Специальная миссия

Шэнь сидел, держа в руках листок бамбука. Хотя он был глубоко погружен в себя, то, что Цингэ стоял на пороге его хижины, он чувствовал и нарочно не вставал открыть. Шэнь боролся с застенчивостью Цингэ, который побаивался даже нагрянуть без приглашения, словно входил в покои незамужней женщины. Цингэ не стучал и тихо топтался на месте. Его слух различал шелест бамбуковой рощи, среди которого не было шагов и дыхания Шэня. Значит, он внутри хижины. Наконец, Цингэ постучал и вошел, не дожидаясь ответа. Он бросил на пол тушу какого-то экзотического зверя, которых таскал для Шэня в невероятных количествах и качествах, и, не говоря ни слова, пошел прочь. — Стоять, — строгим, учительским голосом сказал Шэнь. Цингэ тут же вернулся назад. Он покраснел, сам не зная от чего, и тихо спросил «что?». И только потом он увидел, что на столе рядом с Шэнем лежит куча листьев бамбука, окрашенная в золоченную и посребреную краску. — В этом мире есть понятия «Новый год» и «Рождество»? — без особых эмоций, в том числе и интереса, спросил Шэнь. — Нет. Что это? — Да так. Шэнь бережно выкрасил листок, который до того держал в руках, серебряной краской. Для этого он использовал кисть для туши и занятие полностью поглотило его. Весь интерес Шэня в последние часы состоял в покраске листьев. Две огромные банки стояли под ногами, не помещаясь на столе и Шэню приходилось каждые три мазка нагибаться вниз, при этом меняя кисть, если он менял краску. А рядом, тоже на полу, стоял мешок с листьями. — Давай я буду красить в серебряный, а ты в золотой. Шэнь кивнул. Цингэ, забыв о своих делах, принялся помогать: взял банку с пола, поставил себе на колени и попробовал, для эксперимента, обмакнуть лист банку, вместо использования кисти. Окрас вышел неравномерным, где-то краска стекла и из-под нее виднелся зеленый цвет, а где-то она легла комьями. Итак, Цингэ взялся за кисть. Последующие несколько часов прошли молча и он понял, почему Шэнь отвечал так односложно. Методичное, однообразное занятие лишило его способности мыслить и он обратился в существо, которое умеет только красить. — Ну все, — сказал Шэнь, тщательно ощупав дно мешка. — Теперь надо продеть сквозь них нить. — Зачем? — Будет мишура. Цингэ хмыкнул, решив, что это по задумке похоже на то, как вывешивают фонарики по праздникам. Шэнь же взял нитку, продел в иглу и принялся нанизывать листья. Цингэ не смог ему помочь, поскольку гирлянда планировалась сплошная, так что и нить использовалась одна-единственная. Один лист, два, двадцать два. Цингэ с уже привычной нежностью смотрел на чужие пальцы, к которым мечтал прикоснуться хотя бы на секунду. Затем он посмотрел на спокойное лицо Шэня, но оно было спокойно не как у всех: он в любую минуту был готов улыбнуться и сказать что-то с оттенком доброй иронии. Так он и сделал: — Хорошо, что живу я скромно, а то для большого дома нити бы не хватило. И продолжил работать. Веселье, мелькнувшее в его глазах, снова затаилось, готовое явиться в любой момент. А затем — Цингэ отчетливо заметил — краешек листка чуть помялся, потому что тело Шэня чуть напряглось: он готовился посмотреть в глаза шиди и сказать нечто серьезное. Цингэ чуть не заплакал от смущения, когда Шэнь поймал его взгляд; нитка издала *тык-жик*, проходя через подсушенную зелень. — А ты придешь завтра? — Да. — Хорошо. Цингэ кивнул на прощание и вышел. Золото, серебро и зелень ярко сияли позади, а впереди не было ничего интереснее длинных, изящных рук, делающих ниткой этот странный звук *тык-жик*. На следующий день Цингэ не маялся у входа и сразу вошел, предполагая, что Шэню нужна помощь, а раз так, они не будут сидеть в неловкой тишине. Едва он переступил порог, как его взгляд пал на Шэня, сидящего в позе мыслителя, причем мыслителя грустного и одинокого. — Ты чего? — обеспокоенно спросил Цингэ. — Моя спина… Шиди, кажется я надорвал спину. Шэнь встал в сгорбленной позе, а когда разогнулся, его поясница действительно издала характерный хруст. Цингэ вздрогнул от этого звука и начал суетиться: расстилал кровать, чтобы уложить больного, снимал с него верхнюю одежду и обещал позвать Му Цинфана. — Стоп-стоп, — Шэнь махнул рукой и, держась за спину, хрустнул ею еще раз. — Я просто хотел, чтобы ты пожалел меня, не суетись. — Но она… «…так сильно хрустит!» Цингэ поймал недовольный взгляд Шэня. Недоводьство было направлено скорее на спину, чем на Цингэ. — Я уже стар, — со вздохом сказал Шэнь. — Чуть поработал и все. Шиди, ты такой сильный и выносливый. Почему я не родился таким?.. Шэнь распаясничался, поскольку боли в спине сделали его немного капризным, как и бывает с больными и старыми людьми. Цингэ, хотя по тону его голоса и выражению лица трудно определить, но был обеспокоен. Ему не нравилось, когда кто-то жалуется, не нравилось, когда кто-то нуждается в утешении. Но он не испытывал таких чувств к Шэню, потому что любил его. В его голове крутились фантасмагоричные картины о том, как Шэнь третий, и последний, раз в своей жизни хрустнет спиной и останется инвалидом, потому что ему пережмет какой-нибудь нерв. Он, как муж во время родов жены, хотел суетиться и что-то делать, но ничего не мог, а жена, то есть Шэнь, как назло не понимал всей трагедии своего положения и продолжал спокойно потирать поясницу с веселым и беззаботным видом. Не было моментов в жизни главы Байчжань, когда его фантазия строила столь жуткие проекты, кроме как когда Шэнь что-нибудь чудил. — Мужчины… Ты и не заметил ничего? Фраза была настолько типичная, что Цингэ ответил заложенные самой природой два слова: — Ты подстригся? — Нет! Посмотри вокруг. Цингэ наконец разглядел вчерашнее серебристо-золотое украшение. Шэнь подклеил его по периметру хижины какой-то липкой субстанцией, однако, прежде чем старость дала о себе знать, закончил меньше половины, и остальное, как конский хвост, ниспадало вниз и собирало пыль с пола. Все это не составило труда приклеить, так что под руководством Шэня Цингэ быстро справился и тут же стал эксплуатируем по другой надобности. — Присаживайся. Попьем чай. Комната стала выглядеть прекрасно, каким-то неведомым образом все гармонировало между собой — и высота, на которой приклеена мишура, и ее цвет, и окружающая ее обстановка. Цингэ, хотя нисколько не устал, едва сев на стул почувствовал облегчение, будто он выполнил задачу, которую ждал целый год и результат удовлетворил его. — Для тебя есть задание, шиди. Ты ведь сильный воин, правда? Цингэ не мог с этим поспорить, несмотря на смущение. — Видишь тот горшок? — Да. — Знаешь, что должно там стоять? — Растение? — Ты чертовски прав! — Шэнь в предвкушении улыбнулся. — Я потратил все заработанные очки, чтобы узнать, где растет самая красивая елка в округе. Тебе даже не придется ее искать, только сруби и принеси сюда. А я за это покажу тебе кое-что красивенькое. «Красивенькое» — нетипичное слово в лексиконе Шэня, но, казалось, он был в отличие от вчерашнего невероятно взволнован, потому даже забыл, как разговаривать. В любом случае, Цингэ не нужно было ничего показывать, он и так рад услужить. — Принеси ее завтра. Сегодня я слишком устал. — Ладно. Цингэ выполнил поручение, немного промаявшись с тем, чтобы дотащить дерево в целости и сохранности. А кроме того выяснилось, что оно не совсем подходит по габаритам хижины, а потому двум людям пришлось уступить одной елке. Они молча сидели за столом. Шэню было неловко, поскольку он позволил Системе поиздеваться над ним; Цингэ раздумывал, что вообще должны означать все эти приготовления и как в этом замешано хвойное дерево. Бамбуковые листья являлись красивым украшением, но чтобы терпеть неудобства из-за елки… — И какая у всего этого цель? — не вытерпел Цингэ. — Повеселиться. — Гм. Цингэ устроил этот ответ. Он всегда был немного не от мира сего и то, что веселило других, например алкоголь и женщины, его вовсе не интересовало. Должно быть, думал он, и в этот раз он просто остался не у дел из-за своего склада ума. — Будешь чай? — спросил Шэнь. — Да. Цингэ не хотел именно чай, но в прохладную погоду после физической работы ему хотелось горячего, не важно с каким вкусом. — Ты занят сегодня? — Нет. — О. Я думал, тебе надо отчитаться перед Аньдин за сломанную утварь. — Я не занят, — спокойно повторил Цингэ. Вокруг елки валялась куча иголок и Цингэ равнодушно думал, что стоило бы подмести. Но он не двинулся с места. Интересно, что в голове Шэня, думал Цингэ. Вот всем вокруг и так весело. Никому никакие украшения не нужны. — Тогда подождем ночи. — Зачем? — Чтобы стало темно. — Не проще ли закрыть окна? Шэнь улыбнулся и ничего не ответил. Пошел мокрый снег и все стало немного серым. Цингэ посмотрел на Шэня и каждый раз, как он это делал, с нелепым удивлением думал «как его можно не любить?». От того, что они вдвоем ничего не делали, когда за окном такая неприятная погода, а у Цингэ вообще-то есть поручение, становилось в два раза спокойнее. — Здорово ничего не делать, — озвучил их мысли Шэнь. — Да. Хотя Цингэ не любил ничего не делать. Но он любил Шэня. Ему казалось, что Шэню свойственна веселая праздность, да и хотелось, чтобы у него было поменьше проблем. Так что сидеть с ним и ничего не делать — хорошо. Пусть читает свои мудреные книги и пишет исследования по поводу странной живности этого мира. Так Цингэ было спокойнее, а Шэню вполне подходила тихая жизнь. Иногда Цингэ боялся, что Шэню и впрямь надоест его бурная жизнь главы пика и он уйдет куда-нибудь в провинцию, чтобы прослыть там книжником и тихо философствовать в маленьком кругу местной аристократии. Его веселые глаза будто так и говорили «я сейчас встану и уйду и больше мы никогда не встретимся, потому что я буду жить в глуши, о которой ты и не слышал». Цингэ сам не знал, почему чувствовал, что Шэнь ускользает от него; может, какая-то сила держит его в этом мире, а стоит ей ослабеть и Шэнь испарится, как облачко пыли. — О чем ты так задумался? — спросил Шэнь. — Кем бы ты стал, если бы не был главой пика? — Хм… — Шэнь весело прищурил глаза. Ему нравилось помечтать о другой жизни. — Я бы читал книги и составлял на них рецензии. Кажется, никто еще не додумался до этого. Я стану очень богатым и знаменитым, ха-ха. Шэнь легко засмеялся и также легко замолчал. — А шиди так любит сражаться. Думаю, ты всегда будешь с мечом в руках. — Гм. — Тебе совсем не нравится, как я украсил хижину? — С чего ты взял? — Как по-твоему ты скрываешь свое недоумение, смотря на елку, если я даже боковым зрением все вижу? Какой ты нелепый, шиди. Шэнь снова засмеялся, будто его бесконечно радует, что его шиди такой нелепый. — Не то чтобы… Скорее, нравится, чем не нравится. Цингэ покраснел, боясь, чтобы его слова не обидели Шэня. — Для обывателя такие украшения важны, потому что ими пользуются только раз в год по особому случаю. Раз случай особый, то, как бы нелепо не выглядело дерево в спальне, оно тоже особенное. Как ты думаешь? — Да. Цингэ полностью устроило такое объяснение. И правда, если все не так, как обычно, и ярко блестит, то становится веселее. Особенно после того, как ради этого была надорвана спина. Приятно посмотреть на свои труды и на свои спальню с гостинной, которые за год надоели до глубины души. — Но самое главное украшение — это шиди. Лицо шиди воистину в любой день приковывает взгляд, особенно когда оно красное, как осенний закат. Казалось, что Шэнь поставил себе целью свести шиди с ума. — На самом деле я пребывал в сомнениях долгое время. Я раздумывал, любит ли меня шиди или помогает из благодарности за спасение. Но иногда ты такой послушный и нелепый, как сегодня… В следующем году ты должен оставаться таким, иначе мне будет совсем одиноко. Цингэ горел от смущения и если б его лицо ткнули в Мобэя, ледяной демон превратился бы в огненного. — Да, — все-таки выдавил обещание Цингэ. Его мрачное ожидание, что Шэнь просто исчезнет, почти пропало. По крайней мере, Шэнь думал о нем и продолжит думать даже если уйдет. Цингэ было спокойно от того, что его любимый человек продолжит вспоминать о нем хоть иногда. Даже если он будет украшать свою спальню с кем-нибудь другим, нет-нет, да мелькнет мысль о том, как шиди тащил для него елку с одного пика на другой. От этого Цингэ почувствовал прилив нежности и покраснел, боясь, что под влиянием чувств сделает что-нибудь не так. — Мне всегда было интересно о чем ты думаешь, когда так краснеешь. Может, ты в душе развратник? Но даже развратник не может краснеть с такой частотой. Шэнь ненароком пододвинулся ближе к Цингэ. Ну, это ему казалось, что ненароком, а на самом деле стул произвел насилие над ушами Цингэ, пока его подтаскивали к главе Байчжань. Однако, оба игнорировали это. Цингэ не осмеливался поднять глаза, зная, что из-за недавно испытанного чувства будет слишком переполнен желанием сделать что-то, но нечто помимо его воли заставило его посмотреть на Шэня. Он каждый раз ломал голову, как он до сих пор не раскрыт, потому что то, как Цингэ хотел убрать волосы с узких, почти юношеских, плеч Шэня и сказать пару глупостей, написано у него на лице. К счастью, Шэнь сам догадался отбросить волосы назад и избавил Цингэ от соблазна. Они поболтали еще немного и оставшиеся часы до полной темноты провели в тишине. Постепенно свет уходил, а ничем не занятые заклинатели клевали носом. Не от скуки, просто полное спокойствие погружало их в сонливость. Цингэ в полусне созерцал мизинец Шэня, который оказался совсем рядом, когда тот положил руку на стол. Почему-то это приобрело очень большое значение. Наверное, потому что Цингэ никогда до этого не имел возможности посмотреть на него внимательно. Его опять захватила нежность и особенно его тронула розовая подушечка пальца. Шэню было жарковато и его ладони порозовели. Цингэ хотел окликнуть Шэня, чтобы спровоцировать его убрать руку подальше, но тот тоже дремал и все тело его выражало невероятное желание лениться как можно дольше. На самом деле в руке Шэня нет вообще ничего примечательного, если вы не Лю Цингэ. Для Лю Цингэ примечательно и то, как мизинец слегка дрогнул, тщетно сгоняя сон со всего тела. Может, тело Шэня и впрямь старовато, раз оно не желает пробуждаться уже ранним вечером. Раз так, рассуждал Цингэ, стоило дать ему подремать на кровати, иначе на стуле у него затекут конечности. Но как без спроса взять его на руки — непонятно. Внезапно Шэнь вздрогнул, открыл глаза и пробормотал: — Я заснул?.. Шиди, посиди здесь еще, скоро стемнеет, — и заснул опять. Цингэ даже придумать ответ не успел, когда все произошло. И вскоре действительно стало по-зимнему темно. Цингэ уставился на елку: он был уверен, что это в ней таится некий красивенький сюрприз, который Шэнь ему пообещал. И действительно, сначала робко, а потом ярко и смело появились разноцветные огоньки. Цингэ решил, что и Шэнь ждал, когда елка начнет блестеть, поэтому осторожно разбудил его. — Сколько времени? — шепотом спросил он. — Около полуночи, — машинально прошептал глава Байчжань. Огоньки тем временем усердно светились. Это была их минута славы, ради которой они существовали весь год и наконец смогли показать себя во всей красе. — О-о, шиди, ну как? — Красиво. — Еще бы. Цингэ удержал улыбку. Шэнь редко бывал в далеких походах, уж тем более на лоне дикой природы. А вот Цингэ бывал в пещерах под землей и в горах и нередко встречал там светящиеся растения и насекомых. Они не очень удивляли его. Но одно дело влажная холодная пещера, а другое — теплая хижина в бамбуковой роще. Кажется, на елку беспорядочно прицепили и насекомых и растения, потому все хаотично двигалось и никакой последовательности цвета и тому подобного не было. — Хорошо, что эта живность живет недолго. Завтра ты бы ничего не увидел. Вся ценность этого представления состояла в мимолетности. Хотя, конечно, все блестящее в любом случае выглядит красиво. Особенно в полной темноте: их свет недостаточен, чтобы осветить комнату, но достаточный, чтобы глаз мог его различить. Вероятно, думал Цингэ, идея была взята от звезд — тоже плохой источник освещения, но ярко видный ночью. — Ну, с Новым годом. Поскольку это было поздравлением, Цингэ тоже поучаствовал: — С Новым годом. — Чего бы ты хотел в следующем году, шиди? Цингэ, конечно, хотел бы быть вместе с Шэнем. Он покраснел и пробормотал нечто вроде «чтобы все было, как обычно». Это был верх тех желаний, которые он мог произнести вслух. — Шиди так мало берет. А я свое желание озвучил. Хочу, чтобы шиди всегда был таким милым. Шэнь церемониально отхлебнул чая. Цингэ последовал его примеру. Никто и не подумал зажечь свечи. Шэнь, посчитавший нынешнее положение удачным, решил придвинуться к Цингэ еще ближе. Стул снес что-то на своем пути, отдавил Шэню ногу и очень неловко очутился прямо перед главой Байчжань. Последнее обстоятельство выяснилось слишком поздно, когда Шэнь ощутил волны жара от своего шиди, у которого кровь потекла в обратную сторону от смущения. — Такова традиция. Я должен сопровождать своего шиди в новом году по праву старшинства. Ты всегда ищешь опасных приключений, поэтому шисюн должен решать твои проблемы, иначе дело кончится плохо. У Цингэ зарябило в глазах от елочных огоньков и силуэта Шэня перед глазами. «Хорошо, что я не пьяный, — слабо обрадовался Цингэ, — иначе я бы потерял сознание». Он не видел его губ, но тонким чутьем узнал, что от них пахнет чаем — смесью запаха смородины и чего-то сахарного. Он пил то же самое, но от него ничем не пахло. Цингэ на мгновение задумался над этой странностью, подумал, что его совсем «невкусно» целовать и чуть опустил голову, на случай, если Шэню взбредет в голову его спровоцировать и он точно не нашел в темноте его губы. Абсурдная мысль, но Цингэ казалось, что все, что делает его шисюн — это поддерживает нужный ему оттенок красного на лице шиди любыми способами. — Шиди. — Хм? — Твое дыхание сбилось. — Да. — Не нужно так смущаться. Этот шисюн сейчас отодвинется. Шэнь встал и с печалью в сердце поглядел в пустоту темноты. Куда, собственно, ему отодвинуться? Он ничего не видел, но жалел своего шиди. — Нет!.. Сиди. Шэнь с облегчением сел обратно. Ему не хотелось третий раз возиться с этим. Он услышал за спиной, как с елки упало изрядное количество иголок. Несчастное дерево совсем засохло в этой хижине. — Надо замести. — Не надо. — А? — Шиди, если бы ты родился уродливым, женщины все равно не отлипали бы от тебя. — Почему? — Ты просто святой. Сколько можно так тяжело дышать мне на ухо? Ты ждешь, когда я на смертном одре попрошу у тебя прощальный поцелуй? На самом деле Шэнь готов был списывать странное поведение шиди на особенность его характера, а не на чувство влюбленности, однако если вы празднуете Новый год со своим идеальным шиди, а он, не имея понятия, что такое Новый год, всячески перед вами выслуживается, надо его целовать. Скорее всего он тоже хочет. Цингэ еще ниже опустил голову, привыкнув, что Шэнь не относится серьезно к тому, что говорит. Тот сдаваться не собирался и ткнулся губами в неизвестное место, судя по мягкости, то была середина щеки. Цингэ как-то резко вздрогнул и его безупречные навыки воина позволили ему с невероятной точностью действовать в темноте: поцеловать Шэня в губы, не грубо и не мягко. Вообще-то, он не имел представления, как это делается, поэтому все закончилось быстро. Цингэ не хотел опозориться. Шэнь, тем не менее, не сдавался и применил парочку навыков, вычитанных из одного гаремного романа. Вышло из рук вон плохо. — Как сложно… — пробормотал Шэнь. Его язык стал вялым, как желе, от усталости. — Я ничего не умею… — тихо признался Цингэ, не пытаясь строить из себя сердцееда со стажем. — Это хорошо, потому что я тоже ничего не умею. Шэню было бы стыдно рядом с мастером таких дел. Оба участника остались довольны, пусть и достигли малого. — Это тоже обряд для Нового года? — Нет. Цингэ, невинный и глуповатый в любовных делах, издал удивленный звук. Бедный глава пика Байчжань до последнего не верил в свое счастье. — Это хорошее начало ближайших трехсот шестидесяти пяти дней. — О. Цингэ не ожидал, что их проделка будет расценена положительно. Он старался изо всех сил, но все, что мог — это не мешать Шэню делать странные вещи. Неожиданно, он получил хорошую оценку. — А что… что дальше? — растерянно спросил Цингэ, не зная куда приткнуть непослушные руки и просто держал их на весу, как хирург во время подготовки к операции. — Я… Мои идеи иссякли. Шэнь больше ничего не припомнил. Он запомнил два самых часто встречающихся приема в одном гаремном романе, и на этом все. — Тогда, наверное, надо стать спутниками на тропе совершенствования. — Да, ты прав. Договорились. Сам Шэнь был в шоке, как легко все вышло и зачем вообще они не договорились раньше. Он нащупал в темноте руку Цингэ, которая дрожала, как лист на ветру, и, возможно, дрожала так сильно, что от этого елка осыпалась окончательно. Так и исполнилось множество неозвученных вслух желаний, пусть в странной последовательности: сначала поцелуй, потом подержаться за руки. А заодно… [Поздравляю пользователя! Специальная миссия «Новогоднее чудо» успешно выполнена. Украсить хижину: выполнено. Поставить елку: выполнено. Случайно встретить любовь всей жизни: выполнено. Побочная миссия «неловкий поцелуй»: выполнено. Система желает дальнейших успехов пользователю. С Новым годом!]