Поцелуй меня, я – ирландец

Метель за стенами таверны всё набирала силу – но Агату это не пугало. У Агаты были проблемы и поважнее: например, то, чем расплачиваться за аренду с хозяйкой в этом месяце. Дела в антикварной лавке шли откровенно плохо, а денег, прихваченных из дворца, оставалось все меньше. Близился Зимний день – и вся надежда была лишь на то, что глупые люди наконец спохватятся, побегут за подарками для родных и принесут Агате горсть золотых на блюдечке с голубой каёмочкой в обмен на пару безделушек, которые будут закинуты на пыльные чердаки сразу же, как отгремят праздничные фейерверки. Бессмысленно. Как же, черт возьми, все это было бессмысленно. Она угробила половину жизни, бережно собирая свои сокровища по всем уголкам королевства, мечтая о том, как каждый старинный предмет найдет предназначенного именно ему человека – но оказалось, что никто не ценит историю и память, заключенные в вещах. Иногда она втайне жалела, что не осталась в замке. «Еще одну чашку кофе, пожалуйста», – показала она жестами парню за барной стойкой. Тот невозмутимо кивнул и забрал кружку, чтобы наполнить пряным напитком. Когда глиняная посуда вновь глухо ударилась о столешницу, где-то сзади прозвучал слабый "дзынь" настраиваемой гитары. Агата заинтересованно обернулась. Так и есть. У противоположной стены таверны, там, где было небольшое свободное пространство, расположились музыканты. Всего их было трое: девушка с длинными русыми волосами и звонким смехом, под чьим сброшенным тулупом обнаружился зеленый сарафан из грубого сукна, – кажется, певица; молчаливый гитарист, черты лица которого ясно говорили о близком родстве с ней, устроившийся на табуретке рядом, – звук, услышанный Агатой, был отладкой струн инструмента в его руках; и худой рыжий парень в накинутой на плечи куртке, вполголоса обменивавшийся фразами с вокалисткой. Внимание невольно привлекал последний – вернее, не он сам, а изящная деревянная флейта, которую он нежно поглаживал подушечками пальцев. Красивая. С тонкой узорчатой резьбой и подвешенными на кожаном ремешке птичьими перьями и бусинами – сразу видно, что работа искусного мастера. Интересно, сколько он попросит за нее?.. Труппа украдкой переглянулась между собой, прежде чем полились неторопливым боем первые аккорды. – Кофе черный, а взгляд печальный... – Агата едва заметно вздрогнула, стоило светловолосой девушке вступить. Поразило даже не это забавное совпадение текста с реальностью, а преобразившийся голос певицы – вкрадчивый, с мягкими рычащими интонациями, он казался негромким, но был хорошо слышен даже из дальнего угла помещения. Разговоры за столами притихли, и отблески пламени многочисленных свечей в глазах музыкантки загадочно улыбнулись, наслаждаясь прикованными к ней взорами. Скоро зима, и снова плохи дела. Агата была готова поклясться, что на краткий миг – не увидела, нет, но почувствовала – злобную бурю, разразившуюся снаружи, пробирающийся под слои одежды ледяной ветер и впивающиеся иглами в замерзшие щеки снежинки. Певица перешла к следующим строкам, и тело тут же окатило до мурашек приятным домашним теплом. Агата отвела взгляд. Флейтист касался инструмента бережно, невесомо перебирая по нему пальцами, прикрыв глаза. Его партия не выделялась, не тянула на себя внимание слушателей – скорее, аккуратно поддерживала основной мотив, придавала ему объем, сглаживала углы. Поцелуй меня. Рыжие ресницы встрепенулись: девичий голос отступил, давая свободу партнеру. Несколько переливчатых чистых нот, извлекаемых на одном дыхании, – и музыкант резким движением отнял флейту от губ. Если в глазах девушки в зеленом мелькали лишь огоньки свечей, то здесь и сейчас занялся настоящий пожар. Всё перестало существовать. – Я знаю эту большую тайну, – его тон насмешлив, вызывающ, – как тонет пол, а стены тают, и мир теряет очертания. Где ночь темнее, а небо выше... В нос ударил терпкий аромат смолы, хвои и теплого дерева. ...я стану медным и огненно-рыжим... Во мраке разгоралось сладкое, как мёд, янтарное солнце. ...ты рассмеешься, и ты услышишь... Глаза, наполненные жидким пламенем, уставились прямо на Агату. Скоро зима, и снова плохи дела. Девочка, острая, как стрела, Вижу, с удачей никак не ладится? Губы разомкнулись против ее воли и немо шевельнулись в унисон с его голосом. – Поцелуй меня, я – ирландец.

***

Проигрыш между повторяющейся рефреном строкой флейта выводила живо, искряще, торжествующе. «Не отдаст», – с непонятным восторгом осознала Агата. – «Он не отдаст свою флейту и за тысячу золотых». С другой стороны, больше не было в этом нужды: сокровище уже обрело своего человека. «Может быть, и не только оно», – подумалось ей, когда их взгляды пересеклись вновь.