Один в домике

Когда «Окуха», едва выбравшись на деревенскую улицу, испустила душераздирающий вздох и скопытилась, Тихон добавил к развеселой череде Ванькиного мата-перемата пару словечек от себя, но из тесного салона вывалился с облегчением: как он ни пытался отодвинуть кресло, ноги успели превратиться в две отчаянно ноющие макаронины спиралькой. Да еще Ванька все бурчал, чтоб он оставил в покое сиденье, а то вот-вот от собственного пинка через багажник вылетит. – Надо достать бензин, – деловито сказал Ванька, пока Тихон со стонами исполнял околобалетные па, и огляделся с таким видом, будто ожидал, что заправка здесь не только имеется, но и вот-вот подбежит самоходом, как гора к Магомеду. Увы, вокруг была разбросана лишь горстка деревенских домов да и те признаков жизни не подавали. – Сторожи колымагу, – велел Ванька. – Пара тачек в этой дыре должна наскрестись, может, кто бензинчика отцедит, чтобы нам хотя бы до колонки дотянуть. Когда он исчез из виду за ближайшим забором, Тихон присел на горячий капот, отчего в недрах машины что-то откликнулось жалобным скрипом, и засомневался. Деревня выглядела так, будто тут если и были тачки, то исключительно двухколесные – навоз таскать. Ванька обернулся быстро, и, судя по сучному виду, опасения Тихона были угрожающе близки к правде. – Бабка сказала, что сейчас во всей деревне одна машина, – он прищурился, глядя в конец улицы. – Где-то там, в дальнем доме. Летс гоу. – А колымагу сторожить? – спросил Тихон. Ванька лаконично, но красочно описал, что именно угонщики вольны сделать с этой консервной банкой на колесах, если на нее позарятся (травмы в итоге могли бы получиться довольно любопытные), и они пошли. * Дом в самом деле стоял на берегу озера. А около дома под открытым навесом стояла машина – внезапно приличный внедорожник. Выглядел он довольно неряшливо, но кабы отмыть да оттереть – ммм, конфетка выйдет. – Оооо, – протянул Ванька. – Тишка, планы меняются. Пиздим тачку и валим. – А если там в доме мужик с дробовиком? – засомневался Тихон. – Не, бабка сказала, там только мальчик живет. – Один, что ли? – удивился Тихон. – Как дядя Федор? – Как тетя Мотя, – передразнил Ванька. – Ну а че? Может, у него родаки спились и померли, а увезти в детдом из этого мухосранска некому, вот тебе и Маугли деревенского разлива. Или реально из дома укатил на угнанной тачке. Нам какая забота? Пошли шуганем мелкого, отожмем ключ и ищи-свищи. Калитка была не заперта. Они долго стучали, стоя на крыльце. За дверью что-то отчетливо шумело, то сильнее, то слабее, но никто не открывал. В конце концов, когда Тихон начал подозревать, что мальчишка умотал ловить рыбу или собирать жуков на суп или играть в прятки с коровами или чем там еще дети-маугли занимаются, дверь распахнулась. Взгляд, машинально заранее направленный вниз, уперся в пузо. Белое гладкое пузо с татухами из двух стрел справа и английской надписью с ошибкой в спеллинге слева. На пороге стоял лохматый, умеренно усато-бородатый мужик, пониже долговязого Тихона, но крупнее мелкого Ваньки, в полосатых трениках и одном носке с принтом из пивных кружек. Коричневые от загара лицо и руки были сплошь в светлых пятнышках, как та шоколадка с коровой. Тихон такую кожную напасть знал, но вживую не видел и забыл название. Длинная, словно у бобтейла, челка полностью закрывала не только брови, но и глаза. Пахло от мужика пивом. Точнее, разило, как от целого пивоваренного завода. Который, судя по сигаретным ноткам, в полнолуние превращался в табачный. В комнате висел натуральный лондонский смог. Из него выехала безухая кошка на роботе-пылесосе и сразу же скрылась из виду, растаяв в дыму, как ежик в тумане. Интересно, он тут точно обычные сигареты курит? Молчание затягивалось. Мужик извлек из воздуха очки с оранжевыми стеклами и напялил их на манер ободка, убрав с глаз патлы. – Ну? – сонным баском поинтересовался он. Тихон и Ванька переглянулись и хором спросили: – А где мальчик? Мужик задумчиво огляделся. В комнате было пусто, только кошка на пылесосе проехала в другую сторону. Впрочем, Тихон уже все понял. И мысленно попенял бабкам, считающим девочками и мальчиками всех, кому меньше полтинника. Мужик был помладше их с Ванькой, но четверть века явно уже отпраздновал. – Наверное, мы домом ошиблись, – сказал Ванька. – Извиняй, братишка, мы пойдем. – Ага, – зевнул мужик. – Идите, идите. Мне болтать недосуг, у меня корова не ловлена, рыба не доена… – Он просто испугался, что мы на пиво напросимся, – прошипел Ванька в захлопнувшуюся дверь. – И на косяк, – пробормотал Тихон. – Хау кам? – У меня от одного только дыма глюки пошли. – Если ты про кошатину на пылесосе, это не глюки, я её тоже видел. – Ну вот такой у него ядреный косяк, даже глюки у всех одинаковые… Они тоскливо посмотрели на внедорожник и побрели к колымаге. На ту, ожидаемо, никто не позарился, даже деревенский пес, начавший было задирать ногу на колесо, передумал. – Бензина попросить забыли, – вспомнил Тихон. – Пофиг, он все равно слабо понимает, на каком свете находится, – рассеянно откликнулся Ванька. Он вынул телефон и бродил вдоль забора, поднимая его – телефон, а не забор – по-всякому. – Хочешь тягач вызвать? – Не. Интернет нужен. По-моему, я этого типа где-то уже видел. Интернет не ловился. Тихон терпеливо ждал, тайком радуясь, что момент, когда придется снова складываться, как подзорная труба, отодвигается. Пели птички, трещали кузнечики, жизнь была хороша, пусть они и застряли в деревеньке на задворках если не мира, то минимум бескрайней родины. – Ага! – воскликнул Ванька. – Я же говорил. Из подсунутой под нос статьи Тихон узнал, что они наткнулись не на какого-то хрена с горы, а прям на целого фронтмена в меру известной музыкальной группы. – Может, просто похож? – с сомнением спросил Тихон. – Он же из Питера, что ему тут делать? Но внешность у Сергея Горошко – именно так звали несостоявшегося «ребенка-маугли» – была узнаваемая. Еще и витилиго это (точно, вот как оно называется!), многовато совпадений. – Словил творческий кризис и решил податься в дауншифтеры? – Ванька широким жестом обвел деревенские просторы. – Духовный речардж, здоровый запой на свежем воздухе, энд ол зэт джез? – Ну… отлично, – Тихон пожал плечами. – Пусть мужик речарджится на здоровье, а нам какое дело? – Мы его возьмем в заложники! – громко прошептал Ванька. – Зафига? – Потребуем выкуп. – У кого? – У поклонниц, у кого ж еще. Снимем видос, пригрозим, что… не знаю… башку ему косой отрежем или еще чего похуже… например, кошку его утопим, вот. Заставим выложить этот видос в телегу и номер карты прикрутим. Мол, если хотите увидеть своего обожаемого солиста тире гитариста тире барабаниста живым, раскошеливайтесь. А как бабла накидают, спиздим его тачку и укатим в Эстонию, тут до границы минут двадцать. – Эй, Ванько, животину не трожь! – пригрозил Тихон, который после пассажа с кошкой от возмущения слушал невнимательно. – Ой да не собираюсь я ничего делать ни с кошкой, ни с ним, остынь. Ну что, в деле? – В деле, – вздохнул Тихон. На пару с Ванькой он был за любой кипеш, кроме голодовки и необходимости снова корячиться на пассажирском сиденье «Окухи». Кстати, насчет голодовки… – Слышь, Вань, только пошли сначала у той бабки пожрать попросим, а то у меня уже брюхо к спине прилипло. * В дверь снова заколотили. Серёжа, только-только воссоединившийся с подушкой, мученически замычал в наволочку. Да ну нафиг этих гостей! Пусть хоть дверь выносят, а он будет дрыхнуть, пока не придет время кормить Китти. В дверь стучать перестали, но, не успел Серёжа вздохнуть с облегчением, как что-то звонко стукнуло в стекло. Серьезно? Серёжа, ворча, как разбуженный январский медведь, пополз с кровати. Вот сейчас он этим мудакам наваляет! Сперва мелкому, потом дылде, а потом… – Дядя Сележа! Дядя Сележа! Отклывай! Тебе хотят голову отпилить и Китти утопить! От таких перспектив Серёжа мгновенно и полностью проснулся. За дверью обнаружилась ужасно взволнованная Дашутка, внучка баб Лиды. Она так распереживалась, что аж картавила, хотя осенью уже должна была идти в школу. Проскользнув мимо него, Дашутка пошуровала к катающейся на пылесосе Китти, сдернула её с облюбованного насеста и так отчаянно прижала к груди, будто неизвестные злоумышленники уже изготовились её топить. Китти снесла горячее проявление чувств терпеливо, только по-совиному пучила глаза и тихонечко скрипела. – Так кто там меня пилить собрался? – уточнил Серёжа. После долгих расспросов и переспросов удалось выяснить следующее. Дашутка услышала, как бабушка разговаривает с незнакомым человеком, выскочила посмотреть на машину из малинника, а потом, когда гости воссоединились, нечаянно подслушала их коварные планы. Едва «лазбойники» снова отправились к баб Лиде и та пригласила их на обед, Дашутка со всех ног помчалась предупреждать о смертельной опасности Серёжу и Китти. Особенно Китти. Китти скрипнула совсем душераздирающе: должно быть, Дашутка от избытка эмоций стиснула её слишком сильно. – Спасибо, Дашок, – Серёжа аккуратно высвободил кошку из цепких детских ручек. – Ты нам с Китти жизнь спасла, сейчас я тебя угощу и придумаю, как разобраться с разбойниками. Тэк-с, что у нас тут есть вкусненького… Серёжа подвис. Упиваясь горем по поводу внезапного осознания собственной музыкальной бездарности, хозяйство он вел через пень-колоду и давно не ездил в магазин. Сладостей в доме не было. Не пивом же ребенка угощать. Хотя, наверное, пиво он тоже все вылакал. – Спасибо, я не голодная, – великодушно сказала Дашутка. – Меня бабушка блинами с вареньем кормила. О, нормально уже говорит, значит, успокоилась. – Свозишь меня на качели? – коварно спросила Дашутка. – А я тогда, когда их с пилой увижу, прибегу быстрее и тебя предупрежу. Какая хитрюга, а! А если не пообещает свозить, значит, не предупредит? Ладно, в любом случае заслужила. Правда, тут поездкой в соседнюю деревню не отделаешься, тут в город катить надо, но почему бы и нет? В барбершоп сходить заодно, а то впору челку бантиком подвязывать, как йорку. Серёжа пообещал, что непременно свозит, выпроводил Дашутку, покормил Китти и принялся составлять план действий. Нет уж, он не позволит каким-то криминальным типам обокрасть ребят из группы и поклонниц! Благо, большой нужды спешить не было: баб Лида этих чудаков накормит, напоит, в баньке попарит и к работе припряжет. Так что до ночи точно не появятся. А если еще и спать уложит, тогда вовсе до утра можно не дергаться. Серёжа решил для начала немного привести в порядок свою жизнь – помыть голову, побриться, проветрить дом – а потом тряхнуть стариной (не зря он в студенчестве подрабатывал на хоррор-квестах) и устроить этим хмырям такой эскейп-рум в режиме смерти, что мало не покажется. * «Стоп-кадр! Да, это я. Вам, наверное, интересно, как я оказался в такой ситуации?» – подумал Тихон, глядя в небо. В черном небе реял белый квадрат, хотя, вроде, должно быть наоборот. И небо было какое-то чересчур низкое. Пахло странно. – Вань, ты здесь? – позвал Тихон. – Ага. – А что ты делаешь? – Лежу. Послышалось кряхтение и шарканье. – А теперь? – А теперь стою. Снова шарканье. Приглушенный мат и звук тяжелого падения. – А теперь снова лежу. По ходу, на гнилой картофелине поскользнулся. – Я слышал, – сам дивясь собственному пофигизму, поведал Тихон, – что парами гнилой картошки можно отравиться насмерть. Спустя секунду удрученного молчания они не сговариваясь вскочили на ноги и разом устремились к белым контурам квадрата в небе. Квадрат оказался крышкой подполья, они быстро выбрались на поверхность и очутились в довольно просторной комнате – судя по советской стенке, большому столу и диванам, гостиной. На улице было темно, однако в окна лился лунный свет и вдобавок на столе горела одинокая свечка. От прилива адреналина и относительно свежего воздуха Тихон внезапно понял, как они здесь очутились. Коварная бабка накормила их по-королевски, а потом, когда отказываться было уже неудобно, припрягла к ремонту забора, выкачиванию воды, прополке огорода… Короче, вырваться удалось только поздним вечером. Тихон вообще хотел помыться и завалиться спать – ночлег им тоже предложили – но Ванька заявил, что по темноте брать заложника легче: никто ничего не увидит и не услышит (можно подумать, тут днем толпы бродили!) плюс видос более зловещий получится. Улица была пустынная и тихая, как кладбище. Только раз что-то громко прошуршало в кустах, но это, наверное, была птичка: они вечно шуму наводят, как стадо кабанов. Тихон с Ванькой подкрались к темному молчаливому дому, на всякий пожарный заглянули в окно, а потом… Потом Ванька рядом свалился как подкошенный. В голове громко бумкнуло, дом уехал куда-то вниз, и Тихон понял, что лежит на земле. На фоне светлого лунного неба на мгновение вырисовался силуэт с лопатой в руках («Как Раскольников с топором, – успел краешком затухающего сознания подумать Тихон, – только Горошко с лопатой».), после чего все померкло. – А сучонок не прост! – выбранился Ванька и схватил со стола маленький листок. – Что это? – Идите за белым кроликом, – прочел Ванька, поднеся записку к свечке. – А может, ну его? – осторожно предложил Тихон. – Пошли лучше отсюда, а? Мы ж не связаны. – Нет уж! Я его поймаю и самого лопатой огрею! – Мяу! Они дружно подпрыгнули. В дверь заглядывала давешняя кошка. Теперь она была без пылесоса, зато вместо собственных почти отсутствующих ушей обзавелась не то кроличьими, не то заячьими. Уши были вырезаны из белой бумаги, держались на какой-то тесемке и кошке явно не нравились: она трясла круглой башкой и скрипуче жаловалась. – Лови кошару, – пробормотал Ванька. – На нее мы его и выманим. – Киса-киса-киса, – льстиво позвал Тихон. Но едва он приблизился к двери, кошка резво дала задний ход и была такова. Ванька чертыхнулся, бросился следом, шагнул за порог и… шумно рухнул навзничь, получив по лбу рукояткой граблей. Из-за стены, совсем рядом, донесся донельзя странный хриплый, булькающий вопль, похожий на ор обкурившегося птеродактиля. – Хватай гаденыша! – крикнул Ванька, все еще барахтаясь на полу. Тихон перепрыгнул через него, обогнул грабли и бросился к двери, которая, очевидно, вела из проходной комнаты на улицу. Только бы дверь не оказалась заперта снаружи… Сперва почудилось, что он схватился за кусок льда. Потом стало ясно, что ладонь ошпарило отнюдь не холодом. Чертову дверную ручку раскалили докрасна! Тихон принялся отчаянно махать рукой, пытаясь остудить обожженную ладонь. – Надо под холодную воду сунуть! – сзади подоспел Ванька, накинул на ручку какой-то тулуп (потянуло паленой шерстью), распахнул дверь и… Рухнул на Тихона, получив по лбу рукояткой граблей. Снова хрипло заорал птеродактиль. Два раза. Откуда-то сверху. Он что, вокруг дома со стремянкой бегает? Но размышлять об этом было некогда, поднимать невнятно матерящегося Ваньку тоже: рука болела пипец как сильно. Они оказались не на улице, а на крытой веранде, оборудованной под кухоньку и прихожую одновременно. В дальнем её конце Тихон заприметил раковину. Он вывернул холодный кран, сунул руку под струю и… В ушах гулко зашумело, словно рядом пролетела разом стая вертолетов, перед глазами запрыгали, несмотря на ночь, яркие солнечные зайчики, мышцы тряслись и подергивались, а потом Тихон куда-то полетел вслед за вертолетами. Под торжествующий крик птеродактиля. – …окей? Тихон был относительно окей. Даже рука болела меньше. Наверное, потому, что онемела до локтя и вообще особо ничего не ощущала. – Этот пиздюк подвел к крану электричество, – пояснил Ванька. – Когда мы его поймаем, я его под этот самый кран башкой суну, зуб даю. Тихон хотел сказать, что в свете неоднократного и чересчур близкого знакомства с граблями зубами лучше не разбрасываться, но промолчал. Холодильник, к счастью, током не бился, и в его недрах удалось откопать банку консервированного горошка, чтобы охладить ладонь. По пути к двери, Тихон автоматически заглянул в зеркало и ахнул. От удара током его светлые кудряшки распрямились и встали дыбом, как неломаные спагетти в кастрюле. Он попытался привести волосы хотя бы в подобие порядка, но Ванька дернул его за локоть. – Пошли! Некогда перышки приглаживать! В последний раз звуки присутствия несносного мальчишки доносились со второго этажа. Ванька, похоже, думал так же. Лестница была узенькая и очень крутая, однако он одним прыжком одолел сразу несколько ступеней и… Взмахнув руками, рухнул на Тихона, который только успел занести ногу над первой ступенькой. – Что там? Масла налил? – почему-то вспомнилась булгаковская Аннушка с рельсами. – Нет, – просипел Ванька. – Гороху насыпал. Он еще добавил что-то, скорее эмоциональное, чем цензурное, но его слова заглушил торжествующий крик птеродактиля. Убрать горох с лестницы было минутным делом. Они взлетели на второй этаж и оказались перед крохотной комнатенкой непонятного назначения, вмещавшей лишь кресло и шкаф. В шкафу что-то отчетливо и подозрительно шебуршало. – Под ноги смотри, – предупредил Тихон. Они подозрительно уставились на дверной проем. Вроде никаких граблей и раскаленных дверных ручек. Двери, если уж на то пошло, тоже не было. Тихон и Ванька синхронно сделали шаг через порог. И ничего. Только сверху что-то коротко загудело, и Тихону на нос посыпался… горячий пепел? – Вааань? – протянул он, не рискуя оценить ущерб на ощупь, чтоб не обжечь и другую руку. Ванька внимательно рассмотрел что-то у него над головой и хладнокровно проговорил: – Все в порядке. Они сами потухли. – Кто? – Кудри твои… Эээ, в смысле, уже не кудри. Пострижешься и новые отрастишь, не беда. Мальчишка горелку слишком высоко подвесил. Тебе только волосы зацепило, а меня вообще не достало. Тут шкаф крупно дрогнул, и с него на Ваньку упал утюг. Старинный такой, чугунный, в который угли засыпать надо. – Фак, – сочно сказал Ванька и свалился. Заорал ненавистный птеродактиль. Кажется, снова где-то на улице. Ванька вскочил. – Я его уничтожу! Он бросился было к двери следующей комнаты, но Тихон поймал его за локоть. – А кто тогда в шкафу? – Не знаю! Но не он, раз он на улице вопит. Пошли посмотрим в окно сначала. И они пошли. Дверная ручка оказалась в порядке, грабли за порогом не лежали. Тихон на всякий случай пригнулся. Но это ему не помогло: на верху двери стояла банка с краской. От самой банки они успели увернуться, но обоих щедро окатило тягучей жидкостью неуютного красного цвета. Причем цвет был не главной бедой, главной бедой была… ВОНЬ. Как будто эту банку кошка вместо лотка использовала пару месяцев. – Протухшая водоэмульсионка, – констатировал Ванька подозрительно спокойным голосом. – Я его поймаю, и я клянусь, я ему остатки этой краски в такие места залью, что… Не договорив, он пересек мансарду и подошел к единственному окну. – Пссс, смотри! Около машины горел одинокий фонарь. Он был довольно тусклый, но одетую в толстовку и джинсы фигуру, наполовину скрытую в салоне, освещал отчетливо. – Это муляж, – сказал Тихон. – Он не шевелится. А пацан небось сидит в том шкафу и над нами угорает. – Но кричали на улице, – неуверенно возразил Ванька. – На телефон записал. Ванька немного подумал и развернулся к шкафу. – Ладно, проверить не мешает. Прежде чем брать штурмом шкаф, они вооружились табуретками. – Я открою дверцу, а ты лупи в морду, – кровожадно велел Ванька. – Пора кое-кому его птеродактильский шнобель подрихтовать. Они подкрались к шкафу, в недрах которого явственно кто-то возился. – Раааз, – одними губами произнес Ванька, – два… Давай! Из шкафа вылетел птеродактиль. То есть оттуда вылетела курица. Нет, три курицы. Но орали и били крыльями они так громко и заполошно, что шумели как целый парк юрского периода. Несколько секунд царила суматоха. Куры, приземлившись, не удрали, а бешено метались в ногах, обильно линяя от испуга, Тихон и Ванька отмахивались табуретками, неуклонно обрастая пухом и перьями. В конце концов куры попадали на пол и больше не двигались. – Мы их убили, что ли? – расстроился Тихон. Ванька осторожно потыкал ближайшую курицу носком ботинка. Та дернула ножкой и икнула. – Ноуп, они пьяные, – вынес вердикт он. – Мне дедушка когда-то рассказывал, как у них на селе куры вишни из наливки жрали, потом так же валялись. Этот алкаш даже кур напоил, ну не живодер ли? Тихон хотел напомнить, что у него самого относительно кошки планы были далеко не гуманные – пусть понарошку – но только вздохнул. – А потом они проспятся, очнутся и начнут буянить с похмелюги, – продолжал Ванька. – И нам лучше убраться из дома прежде, чем это произойдет. Деда говорил, что пьяная курица – это почти так же опасно, как трезвый гусь. Пошли. – Ага, – пробормотал Тихон и снял с плеча одно из примерно ста тысяч пятисот куриных перьев, намертво налипших на краску. – Только перышки приглажу. Ванька смерил его мрачным взглядом. Смахивая на жертв линчевания, они вернулись к окну. Около машины уже никого не было. – Так он все-таки где-то на улице. Будто в подтверждение, ночной воздух прорезал ор птеродактиля. – Чего он разрывается, с нами ж ничего не случилось, – напрягся Тихон. – За кур, должно быть. Он же на курах не орал. – Или мы за ором кур не слышали. – Вотэвер. Так, нам надо на улицу, но снова через весь дом пилить я не хочу: вдруг там новые ловушки отросли, – Ванька опасно высунулся из окна и просиял. – Смотри, веревка. Как раз кстати. Слишком кстати. Подозрительно кстати. Тихон за три секунды придумал с десяток уловок, которые можно провернуть с веревкой – включая экзотику вроде воспламенения под воздействием трения и редких ядов, всасывающихся через кожу. Откуда пацан в глухой деревне мог достать редкие яды, Тихон даже не гадал. С этого станется. Он начал спуск первым, чтобы в случае чего Ванька падал на него. И… ничего. Огонь не вспыхнул, кожа с рук не облезла, веревка не оборвалась… А нет. Все-таки оборвалась. Но это Тихон осознал, когда валялся на спине под Ванькой и смотрел, как в окне скрывается Горошко, вооруженный большими садовыми ножницами. Под крик птеродактиля. Значит, все-таки он был в доме. Под кроватью сидел, что ли? Хлопнула дверь. Ванька, который до этого, судя по всему, как и Тихон, был занят подсчетом и оценкой костей в организме, встрепенулся. – Ну теперь не уйдет! Он за дом побежал, погнали! Они вывернули из-за угла как раз вовремя, чтобы увидеть силуэт, юркнувший в сад. Сад, хоть и маленький, разросся так безобразно, что в неважном освещении напоминал буйные тропические джунгли. Ваньку Тихон потерял из виду практически сразу же. Продираясь сквозь ветви, он бежал на звук шагов, а потом его рвануло назад и он бы завалился плашмя, но повис на… В воспаленном воображении заплясали варианты. Огромная паутина. Этот безумный мальчишка каким-то образом вырастил паука-монстра и прячет у себя в саду. И кормит приезжими. И этот паук разродился паучатами. Кусачими паучатами, которые прямо сейчас его жрут: что еще может так больно покалывать по всему телу? Тихон задергался, но мерзкие паучата начали кусаться только больнее. – Замри! – прошипел Ванька откуда-то сзади. – Ты их еще глубже вгоняешь! – Кого? – Рыболовные крючки! Тихон прищурился, пригляделся к ближайшей «нити» и увидел, что это леска. По ветвям деревьев вокруг было развешано огромное количество лесок, увенчанных крючками, которые впились в одежду, а кое-где, судя по ощущениям, задевали и кожу. Они с Ванькой в самом деле увязли, как мухи в паутине. Буквально в двух шагах раздался победный крик птеродактиля. Между деревьев забрезжил свет, и перед ними наконец-то появился Сергей Горошко во плоти, вооруженный старинной лампой со свечкой и… банкой консервов? Он побрился, сразу скинув лет пять, и теперь его в самом деле можно было назвать мальчишкой. На красной толстовке переливался принт с надписью «Не смешно». Какое совпадение. Горошко молчал. Ванька и Тихон тоже молчали. Неизвестно как Ванька, а Тихон размышлял, какие телесные повреждения можно нанести консервной банкой. По всему выходило, что любые, хватило бы воображения. У Тихона, увы, воображение после набитого ловушками дома разыгралось вовсю. Но Горошко не стал воплощать в жизнь ни одну из кровавых картинок, подкинутых Тихоновым подсознанием. Он просто подошел и молча опрокинул банку дернувшемуся Тихону на голову. Вонь краски перебил аппетитный аромат тушенки. Потом, судя по кровожадному шипению, той же процедуре подвергся Ванька. – Выберусь и тебе эту тушенку знаешь куда запихаю?! – Ха-ха-ха, – раздельно произнес Горошко с интонациями викторианского вампира и с достоинством удалился. Стало тихо. – И? – не выдержал Ванька. – К чему это было? Тушенка тухлая, что ли? Так мы энивей воняем, как песочница в кошачьем дворе. – Да не, – Тихон высунул язык и попробовал мясной сок, капающий с кончика носа. – Хорошая тушенка, вкусная, только жирновата, вроде… Они еще немного помолчали. А потом раздался странный звук, похожий на… Хлопанье крыльев? В лунном свете на ветку тяжело приземлился ворон. Вороны – пугливые птицы, но этот безо всякого страха сидел в полуметре от головы Тихона и вертел башкой, меряя его взглядом то одного, то другого равнодушного птичьего глаза. Тихону стало неуютно. С такого расстояния ворон выглядел непомерно огромным, и клюв у него был острый… Снова захлопали крылья, зашумели ветви, и неподалеку приземлился еще один ворон. Тихон мгновенно вспомнил сцены из «Птиц», «Антихриста» ну и «Парка юрского периода» заодно, чего уж там, пусть в нем и не вороны. На третьем вороне его нервы не выдержали, и с воплем «Мотаем!» он рванулся изо всех сил. Проделывая путь до дома баб Лиды на спринтерской скорости, Тихон даже не стал проверять, бежит ли за ним Ванька, но был твердо уверен, что бежит, да еще как, и, может, даже и перегонит, несмотря на разницу в длине ног. * Хугин, Мунин и Один явно расстроились, что любимая тушенка от них убежала, так что Серёжа открыл им еще одну банку. Вороны слопали мясо, переругиваясь и колотя друг друга крыльями, и вопросительно уставились на Серёжу. – Ну уж нет, летите домой, вас и там неплохо кормят. Кыш! Кыш! Вороны неохотно поднялись на крыло, но полетели не к соседнему дому, где благополучно проживали все время, когда не кружили над деревней, высматривая, чего бы стырить блестящего или съедобного, а в направлении, куда унеслись незадачливые похитители. Наверное, надеялись, что те по пути что-нибудь с себя обронили. Через полчаса в окно тихонечко поскреблась Дашутка. Она первым делом проверила наличие целой, невредимой и неутопленной Китти, после чего доложила, что разбойники вернулись в сильно побитом и оборванном, а местами даже прожженном виде и ушли в летний душ. Причем в процессе ругались такими плохими словами, что баб Лида перекрестилась и тайком побрызгала летний душ святой водой. – А если они завтра опять придут? – обеспокоенно спросила она. – Завтра меня уже тут не будет, – сказал Серёжа. – Скажи бабке, что я тебя с утра отвезу в город, там тебя моя знакомая подберет, покатает на качелях и привезет обратно. А я поеду домой. – Насовсееем? – плаксиво протянула Дашутка. – Я скучать буду. – По мне или по Китти? – спросил Серёжа. Дашутка надолго задумалась. – По Китти, – наконец призналась она. – Но и по тебе немножко. – Ну, я, когда петь устану, буду приезжать на каникулы. – Ура! Я тоже буду приезжать на каникулы. Я ж осенью в школу пойду, стану в городе с папой и мамой жить, а тут летом. И еще приеду послушать, как ты поешь! На том и порешили. Дашутка убежала спать, а Серёжа, пока охотился за несостоявшимися похитителями, так разгулялся, что спать совсем не хотел. Что к лучшему. Потому что перед отъездом ему еще предстояло делать грандиозную уборку и откачивать пьяных кур.

КОНЕЦ