«Только мечи не знают усталости»
В зимнем японском саду словно встретились две стихии. За спиной Беатрикс Киддо, движимой желанием мести, горели огни «Дома голубых листьев», особенно ярко выделяясь в синеве вечера. Сдержанная О-Рен Ишии, облачённая в белое кимоно, казалось, воедино слилась со снежной вуалью. Тишину нарушали лишь сбитое дыхание и звонкие удары клинков. Извилистые сосны и покрытые тонкой корочкой льда пруды медленно застилались крупными хлопьями — настолько медленно, что время застыло, притворяясь вечностью. Жёлтая ткань на спине «Чёрной Мамбы» вздёрнулась одним резким движением. Упав наземь, Беатрикс жадно глотала воздух, пытаясь остаться в сознании. Свежий снег въедался в распоротую плоть, пощипывая и царапая кожу. — Глупой белой девочке нравится играть самурайскими мечами? — На лице О-Рен появилась усмешка, однако она отстранилась и опустила оружие. Полуяпонка-полукитаянка никогда не позволила бы себе убить человека таким подлым и недостойным, как она считала, образом. Она принципиально обезглавливала либо стреляла в голову — в отличие от Невесты, которая несколько минут назад шинковала бойцов отряда «88 бешеных» и насаживала их на остриё меча. — Может быть, ты не умеешь драться, как самурай, но хотя бы умрёшь по-самурайски. Оперевшись на катану, Беатрикс поднялась на ноги. Только воля и неудержимое стремление достичь своей цели управляли истерзанным телом. Взгляды соперниц встретились, и каждая увидела в глазах напротив то, что они пережили когда-то вместе. — Нападай. Всей оставшейся силой. — Тихо, но твёрдо произнесла Беатрикс. И шум завывшего вдруг ветра разбили новые удары катан. О-Рен Ишии не раз была близка к точке невозврата, но впервые отчётливое предчувствие своего скорого конца она испытала вкупе с острой болью в бедре, как только лезвие в руках Чёрной Мамбы рассекло мышечные волокна. Ограничение подвижности в бою — сродни гибели для самурая. Японка старалась устоять на ногах, хотя рана саднила так, что ей хотелось выть. Кровь заструилась на снег, пачкая кимоно и белые таби. Киддо непроизвольно отступила назад. Столько противоречий. Тяжело видеть, как умирает твой друг, тем более, от твоей же руки. Больно. Невыносимо. Снова пауза и долгое пересечение взглядов. — За мою насмешку над тобой прими мои извинения. — Все эти годы О-Рен терзало чувство вины, и Беатрикс догадалась об этом. Прося прощения, Ишии мысленно возвращалась и к тому, что произошло четыре года назад в Эль-Пасо. Но за подобное не извиняются, и О-Рен понимала, что заслужила свою смерть. Как человек, который когда-то отомстил за своих родителей, она была уверена, что на месте Чёрной Мамбы поступила бы точно так же. — Принято. В глазах у измотанных женщин поблёскивали слёзы недосказанности и обреченности — обе знали, что кто-то из них останется лежать на снегу. Последний замах забрал капли оставшихся сил, и взор застлала мутная пелена. Возле висков раздался свист разрезающего воздух клинка, и голову мгновенно окутало странное ощущение леденящего холода. — Это действительно был меч Хаттори Ханзо... — Вымолвила О-Рен. Опустившись на колени, она впала в беспамятство от кровопотери и резко пронзившего насквозь, от рассечённого затылка до кончиков пальцев на ногах, болевого шока. Хозяйка «Дома голубых листьев» предусмотрительно вызвала полицию и скорую помощь, несмотря на сбивающийся голос и трясущиеся руки. Женщина была ужасно напугана; она едва смогла вспомнить и выговорить адрес своего клуба, залитого кровью головорезов госпожи Ишии, который держала далеко не первый год. Беатрикс успела покинуть сад прежде, чем перестала длиться эта вечность, а сырой воздух сотрясли ошеломлённые возгласы людей в форме и нескольких зевак, которых полицейские нервно вытолкали. Причиной этому была не только необходимость скрыться — золотоволосая американка просто не смогла бы видеть человека, с которым они когда-то сблизились так, как никто из отряда, мёртвым. Невзирая на предательство. «Глупый кролик» — так О-Рен называла Киддо в особые для них моменты, и никто не догадывался, какая нежность была спрятана в этих словах.***
«Новоиспечённая кумитё потеряла голову от своего взлёта по карьерной лестнице», «Крышесносное событие», «Глава якудза тронулась головой» — журналисты газет изгалялись, как могли, обсасывая горячую новость. Создавалось впечатление, что издательства соревновались в конкурсе на самый язвительный заголовок. По всем СМИ разлетелось несколько низкокачественных кадров с места происшествия. На них с трудом можно было разглядеть лицо «смертоносной гадюки», но весьма неплохо вырисовывалась картина обнажённого мозга, тонкой полоски крови на снегу и безжизненного тела в символично белом кимоно. Во всём Токио, нет, во всей Японии тогда было не найти человека, поверившего в то, что О-Рен Ишии смогла выжить после такого ранения. Разве что несколько сторонников теории заговора о том, что та инсценировала свою смерть, поскольку не выдержала эмоционального давления на своём новом посту спустя три года. «О-Рен мертва. Я хочу, чтобы он знал об этом, и что их всех скоро постигнет та же участь» — когда Софи Фаталь, лёжа в багажнике, услышала это от Беатрикс, внутри всё сжалось гораздо больнее, чем кровоточило её плечо. Однако в тот момент никто не предполагал, что это совсем не так. — Томайо-сан! Кажется, она жива! — Потрясённый увиденным, окликнул своего наставника юный фельдшер. Парню удалось нащупать слабый пульс обездвиженной женщины, в нескольких метрах от которой лежали меч и копна волос, чуть припорошенные снегом. — Чёрт тебя дери, Сусуму, что за чушь ты несёшь? Ты не видишь, что у неё мозги наружу? — Если не верите, сами посмотрите! Меч великого Хаттори Ханзо молниеносно срубил крышку черепа О-Рен вместе со скальпом и твёрдой мозговой оболочкой; сосуды были разорваны. Хирурги колдовали над головой «босса всех боссов японской мафии» несколько часов, и каждый присутствующий в операционной хоть раз, но подумал о том, как повезло их пациентке: лезвие прошло прямо под оболочкой, но мозг не был затронут. Всего лишь дело пары миллиметров.***
С момента событий того кровавого вечера Софи испытала несколько нервных срывов и не могла протянуть ни дня без антидепрессантов. Первый заместитель, адвокат и переводчик госпожи Ишии провела в больнице полтора месяца — ровно столько понадобилось времени, чтобы оставшаяся часть руки полностью зажила. Сложно сказать, чего она боялась больше — реальности, которая заставляла принимать всю горечь произошедшего, или проваливаться в сон. Сон её всегда был поверхностный и беспокойный; женщина металась по койке, сбивая натянутую простыню, что-то бессвязно бормотала. Одной ночью Софи увидела во сне свою мертвенно-бледную подругу, на которой было надето то же белоснежное кимоно, что и в «Доме голубых листьев», где они виделись в последний раз. Софи звала О-Рен, касалась её лба кончиками пальцев и понимала, что она больше не услышит её и не почувствует. Проснувшись от сотрясающих её рыданий, Фаталь приняла решение отгородить себя от новостей, чтобы не знать о том, что О-Рен Ишии уже похоронили. Она всегда считала, что попытки убежать от реальности — это глупо, но тогда ей показалось, что так будет хоть немного легче. В день выписки Софи заторможенно приняла поздравления врача и медсестёр, вышла на крыльцо и осоловело взглянула на улицу, ставшую за это время какой-то чужой. В нос ударил запах асфальта, увлажнённого коротким дождём. Фаталь просто не смогла вернуться в дом на окраине города, где они жили вместе с О-Рен. Она добралась до своей квартиры на метро, забившись в угол вагона. Медленно, в состоянии прострации, женщина повернула ключ в замочной скважине, сделала пару шагов и сползла по стене вниз. Пустота съедала душу, норовя добраться своими щупальцами до самых её закоулков и будто нашёптывая: «к чему тебе такая жизнь?». Прошло несколько часов, как вдруг Софи вскочила на ноги порывистым движением и начала лихорадочно искать на кухне нож. Грохот, падающая на деревянный пол кухонная утварь — и вот в руке то, что поможет скинуть этот груз, избавиться от всех страданий, забыться навсегда! Фаталь застыла на месте, прижимая лезвие к груди, но что-то её остановило. Рука дрогнула, пальцы разжались, нож отправился на пол вслед за остальными столовыми приборами. Психотерапевт была одной из немногих, с кем Софи контактировала в этот период. От её слов о том, что нужно жить дальше, Фаталь хотелось плеваться. Иногда она, как здравомыслящий и предприимчивый человек, соглашалась с доктором и даже пыталась строить какие-то планы на ближайшее будущее. Запала хватало ненадолго. Прошлое не отпускало — время от времени сердце внезапно заходилось в неистовом ритме, а грудь сковывала тупая боль, вырывая из горла немой крик. Воспоминания душили, не позволяя пошевелиться, и Софи могла пребывать в таком состоянии больше часа, пока тревога не отступала. И каждый раз женщина надеялась, что этот приступ был последним.***
Произошло многое. Гибель остальных членов отряда «Смертоносные гадюки», воссоединение Беатрикс Киддо с дочерью и начало их новой жизни. Битвы за должность кумитё. Сопутствующие перипетии в мире якудза, в ходе которых об Ишии, списанной со счетов, начали постепенно забывать. Подбор материала для краниопластики после стабилизации состояния бывшей наёмницы. Заживление, а потом резкое отторжение, повторные операции. В конечном итоге остановились на титановой пластине — это был подходящий вариант. «Потом можно хоть о стенку биться и ничего за это не будет» — иногда посмеивались врачи между собой. Надо отдать им должное за ювелирную пересадку кожи и родных волос О-Рен — каждый из них подвергся манипуляциям микроскопического пинцета. Веки слегка дрогнули, прежде чем глаза смогли разглядеть белый потолок и длинные светодиодные лампы. О-Рен потребовалось не меньше получаса, чтобы понять, что она находится в больнице, будучи подключённой к аппарату ИВЛ, кардиомонитору и другим приборам, помогающим поддерживать и контролировать её состояние. Ужасно кружилась голова, а к горлу начала подкатывать тошнота, как только женщина предприняла первые попытки вращать глазными яблоками. Спустя время Ишии почувствовала, как сильно, до онемения, затекли все части её тела. Как? Почему? Меч Хаттори Ханзо! В памяти понемногу восстанавливались события; появлялось осмысление того, что послужило причиной случившегося. Сердце ёкнуло — мастерица боевых искусств поняла, что кто-то явно будет не рад, что она выжила и пришла в сознание, и что для кого-то она теперь будет той самой костью в горле. Ишии тут же укорила себя за малодушие. Она осталась жива и должна быть благодарна богам за это. Второй шанс никогда не даётся без причины. — 神々に感謝します... — с трудом прошептали пересохшие губы О-Рен, которые пока что её не слушались.***
— Софи-сан, Вы уверены, что не хотите поговорить об этом? — Узэджи-сан слегка наклонила голову, осторожно обращаясь к своей пациентке, съёжившейся в кресле напротив. Психотерапевт догадывалась, что ментальное состояние Софи надломила не только потеря части тела. Однако при одном намёке на то, что случилось с О-Рен, женщина яро защищала своё нежелание говорить на эту тему, и все попытки заканчивались крахом. — Вам не станет легче, если Вы будете молчать и избегать того, что причиняет вам такую боль. На этот раз Фаталь, вопреки обыкновению, не стала протестовать. Губы дрогнули, а из-под чёрных ресниц потекли тонкие струйки. «Хороший признак» — отметила про себя врач, протягивая Софи стакан воды. В кабинете потемнело — на город опускались сумерки. Зная о том, что искусственное освещение во время сеансов доставляет Софи дискомфорт, доктор не стала включать свет и терпеливо ждала, позволяя ей выплакаться. Женщина не проронила ни слова, сохранив очередь за пациенткой. — Вы говорите, что я должна жить дальше, — судорожно сглотнув, Софи сжала в руке опустошённый стеклянный стакан, — но вряд ли я могу быть уверена в том, что я выдержу, если... если я перестану избегать этого. Я не смогу даже прийти к ней на могилу, нет... — Почему Вы так уверены в том, что Ваша госпожа мертва? — Узэджи-сан говорила твёрдо, но сохраняла желание поддержать в голосе. Доктор была в курсе всего вовсе не из-за праздного интереса. — Да, я прекрасно помню новость о том, что её обнаружили на заднем дворе того заведения в центре города, но ведь официального подтверждения её гибели не было. Поверьте, иногда жизнь выкручивает всё таким образом, какого мы совсем не ожидаем. Сделайте этот шаг сейчас, и, возможно, потом скажете сами себе «спасибо». В груди что-то вспыхнуло, а в мыслях мелькнул тот день, когда Софи не решилась покончить с собой. Она будто бы пробудилась от морока — однообразного, размытого, холодного, каких-то мерзких сине-серых оттенков. Невероятную силу Софи почувствовала в себе, когда обзванивала всех, кто мог бы помочь, по телефону, чтобы выяснить, в какой больнице может находиться О-Рен, если она жива. Она долго стояла в телефонной будке, пока дрожащие пальцы пытались попасть на нужные кнопки. Заветные слова на другом конце провода — и больше ничего, совсем ничего не имело значения, кроме продиктованного адреса.***
Угасающий гул в коридоре больницы перебивался отчётливым стуком каблуков — у Фаталь не было обуви на плоском ходу. Даже сейчас, утратив одну руку и заметно осунувшись, она практически бежала, мимолётно цепляясь взглядом за номера палат в поиске той, что назвали регистраторы. Женщина чуть не поскользнулась на только что вымытом санитаркой полу, но это не заставило её замедлить шаг. Софи толкнула дверь в приглушённо освещённую палату и увидела Её. Ослабленная О-Рен выглядела бледнее, чем обычно, а её голову украшали не любимые ею минималистичные кандзаси, а бинты. Но взгляд... как и всегда, проницательный, решительный, будто сквозь время. — О-Рен-сама... — Софи пылко целовала её заострившиеся скулы, ключицы, пальцы... Женщина приникла к краю койки, один рукав её платья цвета индиго был замотан. Фаталь со своими большими воспалёнными глазами, алыми искусанными губами и изящным станом была красива и сейчас, и О-Рен глядела на неё, как заворожённая. Она трепетно коснулась мелко подрагивающей ладони без лака на ногтях, что было непривычно. О-Рен перевели в обычную палату совсем недавно, и её по-прежнему спутанный разум зациклился на воспоминании о том, какой дикий ужас пылал в глазах Софи за несколько секунд до того, как Беатрикс отрубила ей руку. Какой истошный вопль вырывался из её груди, когда она в судорогах корчилась в луже собственной крови. О-Рен долго не решалась заговорить. Если бы она отказалась участвовать в расправе Билла над Беатрикс и не побоялась лишиться его протекции, этого бы не случилось. Желание госпожи Ишии стать верховным боссом якудза стоило ей слишком дорого, и к тяжелому грузу вины перед Киддо добавилось увечье самого дорогого ей человека. Женщина опустила веки и прерывисто вдохнула, пытаясь сохранить самообладание, такое хрупкое из-за злости на саму себя. Все, что она смогла из себя выдавить — тихое, но отчаянное «прости...». О-Рен тотчас осеклась — чего стоят эти слова, ведь уже ничего не вернуть? Тут же она поклялась себе, что скорее умрёт сама, чем снова даст Софи в обиду. — О-Рен, пожалуйста, не нужно… Я думала, что потеряла тебя. Это страшнее, чем потерять конечность. — Голос Софи сорвался — к горлу подступили слёзы пережитой боли и, вместе с тем, долгожданного облегчения. Руки крепко сплелись. Софи уронила голову на плечо О-Рен. И больше ни слова, лишь фоновый писк медицинского прибора. О-Рен доверяла Софи — Фаталь была единственным человеком, рядом с которым она чувствовала себя в безопасности и позволяла себе ослабить бдительность. Открытая, заботливая и самоироничная Софи создавала вокруг себя особый уют; в компании друг друга они много смеялись, что обычно было О-Рен не свойственно. Разговорчивость и, иногда, комичная эмоциональность Фаталь нисколько не раздражали О-Рен. Напротив, её привлекало их несходство между собой. Лучшая подруга госпожи Ишии знала о ней практически всё — начиная от трагедии, которая произошла с ней в детстве, и заканчивая тем, что О-Рен справляется с тревожностью, водя кистью по холсту и поджигая перед сном благовония с ароматами сосны и сандалового дерева. Будущая глава совета боссов якудза остерегалась подпускать к себе кого-либо близко, но Софи стала редким исключением, преуспев в этом намного больше, чем когда-то Беатрикс. Личный адвокат О-Рен запоминала всё, что её касается, до мелочей и смотрела на неё с таким обожанием, что той иногда становилось неловко. О-Рен не подавала виду, что замечает это, но признавалась себе в том, что ей не иначе, как приятно. Софи часто заходила в кабинет к своей госпоже. Однажды она буднично отчиталась перед О-Рен об устранении назревающего конфликта между кланами. Получив в ответ одобрительный кивок, брюнетка поклонилась и уже собиралась уходить, но так и застыла в дверях, услышав совсем не официальное «Постой!» Тёплые мурашки разбежались по спине, сердце подскочило, и Софи обернулась, просияв. «Расскажи мне о себе.» — Они проработали вместе уже несколько лет, и Фаталь показала себя как безупречного профессионала, как и обещал Билл. О-Рен была осведомлена о том, где родилась Софи, кто её родители, где она училась и работала раньше, когда была завербована Биллом. Но в ней всё больше разгорался интерес, кто эта женщина вне работы, о чём она переживает, о чём мечтает и почему относится к ней совсем не так, как другие? Уважает, но, очевидно, совсем не боится. А может, и боится, но уж точно не потому, что О-Рен может снести голову любому за считанные секунды. Софи, как на духу, выложила о себе всё, что пришло на ум, задыхаясь от волнения и искря белоснежной улыбкой. Её сбивчивый рассказ закончился словами «и, кажется, я влюблена в Вас…». Воцарилось молчание. «О-Рен-сама, простите… Простите, я могу идти?» — Софи попятилась к дверям и выбежала в коридор, испугавшись реакции Ишии на собственное признание. Это произошло спонтанно и безотчётно, но было уже поздно; в конце концов, госпожа всё равно догадывалась о её чувствах. О-Рен ещё долго смотрела туда, где Софи только что оставила шлейф своих духов. Через месяц Софи Фаталь в свой День Рождения неожиданно получила от О-Рен эксклюзивный диск с музыкой своих любимых французских исполнителей, который очень долго искала. Наполовину японка, наполовину француженка Софи испытывала страсть к культурам обеих стран, хоть и выросла в Японии. Мысли спутались — неужели она запомнила? И где, где ей удалось его достать? Но всё перекрывала одна, самая важная мысль. Да, Софи влюблена в свою госпожу и больше не сможет и не захочет этого скрывать. Она обняла её, поддавшись порыву, забыв обо всякой субординации. Такие крепкие и, вместе с тем, нежные объятия О-Рен дарили только родители в далёком прошлом. В то мгновение ей совсем не хотелось отстраняться, а только вдыхать, впитывать забытую близость каждой клеточкой своего тела. Софи уткнулась носом в макушку О-Рен, пока та поглаживала её по спине, прикрытой лёгкой тканью. Тиканье часов, ровное дыхание и едва слышимый шелест прикосновений. Они таяли в тепле друг друга, растворяясь в сладостной неге, и это было именно то, чего каждой так не хватало. Софи чувствовала себя самой счастливой в мире, а О-Рен ощутила себя человеком. Не машиной для убийства, а именно человеком, который, оказывается, ещё способен… любить? Софи не отмечала День своего Рождения, ограничиваясь парой сакадзуки по корпоративной традиции. Женщина считала, что то, что она «постарела на один год» — сомнительный повод для торжества. Но это 8 августа они с О-Рен провели вместе, как и все последующие. «Останься.» О-Рен всегда спала вполглаза, как и большинство тех, кто имеет отношение к преступному миру. Для пущей уверенности она всегда клала свою катану под футон. Но, когда Софи ночевала у неё в первый раз, то не смыкала глаз до самого утра, любуясь своей госпожой, которая крепко уснула рядом. Она с благоговением слушала тихое сопение О-Рен и беззвучно смеялась, как будто не могла поверить, что эта миниатюрная красивая азиатка, усыпанная веснушками — лучший наёмный убийца среди женщин в мире. Фаталь долго разглядывала разноцветные татуировки на её спине, прежде чем забыться сном при рассвете. Тем поздним утром О-Рен пробудилась от согревающих её лучей давно взошедшего солнца — они проникли в дом даже сквозь шторы-панели. А Софи, видимо, окончательно проникла в её душу. О-Рен осторожно освободилась из объятий подруги, встала и потянулась. Она не помнила, когда в последний раз высыпалась так хорошо. Когда Софи наблюдала за О-Рен на заседаниях якудза, она невольно проводила параллель между тем, как аккуратно собраны её длинные чёрные волосы и тем, как собрана сама госпожа. Восхищаясь ею и ловя каждое слово, сорванное с её уст, Софи подмечала малейшие перемены в настроении Ишии; её последующее предложение посидеть на балконе штаб-квартиры всегда означало «я готова тебя выслушать» и никогда не встречало отказа. Это было взаимно — Фаталь делилась своими переживаниями открыто, не сдерживая себя. Она знала, что её не осудят, когда чувствовала на себе внимательный взор тёмных глаз и прикосновения сильных и ласковых рук на своих плечах. О-Рен же всегда была прохладна в проявлении своих эмоций, кратко рассказывая о том, что её беспокоит. Женщина прищуривалась и смотрела на горизонт; уголки её губ слегка приподнимались. «Что ты думаешь по этому вопросу?» Здесь, полулёжа на больничной койке, Софи впервые в жизни увидела, как плачет О-Рен.***
Процесс реабилитации длился не столь долго, сколько мог бы — выточенное на долгих и упорных тренировках тело О-Рен восстанавливалось довольно легко. Бывшая лидер якудза, вышколенная в процессе становления той, кем являлась, сейчас соблюдала режим дня, внимала указаниям врачей, исправно посещала все занятия лечебной физкультурой и старалась не зацикливаться на головных болях. Однако ей стало сложнее писать и читать, и Ишии терпеливо выводила иероглифы в толстой тетради. Софи навещала свою подругу и, по совместительству, босса, настолько часто, насколько её пускали сотрудники больницы. Они много говорили — о том, какая красивая Луна была ночью, о кошках, о старинной архитектуре... Фаталь вслух читала книги вместе с О-Рен, восторгаясь тем, с каким рвением она преодолевает возникшие трудности. Порой О-Рен отвлекалась от чтения и смотрела на Софи, и её нутро заполняло тёплое чувство невероятной благодарности. Она гладила подругу по щёкам, и вмиг Софи забывала про всё на свете, нежась в касаниях родных рук. На языке её госпожи этот жест означал «я люблю тебя», «мне так повезло с тобой». Однажды О-Рен, зайдя в больничную ванную и спустив с плеч пижамную рубашку, мельком взглянула на себя в зеркало и улыбнулась — искренне, не в силах усмирить какую-то неподдельную детскую радость, которая сиюминутно одарила всё её естество чувством свободы и желанием отпустить всё сидевшее внутри напряжение, накопившееся за многие годы. «Ёжик» из волос на голове стал потихоньку отрастать, уже превращаясь в некое подобие каре, а в самом верху лба тянулся красно-бордовый шрам, храня память о поединке с Беатрикс. Под грудью привычно извивался вытатуированный водяной щитомордник. Но в этот миг змейка напомнила женщине совсем не о её кодовом имени. Впервые О-Рен Ишии вспомнила, о чём мечтала в дошкольном возрасте, бегая со своими друзьями по улицам, чумазая и счастливая, особенно тогда, когда притаскивала домой очередную животину. Как же были «рады» родители! Она твёрдо решила, что посетит зоологическую станцию при входе в залив Токио и обязательно пригласит с собой Софи. Но сейчас есть дела гораздо важнее.***
— Может быть, я смогу составить компанию? — Софи, ты знаешь, что я очень ценю твою поддержку. Но я хочу сделать это сама. — О-Рен, не прерывая зрительного контакта, смягчила свои слова долгим поцелуем в губы своей верной подруги, из-за чего у той рядом с большими глазами заиграли морщинки. Фаталь и не думала обижаться, ведь они всегда уважали личное пространство друг друга. Без сомнения, О-Рен поделится с ней пережитыми ощущениями, когда будет готова. — Я буду скоро. — Пожалуйста, будь осторожна, — попросила Софи. В ответ О-Рен бережно заправила её волосы за ухо, а после неторопливо впустила в дом прохладный воздух, прикрыв за собой дверь. После всего, что они испытали, Софи не хотелось расспрашивать О-Рен, когда она собирается улаживать все вопросы, связанные с криминальным миром. Да, клан О-Рен был повержен и потерял многих своих членов, а огромный живой организм, именуемый «якудза», успел измениться даже за эти несколько месяцев. И, даже если она сделает заявление о своём окончательном уходе из мафии, найдутся те, кто не оставит Ишии в покое. Но Софи хорошо знала свою госпожу и понимала, что у той уже давно созрел план действий, который очень скоро будет претворён в жизнь. Софи предвкушала, как они с О-Рен будут обсуждать детали и просчитывать ходы. Она соскучилась по своей работе; её цепкий ум и юридические навыки томились в ожидании "выстрела". Однако сейчас Фаталь больше радовалась тому, что О-Рен наконец проживает те эмоции, которым давно пора вырваться на волю. Её слёзы в представлении Софи стали символом надежды на их будущее. Не единожды она убеждала О-Рен, что это совсем не проявление слабости, и что она благодарна ей за полную открытость. В конце концов, Ишии поверила ей. Поверила, как и всегда. Перед уходом О-Рен заварила подруге матчу, соблюдая все тонкости. Как-то раз Софи, испив чая, который готовила О-Рен, призналась ей, что всегда была равнодушна к этой зелёной жиже... до сего часа. «Я просто добавила туда персиковый сироп» — усмехнулась О-Рен, крайне довольная тем, что смогла угодить её вкусам. Фаталь созерцала весь процесс приготовления и сделала вывод, что госпожа владеет тясэном не менее виртуозно, чем своей катаной без гарды. Сама Софи любила готовить для подруги изысканные блюда — с юного возраста О-Рен была неприхотлива в еде, довольствуясь малым, поэтому теперь постоянно открывала для себя что-то новое. Совместные приёмы пищи и небольшие чайные церемонии стали их традицией и одним из способов выражения любви. И сейчас ничего не поменялось — Софи не могла усидеть на месте и адаптировалась к выполнению всех повседневных дел. Женщина привыкала готовить одной рукой, поначалу, естественно, не без маленьких катастроф на кухне. Разбивая тарелку или роняя продукты, Фаталь оборачивалась и видела по-доброму насмешливый взгляд появившейся рядом О-Рен, которая ею, на самом деле, очень гордилась. О-Рен не хотела, чтобы Софи чувствовала себя неполноценной, и не считала её таковой, поэтому не стояла над душой. Она помогала тогда, когда это действительно было нужно, и ей было всё равно на посуду и всё остальное, лишь бы Софи не поранилась и не обожглась. Ишии молчала о том, что думает предложить Софи трансплантацию руки — сначала она хотела найти врача, который согласится на это, и связи в данном случае играли далеко не последнюю роль. О-Рен не любила быть голословной. Фаталь глубоко вдохнула растительный аромат и удобно устроилась возле сёдзи. Занимался вечер. Беатрикс Киддо говорила Софи, что оставила её «вонючую жизнь» по двум причинам, но ей было невдомёк, что есть третья — истинная. Веснушчатая причина, что вдохновляет её вставать по утрам и жить эту самую жизнь.***
Маленькая японка в длинном чёрном кимоно пробиралась через знакомые улицы. За поясом скрывалось танто с серебристой рукояткой. Прошло 24 года с тех пор, как О-Рен Ишии навсегда покинула места своего раннего детства и больше никогда сюда не возвращалась. Большой Токио позволил О-Рен избежать встречи с тем, что делало её уязвимой. Она помнила всё. Этот пруд, всегда полный карпов, которых они часто кормили вместе с родителями, заросли бамбука, будто бы специально выращенные здесь для того, чтобы играть в прятки. Сам жилой квартал, где проживали и проживают семьи военных, практически не изменился. За исключением того, что на месте того дома, где были сожжены убитые родители О-Рен, построили новый. В окнах зажигались огни, а О-Рен стояла, как вкопанная, снова ощутив себя девятилетним ребёнком. Невыносимый запах крови самых родных людей, отчаяние и полная беспомощность; языки пламени, совсем не детский гнев, обида, одиночество и растерянность — всё это было как вчера, и до сей поры сидело где-то очень глубоко внутри, болело, не отпускало. После девочка два года жила в детском доме семейного типа. Новые члены семьи были замечательными людьми; они были озабочены тем, чтобы О-Рен была одета, сыта и посещала все уроки в школе, но никто никогда не пытался поговорить с ней о том, что произошло с её родителями. О-Рен понимала, что её опекунов не за что винить, поэтому старалась их не подводить и вести себя прилежно… пока не наступала ночь. Кто бы мог подумать, что маленькая девочка в школьной форме вынашивает план изощрённого убийства, а во внутреннем кармане её рюкзака — украденный пистолет. В одиннадцать лет она убила босса Мацумото — того, кто так зверски расправился с её матерью и отцом. Узнав об этом, маленькую Ишии нашли и забрали к себе якудза, не раз отмечая в ней большой потенциал. У О-Рен был не один шанс сбежать, но она этого не сделала. Здесь она почувствовала себя нужной. Крошка О-Рен отдавала тренировкам всю себя, размахивая мечом до позднего вечера, пока не начинала валиться с ног. Одни из немногих светлых отроческих воспоминаний О-Рен — то, как её, заснувшую на улице, уносили в дом на руках. Эти моменты дарили ребёнку, так рано повзрослевшему, ощущение родительского тепла, коего так не хватало. Уже за это она была благодарна и не позволяла себе обижаться на учителей за то, что они запретили ей плакать. В первый и последний раз, когда девочка заплакала в их присутствии, она была жестоко побита. С тех пор О-Рен просто стискивала зубы и едва заметно улыбалась. Каждый чёртов раз, когда О-Рен забирала у кого-то жизнь, перед глазами мелькала та страшная картина из детства. Крик своей матери, яростное сопротивление отца она не забудет никогда. То, что произошло, предопределило судьбу будущей хозяйки клана «88 бешеных», но что, если бы всё было иначе? О-Рен, которая намеренно взращивала в себе хладнокровие по отношению к человеческой смерти и подчинила себе всю токийскую мафию, только теперь, побывав на волоске от гибели, призналась себе, что это никогда не сможет заглушить свербящую боль потери. Она всматривалась в бегущие по небу облака и даже не замечала холода, кусающего её кожу. — С Вами всё в порядке? Я могу чем-то помочь? — Ишии вздрогнула и, быстро обернувшись, увидела женщину средних лет с кошкой на руках. — Благодарю Вас, со мной всё в порядке. — О-Рен приложила ладонь к груди и учтиво поклонилась. Женщина добродушно улыбнулась и неспешным шагом направилась к дому. — Теперь со мной все в порядке... В конце декабря 2004 года в Токио впервые за долгое время пошёл снег.