О чем помнит колоннада

Новичкам говорят, что этот грандиозный день им запомнится надолго, но Рикс и подумать не мог насколько…

***

«Ради вечной славы!» — гулом раздается тяжёлый хор голосов, вторящих тренеру. Сегодня был их первый турнир, событие волнительное само по себе, так он ещё и оказался победным. Завершающий раунд, звук молота — Граут собственнически оттаскивает совсем выбившихся из сил, а стоящих на ногах — одобряюще поощряет своей тяжёлой ладонью, смеясь и наставляя довольствоваться милостью или трусостью соперников, даровавших им возможность ещё немного понаслаждаться своими жалкими жизнями. И конечно, ни одно громкое событие не обходится без громкой попойки. Вино течет рекой, оголодавшие по празднествам молодые воины не стесняясь черпают его своими чугунными чашами. В этой суматохе гладиаторы разбиваются на группы, и, хотя встроенные в головы чипы заметно преуменьшают у некоторых энтузиазм, едва ли что-то способно оторвать ликующих героев от своего приза. Поэтому никто не замечает двух отрекшихся от всеобщего веселья, скрывшихся поодаль в колоннаде. Поднявшийся ветер колышет листву; земля, уже остывшая, дарует приятную прохладу. На коже проступают мурашки, и только сейчас Рикс, уроженец теплого Паитрума, впервые находит в них что-то приятное. — Не кажется, что далековато, герой? — на ходу хватаясь за одну из колон, усмехается Хотч. — Пропустишь все веселье. Уже изрядно поддатый, едва стоящий на ногах парень отмахивается. — Да что мне… Я УЖЕ этот, как его… герой! Ты сам сказал! — Ага, штаны с дырой, — звонко смеётся, растянув губы в усмешке. В следующую секунду замечает приближающуюся к нему шатающуюся фигуру гладиатора и, пока тот уже точно не завалился на него, умело обступает. — Ха, где же твоя ловкость? Рикс закатывает глаза и с чужой помощью приземляется на удобно стоящую рядом скамью, так что теперь они оба оказываются в весьма неудобных позах, наблюдая издалека пирующую ораву воинов. — Тебе не пора ли в постельку? — издевательски сощурившись, мило предлагает его спутник. — А то завтра будешь не лучше тех дикарей. Парень хмыкает: — Готов поспорить, у меня за свои двадцать таких вечеринок было больше, чем за твои… — икнув, он недолго задумывается и, не найдясь с цифрой, прямо спрашивает. — А сколько тебе? Рикс осознает здраво: они с Хотчем далеко не лучшие друзья. Тот иногда даёт ценные советы во время спаррингов, да и вообще, оказывается, неплохой наставник, — но чаще они просто обмениваются любезностями, не всегда приятными, но бодрящими довольно неплохо. И если бы не ударивший в голову алкоголь, развязавший ему руки, а также и без того острый язык, вряд ли бы вообще спросил. — Хах, такие у тебя ещё вряд ли были, — парень пожимает плечами и, чуть потянув время, смотрит откровенно в глаза. — Двадцать семь. Рикс бездумно кивает, слова доходят не сразу. А когда доходят, то выглядит парень резко встрепенувшимся и по-детски удивлённым, если то вообще можно разглядеть в его замыленном взгляде. — Чего? — усмехается Хотч, явно забавляясь. — Задумался над тем, в чем я бы смог-таки тебя уделать? — прислоняется головой к холодному бетону за спиной, свободно откидываясь. — Думай, чертяка, — подмигивает, — хочу сравнять счёт. Веки стремительно тяжелеют в убаюкивающей тишине прохладного вечера, однако вкрадчивый голос в непосредственной близи будто держит на мушке, заставляет быть начеку. Хотч не кажется Риксу безбашенным. Отчаянным — весьма, но тот определенно осторожен и последователен в своих действиях. И что бы его игра сейчас ни значила, Рикс хочет дойти до финала, даже если хитрец по всем признакам берет его на слабо. Он тянется к бутылке и вертит пару секунд в руках, не вполне осознавая зачем. На этой фиолетовая этикетка, пока ещё целая. Хмыкает. Тори любила вино с похожей этикеткой, да и по вкусу не шибко отличаются… Пришедшее на ум воспоминание неприятно укалывает. Как же они всё-таки некрасиво расстались. Тот день должен был стать особенным. А ведь они даже не целовались, не то что… — Эй, задумчивым не полагается, — пойло категорично отбирают. Прогремев отставленной в сторону бутылкой, серьезнее добавляют. — Тебе хватит, приятель, уж поверь. В этом он прав: Рикса ведёт, окончательно и бесповоротно. И хотя веселого опыта у парня на самом деле предостаточно, свою границу он перешагнул примерно две кружки назад. — Некрасиво получилось… — протяжно вздыхает, заваливаясь уже чуть ли не на чужие колени от переполнившей нутро внезапной тоски. — Что ты там бормочешь? — Хотч сначала хмурится, решая, как поступить в этой незатейливой ситуации, но следом на глаза попадается откинутая подальше бутыль, и в голову приходит замечательная по всем канонам безудержных кутежей идея. Вставая, он сам чуть покачивается и непослушными руками хватает с бетона чудом не треснувшую бутылку, а затем кладет на скамью между ним и Риксом. — Знаешь эту игру? — темные глаза лукаво блестят. — Старая, как мой прошлый датапад. — Мм, кажется, ее нужно крутить. — А все не так плохо, как я думал. — Но нас же двое и мы же, ну… щл… гв… шладиаторы! Хотч, не выдержав, заходится в приступе смеха. — Все правильно, герой, — невнятно подтверждает он, всё ещё смеясь. — Но сейчас или ты крутишь наш шанс спасти этот вечер, или это сделаю я. Риксу, хоть и не вполне контролирующему речь, но всё ещё способному к анализу, идея изначально кажется сомнительной. Когда же зашедшая в танце с его руки бутылка останавливается прямо между ними, к своему же удивлению едва удерживается от громкого негодования. — Хм, интересно, на кого показала… — Нарочито глубоко задумавшись, Хотч весело закидывает ногу на ногу. — Паулина или Августа? Как думаешь? Рикс не успевает открыть рта, как его перебивают не менее самоуверенно: — Да, точно! Прости, забыл про нашего образца аристократии и всего Неорима, на чьи бледные пальцы ты ненароком засматриваешься, когда никто не видит… Парень чуть ли не воздухом давится и, не в силах игнорировать столь дерзкие обвинения, с силой поворачивает бутылочку вновь. Та нарезает пару недолгих кругов, прежде чем горлышко останавливается ровно против собеседника. Он сначала торжественно ликует, словно ребенок, получивший долгожданный подарок, но затем реальность возвращает его к холодной колоннаде и явно горящим пламенем собственным щекам. Подумать о завидности ситуации не успевает — Хотч, явно зажегшийся своей идеей, как лампочка, уже сокращает между ними расстояние до ничтожной пары сантиметров. Рикса совсем ведёт, но близость мужского тела кажется ему чем-то запретным — и оттого же дико интересным. Он неловко дёргает коленями, упираясь ладонями в скамью: не знает, куда их деть — ну не на Хотча же складывать, в самом деле! Подумает ещё чего. Тем более, пальцы испачканы в вине, а разве можно в такой момент накосячить из-за подобной глупости? Чужое дыхание щекочет кожу. Голова перестает соображать в самый ответственный момент, всё, на что хватает его заторможенных мыслительных способностей: «Мы действительно сделаем это? Так просто?» Для Рикса первый поцелуй всегда был чем-то особенным. У него, несомненно, было много поклонниц, но отношения — всего однажды. Он часто представлял тот самый момент с Тори, угадывал в привычных пейзажах локацию, ждал удачного момента. А сейчас он хочет сделать это с… Хочет ли? Но доли секунды, что есть в распоряжении, хватает лишь на одну мысль: да, хочет. Ловкие пальцы перебирают пуговицы его рубашки, притягивая. Они целуются. Алкоголь закрывает глаза; все, что ощущается — прикосновения, чувственные и приятные. Касаются его с напором, почти грубо. Рикс осторожно отвечает, делая так, как умеет, как представлял и о чем знал. Все равно получается неловко. Моргнув в такт друг другу, встречаются глазами. Оба тяжело дышат: алкоголь и адреналин порой мешаются в удивительный коктейль. Внезапно касания становятся мягче, осторожнее. Даже чужая ладонь перемещается к волосам и непривычно мягко сжимает тонкие пряди. Он понял. Отстраняются медленно, следя друг за другом. — Вполне неплохо, чертяка, — улыбаясь глазами, тихо говорит Хотч. Их колени по-прежнему соприкасаются, и никто не спешит отодвинуться. Приблизившись лишь немного, ближе к уху, шепчет. — Но тебе все же придется признать: этот раунд за мной. — Я не согласен, — с вызовом, почти в своей привычной манере, твердо отвечает Рикс. Ему определенно весело. — Хочу реванш. За усмешкой ничего не следует. Они смотрят друг на друга, разгоряченные и уже готовые жалеть о чем бы то ни было — но кого это вообще волнует, когда каждый день на каком-нибудь рядовом турнире может стать последним? Однако что-то щелкает, и на этот раз Хотч действует решительнее: не совсем изящно, зато быстро перекидывает ноги, оказываясь на чужих коленях. Рикс не ожидает, но чужая смелость лишь подстёгивает его уверенность и настрой, который уж точно ни с чем не спутаешь. — Научишь меня потом веселиться, ладно? — Хотч издевательски шепчет, обжигая частым неровным дыханием — а затем вновь дразняюще целует. На этот раз Рикс отвечает ему не менее умело — или так ему кажется, — и чувствует себя если не победителем, то уж точно обладателем второго почетного. Смелеет, опускает дрожащую ладонь на горячую, немного мокрую щеку Хотча, чувствуя его улыбку. Если бы кто-то завалил его на поединке, парень точно не остался бы в долгу, но сейчас вес знакомого гладиатора вовсе не смущает, а даже наоборот… … до тех пор, пока на его уже и так напряженную часть не опускается ладонь. Рикс вздрагивает всем телом, и Хотч, естественно, чувствует его реакцию. Парень резко выдыхает, утыкаясь лбом в чужую шею, и тут же чувствует прикосновение наверняка улыбающихся губ на щеке, пылающей всеми красками, другое — за ухом, на мягкой мочке… Хотчу нравится видеть парня таким растерянным и особенно нравится осознавать, что это его заслуга. Они с Риксом не друзья, и совсем на носу поручение Флавия, которое придется выполнять — но разве ж плохо перед этим самому взяться за дело и прощупать почву? В конце концов, за этот полезный навык его когда-то и порекомендовали ланисте. — Думаю, у нас ничья, — мягко улыбается тот, когда игра наконец заканчивается. — Ты хороший ученик, Рикс. — Подмигивает. — Не люблю глотать песок, — глаза парня играют в мягком прищуре. — Лучше сразу знать, какой он на вкус. Хотч хмыкает, смотрит оценивающе и чему-то своему улыбается. Краски на небе уже не сгущаются, а светлеют; день плавно перетекает в следующий. Шум вдалеке постепенно стихает, и Рикс, глядя на исчезающую луну, осознает: день ему и правда запомнится.