Всё ради детей

Когда Грену сообщили, что его вызывает сама королева Джанай, он не заставил себя ждать. Гадая при том, что там могло случиться, что потребовало его присутствия в уютном гнёздышке двух супруг. Отодвинув полог, он прошёл в королевский шатёр, где его ждали королева и генерал Амайя, недавно ставшие законными жёнами. - Да, я здесь, что-то... что-то случилось?.. - в замешательстве спрашивал переводчик одновременно вслух и на языке жестов. - Да, Грен... - Джанай тоже неловко мялась, что лишь усилило замешательство парня. - Знаешь... пусть лучше сама Амайя всё тебе объяснит. Грен перевёл вопрошающий взгляд на свою подругу, которая столь же неловко ему улыбнулась и начала в некотором волнении шевелить руками, излагая свою просьбу на языке жестов. - Что?.. - округлил глаза Грен, переводя испуганный взгляд с одной женщины на другую. - Не... нет! Вы же... Вы же законные супруги! Так неправильно! - Да, Грен, мы законные супруги, - мягко согласилась Джанай, подходя к переводчику и кладя руку ему на плечо. - Но скажи мне - знаешь ли ты случаи, когда женщина могла понести ребёнка от другой женщины? - Ну... нет, не припомню такого, - признал Грен. - Вот видишь... Справедливо ли лишать женщину счастья стать матерью? К тому же, королевскому роду нужны наследники. - И неужели не нашлось никого более достойного для этой благородной цели, чем я? - воскликнул парень, снова обращая взор на улыбающуюся Амайю. Королева приобняла его за плечо и повела в сторону своей жены. - Ты - самый верный и близкий друг Амайи. Тот человек, которому она безоговорочно доверяет. Никто более достойный нам в голову не пришёл. - Но... это будет не совсем ваш ребёнок! То есть... его родительницей будет только одна из вас! - Это лучший из возможных вариантов. К тому же, мы планировали, что ты поможешь забеременеть... нам обеим. - ? - Грен уставился на Джанай круглыми глазами. - Сегодня - Амайе, через несколько дней - мне. Мы родим своих детей почти в один срок. Один из них будет человеческих кровей, другой - смешанных. И мы будем любить их обоих одинаково. Они станут настоящим символом единства человеческого и эльфийского рода, наследниками великой династии, свободной от ненависти и предрассудков. Скажи, Грен - почтёшь ли ты за честь помочь нам создать новый, прекрасный мир? Карие глаза королевы испытующе уставились на него. "Вот надо же было так с ходу... - думал в смятении Грен. - Хоть бы дали... подготовиться". То время, что переводчик думал, Джанай не сводила с него взгляда, как бы подгоняя к скорейшему решению. - Ну... да. Да. Хорошо. Я согласен. Королева эльфов улыбнулась. - Мы и не сомневались в тебе. Что ж... оставлю вас с Амайей одних. Оглянувшись на супругу и улыбнувшись ей, Джанай покинула шатёр. Генерал и её верный друг-переводчик стояли напротив друг друга и мяли руки в нерешительности. "Почему мне кажется, что с Джанай будет проще?" - размышлял Грен. Тем временем, Амайя жестами спросила, готов ли он начать. Вздохнув, парень жестами ответил, что, пожалуй, готов. Они сблизились и всё ещё неловко разглядывали друг друга. Час назад Грен и помыслить бы не подумал о том, что окажется в таком положении. Всё время, что он сопровождал генерала Католиса и служил её голосом, он воспринимал её не иначе, как... мать?.. Ну, а кем она ещё была всем своим солдатам, как не мудрой, строгой, но - любящей матерью. Да, пожалуй, мать - это самое близкое. А стали бы вы делить постель с собственной матерью?.. Такие мысли вовсе не помогали Грену возбудиться, даже когда их с Амайей губы соприкоснулись в первом неловком поцелуе. Ей пришлось брать инициативу: брать парня за руку и вести к кровати, которую они обычно делили с королевой Джанай, а теперь генерал собиралась возлечь здесь же с совсем другим человеком - не самым посторонним, но всё же... От внимания Грена не укрылось то, что генерал сама сильно нервничала. Слишком широкими и быстрыми движениями сбрасывала с себя домашнюю одежду, оставшись лишь в нижнем белье... после чего переводчик заметил румянец на её щеках. Когда она направила свой взгляд на парня, Грен не увидел особой решительности в её глазах - скорее уж он бы сказал, что она искала решимости в его собственном... а у него той было не больше. Переводчик, стоявший истуканом, наконец опомнился и тоже принялся стаскивать одежду - путаясь в волнении и даже чуть не упав. Беззвучно посмеиваясь, Амайя подошла и помогла ему. Осталось последнее, что они оба должны были сделать... Взяв переводчика за его неширокие плечи, генерал увлекла его за собой на кровать, заставив оказаться сверху неё. Она осторожно провела рукой по его щеке, оглядывая веснушчатое лицо парня. В ней и самой бушевали смешанные чувства - она тоже отнюдь не привыкла рассматривать верного друга и, по совместительству, подчинённого, в этом ключе. Но, всё же, её руки потянулись к лифу, расстёгивая его и обнажая полные груди, сразу привлёкшие к себе внимание парня. Теперь его щёки вспыхнули румянцем, а отсутствующее до сего момента возбуждение вдруг дало о себе знать. Только бы не смотреть в лицо своего генерала, Грен наклонился и осыпал поцелуями её грудь, сперва - неловкими, затем - всё входя во вкус, пьянея от жара и мягкости женской кожи. Амайя задышала чаще, гладя парня по светлым волосам, тоже понемногу, но возбуждаясь... Улучив момент, она стянула с Грена трусы, а он даже не сразу это осознал. Когда же до него вдруг дошло - он весь вспыхнул и отстранился, прикрывая руками свой пульсирующий и понемногу теряющий размеры орган. Амайю это вдруг рассмешило. Покачав головой, она схватила руки переводчика и отняла его ладони от промежности, лукаво взглянув на не знающего, куда деваться от стыда, парнишку. Успокаивающе погладила его, после чего решила сделать первый важный шаг - всё-таки, она была боевым генералом, и кому, как не ей, принимать инициативу. Наклонившись, Амайя взяла орган переводчика своим ртом и принялась ласкать его губами и языком. Это, во-первых, избавляло от необходимости смотреть друг на друга, а во-вторых - позволяло возбудить наименее решительного партнёра. Грен пришёл в замешательство, когда мягкие женские губы обхватили его в том самом месте. Ласка их была не столь умелой - куда больше Амайя привыкла ласкать женщин, чем мужчин, - но своей цели она добилась: парень начал возбуждаться. Закрыв глаза, он отдавался пленительным ощущениям, в то время как его орган всё рос и рос в размерах. В какой-то момент Амайя полулегла на кровать, стянув собственное нижнее бельё. Возбудиться ей было не легче, чем её другу, поскольку она тоже сильно нервничала и чувствовала беспокойное биение сердца. Облизнув палец, она пыталась возбудить саму себя, но не чувствовала сильного отклика. Грену всё стало понятно без слов и жестов - всё читалось в лице и глазах генерала. Нервно облизнувшись, он жестами предложил помочь, и Амайя согласно кивнула. Тогда парень склонился и покрыл поцелуями бёдра своего генерала, поднимаясь выше. Так он дошёл до складок кожи, обрамлявших заветный вход, и приник к ним губами. Теперь уже Амайе пришлось запрокинуть голову, когда переводчик ласкал её внизу, облизывая, целуя и целуя взасос, и действовал явно опытнее, чем сама женщина - до того. Очевидно, для него не были новинкой утехи с женским полом, и неловкость его обусловливалась лишь личностью нынешнего партнёра. Умелые ласки смогли возбудить Амайю, однако, если бы она сейчас видела лицо Грена, то ей бы открылась вся степень переполняющего его смущения. Его ловкие губы и язык будто бы жили отдельно от всего остального - щёки горели только сильнее, а глаза он специально закрыл, чтобы в них не отражалось всё то смятение, что он чувствовал. Как уже было сказано, он воспринимал генерала скорее матерью, и представьте, каково ему было делать такое матери. Поэтому, пока Грену удалось возбудить женщину, сам он немало возбуждения растерял, и его орган вновь принялся обмякать. Уже, казалось бы, готовая принять его Амайя увидела это и уже хотела с улыбкой покачать головой - но сдержалась, понимая, каково сейчас парню. Обхватив розовощёкого переводчика, генерал привлекла его к себе и поцеловала, меж тем нащупав его орган и прижав к своему лону. Медленно и нежно она двигала его вверх-вниз, прижимая к своему входу, возбуждая одновременно и его, и себя. Закрыв глаза, Грен прижался лицом к плечу Амайи - снова ради того, чтобы не смотреть на неё. Она по-матерински нежно обняла его одной рукой, меж тем второй продолжая совершенно не по-матерински возбуждать. И Грен возбуждался, о да - со стыдом, с пылающими щеками, но возбуждался, и вскоре Амайя неуловимым движением перестала тереть их органы друг о друга, вместо чего направила парня внутрь себя. Переводчик затрепетал всем телом, скользнув в горячий плен, туго обнимавший со всех сторон. Генерал всё ещё придерживала его, направляла и побуждала двигаться, даже в постели будучи наставницей. А он вдруг почувствовал, что роняет слёзы прямо на её голое плечо. Амайя тоже почувствовала это и обеспокоилась. Она отняла лицо парня от себя, внимательно и ласково всматриваясь в него. На веснушчатом лице действительно блестели слёзы - Грен стыдился происходящего, стыдился собственного возбуждения, с которым уже не мог совладать - его захватил жар, его захватило движение, и он уже сам не стал бы его прекращать, несмотря на весь стыд. И оттого стыдился ещё больше. Несколькими жестами рук Амайя ободрила его, отёрла щёки парня и вновь привлекла его к себе, целуя и заставляя гладить её мягкую грудь. Движения становились всё более уверенными, и вскоре Грен сумел переступить через себя - лучшая подруга и... мать сама желала этого, её супруга желала этого, прямо сейчас он делал их счастливыми, а раз так - то стоит ли убиваться и всё портить? И парень перенят инициативу, целуя своего генерала в губы, осыпая поцелуями её грудь, опуская руку и лаская самое чувствительное место на теле женщины, не переставая двигаться, двигаться, двигаться. Амайя затрепетала под ним от умелых ласк, и Грен, окунувшись в нежный свет её карих глаз, вдруг почувствовал ту точку невозврата, что ощущает любой мужчина, когда достигает вершины удовольствия. Помимо того - он чувствовал бесконечную нежность и любовь к этой женщине, доверявшей ему столь сильно, что сделала его отцом своего ребёнка. И он вновь прильнул к ней, прильнул щекой к её горячей груди, однако теперь - не в порыве стыда, но в порыве своей величайшей любви, бывшей чем-то совсем иным, чем любовь сына или мужа; ощутил, насколько крепче свершённое таинство скрепило их особые узы. Его мужская сила высвободилась, давая начало новой жизни, и теперь вместо стыда он чувствовал гордость - гордость человека, оправдавшего доверие, не оставившего друзей в их нужде, вернувшего всю ту любовь и ласку, что получил за годы дружбы со своим неповторимым и незаменимым генералом.