***
Тошинори заявляется на урок по отработке причуд. Его раны может и зажили, но Айзаве всё равно неспокойно. Бакуго взрывом отправляет крышу в лучший мир. Тодороки целится в фигуры, созданные Цементосом. Класс занимается, куски обломков носятся по кругу. И тут приходит Тошинори, с сияющим взглядом, полный энтузиазма. Ученики счастливы его видеть, но Айзава — нет. — Ты должен отдыхать, — говорит он, отогнав детей. — Я в порядке. — Тошинори улыбается. — Да, но это… — Если ты скажешь «Это опасно», я проломлю тобой стену насквозь, — шутит Тошинори, ударяя кулаком одной руки в ладонь другой. Айзава фыркает. — Последний раз, когда ты был здесь, тебя чуть валуном не размазало. — Но не размазало ведь? — Потому что Мидория тебя спас. — Я не собираюсь прятаться на скамейке запасных. — Тошинори раздражённо фыркает. — Я не настолько хрупкий, как ты обо мне думаешь. Но ты именно такой. — Пропусти его, — говорит Цементос. — Я пригляжу. Айзава смотрит, как он топает прочь, уделяя каждому ученику время по отдельности. Тошинори умеет подбодрить их так, как Айзава не может. Он критикует их, затем предлагает решение, потом отсыпает похвалы и оставляет свободными, как ветер. — Ученикам не помешает моральная поддержка. — Цементос улыбается. — Я плохо их поддерживаю? Цементос коротко смеётся. — Конечно, хорошо. — Возможно, у нас здесь плохой и хороший полицейские, — размышляет Айзава. Цементос качает головой. — Нет. Эти дети уважают тебя так же сильно, как Всемогущего. Айзава не отвечает. Он смотрит, как Урарака подпрыгивает на носках, сияя в ответ на слова Тошинори. Лицо Тошинори нежное, как никогда. Мягкое и приветливое. Это манит. Рано или поздно Айзаве придётся признать собственное влечение. Он знает, что оно здесь — и нервирует его больше, чем обычно. У Айзавы были и отношения, и интрижки на ночь, было всё, но он годами не испытывал физического влечения ни к кому, поэтому осознание… слегка нервирует. Тошинори оборачивается и замечает, как он пялится. Коротко машет и улыбается — и просто сияет, когда Айзава кивает в ответ. Без разницы. Если так теперь обстоят дела, так тому и быть.***
Айзава думает, что смягчается с возрастом, когда становится ясно, что это первый класс, из которого он не отчислил ни одного ученика спустя год. Эта партия просто… располагает к себе. Они делают друг друга сильнее. Айзава всегда признавал хорошую работу. Они совершают ошибки, конечно, но Айзава всё ещё рад учить их на втором году. Тошинори питает к ним слабость ещё большую, так что Айзава не совсем безнадёжен. Кстати об этом. Айзава наводит порядок, когда Тошинори заглядывает в дверь. — Привет. — Гм. — Ты занят? Тошинори шагает внутрь, скрестив руки на груди. Он в сдержанном твидовом костюме, лучше, чем ярко-жёлтое безобразие, которое он носит, как Всемогущий, и, за неимением более подходящего слова, он выглядит чертовски хорошо. — Ничего неотложного. — Айзава отворачивается, стараясь не глазеть. — Собираюсь домой. — А, окей. — Тошинори подвигается. — Хм, хаха. Мы знаем друг друга так долго, а я понятия не имею, гм, где ты живёшь. — Может, я не хочу, чтобы ты знал, — отвечает Айзава. Тошинори трёт лицо. — А, хорошо. Это окей. Айзава сглатывает. Тошинори краснеет, и это по-своему мило: слышать, как он запинается этим своим глубоким голосом. — Пять остановок на поезде А. — Что? — Тошинори поднимает взгляд. — Пять остановок на поезде А, — повторяет Айзава не глядя. — И десять минут пешком. — Оу. — Тошинори моргает. — Гм, ну. Две остановки на Б. Не хочешь, м-м, заглянуть выпить? Айзава смотрит на него. — Не в настроении для бара? — Галстук меня достал, — шутит Тошинори, и тянет за узел, ослабляя его. — Поэтому я их не ношу, — говорит Айзава. Он кладёт папки в сумку и спрашивает: — Когда ты уходишь? — Сейчас. Но могу подождать. — Дай мне закинуть это в учительскую, и можем идти, — говорит Айзава, и Тошинори светится.***
У него очень простая квартира, как для Символа Мира. Айзава так и говорит. — Бывшего Символа Мира, — поправляет его Тошинори, но Айзава сердито смотрит в ответ. С причудой или без, Всемогущий всегда будет маяком надежды. Тошинори глупец, раз не видит этого. И всё же Айзава держит рот на замке и разувается в проходе. Это квартира в американском стиле, с диванами и обеденными стульями. Она маленькая, милая и очень в духе Тошинори. Он скрывается в спальне и чуть погодя семенит в кухню. Айзава фыркает и поднимает фоторамку с каминной полки. — Мидория был бы счастлив узнать, что ты её хранишь. Это фотография их двоих. На ней они улыбаются, шаловливо и по-детски. Они смотрятся, как отец и сын. — Н-не говори ему. — Тошинори спотыкается, почти роняя упаковку пива из холодильника. Айзава осторожно ставит рамку обратно. — Он тебя очень любит. — Я тоже его люблю, — отвечает Тошинори без запинки. Между ними двумя всегда было что-то трудно объяснимое, но Айзава недостаточно любопытный, чтобы спрашивать. Тошинори наверняка всё равно не ответил бы. Тошинори занимает узкий диванчик и предлагает Айзаве сесть на большой. Он садится, с кивком принимая пиво. Айзава несколько минут изучает квартиру. Тошинори уже сменил рабочий костюм на спортивный. — Собираешься на пробежку позже? — Айзава щёлкает кольцом, открывая банку. — Если смогу, — кивает Тошинори. — Зачем? — Что? — Зачем? — повторяет Айзава. — Ты в отставке. Тошинори играет мускулами вытянутой руки. — Не могу размякать, знаешь. Нужно оставаться в форме и всё такое. — Ты себе навредишь. — Я в порядке, — фыркает Тошинори, и в его голос закрадываются нотки раздражения. — Мне нужно что-то привычное в жизни. Айзава кивает. Тошинори запускает пальцы в волосы, пряди беспорядочно падают вокруг лица, затем он отбрасывает их назад. — Не знаю. Я должен продолжать сражаться. — Ты мелешь чепуху. — Айзава делает глоток и устраивается на диване поудобнее. — Прости, но ты не можешь сражаться. — Н-не в этом смысле, уф. — Тошинори вздыхает и отставляет пиво. — Ты знаешь, я… гм… — Он сглатывает. — Могу я сказать тебе кое-что? Айзаву прошивает внезапный укол тревоги. Он реагирует спокойно и лениво. — Конечно. — Не говори никому, — вздыхает Тошинори. — Я не — я даже Мидории не рассказывал. Айзава вскидывает бровь, предлагая продолжить. — Ты знаешь, что у меня был напарник, да? — Да, — говорит Айзава. — Ночной глаз. — Верно, — вздыхает Яги. — У нас была ссора… после его долгосрочного видения обо мне. Айзаве не нравится, куда это всё идёт, но он хранит молчание. — Я должен был умереть. Я думаю… думаю, уже должен быть мёртв. Я принял это, когда он мне сказал. — Тошинори сухо смеётся. — Он хотел изменить судьбу. Хотел, чтобы я ушёл в отставку раньше, ещё когда я впервые серьёзно пострадал. Но я не мог этого сделать, понимаешь? Мир не был готов. Так что когда я сражался в Камино, я думал, это и есть мой конец. Айзава не трудится скрыть выражение лица. В груди что-то скручивается, а ладони холодеют. — Предсказание ещё не сбылось. — Оно могло измениться, — бормочет Тошинори. — Есть небольшая вероятность ошибки в таких далеко идущих прогнозах. Неважно, поменялось что-то или нет, я хочу жить. — Он сжимает кулак, вены выступают на руках, а костяшки белеют. Айзава нерешительно мнётся, потом ставит банку на кофейный столик и зажимает ладони коленями. — Это горькая пилюля. Тошинори пожимает плечами. — Бывали и горше. Он выглядит, будто ему больно. Будто он повторял эту ложь тысячу раз, и больше не может выносить её. Айзава думает долго и усердно, и ничего не говорит. Тошинори молчит тоже, пьёт пиво, смотрит в окно. Это комфортная тишина. Но Айзава её нарушает. Он двигается на диване. — Иди сюда. — Что? — Я устал, — невыразительно отвечает он. — Сядь сюда. Тошинори не успевает скрыть удивление. Поднимается, обходит столик и садится на почтительном расстоянии на диван. Телевизор работает без звука, какой-то новостной канал или вроде того. Айзава смотрит на экран, сдвигаясь ближе и опуская голову на плечо Тошинори. Тот слегка подскакивает, но тут же расслабляется. Айзава закрывает глаза, потому что держать их открытыми больно. Плечо Тошинори неожиданно мягкое, он крепче, чем можно ожидать. Свободной рукой он подносит пиво к губам, и Айзава слышит, как он сглатывает. — Ты не останешься здоровым, если будешь пить это дерьмо. Тошинори мягко смеётся. — Я пью только с тобой. — Тогда перестань. — Не хочу. — Айзава может услышать улыбку в голосе Тошинори. — Как иначе мне приглашать тебя? У Айзавы сжимается сердце. — Спросить. Как все нормальные люди. — Ты правда придёшь? — Ты правда хочешь, чтобы я пришёл? — Да, — говорит Тошинори. Айзава ощущает, как на его плечи опускается рука, и он ненавидит, что от этого — помилуй боже — чувствует бабочек. Фу, мерзость. Тошинори мягко продолжает: — Ты неожиданно милый. — Заткнись. — У меня есть капли для глаз, если тебе нужно. — Правда? — Могу принести сейчас. — Нет, — бурчит Айзава, подразумевая «Останься», так что Тошинори не двигается. Айзава отправляется домой позже ночью, будто ничего не произошло.***
— Шота-Шота-Шота!.. — влетает Хизаши. — Как оно, кошечка? — Могу поклясться, что просил тебя не звать меня так. — М-м? — Хизаши раскачивается, сидя на одной из парт. — Не припомню. Айзава моргает. — Чего тебе? — Мы с Немури хотим выбраться в бар на неделе, — говорит Хизаши. — С тех пор как последнее расследование закончилось, мы свободны по выходным. Если только, знаешь, что-нибудь ещё невероятное не произойдёт. — У нас с Тошинори планы на выходные вроде. — Айзава трёт лоб. Хизаши смотрит на него, подняв брови, и Айзава вздыхает. — Но я свободен в пятницу. — Звучит отлично. — Хизаши ухмыляется. — Вы двое много времени вместе проводите. — Он тише, чем ты. — Грубо! — Хизаши смеётся. — Вы встречаетесь, так ведь? Айзава трёт глаза, пытаясь унять внезапное жжение. — Гм, не думаю. — Какого хрена? Ты так не думаешь? — Да, то есть. Я не знаю. Хизаши фыркает. — Что за кривозадая логика? — Ты вообще понимаешь хотя бы одно слово из тех что вылетают у тебя изо рта? — О, о, кстати об этом. — Хизаши слегка наклоняется, вынимая телефон из заднего кармана. — Эми без конца звонит мне, потому что до тебя дозвониться не может. — Айзава стонет и мягко опускается лбом в стол. — На свидание тебя хочет позвать. — Я знаю. Она мне телефон оборвала. — Тебе стоит просто сказать ей, что ты гей, и жить дальше. — Хизаши изучает свои ногти. — Как пластырь сорвать. Вы же друзьями были, разве нет? — Да. — Айзава хмурится. — И её геройское имя мисс Шутка. Она подумает, что я просто её разыгрываю. — Расставь приоритеты, чувак. — Хизаши спрыгивает с парты. — Просто скажи ей, чтобы она перестала мне звонить. — Хорошо. — Значит, в пятницу? — Да, ладно, я приду. — ‘кей. — Хизаши напевает: — Удачи на любовном фронте. Айзава приглушённо бормочет в бумаги: — Спасибо.***
Ладно, итак, возможно они встречаются. Айзава в самом деле не уверен. Они здороваются друг с другом в школьных коридорах, иногда вместе обедают. Тошинори ждёт его после уроков и они едут домой на одном поезде. Начинают ходить в разные рестораны чаще, чем в бары. И по выходным, когда их не зовёт долг и не заваливает бумажной работой, он приходит к Тошинори. Иногда прихватывает бумаги, и они работают каждый над своими, бок о бок. Их жизни сплетаются так естественно. Изменяются тонко, как когда Тошинори покупает ему книги, на которые он смотрит через окно бакалейной лавки. Или Айзава приглашает его в собственную квартиру на ужин. Но есть изменения и посерьёзнее. Как когда Тошинори расслабляется достаточно, чтобы упасть на его колени после еды, или уснуть на плече, как кот. В этом ни следа неловкости. Будто они оба слишком стары и усталы, чтобы беспокоиться об общепринятых стандартах личного пространства. Айзаве нравится, как вес Тошинори ощущается на груди. Нравится, что его руки мягкие, а ладони огрубевшие, и волосы абсурдно пушистые. Может, Айзава просто любит кошек. — Тебе идёт. Айзава отводит документы в сторону, чтобы посмотреть на свои колени, куда Тошинори лёг головой. — Ну, конечно. Уверен, я выгляжу невероятно удачно с этого угла. — Я серьёзно, — говорит Тошинори. — Мне нравится, когда ты забираешь волосы в пучок. Айзава отвечает: — Ну, тебе тоже идёт. — Что? — Твои волосы, — Айзава указывает рукой и возвращается к просмотру удручающе детальной исследовательской работы Ииды. — Хорошо смотрятся забранными. — А. — Тошинори краснеет и поворачивается на его коленях. Натягивает одеяло до подбородка и молчит. — Как мило, — дразнится Айзава. — Ты можешь рассыпать комплименты, но не можешь их принимать. — Могу я, — надувается Тошинори, защищаясь. — Просто это странно. — С чего вдруг? — Люди постоянно делали мне комплименты во времена Всемогущего, — говорит он. — Но в этой форме меня много раз принимали за зомби. Айзава фыркает: — Ты шутишь. — Нет! Меня называли скелетом, упырём, хмырём — всё это до того, как стало известно, что я Всемогущий, конечно. — Люди идиоты, — вздыхает Айзава. — И ты глупишь. У тебя должно быть больше самоуважения. Тошинори усмехается: — Как бестактно. Айзава снова отодвигает бумаги, чтобы наклониться и заглянуть Тошинори в глаза. — Они не знают, о чём говорят. Он несильно хлопает Тошинори по лбу и возвращается к чтению. — Оу! — Тошинори вспыхивает. — Это было юного Ииды, так ведь? — Было. — Боже. Я почувствовал перегруз сложных речевых конструкций. Айзава неожиданно смеётся. Коротко, но всё же смеётся; тянется за водой, пока Тошинори сверлит его взглядом. Они у Айзавы сегодня. Это был долгий день — долгая неделя, если честно. Они даже не близко к решению загадки Лиги злодеев. Она только усложняется ежечасно. Айзава учит целыми днями, а к вечеру его обычно вызывают. Тошинори постоянно приглашают на брифинги, его невероятный боевой интеллект как грёбаный наркотик для стратегов. Они заслужили тихий вечер вроде сегодняшнего, если спросите Айзаву. Для кого-то, кто любит спать так сильно, как он, Айзава спит не то чтобы много. Он мог бы отправить Тошинори домой, если бы захотел. Но он не хочет. Потому что не хочет. Вот и всё. — Айзава. — Хм? — Мы встречаемся? Айзава сглатывает. Наконец медленно откладывает бумаги к стопке похожих эссе. Тошинори столкнулся лицом к лицу с сильнейшим злодеем в мире, но сейчас он выглядит обычным. Человечным. С тёмными кругами под глазами и всклокоченными волосами, зарывшийся руками в большое мягкое одеяло. — Не знаю. Мы встречаемся? — Я спросил первым. — Конечно, — говорит Айзава. — Делать мне больше нечего. — Это ложь. — Тошинори смеётся и обхватывает шею Айзавы руками. Это заставляет его наклониться, завеса волос падает между ними, пряди выбиваются из пучка. Айзава тянется за его прикосновением, большие ладони давят на шею. — Мы могли бы заодно, — отвечает Айзава, понижая голос — но выходит слишком мягко. Слишком искренне. — Ты отнимаешь достаточно моего времени для этого. — Хорошо, — хмыкает Тошинори и тянет его за волосы. — Можем заодно. Он дёргает ещё, так что Айзава опускает голову и прижимается своими губами к губам Тошинори, коротко и мягко целует. Это по-детски — то, как беспорядочно сердце стучит у него в груди. Он боится, что Тошинори может услышать — но он тянет сильнее, будто ему мало, так что Айзава целует его снова.***
Айзава был один очень, очень долго. К каждым прошлым отношениям было трудно приспособиться. Партнёры требовали активного участия и бережного подбора слов. Отнимали невероятное количество времени, ещё и требовали помнить родителей. Айзава может, но всё это так выматывает. Тошинори, напротив, не требует усилий. Он довольствуется дешёвыми ресторанами и не обращает внимания на медленное обслуживание. Он не мог бы придавать ещё меньше значения тому, выбираются они куда-то или остаются дома, Я просто хочу быть с тобой, говорит он. И это до отвращения сладко. Айзава ждёт подвоха. Не бывает без него. Но проходят недели, и Айзава чувствует себя, помилуй боже, счастливым. Хизаши спрашивает, в чём дело, и Айзава говорит, что ему выписали новые капли. Это не совсем ложь. Тошинори уважает его личное пространство. Не задаёт вопросов, когда Айзава отменяет свидания, и не жалуется на отказ в ответ на приглашение поужинать. Тем не менее, он начинает пугающе хорошо читать настроения Айзавы и иногда отказывается отпускать его, пока тот не скажет, что не так. Никто из них не честен с другим на сто процентов, но это на взаимовыгодных, продуманных условиях. У всех есть секреты. Подвох неожиданно всплывает в форме секса. Это тёплая ночь, так что они включают вентиляторы в каждой комнате дома у Айзавы. Телевизор бормочет на фоне, не больше, чем белый шум, пока Айзава сидит верхом на коленях Тошинори, пробегая пальцами по светлым волосам. Это по-хорошему привычно. Они уже сидели так раньше, пальцы в волосах, губы двигаются лениво и медленно. Иногда Тошинори ускоряется нетерпеливо, и иногда Айзава вновь успокаивает его. Всё равно Тошинори отлично целуется. Всё лучше. Иногда он отдаёт кровью на вкус, но Айзаве это не мешает. Они никогда не заходили дальше. Айзава был бы не против — учитывая предшествующее сексуальное напряжение, наложившееся на множество раундов поцелуев. Не то чтобы Айзава ждёт чего-то; просто Тошинори горячий, и тяжёлое дыхание делает его милым, и он правда хочет пробежаться ладонями по его бёдрам. Тошинори посасывает его язык, играет пальцами с краем уха, и Айзаве уже тепло и душно. Между ними слишком много одежды; как тесный внешний панцирь. Айзава скользит языком обратно и ведёт по припухшей нижней губе Тошинори — и последнее встречает тихий радостный стон, звук прокатывается сквозь Айзаву, горячий и тяжёлый. В момент, когда Айзава тянется к краю футболки Тошинори, того полностью клинит. Рука взлетает, чтобы перехватить его запястье, пальцы дрожат. Айзава замирает, широко распахнутыми глазами уставившись в глаза Тошинори. — А… уф. — Тошинори краснеет. — Гм— — Прости. — Айзава отстраняется. — Н-нет! Я просто, гм. — Тошинори облизывает губы. — Эта форма… — О, — выдыхает Айзава. Он никогда об этом не думал; могла ли утрата Всемогущего повлиять на возможность заниматься сексом. — Это слишком тяжело? Нам не нужно больше ничего делать. — Нет. Блядь. — Тошинори запрокидывает голову на спинку. Брань отлично звучит из его уст; Айзава держится, чтобы не задрожать от гордости. — Я просто урод, ты знаешь. Айзава спадает с лица. Смотрит Тошинори прямо в глаза, абсолютное осуждение читается по губам. — Ты нахрен издеваешься? Тошинори жарко выдыхает и задирает собственную футболку — и под ней шрам, вплетённый в мускулы. Он похож на цветок, распустившийся на его груди. — Нет. Это не просто что-то некрасивое. — Боже, заткнись, — рявкает Айзава. — Не диктуй, что мне должно и не должно нравиться. Тошинори смотрит ошарашенно. — Тебе нравится? — Это часть тебя, нет разве? — Айзава слегка двигается на коленях Тошинори, опускает ладони, нащупывая ремень. — Можешь оставить футболку, если хочешь, но меня шрам не смущает. У Тошинори комичное лицо. Айзава вынимает его ремень, кожа со свистом выскальзывает из шлёвок; потом отбрасывает. — Я тебе отсосу, — говорит Айзава. — А потом ты расскажешь мне, какой я потрясающий. Тошинори вспыхивает, разводит ноги, когда Айзава подталкивает его. — Хорошо.***
Их первая склока банальная, и оба в ней виноваты. Чем дольше они встречаются, тем сильнее стремление защитить Тошинори. Его истощённая форма не абсолютно хрупкая, но это не Всемогущий, и Тошинори иногда забывает об этом. Стоит слишком близко на тренировочных боях — бросается в самую гущу, когда ученики в лагерях. Их атакуют во время экскурсии. Глупо со стороны злодеев — тут полный класс второкурсников, закалённых опытом и тренировками. Проблема не в том, что они могут победить, а в том, что это густонаселённый район, забитый гражданскими. И Тошинори. — Держись за мной, — говорит Айзава, поднимая очки. Но Тошинори игнорирует его и бежит прямо в драку. Излучатель с земляной причудой сносит Тошинори в стену, и у Айзавы случается грёбаный сердечный приступ. Душа уходит в пятки, горячая ярость затапливает грудь. Мир рушится перед глазами. — Идиот! — кричит Айзава, срываясь с места — но Мидория уже там, ударяет излучателя в челюсть и отправляет в полёт. Злодеи задержаны. Ученики в сохранности доставлены домой. У Тошинори незначительные травмы, и их залечивают с лёгкостью. Дорога домой к Тошинори очень напряжённая. Айзава хлопает дверью, как только они заходят внутрь, срывает ленты с шеи и бросает на пол. — Ты блядь издеваешься надо мной? — Я увидел брешь! — спорит Тошинори. — У них гражданский был в заложниках! — Ты не герой больше! — кричит Айзава в ответ — и он нечасто кричит, так что звучит сипло. — Хватит считать себя неуязвимым! — Я знаю, что уязвим! Я просто — Всемогущий не может просто сидеть и смотреть, как невинные люди… — Ты не Всемогущий, — шипит Айзава низко и горячно, и немедленно сожалеет. Тошинори слегка давится. Его плечи сутулятся. Он запинается о слова, глаза влажнеют, и Айзава чувствует себя величайшим мудаком на планете Земля. — Яги, постой… — Я он, — шипит Тошинори, сквозь упрямые непролитые слёзы, давясь кровью. — Всемогущий — это я. Даже когда я был ребёнком, я просто — я просто хотел помогать людям. — Он прижимает ладонь к груди, будто пламя Всемогущего ещё горит. — Это трудно отпустить. Айзава сглатывает ком, и коротко склоняет голову. — Я знаю. Прости. Тошинори ничего не говорит, и смотрит в сторону. Айзава вздыхает. — Я… я знаю, это трудно, но тебе нужно довериться нам. Я не могу допустить, чтобы с тобой что-то случилось. — Он запускает пальцы в волосы, привлекая взгляд Тошинори к себе. Добавляет: — Ты должен продолжать жить. Ты сам это сказал. — Прости, — говорит Тошинори, тихо и искренне, и Айзава не помнит, когда они оказались рядом, но вот они уже обнимаются. Они сочетаются неожиданно хорошо. В этой слабой форме Тошинори ниже Всемогущего, всё ещё на голову выше Айзавы. Их руки ложатся прекрасно — кулаки сминают ткань рубашек, они с силой прижимаются друг к другу. Айзава поднимает ладонь, чтобы отвести чёлку с его лица, и Тошинори позволяет.***
— Привет, пап, а где папа? У Айзавы дёргается глаз. — Ашидо, мы это уже обсуждали. — О, прошу прощения! — Она кланяется. — Пап, сэр, а где папа? Айзава слишком нахрен устал, чтобы разбираться с этим прямо сейчас, так что он без энтузиазма указывает на дверь дальше по коридору. — Всемогущий на брифинге с другими про-героями. Они скоро выйдут и дадут вам раздельные указания. — О, окей! — Ашидо сияет. — Спасибо! Она слишком бодро скачет восвояси. Он чувствует ухмылку Хизаши даже не глядя. — Так и когда это началось? — Это вроде дежурной шутки, — Айзава трёт лоб, пытаясь стереть головную боль. — Уже несколько недель продолжается. — Удивлён, что ты их не отчислил. — Всемогущему нравится. — Конечно, ему нравится. Айзава фыркает, прислонившись к стене. — У детей никакого уважения к старшим нынче. — Я думаю, это чертовски уморительно, — смеётся Хизаши. — Папзава и папмогущий. Это как ситком о паре женатиков, и у каждого четырнадцать детей. — Можешь ты быть потише? Боже… — Не-а! — гогочет Хизаши. — Это против моей природы. — О, глядите, кто тут. — Каяма появляется с хлыстом в руке. — Мои два любимых мальчика… — Нем-м-м-полночь. — Хизаши хлопает её по плечу. — Как поживаешь? — Хорошо! Вас обоих тоже вызвали? — Альянсу нужны все, кто свободен, видимо. — Да? — Каяма пихает Айзаву локтем. — Где твой мужчина? — Заткнись. Хизаши неприлично ржёт. — Он теперь часть главного совета. — Ого, Сотриголова. Ты технически со своим боссом встречаешься. Волосы Айзавы поднимаются, ленты слегка парят, пока он прожигает взглядом дыры в лице Каямы. Он низко рокочет: — У меня здесь ученики. Она поднимает руки с улыбкой. — Прости! Прости! Волосы Айзавы падают и он обматывает ленты плотнее вокруг шеи. — Кто тебе вообще рассказал? Хизаши начинает свистеть, разворачиваясь на пятках — и Айзава сгребает в кулак его футболку. — Папа-сэнсей? Айзава отпускает Мика, поворачиваясь к Киришиме. — Что?! — Не знаете, сколько нам тут оставаться? У меня стажировка ещё потом. — Минут двадцать или около того, — говорит Айзава. Киришима благодарно сияет и скачет прочь. Хизаши и Каяма открывают рты, но Айзава обрывает их, подняв руку. — Молчите оба.***
Это были долгие-долгие, долгие-долгие, долгие несколько недель. Волосовыдирательные. Не то чтобы существующее слово, но теперь будет. Было ещё одно похищение ученика. Ещё одно. Его класс просто магнит для неприятностей. Суют свои носы в них и ныряют. Хорошо это или плохо — повод для дискуссии. Но некоторые из них оказались не там, где должны были, и Мидорию схватили. — Он сделал это ради меня! Они — они шли за мной! — Очако икает, в слезах, и Айзаве нечего сказать, потому что он верит ей. Мидория именно такой. Тошинори вне себя от беспокойства, что одновременно удивительно и не. Мидория отлично может позаботиться о себе, но Тошинори знает о нём что-то, чего они — нет. Айзава принимает это. Если это и правда, Тошинори не скажет. Неделя, полная неустанных совещаний. В отличие от похищения Бакуго, здесь у них нет зацепок. Никаких следов. Классу А сказано отдельно и чётко не вмешиваться в операции по освобождению, но Айзаве доподлинно известно, что они строят планы за его спиной. У него нет времени их останавливать. Семь дней спустя Тошинори вбегает в головной штаб с запавшими глазами и в растрёпанной одежде. У него есть зацепка, и они используют её, потому что он прав. Они находят Мидорию целым. Потрясённым, но живым. Злодеи взяли образцы кожи; большие лоскуты вырезаны тут и там с его рук. Тошинори твёрдо настаивает, чтобы они сожгли все образцы, но полиция отказывается. Когда с этим провалом покончено, наступает время для долгих недель пресс-конференций. Заметания следов, утешения взволнованных родителей. Они наслушались от мисс Мидории, и Айзава её не винит. Пока дни летят, Айзава не видит Тошинори вне школы. Они переписываются о работе и только. Айзава и представить не мог, насколько начал полагаться на компанию Тошинори. Когда он сидит дома, лицо освещено светом монитора, глаза воспалены, он неожиданно скучает по плечу, на которое можно опереться. Буквально, метафорически — неважно. Ему интересно, в порядке ли Тошинори — но он слишком гордый, чтобы спрашивать. Вместо этого он пишет: приходи. Тошинори отвечает, что не может. Их расписания не совпадают ещё пару недель; тяжкое разочарование. Айзава не показывает, но он скучает по Тошинори. Его класс снова начинает улыбаться, когда Мидория выздоравливает и приходит в норму — но Айзава будто вскрыт. Устал, потаскан и морально повержен. Пальцы пробегают по его шее мимоходом. Это должно быть ободряюще — но Айзава хмурится, мягкое касание дразнит, не более. Тошинори делает это специально; скользит ладонями по лопаткам и походя мурлычет тихое приветствие. Так что когда Айзава видит Тошинори стоящим в углу школьного спортивного зала, он выписывает подушечками круг на его спине. Тошинори вздрагивает под его пальцами, но Айзава уходит раньше, чем он оборачивается. Похлопывания по голове, хлопки по плечам, и мягкие, невесомые прикосновения — всё это не увидят остальные, это то, что доступно только им. Они не говорят об этом. На следующей неделе Тошинори ловит его в учительской по пути в класс. Его рука бережно опускается на локоть Айзавы, он прижимается и спрашивает: — Ты занят в пятницу? — Нет. — Айзава лжёт. Он занят, но может отменить. — Ужин подойдёт? — Да, — говорит Айзава, не поднимая взгляда от компьютера. Тошинори улыбается и бормочет Айзаве прямо в ухо: — Хорошо. Тогда увидимся. Айзава подпрыгивает в кресле, и Тошинори смеётся, направляясь к двери.***
Нахуй ужин. Итак, нужно отдать Тошинори должное, он действительно приготовил еду. Пахнет здорово — лапшой и овощами. Но как только Тошинори открывает, Айзава толкает его назад, захлопывая дверь ногой и вжимая Тошинори в неё спиной, удерживая предплечьем. Тошинори слабеет в его руках, будто был готов. Так что когда Айзава прижимается ближе, это Тошинори впивается ногтями в его затылок и тянет, пока их губы не встречаются. Он на вкус как зубная паста. Айзава очерчивает его рот языком изнутри, и Тошинори посасывает его, ссаживая нижнюю губу зубами. Самый неаккуратный поцелуй, что у них был. Самый горячий — тоже. — Я приготовил, — сообщает Тошинори ему в губы. — Разогреем позже. Тошинори скользит рукой по его груди, дёргает ближе. Айзава подчиняется, упираясь предплечьем в стену, так что — да, они ближе. Тошинори мычит, и Айзава принимает это за согласие; пока тот запускает пальцы между его поясницей и ремнём, их губы сплавляются. Айзава чувствует, как что-то в нём расслабляется; нервный узел в животе распускается, сменяясь возбуждением. Тошинори и правда как зубная паста — Айзава думает: он ожидал такого поворота — но чем дольше они целуются, тем быстрее вкус зубной пасты перетекает во вкус Тошинори. Его пальцы уверенные на коже Айзавы. Они бегло скользят от его спины к бедру, ладони лезут под рубашку. Айзава протискивает бедро между ног Тошинори — и он слабо выдыхает. Айзаву пробирает до глубины души. Он отстраняется от губ Тошинори, спускаясь своими вниз к острой челюсти, к коже на горле. Он тёплый, очень живой. Айзава оставляет долгий крепкий поцелуй, потому что может. — Ты почти кажешься сильнее, когда такой, — говорит Тошинори со смехом. — Потому что я сильнее. — Я тренируюсь, между прочим. — Против моей воли, — говорит Айзава. Тошинори гладит его спину по всей длине, иногда опускаясь до задницы — иногда тянет его бёдра, сжимает. — Почему мы это делаем у двери? — спрашивает Тошинори. — У меня болит спина. — Потому что, — рычит Айзава ему в горло. Ладонь неожиданно толкает Айзаву, отправляет прочь. Его держат поперёк груди, разворачивают и бросают обратно. Айзава настолько ошарашен, что у него уходит секунда, чтобы понять, что Тошинори развернул его лицом к смежной стене, прижав к ней руки. Ладонь скользит с груди на спину Айзавы — а бедро, в свою очередь, между его ног, и глаза Айзавы закатываются. Он прижимается к Тошинори, отстраняясь от стены, неожиданно пьяный без капли спиртного. Тошинори крепче, чем можно подумать; так что Айзава лениво откидывает голову на его костлявое плечо и жарко выдыхает. — О, мило, — говорит Тошинори в его ухо. — Заткнись. Тошинори толкает его обратно, вжимаясь в его задницу и ведя бёдрами, и до Айзавы доходит, как они оба заведены. — Н-х-давай продолжим не здесь. — О, теперь ты хочешь пройти. Айзава подаётся бёдрами навстречу, заводит руки назад, обнимая Тошинори за шею. Ткань трётся о ткань, и Тошинори стонет, когда Айзава прижимается задницей к его члену. — Да. До спальни рукой подать. По пути Тошинори накрывает кастрюлю рамена крышкой и вынимает ремень, пока Айзава скидывает обувь. Становится проще, когда штаны отправляются кучей в рабочее кресло. Постель приличная, с маленькой милой настольной лампой. Тут просто, но по стене развешана целая коллекция — награды, знаки благодарности. Фотографии старых друзей. Айзава садится на край постели первым. Тошинори следом — но Айзава перекатывается с ним, так что может продолжить стараться над засосами. Он бережно выбирает, где их оставить — прямо внизу его горла, где высокий воротничок рубашки спрячет. Его кожа бледная, и мягкая на ощупь, но на вкус он солёный и пахнет мужчиной. Тошинори вздыхает обнимает Айзаву, прижимая ближе, и тот урчит. Крупные ладони поднимаются к его плечам. Пробегают по спине, затем вниз, чтобы сжать задницу. Волнующе. Пальцы стягивают свитер, и Айзава хмурится, когда тот падает на пол. Он открывает рот, чтобы сказать: мне нравится этот свитер, ты, чёр— но руки Тошинори скатываются по его груди прямо к боксерам, так что Айзава захлопывается. Тошинори не торопится снимать свою майку, так что Айзава не давит на него. Вместо этого вылизывает, насколько позволяет вырез, прижимая зубы к выемке в основании шеи. — Хочу тебе отсосать, — бормочет Тошинори, мельком, будто запоздав с мыслью. Айзава прижимается бёдрами, движение всё ещё грубое из-за ткани их белья, но мягче, чем прежде. Так лучше, немного, но хочется большего. Хочется быть ещё ближе. Айзава прикусывает его ухо. — Так нормально? Он едва ли не слышит, как Тошинори закатывает глаза. — Я в порядке. — Ты всё ещё кашляешь кровью? — С тех пор, как перестал превращаться… мне стало лучше, — признаёт Тошинори. Правой рукой он нежно играет с прядями волос Айзавы. — Ты выздоравливаешь, — рокочет Айзава. — Наверное. — Он вскидывается. — Я соскучился. Перевернись. Айзава целует его в последний раз — клюёт — прежде чем перекатывается на спину. Тошинори садится и снимает резинку для волос с запястья. Это странно заводит, то как он завязывает волосы в сбитый пучок, убирает пряди с лица. Его глаза полны решимости, когда он стаскивает боксеры Айзавы и разводит его бёдра. Он не юнец, но Тошинори заставляет Айзаву чувствовать себя именно так. В момент, когда он облизывает губы и прижимает язык к головке его члена, у Айзавы скручивает низ живота. Тошинори медленный. Он не кажется нерешительным; напротив, он будто хочет насладиться сполна. Он погружает в рот только головку и посасывает слегка. Отстраняется, чтобы обхватить ладонью и сжать пальцы у основания, чтобы можно было лениво насаживаться ртом и облизывать, как фруктовый лёд. Айзава трепещет под его руками. Падает головой на подушки. — О, боже. Тошинори прижимает язык, на полпути к его горлу и сглатывает, собирая больше слюны, чтобы медленно насадиться на член Айзавы. То, как он ведёт языком — боже, блядь. — Знаешь, я никогда не спрашивал… — Айзава прочищает горло, пытаясь звучать непринуждённо, — ...не то чтобы меня волнует— Тошинори рывком снимается и умело, длинно ведёт ладонью, так что у Айзавы голова идёт кругом. — Что? — Твоя ориентация. — У меня никогда не было гендерных предпочтений, — Тошинори наклоняется, умело беря в рот, и опускается наполовину, снова снимается, — ...насколько я помню, во всяком случае. Айзава не отвечает; его внимание сосредоточено на ощущении влажных губ Тошинори. Тошинори не убирает язык, мелко, кошачьи облизывает, глядя в лицо Айзаве с неподдельным любопытством. Айзава пытается не реагировать — но это трудно, когда Тошинори ритмично сосёт головку, так что пальцы встречаются с губами. Тошинори такой медленный — смакует вкус, будто это вовсе не пóшло. Возбуждение больше не жгучее и не торопливое — оно растёт медленно, изнуряюще, и Айзава чувствует его всем телом до пальцев ног. Тошинори тяжело сглатывает, прижимая головку к щеке, вылизывая щель и улыбаясь, когда Айзава едва не задыхается. — Прости, — Тошинори отстраняется, быстрее двигая кулаком, наконец-то. — Слишком медленно? — Нормально, — скрипит Айзава, пытаясь не кончить. — Виноват. — Тошинори кладёт свободную руку на его бедро и сжимает. — Мне правда нравится это делать. Он наклоняет голову, чтобы ещё несколько раз быстро опуститься, сглатывая по пути наверх, рот влажный и горячий — и Айзава опускает ладонь, отдёргивает голову Тошинори, с трудом удерживаясь от того, чтобы не спустить под его пальцами. — Ничего, — хрипло выдыхает Айзава, — в другой раз. Хочу тебя выебать. И не завтра. — Тошинори вспыхивает. Айзава усмехается. — Теперь у тебя хватает наглости краснеть? Тошинори прижимается губами к его члену и гримасничает. — Не знаю. Он избегает взгляда Айзавы, язык тела робкий. Айзава задвигает собственное возбуждение, садясь и прижимаясь спиной к изголовью кровати, раскидывает руки. — Иди сюда. Тошинори медленно влезает между его колен, лямка майки сползла с плеча — и он выглядит неожиданно хрупким. Он не таков, но кажется кротким. Это своего рода честь: символ мира, спаситель человечества, золотой мальчик — краснеющий на его коленях. Айзава берёт лицо Тошинори в свои ладони и целует. — Могу быть снизу. — Я хочу сам, — говорит он. — Тогда боксеры долой, — бормочет Айзава в его щёку. — Я о тебе позабочусь.***
Он восхитительно извивается, кожа раскрасневшаяся и искусанная, волосы выбились из пучка и рассыпались по простыням вокруг. У Тошинори самые длинные ноги, какие Айзава когда-либо видел. Айзава тоже не маленький — гордые сто восемьдесят три — но ноги Тошинори бесконечные. Он вытягивается, выгибается под руками Айзавы, пока тот почти складывает его пополам. Он использует только три пальца — но Тошинори уже кусает нижнюю губу, пытаясь не шуметь. Айзава продолжает толкать его бедро свободной рукой, просто чтобы посмотреть, какой он гибкий. Тошинори прерывисто стонет и просит: — Остановись. — Айзава быстро вынимает пальцы. — Ночь коротка. — Тошинори устраивается на постели и разводит бёдра. Он выглядит не таким нервным, как до этого — должно быть, он на грани, потому что он бесстыдно и нетерпеливо прижимается к Айзаве. Весьма бесцеремонно. Айзава быстро сгребает презерватив, встаёт коленями между бёдер Тошинори и берёт его без промедления. Тошинори длинно, с облегчением стонет, и это так горячо, что Айзаве приходится притормозить. Не сразу, но он задаёт приличный темп. Они оба взъерошенные — и Айзава был бы горд показать себя с лучшей стороны в койке, если бы его повседневность в последнее время не была настолько психологически и физиологически изматывающей. И ему просто нравится Тошинори. Привлекает ужасно, что бы тот ни делал. К счастью, секс и не должен быть идеальным. Айзава чувствует каждый стон Тошинори — он скручивается у него в животе, и это заводит настолько, что стоит просто каменно. Айзава без понятия, как он выглядит или звучит, но должно быть, неплохо, потому что Тошинори подтягивает ноги выше под бёдра, и у него поджимаются пальцы на каждый толчок Айзавы. Так жарко, Айзава чувствует, как под ладонями Тошинори собирается пот, так что они то и дело соскальзывают. Его имя сейчас, должно быть, не по силам Тошинори, потому что тот продолжает бормотать: «Айза-Айзав-Ай-Айза-», наполовину запинаясь. Его пальцы впиваются в плечи Айзавы до синяков, но это неважно. Их губы то и дело встречаются, каждый раз когда Айзава наклоняется достаточно низко. Нависать над ним трудно — так что Тошинори просто тянет, пока Айзава не опускается на него всем весом — и его член скользит как надо, достаточно, чтобы они разделили стон. Айзава толкается жёстче, едва может держать глаза открытыми. Он хочет видеть лицо Тошинори; хочет видеть, как капля слюны от их поцелуев скользит вниз по его щеке — но Тошинори подаётся навстречу, и Айзаве приходится закрыть глаза, чтобы сосредоточиться. Он кончает первым, потому что это слишком. Бёдра вжимаются в бёдра — он спускает в презерватив, стонет Тошинори в шею. Тошинори, должно быть, говорит что-то. Айзава не слышит — в ушах звенит — но чувствует его глубокий баритон. Голос так контрастирует с его разгорячённым телом, бьющимся в попытке кончить, кулак двигается на напряжённом члене. У Айзавы хватает сознания отбросить его ладонь и сделать ещё пару толчков вопреки собственной чувствительности, просто чтобы увидеть, как Тошинори выгибается, крича.***
Айзава абсолютно не готов к следующему утру. Не то чтобы они так и планировали, но они приняли ночью душ и разогрели всё, что Тошинори приготовил, и к тому моменту, как они закончили, было слишком поздно, чтобы Айзава мог уехать домой на поезде, так что. Он остался. Когда он просыпается в первый раз, Тошинори прижимается к его спине. Тошинори спит тихо, но как пиявка пытается забрать всё тепло его тела. Айзаве нравится думать, что жизнь его закалила настолько, что сердце стало холодным и уродливым, но он очевидно не настолько чёрствый, чтобы разбудить Тошинори, так что Айзава засыпает снова. Когда он вновь просыпается, то чувствует себя другим человеком. Время позднее; на часах полдень. Он так долго уже сколько лет не спал. Он немедленно оглядывается на Тошинори; но его нет. Из кухни пахнет американским завтраком; яйца, бекон, сироп. Святый боже, вселенная решила снова перевернуть мир Айзавы с ног на голову, потому что он чудовищно не подготовлен к тому, чтобы увидеть Тошинори расхаживающим без белья в старой футболке Всемогущего. Она ему велика. Это должно отталкивать. Выглядит, будто рукава его сожрали, ворот слишком широкий и свисает с одного плеча. Боже, он просто блядь очарователен. — Что ты делаешь? Тошинори оборачивается, и господь, его волосы забраны в хвост. — Утречка и тебе, приятель. — Доброе утро, — мёртвым голосом отвечает Айзава. — Что ты делаешь. — Готовлю? — Сними это. — Нет! — Значит, ты должен мне десять баксов за каждую футболку Всемогущего, что ты наденешь, — говорит Айзава, проходя в кухню. — Ты странный, — смеётся Тошинори. — Тебе нужен кофе? Можешь налить себе. Айзава облокачивается на стойку. Смотрит, как Тошинори непринуждённо переворачивает блинчики, а потом отлипает от столешницы, немедленно подходит к Тошинори со спины и обнимает его узкую грудь, прижимаясь лицом к плечу. Тошинори хмыкает, но молчит. Позволяет ему виснуть на себе, пока не заканчивает готовить завтрак. Айзава рано или поздно отправится домой; но рано или поздно — это не сейчас, так что Айзава об этом не думает.***
— Прогуляйся со мной, — говорит Тошинори. Айзава не открывает глаз, откинув голову на спинку дивана в учительской. Сегодня здесь больше никого; мини-холодильник тихо гудит в углу. — Нет. Я слишком устал. — Пожалуйста? — Нет. — Ты так в развалину превратишься. — Тошинори садится рядом с ним, чопорно положив руки на колени. — Тебе нужно оставаться в форме, знаешь ли. — Кальмар-мутант напал на моих учеников на экскурсии на прошлой неделе, и я его своими руками уделал. Хватит с меня тренировок. Тошинори смеётся, и смех звоном разливается по тишине учительской. Он выглядит хорошо; освоился в своём теле получше, не пытается угробиться каждый день. Больше года прошло с падения Всемогущего — и Тошинори всё ещё проживает это, молча — но Айзава думает, что ему становится лучше. Приходит к какому-никакому принятию. Айзава бросает взгляд на дверной проём. Стекло тонированное, ученики ничего не увидят снаружи, так что Айзава притирается к боку Тошинори и позволяет обнять себя за плечи. Тошинори прижимает его ближе. — Просто короткая прогулка. — Нет. — Дальше по улице в парке все деревья цветут! Тебе нужно посмотреть. — Я знаю, как выглядит цветение. Тошинори прижимается губами к его макушке, и глаза Айзавы распахиваются. — Жизнь коротка, Шота. Чёрт. Тошинори знает, что Айзава не может устоять перед этим низким, ровным голосом. Он поворачивается посмотреть, и Тошинори приглашающе ухмыляется. Он пахнет одеколоном, который Айзава втайне любит, и свободная рука Тошинори соскальзывает вниз и сжимает его бедро. Айзава смотрит на часы и вздыхает. — Если там подъём, ты меня понесёшь. Тошинори смеётся, поднимаясь на ноги и протягивая Айзаве ладонь. — По рукам.