«Еще минуточку, господин палач, я слишком люблю жизнь», — сказала Жанна Дюбарри и посмотрела на небо.
Небеса над их головами в этот день были до безумия красивыми. Плывущие по рябой синеве пышные комья облаков напоминали хлопок, сквозь который божественным сиянием сочились солнечные лучи, что беспощадно слепили глаза. Мо Жань не мог перестать улыбаться. Выражение искреннего счастья отразилось на его лице, и впервые за долгое время он почувствовал не поддающееся сравнению умиротворение. Спокойствие. Ведь всё наконец стало хорошо. — Мо Жань, поставь меня на землю, — прозвучало за его спиной. Чу Ваньнин. Сердце при одном лишь упоминании этого имени начинало колотиться, точно взбешенный воробей, намеревающийся выпорхнуть из клетки. Это и правда был Чу Ваньнин. А он, Мо Жань, уже не взбалмошный гормонами подросток, но всё ещё чертовски влюблённый в этого мужчину человек. Его драгоценный супруг был с ним, любил его, принимал его со всеми недостатками и раздвоением души. Они были вместе. У них был маленький домик, у них был садик, у них была Гоутоу, озорно тявкающая каждый раз, когда хозяева возвращались домой. Они были друг у друга, спиной к спине, сердце к сердцу. Мо Жань не мог в это поверить: двадцать лет ненависти, и целая жизнь, наполненная чистой любовью, впереди. — Но Учитель явно устал по пути сюда. Позвольте этому ученику поухаживать, — соблазнительно упрашивал он. — Ты тоже устал. Голова Чу Ваньнина покоилась на его плече, и Мо Жань очень явно ощущал, как учитель прижимается своей грудью к его спине. Кажется, в этот момент Мо Жаня посетила мысль, что он что-то упускает, но, решив об этом не думать, он продолжил подниматься по лестнице, вершина которой утопала в солнечном свете. И время, безжалостно убегающее вперёд, будто повернуло вспять: Мо Жань уменьшается в росте, его плечи становятся уже, голос снова то хрипит, то пищит, ломаясь. А Чу Ваньнин на его спине — всё такой же прекрасный. В своих белых одеяниях, настоящее божество, обратившее к Мо Жаню, пятнадцатилетнему сорванцу, всего лишь один короткий взгляд и безвозвратно укравшее его сердце. Это были золотые времена. Отпечатанные в памяти красочным пятнышком, они вызывали тоскливое чувство ностальгии и лёгкую печаль о том, что ничего уже не вернуть. — Я не устал, — честно ответил Мо Жань, — я готов до конца своих дней носить Учителя на руках. — На руках? — скептически приподнял левую бровь Чу Ваньнин. — Я имел в виду на спине! На спине. Ты совсем не тяжёлый, Ваньнин. Шёлк чужих волос щекотал Мо Жаню шею. Было жарко, но оттого очень-очень хорошо. — То учителем зовёшь, то по имени… — покачал головой Чу Ваньнин, — Бесстыдник. На такое заявление Мо Жань громко рассмеялся, согласившись: — Да, я тот ещё бесстыдник! А ты — самый драгоценный для этого бесстыдника. И это была истина, утвержденная небесами. — Впереди больше полутора тысяч ступеней. Мо Жань, ты хочешь надорваться? — под маской укоризны теплела бесценная забота. Мо Жань был абсолютно счастлив. Рядом с ним его супруг, и через пару часов они встретятся с Сюэ Мэном, прежде пригласившим их с целью знакомства с его спутниками. Не спутником. В письме было написано именно «спутниками», и перед глазами обоих мужчин как по команде нарисовались две светловолосые макушки. Что ж, это было очевидно. Наверное, один только Сюэ Мэн не замечал на себе пристальных взглядов и не придавал значения чрезмерному вниманию. Этот павлин с детства привык быть любимым и лелеемым! — Ваньнин, — с каким-то благоговейным придыханием выпалил Мо Жань. — Ну что? — отозвался Чу Ваньнин. — Ничего. Я просто хотел позвать тебя. — Наглец. Из пышной листвы раздавалось пение птиц, а если прислушаться, краем уха можно было уловить, как стрекотали цикады, спрятавшиеся в траве. Всё вокруг было зелёным и свежим. Будто бы ненастоящим. — Да, я наглец. Но я так сильно люблю тебя, Чу Ваньнин, — без капли стеснения признался Мо Жань. — Любишь? — в тоне учителя засквозило сомнение. Мо Жань остановился и, подтянув сползающего с его спины мужчину, продолжил путь. Что-то было странным. Он ведь не мог устать так быстро, верно? За его плечами тысячи ли пустынь, лесов, ледяных берегов, болот и обычных тропинок. Так почему Чу Ваньнин в его руках стал ощущаться будто бы тяжелее? — Учитель не верит мне? Мо Жань спросил это просто так, зная, что между ним и его возлюбленным мужем нет недомолвок. К обсуждению проблем и их совместному решению они шли долго. Каждый опасался показаться обузой, а потому умалчивал, но, к счастью, это затишье не длилось долго: разговор, тянувшийся от полуночи до рассвета, принёс свои плоды. Обещание не утаивать ничего было очень хорошим решением. Мо Жань не ожидал услышать того, что услышал. — Не верю. Всего лишь два слова были подобны двум стрелам с намазанными ядом наконечниками. Одна попала прямо в сердце, другая — в голову. Мо Жань почувствовал, как его руки теряют хватку, но вовремя приложил все усилия, чтобы не отпустить Чу Ваньнина. — Мо Жань, зачем так хватаешься за меня сейчас? — О чем ты говоришь? — Где ты был раньше? — Что? Чу Ваньнин замолчал. Казалось, он обдумывал каждое слово, и эти мгновения тишины душили Мо Жаня до темноты в глазах. Что нашло на Чу Ваньнина? Только сейчас он понял, что именно ему показалось странным с самого начала: грудь Чу Ваньнина. Она не вздымалась. Его плечи не приподнимались при дыхании, потому что никакого дыхания не было. Только сейчас Мо Жань осознал, что Чу Ваньнин не дышал. И только сейчас до него дошло, что Чу Ваньнин почти не шевелился. Только сейчас он почувствовал, насколько ледяными были его руки. — Ваньнин, я– — Как ты оправдаешься? Его голос — эхо средь снежной долины. Внезапно Мо Жань смекнул, как сильно устал. Его ноги пронзило болью, а плечи онемели. — Оправдаюсь? За что мне оправдываться? Я как-то обидел тебя? — обеспокоенный и напуганный, Мо Жань почувствовал головокружение. — Обидел? Нет. Конечно, нет. Разве я настолько циничный, чтобы обижаться на то, как ты выбирал Ши Минцзина, а не меня? Или на то, как ты говорил, что я — худший учитель из всех? Мо Жань опешил. — Ваньнин… Это было очень давно. Ты ведь знаешь, что я вёл себя так... не по своей воле. Почему ты вдруг вспомнил об этом? — Мо Жань. — Что? — Это ты убил меня. Птицы перестали щебетать, и цикады замолчали. Все звуки исчезли. Оглушенный таким неожиданным обвинением, Мо Жань не слышал даже собственного дыхания. Его спина взмокла, и ему хватило остатков разума, чтобы понять — это не пот. В нос ударил знакомый металлический запах, и бесподобный Мо-Цзунши скосил глаза вниз. Прежде белоснежные рукава Чу Ваньнина были залиты алым. Всё было в грязи и пыли. Кровь стекала вдоль его пальцев, капая вниз. Кап-кап-кап. Мо Жань посмотрел ещё ниже и обнаружил под ногами целую лужу крови. Это была не его кровь. На нём самом не было ни открытых ран, ни крошечных царапин. — Учитель, слезай, мы полетим на мече. Я доставлю тебя к врачу. Но Чу Ваньнин, который ещё какое-то время назад просил опустить его на землю, теперь вцепился в Мо Жаня мёртвой хваткой. Он и правда стал тяжелее. — Учитель, пожалуйста, — слёзы непроизвольно выступили на глазах. Всё вокруг поплыло: и зелень, и голубой небосвод, и солнце, и лестница, — картинка таяла на глазах, теряя свои краски. — Учитель, я виноват, — сознался Мо Жань. — Ты виноват, — подтвердил Чу Ваньнин, — это ты убил меня. — Нет… — В обеих жизнях твоя ненависть была настолько сильна. — Это неправда. Ваньнин, это неправда, почему ты так говоришь? — голос Мо Жаня дрожал, как у ребёнка, которого вот-вот отхлестают за украденную со стола баоцзы. Былое спокойствие утонуло в омуте тревоги. Белое погрузилось во тьму. Вдруг Мо Жань с ужасом почувствовал, как его руки соскальзывают. Крови было так много, что удерживать Чу Ваньнина становилось всё более непосильной задачей. — Учитель, не молчите же, — взмолился Мо Жань. В висках загудело. — Отпусти, — строго осадил Чу Ваньнин. — Нет, я не отпущу. Больше никогда не отпущу! Пойдём, Чу Ваньнин, я отнесу тебя к лекарю. Но ноги были будто прибиты к ступеням. Мо Жань не мог сдвинуться с места. — Пожалуйста, Учитель! — Обернись. Мо Жань неистово замотал головой из стороны в сторону. Если обернётся, то знает, что увидит: грязно-красную дорожку, ставшую его самым травмирующим воспоминанием. Кошмар повторялся наяву. — Прости меня, Учитель. Прости меня, пожалуйста! — Простив тебя, я вернусь к жизни? Облака на небе выцвели и пропали. Пустота отталкивала. Солнечные лучи обжигали, но Чу Ваньнин был до чёртиков холодным. — Ты и так живой! Чу Ваньнин не мог быть мёртвым. Чу Ваньнин пять лет лежал в гробу, а потом воскрес, и пусть это было довольно давно, Мо Жань помнит, какой трепет испытывал после разлуки. — Разве? — фыркнул Чу Ваньнин. — Да. Ты живее всех живых, Учитель. — Самообман — худшее, что человек может причинить себе. Иллюзии убивают, — спокойно произнёс учитель и затем добавил, — люди — тоже. — Я не убивал тебя, Ваньнин, — уже неуверенный в своей правоте, возразил Мо Жань. То, что произошло тогда, долгих пять лет мучило Мо Жаня чувством вины. Он видел Чу Ваньнина везде, находил его облик средь белых облаков, отовсюду слышал его голос. Даже во снах Учитель не покидал его, но и не подпускал близко: Мо Жань бежал за ним, но все старания оказались бесполезными, ведь догнать Чу Ваньнина он так и не смог. Потом, когда им вновь удалось повстречаться, Мо Жань поклялся перед небесами, что Чу Ваньнин больше не пострадает из-за него. Как всё обернулось таким образом? — Тогда почему ты просишь прощения? — выпытывал Чу Ваньнин. Мо Жань звучно шмыгнул носом. Слёзы текли по его лицу, но он никак не мог их вытереть. В его руках был холодный живой мертвец, напоминающий Чу Ваньнина. Но это был не Чу Ваньнин. Нет. Естественно, это был Чу Ваньнин. Ещё час назад они целовались после того, как купили на ярмарке несколько подарков для Сюэ Мэна и его «спутников». Мо Жань ничего не понимал: — Потому что… Потому что я виноват. Да, это моя вина, что так произошло, но я не убивал тебя, Учитель. Ты правда считаешь, что это был я? — Да. И это разбило Мо Жаню сердце. Ему будто снова пробили грудную клетку и раздробили всё, что там было. Он не знал, что ответить, не знал, что ему следует сделать, потому что не мог пошевелить ни единой частью своего тела. — Почему ты говоришь об этом именно сейчас? — спросил Мо Жань. Сейчас, когда всё было хорошо. Когда они оба были счастливы. Хотя, как оказалось, это чувство разделял только этот глупый пёс. Кинь ему кость — и он побежит за ней. Дай ему еду — и он побежит за тобой. — Учитель. Ваньнин. Почему сейчас? — Мо Жань, я– Внезапно Чу Ваньнин закашлял. Не видя его лица, Мо Жань слышал, как тот выплевывает сгустки крови, и зрачки в его чёрных глазах сузились до маленьких точек. Мир вокруг перестал существовать. Чем дольше и сильнее Чу Ваньнин кашлял, тем страшнее становилось Мо Жаню. — Нет, нет, нет, Ваньнин, — он нашёл в себе силы спустить мужчину со спины, но тут же подхватил его на руки. Чу Ваньнин был полностью покрыт смесью грязи и крови. Его лицо, всегда бледное и возвышенно прекрасное, было в крови. Он весь был в крови. И это зловоние заложило Мо Жаню нос. — Что случилось, Ваньнин? — не выдержал Мо Жань. — Почему ты ненавидишь меня? — хрипло прошептал Чу Ваньнин. Мо Жань зашелся в рыданиях от этого вопроса. Это было больно. Даже хуже, чем умирать. — Я не ненавижу тебя. Никогда не ненавидел. Ты ведь знаешь об этом. И я, и этот Тасянь-Цзюнь… Мы оба любим тебя. — Тогда почему ты убил меня? — Я не убивал! — Мо Жань, не отрицай этого. — Почему ты так говоришь? — Признайся самому себе. — Почему ты так говоришь?! Лёгкие спёрло, и Мо Жань подавился пропахшим кровью воздухом. Эта вонь была повсюду. Кровь была повсюду. Мо Жань понял: он сходит с ума. Вот она — его карма. На его совести высоченные горы трупов и ямы грехов, на что он только надеялся? — Признайся. — Ваньнин… Ты болен. Он прижимал слабеющее тело к себе. Он дурак. Действительно, кровь с его ладоней никогда не будет смыта, и умирающий в третий раз возлюбленный — тому доказательство. Как бы Мо Жань ни старался очиститься от своего гнилого прошлого, ничего не выходило, не выходит и не выйдет. Его судьба — страдать. Страдать также, как страдали все те, кого он погубил, будучи Императором, наступающим на бессмертных. Как Чу Ваньнин, которого он любил больше жизни, и… — Учитель, я люблю тебя, — проскулил Мо Жань, вытирая уже испачкавшимися в крови пальцами чужое лицо. Лучше не становилось. Учитель смотрел на него с очевидным омерзением с примесью отстраненности. Словно само присутствие ученика вызывало у него приступ тошноты. — Я люблю тебя, — повторил Мо Жань. От плача его спина задрожала, и он согнулся, прижавшись лбом к чужому виску. — Зачем ты говоришь это мне? — без единой эмоции спросил Чу Ваньнин. Пальцы Мо Жаня вцепились в ткань прежде белого ханьфу. А отчаяние вцепилось ему в шею. — Чтоб ты знал, — настаивал Мо Жань, — и понял, что я не желаю твоей смерти. Никогда не желал. Чу Ваньнин, прости меня. — За что ты просишь прощения? Больше не было ни летнего тепла, ни небесной синевы, ни пухлых облаков-овец. Лишь звенящая в ушах тишина, норовящая лопнуть барабанные перепонки. Мо Жань чувствовал себя раздавленным. Это третий раз, когда он теряет своего возлюбленного. Третий раз, когда от него отрывается часть души. Он всё потерял. Снова. — Скажи это, — продолжал Чу Ваньнин. Из уголка его рта текло что-то чёрное и густое. — Прости меня, Учитель. Я так сильно люблю тебя… Мо Жань не переставал рыдать. Ему было до того больно, что лучше бы это он сейчас истекал кровью, а не его супруг. Они через столько всего прошли… Неужели всё закончится именно так? Смотря в пустые, мёртвые глаза Чу Ваньнина, Мо Жань начал напевать колыбельную. Он покачивался в такт мелодии, прижимая ледяное тело к себе. Он не вернётся на Пик Сышен. И дома ему тоже больше нечего делать. Без Чу Ваньнина — какой вообще смысл? — Забери меня с собой, — надрывно попросил Мо Жань, — как мне снова быть без тебя? Что мне делать без тебя? Чу Ваньнин, не оставляй меня, пожалуйста! Я… Поцеловав мокрый от крови лоб, он закрыл глаза. В какой-то момент тело Чу Ваньнина растворилось прямо в его руках. Не осталось ничего: ни пепла, ни клочка одежды, ни единого волоска. Словно никогда не существовало Бессмертного Бэйдоу, Юйхэна Ночного Неба. "Скажи это"— Прости, Ваньнин. Твоя смерть — целиком и полностью моя вина. Я погубил тебя, и мне за это расплачиваться.
"Скажи это"— Прошу прощения, Чу Ваньнин. Я так сильно облажался. Снова. Мне никогда не искупить свои грехи.
Мо Жань остался один среди тысяч ступеней, залитых чужой кровью от начала до конца. Он смотрел на свои ладони, не веря, что больше никогда не сможет коснуться Ваньнина даже кончиками пальцев.— Извините меня, Учитель.
Этот ученик был не прав.
***
— Мо Жань. Темнота вокруг постепенно рассеивалась. Мо Жань почувствовал, как кто-то настойчиво толкает его. — Мо Жань! Услышав знакомый голос, он распахнул глаза и увидел в свете луны абсолютно чистое, не запачканное ничем лицо, потёртое дымкой волнения. Чу Ваньнин выглядел напряжённым. Мо Жань моргнул. Он зажмурился и снова заплакал, прижав руки к глазам. Но сразу же убрал их и снова посмотрел на человека перед собой, боясь, что тот снова исчезнет. — Ваньнин… Это моя вина. — О чем ты говоришь? — не понял Чу Ваньнин, положив ладони на чужие плечи. — Я так виноват перед тобой. Чу Ваньнину не трудно было догадаться, что какая-то ужасная игра фантазии потревожила сон Мо Жаня. Но что там было, что его супруг теперь плачет навзрыд? Обняв своего ученика, учитель поставил свой подбородок на его макушку, положив одну руку на спину, а другую — на затылок, мягко пригладив взъерошенные ото сна волосы. — Я был не прав, — между всхлипами выдавил из себя Мо Жань. — В чём? — спросил Чу Ваньнин. — Во всём, — плач перешёл в скулёж, — во всём. Я так пытался исправиться, стать лучше, но всё это не сможет отмыть кровь с моих рук. Ни твою, ни чью-либо ещё. Ваньнин, я– От непрекращающихся слёз его одолела икота. — Я — тупой, и бессердечный, и озлобленный. Правильно меня Сюэ Мэн называл псиной. Мо Жань дрожал. Это был всего лишь сон. Его любимый Учитель не умирал на его руках, и от него совсем не пахнет кровью. Мо Жань, прижатый к чужой груди, мог слышать сердцебиение — прямое доказательство того, что Чу Ваньнин жив. Чу Ваньнин дышит, пусть его руки и холодные, но вот он, живее всех живых, а другого Мо Жаню и не надо. Чу Ваньнин давным давно не мёртв. Кошмар оказался настолько реалистичным, что Мо Жань никак не мог отойти. Картина мёртвого Учителя дробила его кости в порошок и рвала душу на куски. За окном начало рассветать, когда Мо Жаня немного отпустило. Несколько часов Чу Ваньнин обнимал его, несмотря на неудобную позу. Он никуда не уходил. Он поцеловал своего ученика в нос с первыми лучами солнца. — Мо Жань. Правда, изможденный плачем Мо Жань снова был на грани сна и уже не мог внятно говорить. — Слышишь? — Мгм. — Мо Жань. — М? — Я люблю тебя. Ученик прижался поближе к Учителю. — Ты ни в чём не виноват. — М-м-м. — Но если ты не веришь в это, то запомни одну вещь. —… — Ты больше ничего мне не должен. Этот Учитель прощает тебя за всё. После этих слов Мо Жань уснул. И на этот раз ему снились звёзды. А под этими звёздами Чу Ваньнин держал его за руку.Этот ученик наконец-то прощён.