Леди не плачут

— Проклятые эльфы, чтоб им пусто было! — бормотал Орион, потирая зябнущие руки. — Они нас тут насмерть заморозить собрались? В это время года и в лучшие времена было холодно, но в этот раз зима выдалась особенно суровая. За большими овальными окнами бешено выл ветер. Низкие ветки стучали в стекло, словно просились внутрь. Плотные слои снежной крупы пятнами лежали по лужайке — основа будущих сугробов, которые укроют землю в ближайшие недели. Ориона снова пробрал озноб, напомнив ему наказать отвратительных созданий за то, что дали погаснуть огню. Мерзкие эльфы давным-давно знали, что он скоро придет; как они посмели допустить, чтобы ему грозила простуда? Наверное, им ума не хватило самим об этом подумать. Толкнув дубовые двери, он подошел к большому камину в гостиной и вынул палочку. Быстрый взмах влево и вверх, и вскоре угли полыхнули оранжевым пламенем. На мгновение Орион засмотрелся, зачарованный пляской и мерцанием огня, острые языки которого облизывали дрова, перекрашивая их в черный цвет. В огне, казалось, было столько жизни и страсти. Больше, по его мнению, чем в любом из живых обитателей этого дома. Он был до того поглощен созерцанием, что едва не пропустил, как злой голос потребовал с дальнего угла комнаты: — Погаси, дорогой, здесь слишком жарко. Обернувшись, Орион торопливо скрыл отразившееся на лице изумление, приняв холодный оценивающий вид. За столом сидела его жена: голова склонена, спина, как всегда, прямая. Она что-то строчила на листе чистого белого пергамента и даже не взглянула в сторону мужа. — Здесь мороз, — пробормотал он, подходя к ней. Огонь он не погасил. Вальбурга была в этой комнате с тех пор, как они вернулись с похорон их сына. Он ожидал, что по возвращении домой она себя… отпустит: будет визжать и ругаться, кричать и выть, молить, чтобы вернулся их единственный сын. Сам Орион никогда не был эмоциональным человеком, но даже он почувствовал утрату Регулуса; он горд был сознавать, что его сын стал примером, на который следует равняться всем волшебникам. Было бы вполне естественно, если бы ей, его матери, потребовалось какое-то время на то, чтобы прийти в себя, как это всегда бывает у женщин, что ей нужно будет побыть в одиночестве и собраться с мыслями. Когда она села на жесткое кресло, аккуратно сложив на коленях руки, он быстро поцеловав ее в щеку и ушел, оставив ее скорбеть. Но вот уже наступил вечер, и он рассчитывал, что к этому времени она будет готова вернуться в их комнату отдыхать. Было похоже, что она намерена закончить свою работу, но он, заглянув ей через плечо, не сумел понять, что это. По листу растянулся опрятный список имен ведьм и волшебников (сплошь породистые чистокровные), некоторые были вычеркнуты черной чернильной линией. Еще ниже имена были расставлены вокруг идеально нарисованных от руки кругов, показывая, как они будут рассажены за столами. Среди имен он увидел старика Кантанкеркуса Нотта и его сына, Теодора. Это его удивило, так как оба не потрудились показаться на похоронах. Не могло же быть, что Вальбурга сошла с ума и планирует новые поминки? Не могла же она от отчаяния так глубоко погрузиться в фантазии? — Что это? Вопросительно подняв тонкую бровь, он дотянулся через ее плечо и поднял пергамент. Рука Вальбурги метнулась атакующей змеей, вырвала у него лист и уложила обратно на стол. Разгладив уголок, замявшийся от внезапной хватки, Вальбурга продолжила делать отметки чернилами. — План. — Это я вижу. План чего? Тяжело вздохнув, Вальбурга подняла на него крайне раздраженный взгляд, как будто всем на свете должно было быть очевидно, чем она занимается, и недовольно фыркнула, испытывая терпение Ориона. — Зимнего бала, разумеется. Он через две недели, но другие дамы, само собой, не смогли к нему подготовиться… как всегда. А теперь, если ты не против, мне пора все организовать. Очень многое надо сделать. И она отмахнулась от него. Что-то было не так. Орион, вероятно, должен был радоваться, что она так легко вернулась к нормальной жизни, продолжает работать и не сосредотачивается на чувствах. Может быть, как он и планировал, она уже достаточно наплакалась и слез больше не осталось. Но, присмотревшись к ее тонкому лицу, подсвеченному сиянием огня, он не заметил следа слез. Ничто не размазалось и не потекло. Не покраснели веки, не видно было темных пятен от стершегося тонального крема. Разумеется, она легко могла в какой-то момент подкраситься, чтобы выглядеть ухоженно, но что-то было неправильно. Справа от нее громоздились друг на друге книги. Некоторые страницы заложены зелеными лентами, другие — обрывками пергамента. Его взгляд выхватил несколько названий, связанных с проведением праздников, в том числе фиолетовый том “Идеальная рассадка от мадам Дейзи” и алый — “Зажги ту люстру! Советы для леди по мельчайшим деталям”, раскрытый на главе о разнице цветов для скатерти — льняного и слоновой кости. Сам не понимая почему, Орион встревожился. В животе свернулось какое-то неприятное чувство, от которого у других волшебников по спине побежали бы мурашки. Его жена сошла с ума? Вальбурга, может быть, и не была особенно нежной ведьмой (она не плакала даже на похоронах своих родителей), но там дело было в другом: требовалось соблюдать достоинство, как им полагалось по статусу. Она только что потеряла единственного сына! Разве нельзя было хоть на час сдаться и просто его оплакать, ни на что не отвлекаясь? Разве ведьмам не полагается быть крайне эмоциональными созданиями? То, как она сидела, будто безразличная к случившемуся, его напугало, и это ему совсем не понравилось. Разумеется, это все глупости, игры его разума из-за потери сына. Тем не менее, что-то подталкивало его проверить, что с ней, и он поддался этому желанию, пусть только ради собственного спокойствия — чтобы убедиться, что не женат на ведьме, обезумевшей от горя. — Ты готова отойти ко сну, дорогая? Или хотела бы еще, э, поскорбеть? Планы могут подождать. — Надеюсь, новое столовое серебро доставят в срок. Как не вовремя гоблины ввязались в войну — мне как раз понадобилось собрать новые комплекты. Отвратительные создания. — Вальбурга, ты меня слышала? — Мне некогда. Будь добр, дай сосредоточиться. Сердце уже бешено грохотало у него в груди. Она не сошла с ума. Просто упрямится. Не о чем беспокоиться. Все с ней хорошо. — Хочешь, чтобы эльф принес платок? Может быть, успокоительного настоя? — Зачем еще? — Регулус! Регулус, Вальбурга, Регулус! Ты только что похоронила сына, а сама только и думаешь, что о тарелках? По меньшей мере мы должны озаботиться поиском нового наследника! Его голос становился все громче, и он поспешил перевести дыхание, успокаиваясь. Для него это было чересчур, тем более на ночь глядя. Перо Вальбурги застыло при упоминании имени сына. Она как будто привстала, высоко подняв голову; грудь у нее тяжело вздымалась. Но мгновение спустя она продолжила писать, по-прежнему не отрывая глаз от своего необыкновенно увлекательного списка. Лишь через несколько долгих минут она, наконец, ответила скучающим тоном: — Мы его не хоронили. Тела не было, помнишь? Можно мне теперь спокойно продолжить? Орион был ошарашен и больше не скрывал своего расстройства. Никому в мире, ни единому человеку, уж тем более женщине, не удавалось так его озадачить. Что это она удумала? Она это нарочно делает, дразнит его, чтобы он усомнился во всем, что знает о ведьмах. Наказывает его за то, что он не обратил внимания на ее новую мантию на той неделе? За то, что не разрешил сделать чучело из эльфа, дерзнувшего умереть у них на службе? Он никогда не ошибается в таких вещах. Это ненормально. Голова у него шла кругом, живот болезненно подводило, на лбу выступил холодный пот. Что творится? Она действительно сошла-таки с ума? — Ни за что! Мы потеряли нашего наследника, нашего сына! Проклятье, почему ты не плачешь? Посмотри на меня! — Голос Ориона прозвучал громче, чем ему хотелось, и задрожал впервые в жизни. Почти мучительно медленно Вальбурга обратила на него взгляд светлых глаз. Мгновение она, казалось, присматривалась к нему, словно сомневаясь в его уме. Тонкие губы несколько раз приоткрылись, как будто она тщательно обдумывала объяснение, а он был плаксивым ребенком, которому не дают что-то вкусное. — Потому что леди не плачут, — просто ответила она. Орион так и стоял, разинув рот, уставившись на безразличную жену. Его трясло, в голове неуклюже кружились мысли. Она лжет, дурачит его. Разумеется, леди плачут, может, не на людях, но хотя бы дома, в уединении, правда же? Она снова вздохнула, возвела глаза к потолку. — Так переживать из-за смерти — для простых работяг. Наш сын умер, служа Темному Лорду, чтобы великое дело успешно свершилось. Он не боялся смерти, как это бывает с очень многими, даже с так называемыми “последователями”, что ошивались рядом с ним. Что же до меня, — и тебе тоже так следует думать, — мне довольно того, что он служил ему. Ты же им гордишься? Вальбурга кивнула, видимо, сумев себя убедить. Довольно. — Конечно, я им горжусь! Я счастлив, что он послужил делу и исполнил свой долг! Но ты ведешь себя иррационально, бесчувственно. Говоришь, что гордишься, но не показываешь, что любила его, по крайней мере, так сильно, как, по-моему, следовало бы матери. Это недостойно. Я этого не потерплю! Стиснув зубы, Орион заметался по комнате. Его движения были порывистыми, ноги с топотом продавливали новый ковер. Ему хотелось потрясти ее, заставить хоть что-то ощутить. Что угодно. Он направился к двери, решив уйти. Вальбурга вперилась в него яростным взглядом. Она задрожала, бледная рука схватила и крепко сжала чернильницу. Тихо, почти шепотом, она процедила: — Как ты смеешь говорить, что я его не любила? Без предупреждения она бросила в него чернильницу. Та пролетела, едва не попав ему в голову, и разбилась о стену, осыпавшись на пол тысячами хрустальных осколков ее рассудка. Капли чернил потекли вниз, густые и черные, как драконья кровь, почти как смола. Несколько мгновений они оба молчали. Наконец, стиснув зубы и не оглядываясь на взбешенную жену, он снова пошел к выходу, пробормотав по дороге: — Н-да, так леди точно не делают. Он помедлил в дверях, но вместо ответа услышал только приглушенный всхлип. Он подумал, что теперь она, наверное, расстроена, что на новых обоях осталась клякса от чернил; от такой беды помогло бы простое эскуро, но упаси Мерлин оторвать взгляд от планирования бала. По крайней мере, теперь он знал, что она способна плакать. Он вздохнул и повернулся, чтобы сказать ей об этом. Вальбурга стояла лицом к столу, положив ладони на его поверхность. Как он и ожидал, ее осанка была безупречна, если не считать плеч, слегка двигавшихся с дыханием. Дышала она неглубоко и часто, едва слышно из-за пощелкивания огня. Заметив блеснувший на ее щеке кристаллик, он вернулся и подошел к ней, хмыкнув в знак того, как это некстати. — Ты почему еще тут? Я сейчас не хочу твоего общества. Голос у нее был хриплый, но недостаточно, чтобы скрыть ледяной тон. — Посмотри на меня. Она потрясла головой, отчего слеза сорвалась вниз. Шагнув вперед, Орион несколько неловко положил руку на ее хрупкое плечо. Вальбурга попыталась ее стряхнуть, но вскоре замерла, сдавшись. Светлые голубые глаза наконец-то обратились к нему, но смотрели не в его карие, а куда-то выше, надо лбом. Он видел, как в них копятся слезы, и когда еще одна скользнула из-под длинных ресниц, едва удержался, чтобы ее не вытереть. — Значит, плакать ты умеешь? — Он… он… Быстро отвернув голову, она стала рыться в кармане мантии. Не сразу, но достала дрожащей рукой шелковый платочек с ее инициалами, вышитыми в уголке на тонкой ткани, и промокнула глаза. Орион провел рукой от ее плеча к спине, стал гладить. — Он… оно того не стоило! Мой бедный мальчик, я уверена, ему было очень страшно перед смертью. Совсем один в этом огромном поганом мире, и никто не помог ему с этим проклятым заданием! Он был слишком молод, слишком молод, чтобы умереть! Он должен быть здесь, завести жену или быть… быть… начальником отдела, я не знаю! — вдруг взвизгнула Вальбурга. Она отняла от лица платок, и теперь он видел, что глаза у нее покраснели. Искусно нанесенный макияж поплыл, как тающий воск. Она содрогалась от рыданий и больше не прятала настоящие чувства. — Где он? Где его тело? Ты хоть знаешь, на что бы я пошла, чтобы еще разок его обнять, взглянуть на его красивое лицо? — Она вцепилась руками в голову, выдирая из гладкого пучка седеющие пряди. — Он мне нужен здесь! Не наш наследник — мой сын! Сам себя удивив, Орион потянул ее под руку, заставляя встать. Может быть, от облегчения, что она все же не сошла с ума, что ведет себя так, как должна, но он потащил ее за собой и вывел из комнаты. А может быть, потому, что чем больше лилось слез, тем больнее сжималось его сердце, словно кто-то пытался вырвать его из груди. Ему следовало радоваться, что она наконец-то поступает как положено, но скрутившийся в животе узел лишь сменился мукой, какой он никогда не чувствовал раньше, от которой уже на его глаза наворачивались слезы. Ему хотелось прекратить это. Остановить ее. Слезы, которых он просил, больше не были ему нужны, и он должен был от них избавиться. Он провел Вальбургу по коридору и через несколько пролетов лестниц. Не остановился, когда они дошли до задней части дома, игнорируя любопытные взгляды портретов их предков, которые пытались выяснить, почему шум. Вальбурга послушно следовала за ним. Миновал стеклянные двери, он быстро нашел место, где можно было сесть — лучшее для того, чтобы разделаться с этим фиаско. Влажная трава шуршала у них под ногами, деревья перешептывались о неведомых людям тайнах, мерно качая ветвями под необузданным ветром. Он видел, как Вальбурга, продолжая плакать, поморщилась, запачкав туфли зеленью. Ему пришлось ласково похлопать ее по локтю, заверив, что они скоро придут. Пара с благодарностью опустилась на каменную лавку, не обращая внимания на обрубки затвердевших великаньих ног, служившие ей опорой. Вальбурга вопросительно взглянула на него. В ее глазах загоралась смесь надежды и подозрения, но он покачал головой и посмотрел наверх. Лишь увидев, что небо на время освободилось от летящих облаков, он жестом предложил посмотреть и ей. Поначалу она нахмурила брови, и слезы на время сменились недоумением. Но потом ее лоб разгладился — ее наполнил восторг, а губы тронула легкая улыбка. Они смотрели на мерцающие звезды, на лицо неба, сиявшего над ними почти с насмешкой. Орион поднял руку, гордясь, что еще не забыл уроки астрономии, и указал на серебряное скопление слева, их любимое созвездие. — Вон. Вот он, Регулус. Тебе не нужно тело, чтобы его увидеть. Вальбурга ничего не ответила, только подняла голову, смотря немигающим взглядом. От холода ее пронизал озноб, и она слегка подалась к мужу, но недостаточно, чтобы греться об его руку. Он увидел, как сохнут на ветру ее слезы, и улыбнулся. Рискнув убедиться, что с ним снова его жена, знакомая ему и необходимая, он тихо спросил: — Лучше? Она, с безупречно спокойным лицом и вновь острым взглядом, ответила: — Разумеется. Леди не плачут.