние крупицы своей выдержки и подходит к нему со спины. — Если тебя это сделает счастливым, я отчислюсь. — Ну вот, сразу так не мог сказать? А то целый спектакль мне тут закатил. Когда-нибудь мне надоест терпеть твои замашки, и я брошу тебя. *** Подушка, одежда, простыни — все насквозь мокрое от пота и слез. Кошмары стали давними друзьями для Хенджина. Будто сознание не дает ему расстаться с болезненными воспоминаниями об упущенных возможностях. Об упущенной душе. Он в горячке бьется второй час, его лихорадит нещадно. Здесь дело даже не в болезни, физически он относительно здоров. Тут дело в другом. Паника. Фобический страх. Вдруг его найдут? Вдруг этот карточный домик самостоятельности, который он себе выстроил, упадет в глубокую тьму, и Хенджин вместе с ним уже без шанса на спасение? — Не хочу… Не хочу, не хочу, не хочу, не хочу! Ты меня не достанешь, тварь, ни за что не достанешь! Он в подушку кричит, весь извивается на постели, кулаками бьет старый скрипучий матрас. На сердце камень. Если от сердца осталось хоть что-то, кроме прожженного лоскута ткани. *** Повторное зачисление, пусть и на платной основе стало настоящим спасением. Теперь у Хенджина была цель — закончить с отличием. А там, может быть, он станет частью танцевальной труппы какого-нибудь артиста. Если повезет, конечно. Но все это будет потом, через четыре года. Сейчас первый курс, учебники, форма, вся программа заново и знакомство с новым коллективом. Последнее пугает больше всего. Хенджин подпрыгивает на стуле, когда кто-то чихает, корит себя за излишнюю чувствительность и слышит, как аудитория наполняется мимолетными смешками. Был ли он причиной для смеха? Он не знает, но подсознание уже выдает картины того, как над ним издеваются и окунают головой в унитаз. Глупое клише, но ни на что большее он не способен. — Извини, тут занято? «Низкий голос. Довольно грубый. Возможно, принадлежит какому-то бугаю. В случае чего сразу схватить сумку и убежать прятаться.» — думает Хенджин. Он поднимает взгляд и видит худощавого блондина с веснушками по всему лицу, губами-бантиками и глазами-угольками. Не такого он ожидал. — Так тут занято? Я могу сесть? Хенджин как завороженный убирает сумку со стула. На лице полное недоумение. Этот парень смеется, затылок неловко чешет и рядом садится. Приземляется, будто бабочка на цветок. Нежно и аккуратно. Верх грации. — Понимаю, у всех сначала шок, потом недоумение. Сразу говорю, нет, голос в одиннадцать лет не прокурил, он у меня такой от природы. Ли Ёнбок, но для своих просто Феликс. Он тянет руку в приветственном жесте, а Хенджин таращится на чужую раскрытую ладонь и громко сглатывает. Даже пожать кому-то руку представляется ему немыслимым испытанием. — Прости, просто Феликс, я не люблю прикасаться к людям. Рукопожатия не будет, даже не проси. У Феликса краснеют щеки, он медленно убирает ладонь, вновь затылок чешет и поправляет воротник безразмерной футболки. — Ничего страшного, всякое в жизни бывает. Так как тебя зовут? — Хван Хенджин. Но для тебя я хен. Феликс хихикает, рукой рот прикрывает. Смотрит ехидно очень и руки в бока ставит. — Да ну? А мне вот кажется, что я старше тебя. Выглядишь на все шестнадцать. — Мне двадцать. Кажется, Феликс поперхнулся воздухом. Другой причины такого шокированного кашля Хенджин для себя найти не может. — Почему ты не на третьем курсе тогда? Вот опять. — На мою долю выпал ряд испытаний, которые я не в силах был контролировать. Это все, что я могу сказать. — Чувак, я ничего не понял. Он глазами-бусинами хлопает, рот приоткрыт, брови домиком сведены. Точно ничего не понимает. — Ты и не должен. Декан факультета начинает приветственную речь, после которой все группы расходятся собственным аудиториям. Там кураторы слушают приветственные речи каждого студента, группы знакомятся ближе, много смеются, разговаривают о пустяках. Всем весело. Одному Хенджину тяжело. Он ведь уже все это проходил. Это было так давно, но кажется, будто еще вчера. *** — Хван Хенджин, восемнадцать лет. Второе место на бюджете. Парень напротив скалится с довольным прищуром и жмет руку в ответ. — Ли Минхо, девятнадцать лет. Первое место на бюджете. Он поворачивается обратно к доске с видом победителя. — Так это ты тот монстр! У нас с тобой разрыв в десять баллов, рассказывай, как ты это сделал?! Душу черту продал, да, признавайся! Минхо смеется громко и заливисто, из-за чего на них начинают косо оглядываться другие ученики. — Ты милый, Хенджин, похож на бешеный пельмень. Я никому душу не продавал, просто в прошлом году меня не приняли вообще, поэтому я тренировался упорнее, чтобы заслужить месте хотя бы на коммерции. Немного перестарался. — Это еще мягко сказано. Сумасшедший тип. — Когда доживешь до моих лет, ты обязательно поймешь. — Хен, ты всего на год старше… — Ну дай поиздеваться немного над тобой, что ты буку строить начинаешь. Не дуйся, тебе это не идет, и не хмурься, а то в старости на шарпея будешь похож. Минхо разглаживает большим пальцем морщинку на лбу Хенджина, слегка треплет за щеку и по голове хлопает. Смотрит мягко и счастливо, от чего лицо моментально краской заливается. Ему так мало нужно, чтобы влюбиться. Всего капля заботы и тепла. В тот день он нашел себе близкого друга, которому ему не хватало все детство. Оказалось, что у них много общего. Они оба любят спокойный отдых, оба мечтают завести домашнего питомца в собственной квартире, оба хотят стать артистами балета и много чего еще. Хенджин благодарил Вселенную за то, что она послала ему Минхо. Дала возможность учиться, заниматься любимым делом, знакомиться с интересными и безумно талантливыми людьми. В свой первый год обучения Хенджин был счастлив. А потом на его долю выпал ряд испытаний, которые он был не в силах контролировать. Это все, что можно сказать.