В Лондоне не бывает морозов

С такими корешами как у Рентса и врагов не надо. На этот раз удружил Франко Бегби: мол, он в розыске и ему надо залечь на дно. А дно, по его мнению, располагалось прямо в лондонской квартире Рентона. Совести у Франко хватило только пообещать, что это временно, а вот на то, чтобы хотя бы попробовать поискать себе какое-нибудь другое убежище — уже нет. Дни складывались недели, недели в — месяц, а Франко всё отлёживал бока перед телеком, изнывая от скуки и вынужденного бездействия, и наводил свои порядки в и без того слишком маленьком для двоих пространстве. Некогда уютная комнатка стала мрачной и тёмной: из паранойи Франко залепил единственное окно газетами. Над плитой теперь вечно сохли носки и трусы, и Рентсу всё чаще казалось, что его жилище превращается в подобие скаутского лагеря: на обед консервы, вечерами Франко рассказывает страшные истории о том, как он окрутил очередную тупую цыпочку или навалял наглому кенту, и дурацких розыгрышей в избытке. — Ха-ха-ха, — монотонно изрекал Рентс, в очередной раз обнаруживая, что за ночь обзавёлся седыми бровями из опавшей мыльной пены или надписью «fuck» на лбу. Не будь его ребячливый гость таким психом, Рентс, может быть, принял более деятельное участие в веселье. Но Франко! Предугадать, когда он посмеётся с тобой вместе, а когда у него напрочь сорвёт резьбу, не представлялось возможным. И хотя Рентс, по всеобщему мнению, действовал на Бегби умиротворяюще, рисковать не хотелось. Так что Рентс разве что иногда бросал недовольное: «Не смешно!», выслушивал байки Франко и безропотно поставлял ему пиво и сигареты. Даже сам заново начал курить, то ли чтобы составить Франко компанию, то ли чтобы сбросить напряжение, которое Франко распространял вокруг себя так же естественно как уран радиацию. В тот вечер Рентс пришёл поздно, надеясь, что Франко будет уже спать. Но тот развалился на кровати и уныло пялил в тёмный экран выключенного телека. — Сиги принёс? — И пиво, — рапортовал Рентс, кидая гостю пачку с верблюдом. Не то чтобы ему очень хотелось пить, но тусить с трезвым Франко тоже особого желания не возникало. — Что снаружи?.. Как Лондон? — Что ему сделается? Стоит. Елки понатыкали на каждом углу, в витринах праздничная иллюминация. Бегби затянулся, выпустил из ноздрей две тонкие струйки дыма и изрёк глубокомысленно: — Коммерсанты чёртовы, дохуя времени до Рождества, а они туда же. Все хотят свой залежалый товар втюхать под видом подарочков. — Да ладно тебе ворчать, Франко, настроение создаёт. Рентон подсунул Франко банку пива, взял себе и плюхнулся рядом. — Какое, блядь, настроение. Маета одна. — продолжил философстовать Франко: — Лучше здесь в четырёх стенах торчать, чем наблюдать эти толпы жизнерадостных остолопов. Будто нет больше радости, чем носиться, закинув язык на плечо и скупать всякую дрянь. — Так ведь и правда надо своим подарить что-то. — Сам знаю, — Франко зажёг сигарету об сигарету. К пиву он даже и не притронулся. — Только не то всё это. Раньше как-то иначе это всё делали. С душой. Ждёшь, бывало, этого Рождества как дурак, гадаешь, что тебе дед подарит. — Санта-Клаус? — отхлебнул пива Рентс. — Не, ну я ж малым не дефективным был, чтобы в Санта Клауса верить. Мой дед. Я у него в любимых внуках числился. Дед один дарил нам что-то, раз от папаши ждать не приходилось. Разве что его самого можно было под ёлочкой найти. Только без праздничной обёртки. Рентс понимающе кивнул. В начальной школе он частенько забегал к Франко и с его отцом встречаться ему доводилось. Впечатление Френсис Бегби старший производил одновременно и жалкое, и жуткое, хорошо хоть дома появлялся не часто. — В детстве мы все склонны к магическому мышлению, — Рентс одним глотком допил пиво, покосился на Франко — не злится ли, и потянулся за следующей банкой. — Из любого дерьма готовы налепить конфет. Мама, когда мы с братом маленькие были, каждый год делала адвент-календарь. И мы так обожали… — Числа вычёркивать? — переспросил Франко. — Мы тоже с сестрёнкой оставшиеся до Рождества числа обводили, а потом крестики каждый день ставили. Ну, я больше для неё старался… — Не, другое. Ну, знаешь, за две или за три недели, мама развешивала по стенам большой комнаты гирлянды и крепила к ним маленькие свёрточки на нитках — по количеству оставшихся до Рождества дней. Мелочевка, завёрнутая в разноцветную креповую бумагу. Никогда не знали, что окажется в очередном подарке — орешки в глазури, стеклянные шарики, две пластинки мятной жвачки. Иногда там мог быть коробок из-под спичек набитый кислым драже. Такой вот праздник из говна и палок. — Зря ты так, Рентс. Что она вас, пиздюков, золотом осыпать должна была? — Франко с недоумением посмотрел на зажатый между пальцами фильтр и щелчком отправил его в почти заполненную бычками жестяную банку. — А мы в монополию играли. — Что? — В Рождество. Сначала ели рыбный пирог, а после взрослые садились играть в карты, а мы в монополию. Если только папаша не наебенивался и не портил всем праздник. — Тема, — согласился Рентс, хоть убей не понимавший, чего такого праздничного в игре в монополию и пироге с рыбой. — Может, телек врубим? — Да ну его, — Франко потянулся и откинулся на кровать. — Поздно уже. Я спать буду. А ты бы пожрал… Я тебе там оставил фасоли. И яйца сварил. Как завтрак, но только ужин. Если в виде исключения Франко решил не быть мудаком хотя бы сегодня, Рентс ничего не имел против. Франко и вправду сразу забрался под одеяло и пока Рентс ел, перекладывал пиво в холодильник и собирался ложиться, лежал на спине с закрытыми глазами. Только когда был погашен свет и Рентс занял свою половину постели, Франко наконец повернулся к нему спиной. По тому, как неподвижно и тихо Франко лежал, было ясно, что он только притворяется спящим. Зато Рентона разморило после дня в офисе, пива, еды и странных разговоров. Ему, кажется, уже что-то снилось, когда Франко снова подал голос: — Рентс… — Что ещё? — А ты помнишь как мы ангелов вырезали из бумаги? И снежинки? — Угу. — И мисс Тимбл ещё разоралась на меня, за то что я ещё ракет и самолётов навырезал. И пальму. Помнишь пальму? — Угу, — Рентс не хотел ничего вспоминать, он хотел чтобы Франко поскорее оставил его в покое. — Так я дома на окно потом наклеил. Красиво вышло! Наутро Рентс проснулся первым. Франко дрых, свернувшись в букву зю. Ни лампа, ни шум воды, ни свист закипевшего чайника не могли его разбудить. Иногда Франко вздрагивал, тягуче бормотал и прикрывал голову согнутыми в локтях руками — то ли дрался, то ли от кого-то убегал в очередном кошмаре, — но дыхание его вскоре выравнивалось и на смену невнятным звукам вновь приходило мерное сопение. Рентса такой расклад более чем устраивал: без очереди в туалет и попыток Франко в остроумие утро действительно выдалось добрым. По дороге с работы Рентс зашёл в Теско и домой возвращался с полными пакетами пива, сигарет и консервированного супа. Ещё за дверью он почувствовал неладное: гора мусора в общем коридоре вроде как стала больше, чем накануне. Комната тоже как-то неуловимо изменилась. Над конфоркой сохла белая майка, из санузла раздавались ритмичные удары капель о жестяной душевой поддон, а Бегби с сигаретой в зубах, стоял обёрнутый на манер тоги простынёй и приветственно ухмылялся. «Прибрался он, что ли», — дошло наконец до Рентса. И правда, закопчённые ящички в кухонной зоне сменили свой окрас на бледно-жёлтый, в раковине не громоздилась посуда, расставленные по всей комнате переполненные самодельные пепельницы куда-то исчезли, и даже воздух был не таким спёртым как накануне. Рентс взглянул в сторону окна и замер в немом изумлении. Газеты, целый месяц укрывавшие комнату от белого света, были сорваны, а по углам тёмного стекла завивались то сплетаясь, то расходясь, белые, полупрозрачные морозные узоры. Только мороза никакого за окном не было, только влажная и промозглая лондонская ночь. У Рентса всегда в запасе было много слов. Он мог уболтать кого угодно и порой ему приходилось даже усилием воли удерживать язык за зубами. Но сейчас ни одно из них не казалось ему подходящим, и он только подошёл поближе, чтобы разглядеть расцветшие за день на окне дивные цветы, тропические пальмы, казалось без всякого смысла кучерявившиеся завитушки, сложившиеся в очертания экзотических рыб и птиц. — Это… — Охуенно, — без ложной скромности подсказал Франко. Рентс кивнул. — Как же… Ну… Если кто тебя в окно увидит и донесёт. — Кто? Голуби? Звучало чертовски разумно. Слишком разумно для Франко. Но как он это смог сделать? Красок у Рентса отродясь не водилось. — Тебе придётся купить новую зубную пасту, — ответил Франко на невысказанный вопрос, — и щётку. Я ей тут тебе всё отхреначил. Отмыл, стал-быть. — Хорошо, — Рентон еле сдержался, чтобы не сказать «спасибо». Франко крысился на любую благодарность даже в те редкие моменты, когда вёл себя как нормальный чувак. Начинал злиться и твердил что-то вроде: «да разве мы не кореша». — И, загонишь уже наконец те побрякушки? Они, конечно, мало что стоят, но если тебе удастся выручить за них хотя бы фунтов двадцать-тридцать… — А ничего, что из-за них ты в розыске, — Рентс наконец выпустил из рук пакеты и включил телек в надежде, что звук телепередачи заглушит дальнейший неудобный разговор. — Эти говнари заявили полиции, что я взял настоящие. Чтобы получить свою грёбанную страховку… — лицо Бегби омрачается, но всего на миг, кажется его безумную голову посетила очередная идея. — Короче, на всю выручку купи лотерейных билетов, без наебалова. — Угу. Рентс считает, что все лотереи наебалово ещё то и, по справедливости, выручка должна была бы достаться ему. Должен же Франко хоть что-то вносить за проживание. Но решает в очередной раз пойти на поводу у своего отбитого кореша. Хотя тот никогда не узнает и проверить не сможет, насколько точно выполнил Рентс его наказ. Дело тут не в страхе, а, может быть, в том, что Рентс до сих пор иногда видит в Франко — Фрэнка. Лучшего друга, с которым сидел за одной партой и гулял до темноты, потому что расставаться не хотелось. Куда Фрэнк делся? Когда исчез? Вернётся ли когда-нибудь?.. — Чо угу? — переспрашивает Франко. Пожелтевшие от табака усы смешно топорщатся над верхней губой. — Сделаю, я ж сказал.