***
Comes, saut dans le vide, my lover
In my youth the greatest tide
washed up my prize
You.
Alt-J — Nara
Когда стало известно, что Адидас засобирался в Афганистан – это не удивило, но без вопросов не обошлось, потому что сваливал он так, будто девчонка залетела, а он не хотел брать на себя груз ответственности. Просто поставил всех перед фактом, мол, так и так, пацаны, есть такая профессия – родину защищать, да только вот Вова никогда не славился порывами патриотизма. Он натурально сбегал. Потому что хотел отделаться от гнета отца, крупного и бестолкового мужика, уверенного в том, что сможет сдержать молодежные порывы своих сыновей. Под вечными упреками о том, что старший подает плохой пример младшему, Вова лишь усмехался, потому что Маратке только повод дай, сам в какую хош авантюру впишется. У него шило в жопе похлеще мотора в батиной Волге. Уехать в армию казалось самым оптимальным вариантом: и батьку угодишь, мол, всё, я не с улицы, я добросовестный гражданин, родину еду защищать, и девчонки потом без ума будут, для младшего пример реально хороший, так еще и форма красивая в придачу, да только в первую очередь Володя бежал от себя. Он окончательно запутался в вопросах, на которые не находилось ответов. Да даже сами вопросы были сформулированы через жопу. И не только они. Когда Кащей откинулся с зоны, два года от звонка до звонка, двор вмиг стал по струнке ходить. Вовка еще мелким несмышленышем был, а Кащей-то на три года старше, весь из себя такой опытом замудрённый, жизнь – ворам, смерть – мусорам и дальше по списку. И вся эта канитель такой привлекательной в семнадцать казалась, что Вова, не раздумывая, за ним сиганул, в тот момент ощущая, что это – единственный верный вариант. Без отца и правил, полная свобода да законы улицы, завязанные на чести. Как же он, сука, ошибался, но пути к отступлению отсутствовали, если они вообще когда-то существовали. Когда ты попадаешь в такую яму, как ОПГ, которая состоит из агрессивных малолеток и близких к отсидке совершеннолетних лбов, являясь выходцем из приличной семьи, то приходится несладко. Если бы не крыша Кащея, Вову бы размазали по стенке в первую секунду его появления в коробке. И Адидасом его прозвали, потому что в шмотках импортных щеголял, мол, ровно на жопе не сиделось в теплом доме, теперь выгуливает шмотье на морозе да хвастается. Отношение к нему было, конечно, предвзятое, ибо такие щеглы, как Суворов, ну надо же, даже фамилия кричала о том, что не по той горочке он спустился, в группировках редко приживались, но в конечном итоге из чушпанов выписали, в пацаны приняли. А еще Вова был упертым. Упертым настолько, что умудрился подняться до старшего наравне с Зимой и Турбо в коротчайшие сроки. Валерка, конечно, попытался порамсить да права покачать, но кодекс пацанский был у него на подкорке выбит красными чернилами, поэтому он быстро успокоился и принял его в «стаю». Почему-то Кащей, человек, который по малолетке узнал, как мир устроен, пылал к нему безграничным доверием. И никто не знал как так, даже сам Адидас. Вроде и заслуг никаких особых не имелось, а тут, оп, и ты уже в числе авторов, дальше что, пост Генсека? А потом Вова все понял, даже дуру гнать не пришлось. Когда после очередного махыча все кинулись в рассыпную, Кащей увязался за ним. Оно и верно, Адидасу нехило так прилетело, фингалом освещал переулки, по которым они петляли, да дорожку, как клубочком сказочным, своей кровью помечал. Еще свалился бы где-нибудь, не дай Боже, и поминай как звали. Притащили бы потом Кащею жмурика, а он такого исхода точно не хотел, еще возиться с ним. Универсам крепчал, и терять такого, как Вован – себе дороже. Его скорлупа беспрекословно слушалась, потому что осталось еще в Адидасе что-то человеческое, опыт не пропьешь. Хороший коп, плохой коп, или как там в пендосских фильмах говорится. В общем, действовал Кащей только из-за благих побуждений. И к стенке припирал Володю, видимо, тоже. Это вообще спонтанно получилось. Они залетели в какой-то подъезд, и моторчик Адидаса окончательно вышел из строя. Начал он медленно сползать по стеночке, культяпки не ощущая, а Кащей схватил его да обратно на ноги поставил. Оглядел всего лисьим взглядом, прищурился, выцепляя каждую ссадину на морде, ресницами своими длиннющими чуть ли покалеченную кожу не задевая, и вдруг прижался губами в губы. Из Володи чуть Святой Дух окончательно не вышел. Он стоял, как кролик перед волком, и не дышал, то ли боясь испортить момент, то ли опасаясь за свою жизнь, которая, по его скромному мнению, закончится ровно в тот момент, когда Кащей от него отойдет. Но Кащей никуда не собирался. Стоял себе уверенно, губы чужие сминая, да в волосы влажные зарываясь. Адидасу казалось, что в тот момент он ощутил необычайно обильный спектр эмоций, но какую использовать по итогу так и не определился. Подумал, что была не была, хуже уже быть не может, поэтому податливо разомкнулся на встречу. На верхних этажах хлопнула дверь. Покачнулась лампочка на потолке. Кащей отступил и, не говоря ни слова, ретировался из подъезда в неизвестном направлении, оставив Володю на произвол судьбы и собственной совести.***
Адидас привык решать все свои проблемы либо радикально, либо никак. А когда корень проблемы ежедневно мелькает у тебя под носом, не собираясь затрагивать неудобный случай, то хочется уйти в абсолютную радикальность. Тот день они не затрагивали. Делать вид, что ничего не произошло было удобно, но ровно до того момента, пока события, как будто пленку назад отмотали, не повторились. Только теперь Суворов не ссыковал, готовый ко всему, потому что шаг вправо, шаг влево, а в любом случае обосрешься. И Володя почти соотвествует проскользнувшей ранее мыслé, когда оказывается на сильных бедрах, а его руки удивительным образом застревают в кудрявой макушке. У Кащея волосы мягкие, да и целоваться с ним, на удивление, приятно. Ну Володя и целуется, терять-то все равно уже нечего, он для себя уже все решил. Кащей не спешит, смакует, руками по костям водя, почему-то улыбается в поцелуй, Вова чувствует. А еще чувствует что-то такое странное, незнакомое, доселе неизвестное, что, если бы не сильные руки в районе поясницы, то он давно бы свалился, возможно, замертво. Да только чужой язык в реальность возвращает, не спрашивая, хочется тому или нет. А потом Вова говорит про Афган, и Кащей слетает с катушек. Дышит, как бык на корриде, лягнуть пытается, но берет себя в руки и к бутылке прикладывается. Володя делает вид, что не понимает такой реакции, ну да, будет рожей автоматной, не велика потеря, да и не было ничего, чтобы Кащей так заводился с пол-оборота. — Съеби, — и непонятно, то ли Адидаса сейчас отшили в такой неформальной обстановке, то ли это минутное отступление и завтра все будет хорошо, как после их первой совместной ошибки. Вова судьбу не испытывает и уматывает за считанные секунды. Бутылка летит в стену и разбивается с оглушительным треском.***
Они не пересекаются неделями, Адидас не понимает, как Кащею это удается, но на проводах тот все-таки появляется и выглядит сильно помятым. Перегаром несет так, что, кажется, в радиусе ста километров завяли бы все цветы и растения, если бы не январь, а глаза – стеклянные, как витрина в комиссионке. Беленькая лечить-то лечила душевные раны, но и забивала гвозди в крышку гроба с таким же оглушительным успехом. Кащей стоит близко, глазами молнии ледяные метает, но подойти не решается, как будто выжидает, чтоб наброситься и разорвать, да только Вова умудряется заметить, как взгляд у того время от времени меняется на преданно-щенячий, и это ебашит по голове сильнее, чем литр водки, который варился внутри Кащеева бренного тела. Тот не выдерживает, рывком к себе притягивает, горячо дышит в районе уха и шепчет, что если Вова не вернется, он его с того света достанет и обратно уже своими руками отправит, коротко целует за ухом, чтобы не заметил никто и стискивает так, что из легких весь воздух выходит. Володя в этих словах слышит признание, самое чистое и искреннее, которое только может быть. И тепло так становится отчего-то, что и***
Была б его воля, Кащей бы дни в календаре, как по звонку, каждый день бы перечеркивал, да только руки его трястись стали так, что вместо черточки всегда получалась непонятная авторская каракуля. Он злился на себя. Злился на протяжении двух лет и ненавидел, что какой-то там пацаненок такое с ним сотворил. Кто б мог подумать! Кащей – гроза района, автор всех авторов, а так глупо свалился с пьедестала из-за какого-то случайного щегла в его жизни. Не по-пацански. Он же сам всегда кичился тем, что все делает по не писанным законам улицы, а тут на тебе, уже второй год его размазывало от того, что он не знал, как там Вовка. Эта сволочь удосужилась прислать одно единственное письмо за два, мать его, года. Бумажка «От Вовы Адидаса Кащею» до сих пор во внутреннем кармане дубленки болталась, да руки никак не доходили выбросить,