Одна лавизка на двоих

1993 год. Московская область, город Щёлково

      Антон в силу своего возраста, то есть детства в жопе, не понял, как все резко оказались в полном говне. Денег нет, жратвы нет, одежды нормальной нет, кругом бандиты, а впереди крайне туманное будущее для всей страны разом. И вот в шестнадцать лет адекватного понимания всё ещё нет, зато родители добавляют ясности — пьют сто граммов водки перед сном с обречёнными лицами.       Пока их сын ходит в школу, они ебашат без продыху, думая о выживании. Прокормить себя, прокормить ребёнка и взрослую собаку — немецкую овчарку, между прочим — и не сдохнуть по пути с электрички от рук очередного урода, который хочет украсть сумку, перед этим смачно ударив камнем по голове, — вот так челлендж после почти семидесяти лет утопического движения к коммунизму. Впрочем, они живут хотя бы не в самом криминальном районе города. На «Горе» намного хуже — там убивают средь бела дня, если ты буханку хлеба тщательно не запрятал под куртку. У Антона же во дворе могут пристрелить минимум за крупный долг. Вот совсем недавно похоронили его одноклассника, попавшего в такую весьма обыденную ситуацию.       Полные дикость и крах, сотворённые чинушками в накрахмаленных рубашечках. Или это чёрная полоса, за которой будет охуительно белая с счастьем и радостью каждому дню? Да чёрт его знает. А пока можно поесть макароны, слава богу, с маслом.       — Как дела в школе, сынок? — спрашивает папа, пристально разглядывая свои ногти на предмет забившейся под них на производстве грязи. — Двойку ту исправил?       — Э-э-э… — прячет взгляд Антон. — Ну, там это… Нет.       — А в чём дело? — пока без ярко выраженной претензии смотрит папа уже прямо в глаза. — В десятом классе пора бы…       — Пап! — Антон дует свои пухлые губы и цепляет бледную макаронину на вилку. — В десятом классе, вот именно! Исправлю. Я не ребёнок.       Папа из состояния закипания переходит в типичное для него настроение ласкового родителя, становясь возле сына сбоку и запуская пальцы в его мягкие пшеничные кудри.       — Малыш, прости. Просто ты для меня всегда будешь ребёнком. Такова родительская суть.       — Мне такое не очень нравится, — фыркает Антон себе под нос, но всё-таки расцветает в улыбке, жмурясь от удовольствия, когда папа начинает массировать ему кожу головы.       — Постараюсь что-нибудь с собой сделать, — просто пожимает плечами тот. — Кстати, там Игорь спрашивал про тебя. Погулять хотел.       — Не-е-е-т, — обречённо тянет Антон. — Как он меня зае…       — Эй!       — Достал меня. Ну прям не отлипнет. Я ему говорю: «Игорёша, очнись, ты вообще-то бета! Мы как семью будем строить? На честном слове?!», — громко возмущается парень, позабыв и о массаже головы, и о макаронах.       — А он чего? — ухмыляется папа.       — А он говорит: «Что-нибудь придумаем!». Дурень? — с надеждой спрашивает Антон. Ему жизненно необходимо услышать подтверждение, что Игорь — самый настоящий дурак и что правильно гонять его по всему двору, чтобы он отвалил.       — Влюблён просто. Ему только переключиться на кого-то можно, наверное… Ну, ты не жести, ладно? — немного строго наставляет папа, шутливо пригрозив пальцем.       — Я такое не умею.       Антон действительно не умеет жестить. Ни орать, ни вопить, ни крыть матом, ни тем более бить. Он старается защищать себя лишь крепким, гордым словом и работой отца в милиции, хотя на самом деле тот работает на производстве. «У меня батя — мент», — любит говорить он, по-доброму улыбаясь. «И он пистолет мне дал», — непременно дополняет он свой рассказ, показушно залезая в портфель. Перекошенный еблет какого-нибудь лоха, у которого из оружия только смертельно вонючий запах изо рта, всегда восторгает Антона. Вот так всего лишь фразой он может заставить человека показывать свои сверкающие пятки. Ведь что-что, а могилка на ближайшем кладбище всё равно пугает больше, чем отсутствие денег на ту же еду. Их можно в другой раз найти, а вот жизнь где сыскать? Да нет больше шансов, правильно. Этим Антон и пользуется.       — А с альфами как дела? — заинтересованно спрашивает папа, отойдя от сына к старенькому кактусу на подоконнике, чтобы тщательно его осмотреть на предмет новых болячек.       — Достойных нет, — нахмуривается Антон. Его самая нелюбимая тема для разговора. — Мне никто не интересен.       — Вот прям никто-никто? — грустно уточняет папа.       — Ага. Мне кажется, должно чудо случиться, чтобы мне хоть кто-нибудь понравился из этого вороха. Они ж чего хотят в нашем возрасте? Потрахаться!       Папа одаривает его нечитаемым взглядом. Он всегда следит за речью своего сына. Интеллигентишка из семьи инженера и учительницы в силу психики не может не контролировать её. Антона, конечно, это подбешивает, но в присутствии родителей, прочих родственников и старших он старается вычёркивать любой дворовый жаргон.       — Ну пап, а как тут по-другому сказать? Присунуть. Так сойдёт?       — Сойдёт, — всё же сдаётся и хихикает тот. — То есть альфы тебе не нравятся… И Игоря ты отшил… Вопрос: правда ждать чуда будешь?       — Буду, — уверенно кивает Антон. — Но с первым встречным-поперечным вообще не вариант. Ни за что! Пусть я буду плакать от течек, но никакого странного альфы в нашем доме.       — Благоразумие великолепное, — поддерживает папа, тоже кивая. — Главное, чтоб в сорок лет ты не был без мужа и детей.       — Разберусь, — пренебрежительно фыркает Антон. — Посмотрим. Может, прям завтра свою судьбу встречу.       — Интересно. Проверим, — подмигивает папа и идёт встречать уже свою судьбу, то есть своего мужа и отца Антона, вернувшегося с прогулки с собакой.

***

      Естественно, вывод про чудо успешно забывается на следующий день, и все живут своей обыкновенной, серой рутиной вплоть до самого вечера. Родители торчат на работе, а Антон сначала полуспит в школе, потом искренне наслаждается часом рисования, а затем дома вышивает крестиком подарок отцу на день рождения. И как во все другие дни, пока парнишка возвращается с занятий, альфы, неизменно занимающие лавочки во дворе, зовут его присоединиться к увлекательной беседе, но тот вежливо отказывается. Пусть местные альфы уже просекли фишку, что Антона бесполезно звать на свидания или что-нибудь более пикантное, но пообщаться с ним о делах на районе никогда не против. Парень он юморной, шутит хорошо, умеет бренчать на гитарке, семечки мастерски грызёт, ещё и красивый! Прекрасная компания. С ним, конечно, не поговоришь о привлекательности омежьих задниц, потому что он сам омега и ему будет противно, но обо всём остальном вполне можно зацепиться языками.       Папа возвращается с работы, как всегда, раньше отца и непременно перекрещивается возле иконы, висящей на стене перед входной дверью, с мыслью «спасибо, что живой».       — Анто-о-о-н, — зовёт он из коридора.       — А? — громко спрашивает омега, не отвлекаясь от вышивки. До праздника неделя, а он только на середине. — Я у себя. Заходи.       У себя — значит в углу. В углу — значит в мизерной комнатке за тонкой перегородкой. Это придумал отец, чтобы хоть как-то спасти личное пространство сына. За перегородкой стоят скрипучая кровать, маленький стол, такой же маленький шкаф для вещей и учебников с тетрадями, кресло и… Всё. Ещё ковёр на стене. Ну и на подоконнике папин ботанический сад. А, и, конечно, по всему периметру угла висят вышивки с картинами собственного исполнения. В общем-то вполне уютно получается.       — Сынок, там у нас новые соседи. — С лучезарной улыбкой заглядывает в комнатку чуть вспотевшая после долгой ходьбы голова папы. — Пошли на кухню чай с печеньем пить.       — Не понял, — хмурится омега, — тебе соседи печенье дали?       — Да. Такая замечательная женщина! Они прям на этаже у нас живут. Помнишь тётку Машу? — без пауз говорит папа уже из кухни, шурша и гремя разной утварью.       — Помню, конечно. — Антон делает узелок на вышивке и откладывает её в сторону, торопливо выходя из комнаты, заинтригованный рассказом.       — У неё ж квартира пустовала, а тут родственники приехали из Казани. Отца перевели в Москву, и они теперь тут живут. Ты не видел их, когда с рисования возвращался? — Папа мельтешит, ставя чайник, убирая с тарелки с печеньем полотенечко и доставая чашки одновременно.       — Нет, не видел. И не слышал ничего, — пожимает плечами Антон. — А если отец, то там и ребёнок есть, правильно?       — Да. Сын. Альфа. — Папа наконец оборачивается на своего собственного сына и многозначительно смотрит на него, играя бровями.       — Так, — насупливается Антон, — чего это началось сводничество?       — Старше тебя всего на год… Красивый… — с длинными паузами говорит папа, как бы гипнотизируя омегу и напрочь игнорируя его возмущения. — Хорошо учится…       — А ты откуда знаешь?! Особенно то, что он красивый. Всё выпытал у его матери? — Антон аж подскакивает на стуле. Да что же это такое в самом деле? А если она всё расскажет своему сыну? Мол, знаешь, дорогой, там папа из соседней квартиры спрашивал про тебя и свою омегу нахваливал. Неловко, однако.       — А я его видел. Он со мной здоровался, когда маме дверь в квартиру открывал. А так мы с ней в подъезде минут двадцать пообщались, — улыбается папа. — Тоже омега. И пахнет вкусно. Лимонным пирогом вроде…       — И что же? Прям красивый? — Антон пропускает мимо ушей все характеристики милой женщины с печеньем, представляя масштаб тотального сватовства. — И что ты ей про меня наплёл? Небось, что я второй Юрий Гагарин.       — Красивый, клянусь тебе. Волосы тёмные, глаза голубые. Тебе вроде такие нравятся, — вновь играет бровями папа. — И Татьяне я про тебя не наплёл, а правду сказал. Прилежный, умненький, рукодельный.       — Всё, — обречённо вздыхает омега. — Сейчас и этому парню мозг выносят. Хотя погоди-ка! У него нет омеги?       — Представляешь, нет! — уж слишком радостно улыбается папа. — Мы же говорили про чудо вчера. Я вот только после встречи с Татьяной вспомнил. А ты не забыл?       — Забыл. — Антон подпирает ладонью подбородок и глазами-стекляшками устремляет взор на орнамент на клеёнчатой скатерти. — Но теперь точно не забуду. А зовут его как?       — Арсений. Красивое имя.       — Очень…       Вообще-то нет. Ну и имечко. Сразу представляется заучка с сальными волосами. Антон сетует на своё узкое мышление в попытках не уползать в уж слишком негативный настрой, но поведение папы его не радует совершенно. По-любому будет капать на мозги с этим альфой, раз он красивый, умный и бла-бла-бла. Но омега настолько разочарован в сильном населении планеты Земля, что не может видеть во всём плюсы без следственного эксперимента. Вариантов немного: либо там полный, ужасающий пиздец, либо действительно чудо, и штанишки Антона намокнут прежде, чем он успеет сказать «привет».       — Он завтра пойдёт со школой разбираться, в твою будет поступать. Иди с ним. Я сказал, что ты выходишь из дома в восемь утра. Так и познакомитесь. — Аж хлопает разок в ладоши от своей гениальности папа и разливает кипяток по кружкам.       — Ладно. Твоя взяла. Но если мне что-то не понравится, я его пошлю, — гордо заявляет Антон.       — Как угодно. Но я прям чую, сынок, что всё будет наоборот, — ехидно улыбается папа и показательно тянет воздух носом.       — М-да…

***

      Когда ровно в восемь утра раздаётся звонок в дверь, Антон вообще не думает об Арсении. Сначала он просыпает, потом волосы никак не хотят лечь в нормальную причёску, так ещё и на брюках обнаруживается дырка. Подлатать её уже нет времени, поэтому придётся прикрывать всё чуть растянутой от частой носки и стирки кофтой.       Раздаётся ещё один звонок, и омега, нервно завязывающий хвостик на макушке, раздражённо спрашивает:       — Ну кто там?       — Это Арсений. Ваш сосед, — приглушённо отвечает бархатный голос, и внутренний омега в силу своей природы уже начинает интересоваться. «Проникновенно, однако», — делает вывод Антон, подойдя к двери и открыв замок.       «О нет, — думает он, со скрытой паникой глядя на альфу, сверкнувшего белыми зубами и лазурными глазами, — катастрофа».       Папа оказывается прав на все сто процентов из ста. Красивый, чёрт такой, даже слишком. Проблема. Антон планировал нос воротить до победного. Хотя бы из принципа!       «Может, запах противный?..» — настораживается парень, чуть сведя брови к переносице.       — Привет? — больше спрашивает, чем утверждает Арсений, потому что картина перед ним следующая: соседский мальчик, нахмурившись, абсолютно молча пристально смотрит на него округлившимися глазами. — Всё в порядке?       — А, да, — реагирует Антон. — Извини. Привет. Я Антон. — Он протягивает изящную руку, чтобы поздороваться ещё и жестом, и когда Арсений с лёгкой улыбкой на лице тянет свою ладонь, то омега добивает эту немного странную встречу. — Ой! Через порог нельзя! И заходи внутрь. Мне тут надо… Короче, заходи.       Альфа переступает порог квартиры и оказывается в омежьей ловушке, в которой Антону теперь намного легче распознать, чем же пахнет его возможное чудо. «Не понял, — думает парень, судорожно соображая. — Он чё… пьяный, что ли?».       — Почему ты так смотришь на меня? — перебивает его размышления Арсений, заметно веселясь.       — А почему от тебя пахнет коньяком? — невпопад спрашивает омега, мысленно прихлопывая невидимую мошку у себя на лбу. Кто ещё тут дурень?!       — А… Мы вот так сразу, да? По старинке. Прикольно. Мне нравится, — широко улыбается Арсений. — Или ты подумал, что я выпил утром? Ещё прикольнее.       — Да ничё я не подумал, — бубнит и стыдливо отворачивается к зеркалу Антон. — Хотя да, подумал, — цокает он самому себе. — Я просто не очень привык внюхиваться в альф.       — А в меня вдруг захотелось внюхаться?       «Это кошмар», — омега внутри рвёт и мечет. Так боялся сватовства, а в итоге будто сам так и кричит нутром: «И внюхаться, и втрахаться, и всё остальное тоже».       — Просто любопытно стало, что там за красивый, умный альфа, который хорошо учится, так ещё и без пары, — бормочет Антон, старательно проходясь расчёской по собранным в хвостик завитушкам.       — Мне тоже стало любопытно, что там за рукодельный и прилежный омега, — ухмыляется Арсений. — Пока роскошно.       — Здорово, — бурчит Антон.       — А ты пахнешь мёдом? Ещё ягоды… Что-то кисленькое. Облепиха? Облепиха с мёдом? — задумчиво спрашивает Арсений, сознательно игнорируя злое бульканье превратившегося в ёжика омеги и безошибочно попадая и в мёд, и в облепиху. — Вкусно!       — А от тебя пасёт перегаром, — фыркает Антон.       — Это горький шоколад с коньяком. Тебе надо распробовать.       — И как же, интересно мне знать, надо твой запах распробовать? — Омега со всем возмущением поворачивается на альфу, нахально рассматривающего его и вальяжно прислонившегося к стене плечом. — Потереться об тебя?       Альфа на это лишь в очередной раз показывает свои белые клыки и стреляет взглядом так метко, что Антон аж мурашками покрывается. И какого чёрта у него нет пары? Может, какие-то проблемы с самым сокровенным? Но такое омега точно уточнять не будет. Хватило вообще-то абсолютно бестактного вопроса про запах. Такое не спрашивают в лоб у незнакомца, это моветон, а Антон вот взял и озвучил свои мысли, не профильтровав базарчик… Стыдоба. И пусть Арсений сам начал считывать запах Антона, но фиг знает, не осуждает ли его сейчас альфа, ведь тот первый начал. Омеге подобный расклад совсем не нравится. Он предпочитает, когда его не поливают грязью где-то в закромах.       — Тебе, кстати, идёт с хвостиком, — серьёзно говорит Арсений. — Ещё цвет резиночки такой милый.       — Правда? — искренне удивляется Антон. Его же половина школы обстебала за чрезмерную омежность с этой резинкой поросячьего цвета.       — Правда. Тебе бы кофточку такого же цвета, и вообще огонь. Или штаны, — рассуждает альфа, неотрывно наблюдая за омегой, пока тот постоянно отводит взгляд. Уверенность из альфы так и прёт на всех конях и парах.       — Подумаю над этим, — без всякого сарказма отвечает тот. — И спасибо, что ли?       — Да не за что.       Коридор пропитывается запахом гостя, и через пять минут Антон окончательно успокаивает свою внутреннюю язву по поводу перегара. Пахнет ярко, но не приторно, и что самое главное — не хочется непременно открыть окна и проветрить квартиру со словами «фу» и «навонял». Омега почти впервые может признать, что ему нравится запах альфы. До этого он всё равно находил ноты, совершенно ему не симпатичные, а сейчас, когда в очередной раз глубоко вдыхает, стараясь не спалиться за «внюхиванием», он, как сироп, перекатывает на языке шоколад с терпким привкусом коньяка, который пил один раз с родителями на Новый год.       Арсений проявляет галантность. Берёт портфель, помогает с верхней одеждой, придерживает дверь в квартиру и в подъезд. Идти с ним до школы, пусть дорога и занимает максимум пять минут, оказывается чрезвычайно приятно и — по собственным внутренним ощущениям — безопасно. Нет страха, что обступят бандиты, потому что альфа внешне походит на главаря чего-то там, держащего весь район. Он, конечно, похож ещё и на типичного интеллигентишку, прям как папа Антона, но взгляд у него глубокий, уж очень серьёзный, осознанный, и, омега уверен, в должной ситуации Арсений одними глазами сможет едва ли не «пристрелить».       На первом этаже школы они расходятся и договариваются о вечерней прогулке с собакой. Антон толком не понимает, как он так умудрился, ведь тот же Игорь не может добиться с ним променада полгода точно. Он ругает себя весь день, почти не думая об уроках, на которых просиживает свои дырявые штаны. Ну не может же он пасть после пятнадцатиминутной беседы про перегар, розовые резиночки и ещё какую-то фигню, о которой они мило переговаривались по пути до школы?       — Блин, — шипит Антон вслух в полной тишине класса, на что обращает внимание учителя и одноклассников. Тогда ему становится совсем неловко, и он хватает тетрадь, подтягивая её ближе к себе, чтобы создать видимость бурной деятельности.       Звонок с последнего урока становится не то спасением, не то зависнувшей над Антоном куполом угрозой: скоро надо идти с Арсением в парк, вдвоём, ещё о чём-то разговаривать… и вдыхать его запах… и стараться делать гордый, недоступный вид. Прыгать в кровать с раздвинутыми ногами омега, конечно, не собирается. Надо узнать получше, понять, что за фрукт такой приехал из Казани. Но пока что природа даёт полное добро. Запах уж слишком хорош. Вот внутреннему омеге нравится до довольного мурлыканья. Да и всё-таки красивый он до внешних томных вздохов. Но нет! Пока что без всякого «бери меня, я твой»! Решено! Или нет? Или да?       Антон решает плыть по течению не то времени, не то смазки в районе тазовой области, которая пока, слава нелёгкой омежьей судьбе, не разлилась, как река по весне. Будь что будет. О чуде он не забывает.

***

      Папа выглядывает из-за угла коридора с восторгом — сын всё-таки заинтересовался соседским альфой. Антон на это показательно закатывает глаза и жестом прогоняет папу в недра квартиры, но тот уходит не сразу, никак не способный нарадоваться. Арсений же, как и утром, вальяжно прислоняется плечом к стене, наблюдая за собирающимся Антоном и держа в руках поводок смирно сидящей и шумно дышащей овчарки.       — Джой любит внезапно на бег переходить, — рассуждает омега, пыхтя и кряхтя, натягивая ботинки. — Ещё полаять на голубей.       — Весёлый пёс. Уже не терпится пройтись. — Арсений чуть наклоняется и гладит собаку за ушком.       — Посмотрим, что ты скажешь, когда мы вернёмся домой, — хмыкает омега, выпрямляясь и зачёсывая пальцами кудри назад, как бы завершая свой ритуал сборов на прогулку.       Альфа мягко кивает так и не скрывшемуся в глубинах жилища папе Антона и открывает дверь, тут же вытянувшись, как струна, от неожиданности.       «Да бля-я-я», — мысленно хнычет омега, когда видит на пороге своей квартиры Игоря с какими-то уж очень унылыми, непонятными жёлто-оранжевыми цветами в целлофане с белым узорчиком.       — Привет, — бойко говорит Арсений. — Это кому из нас?       — Антону, — шокировано и уж очень тихо произносит Игорь, отступая назад, чтобы пропустить альфу, нагло сканирующего его взглядом.       — Я подожду на улице? — спрашивает тот у омеги и смотрит вопросительно, чуть настороженно, внимательно считывая реакцию, чтобы понять, действительно ли их можно оставить тет-а-тет или есть какая-то угроза. Здесь уже даже не природное выпячивание груди в бою, то есть борьба за омегу, и так далее, а чисто социальное явление: сейчас каждый второй может оказаться полным ублюдком.       — Да, Арсений, я… Момент, — Антон неловко открещивается от этой поистине театральной сцены и облегчённо выдыхает, когда подъездная дверь захлопывается, оставляя его с бетой наедине. — Игорь, я прошу тебя, — с надеждой на чужое здравомыслие обращается он к застывшему в полном непонимании парнишке. — У нас ничего не выйдет.       — Потому что он альфа, да? Это вообще кто? — Игорь чуть заводится, начиная злиться не то на Антона, не то на природу, не то на самого себя, что он такой влюблённый дурак.       — Новый сосед… Это неважно, пойми. Не мучай себя, — просит омега. — Ты теряешь со мной время. Умоляю.       Игорь на это резко всучивает Антону цветы и сбегает прочь, даже не попрощавшись. Грохот подъездной двери на секунду оглушает омегу — настолько Игорь в бешенстве и себя не контролирует. Парень и сам в шоке от произошедшей немой истерики. Только драмы с разбитыми сердцами не хватало!       Отдав букет папе, омега выходит на улицу, где его дожидаются Арсений с Джоем. Игоря на горизонте нет, и это, несомненно, радует. Драму пережить можно, быстро переварив и отправив на полку не самых весёлых воспоминаний, а вот маниакальное преследование вряд ли получится отпустить с такой же лёгкостью.       — Твой ухажёр? — вкрадчиво спрашивает альфа, подходя ближе.       — Ага, — немного грустно говорит омега. — Давненько добивается моего внимания, но безуспешно.       — Играет ли роль, что он бета? — так же вкрадчиво интересуется Арсений, на секунду опуская взгляд на Джоя, который будто тоже внимательно слушает и анализирует их разговор, а своим скулежом высказывает мнение.       — Нет. Он мне никак… Вообще, — честно говорит Антон.       — Славно, — альфа ухмыляется, и уж здесь не надо быть великим гением, чтобы разглядеть намёк на флирт, но омега всё-таки уточняет:       — В каком смысле «славно»?       И вместо ответа Арсений лишь многозначительно смотрит, прямо как утром в коридоре, стреляя своей лазурью в самое сердце. Вывод прост и логичен: альфа точно разглядел что-то уж очень ему привлекательное. Осталось узнать, будет ли он идти нахрапом или станет прощупывать почву медленно и осторожно. Впрочем, как уже было заверено, надо просто плыть по течению.       По пути до парка Антон твёрдо решает узнать как можно больше из биографии своего нового соседа, поэтому вопросами он сыплет без конца, не замечая, как они доходят до витых ворот, за которыми аллеи с деревьями, ряды лавочек и фонарные столбы. Парк их полузаброшенный, но его вид средней паршивости всё равно вызывает в Антоне нежный трепет: здесь он гулял в младенчестве, точнее, родители катали его в коляске; бегал по дорожкам в детстве, играя в классики и катаясь на ржавенькой карусели, которую ещё год назад разобрали на металлолом; купался в реке в отрочестве, загорая на нежарком подмосковном солнце.       Идя по родным местам, омега ни на секунду не осаждает свой повышенный интерес к соседу. Наоборот, его настроение улучшается в геометрической прогрессии от сочетания положительного вокруг: хорошая погода, любимый парк и чувство лёгкого волнения и щекотки в груди от разговора с тем, кто вроде как зацепил. С этим фатальным событием ещё предстоит свыкнуться.       — Учусь я, как ты уже понял, на пятёрки, только по химии с физикой у меня четыре, но там ещё сложные отношения с учителями были, — спокойно рассуждает Арсений, внимательно высматривая, что там Джой унюхал в кустах. — А после школы отец готовит меня на экономическое, но я на актёрское хочу.       — Серьёзно?! — уж слишком громко взвизгивает Антон. — Неожиданно.       — Не похож на актёра? — с улыбкой спрашивает Арсений, резко разворачивая омегу за руку лицом к себе и спиной к тропинке, на которую они вот-вот должны были ступить.       — Ну… Не имею в виду ничего плохого, — оправдывается парнишка, подозревая, что его отвернули не просто так. — Просто больше на препода философии смахиваешь. И что там? — боязливо спрашивает Антон, делая шажок вперёд и опять меняя своё положение благодаря Арсению, который впечатывает его лицом в свою шею и вновь разворачивает на сто восемьдесят градусов.       — Эу! — Раздаётся нахальное и пьяное позади Арсения. — Рублик буит? Пацанва! Я не с твоей спиной разговариваю! — Следом слышатся свисты и раскатистый смех человек пяти. Всё. Гопота. Эти твари не пожалеют даже собаку. У омеги ноги подкашиваются от их наездов и тона. Он сразу чувствует себя маленьким и беспомощным. Одно дело — разобраться с бестолковой одиночкой, а другое дело — с целой толпой гандонов.       — Бери Джоя, — шепчет альфа, вручая ему поводок и мягко толкая в плечо, — и иди быстро до фонтана. Жди меня там. Разберусь, чтоб отстали, а то до подъезда пойдут, суки.       — Но… — пытается возразить омега, и его подталкивают ещё раз.       — Ноги в руки, ясно? Бегом!       Однако до фонтана Антон из принципа или глупости — впадать в глубокий анализ он не собирается — не добегает и прячется в разросшемся кусте возле входа в парк, прижимая к себе Джоя, который уже клацает пастью, чтобы вцепиться кому-нибудь в ногу. Он всегда был умным псом, чующим опасность и готовым защищать своего хозяина, и стоило только сказать ему, что это вовсе не обязательно, как Джой успокаивался, на всякий случай навострив уши. Вот и теперь он ждёт либо команды «фас», либо усмирения пыла, и Антон пока придерживается первого варианта, с бешено бьющимся сердцем выглядывая из-за зелёной, пока не тронутой осенью листвы. Его всего трясёт и штормит, к горлу подступает тревожная тошнота, а в ушах такой гул, что разобрать слов в удивительно тихой перепалке невозможно. Он слышит только обрывки фраз, а потом у него глаза на лоб лезут, когда он видит, как Арсений всем пятерым пожимает руку.       «Чего?!» — про себя буквально вопит Антон, слыша мужской смех.       Да не может быть такого. Пятеро на одного, причём пятеро — это не пять Арсениев. Он один! Стоит, ржёт с отбитой гопотой, будто со своими дружками детства. Либо он конченый воротила по призванию, либо здесь дело в чём-то другом, и Антону уж очень интересно, как казанский беженец без единого удара и выстрела идёт весь такой весёлый и возвышенный к фонтану, где по идее его ждёт омега.       — П-с-с-с, — зовёт Антон, так и не вылезая из куста. — Я здесь, — говорит он громкий шёпотом.       — А что ты там делаешь, дурик? — передразнивает Арсений, резко меняя свой маршрут.       — Прячусь. — Омега наконец встаёт во весь рост, выходя на тропинку. — А как ты это…       — Ты какого хрена в кустах делаешь? Я тебе где сказал быть? — внезапно злится альфа, перебивая и подлетая почти вплотную. — А если б кто-нибудь сзади подошёл и рот зажал? Мало ли как эти имбецилы работают! У фонтана хотя бы родители с детьми гуляют, там безопаснее, чем в твоей западне.       — Да я просто посмотреть хотел! И Джою в случае чего команду дать, — в ответ омега тоже злится, ёжась от гневной тирады в свою сторону. Он, значит, на стрёме был, а по нему тут трактором обвинений проезжаются.       — На что посмотреть?! — искренне поражается Арсений. — На уродов? Ты хоть понимаешь, на что такие мрази способны? Если я говорю бежать к фонтану, значит надо бежать к фонтану. Могла быть шальная пуля, например.       — Какая нахер шальная пуля? У тебя есть пистолет? — взрывается омега. — И почему ты орёшь на меня?! И как ты с ними договорился? Я тебя боюсь. — Он отшатывается назад, подзывая к себе Джоя и выставляя одну руку вперёд. — У тебя глаза бешеные.       — Конечно бешеные, — скалится альфа. — Потому что мы не в мирное время живём. Розовые очки сними! «Ходи и оглядывайся» — это не угроза, а мера безопасности. Поэтому в следующий раз, — по слогам произносит он низко и угрожающе, — иди, пожалуйста, к фонтану, а не ныкайся в кустах.       Они несколько секунд молча смотрят друг на друга, и Арсений давит так сильно, что Антон силится не сбежать в ужасе домой, закрывшись на все замки и положив нож под подушку.       — Гулять идём дальше? — немного смягчившись, спрашивает альфа, делая шаг назад.       — Идём, — кивает омега, крепко держа поводок. — Но сначала ты мне расскажешь, почему те гопники руку тебе жали. Ты бандос какой-то известный? И я не сдвинусь с места, пока не будет объяснений! — восклицает Антон, стараясь в каждом миллиметре лица альфы уловить что-то жестокое и демонстрирующее сущность подростковой шушеры.       — Так, — твёрдо говорит Арсений, — не волнуйся, ладно? Я расскажу тебе свою историю от и до, но на улице темнеет, и нам лучше как можно быстрее убраться из парка. Пойдём?       Омега медленно моргает, пытаясь справиться с внутренней борьбой. Мутит воду этот ваш соседский-красивый-умный-одинокий сын-альфа. Не может он быть белым и пушистым. Во-первых, альфа вряд ли будет стоять в сторонке, если он находится в банде. Во-вторых, он точно не лоховского типа с языком в жопе. В-третьих, всё ещё остро стоит вопрос с пятью гопниками. Антон так-то к бойне приготовился, а тут…       — Хорошо, — наконец соглашается омега.       Какое-то время они гуляют в полной тишине: Арсений движется рядом, как тень, и озирается по сторонам, внимательно следя за происходящим.       — Может, начнёшь уже вещать? — немного раздражённо спрашивает Антон. — А то домой скоро, а в гости я к тебе не собираюсь. К себе тем более не пущу. И во дворе торчать не хочу.       — Не пыхти, — спокойно говорит альфа. — Тебе улыбка идёт намного больше.       — Поулыбаешься тут, ёб вашу мать! — Антон резко останавливается и зло пялится на Арсения, раздражаясь пуще прежнего от его внезапно нежной ухмылки.       — Ты не можешь никого «ёб», дурик, — прыскает он. — И про мать было лишнее.       — Заткнись, — шипит омега. — И не называй меня дуриком. Говори, кто ты! Иначе я…       — Что? — веселится альфа.       — Что-нибудь точно сделаю! У меня батя — мент, — начинает старую песню Антон.       — У-у-у, — паясничает Арсений. — Это тот самый батя-мент, который трудится на хлебозаводе? Интересно.       Омега бессильно возвращает взгляд на парковую дорожку. Папа уже все секреты семьи вывалил. Надо было его предупредить.       — Ладно, — мягко говорит альфа и нагоняет Антона, равняясь с ним. — Прости меня. Просто начал переживать. Мы же из Казани приехали, а там омегам без сопровождения лучше вообще из дома не выходить. Только если встречаешься с кем-нибудь из банды и об этом все знают, то есть смысл рискнуть, но обычно все омеги либо с родителями, либо со своими парами, либо с друзьями, — рассказывает Арсений ровной интонацией об отвратительной реальности, и омега понимает: в его словах нет излишней драматичности, скорее всего, из-за элементарной привычки воспринимать действительность настолько отталкивающей, насколько она на самом деле есть, а не потому что сам альфа считает такой расклад адекватным. — Но я правда был старшим в одной из банд. Мы жили в микрорайоне Жилплощадка. Во всей криминальной движухе его ласково называют Жилкой. Так вот, Жилка — это одна большая банда, состоящая из множества маленьких. Одной из таких руководил я на пару с одним своим товарищем.       «Всё-таки криминалитет», — разочаровывается Антон, опуская уголки губ, но продолжает слушать внимательно, чтобы ничего не упустить. Сосед как-никак. Надо знать, кто у тебя за стенкой ошивается.       — Но мы не занимались криминалом, точнее, да, другие банды принимали участие во всей грязи, но я лично никого не грабил и не убивал. Клянусь тебе. Задача моей банды была в сборе всех денег и их распределении между остальными. Короче, счетоводы. Конечно, я был свидетелем жести, видел трупы, отрезанные пальцы — дохера всего, но я всегда говорил нашему главному, что мои ребята будут иметь дело только с бумажками. Это выживание, понимаешь? Нам ничего не оставалось. Либо ты в банде, либо тебя бесконтрольно грабят и насилуют, потому что ты ничейный. Защитить тебя некому. У вас ведь то же самое. Везде так. По всей нашей стране.       Антон прекрасно понимает — быть в банде или принадлежать хотя бы какой-то более-менее крупной дворовой компании необходимо, чтобы иметь подушку безопасности. Он и сам состоит в такой компании и всегда может сказать, что Парк — его люди и они за него постоят. Правда, активно в деятельности Парка Антон не участвует. Хотя какая может быть деятельность у группки друзей, изначально связанных в основном проживанием в одном дворе? Это банды промышляют грабежами, стрелками, наркотиками, проституцией… И это далеко не весь список. Во дворе же происходят попойки и мелкое хулиганство, но и с таким набором развлечений Антон не хочет иметь ничего общего.       Флёр разочарования падает на землю. Не то чтобы Антон в восторге от услышанного, но ему становится значительно легче — хоть не убивал никого, — и Арсений звучит убедительно и искренне, пусть мурашки и бегут по коже от его связи с Жилкой. Омега о ней знает — читал в газетах. Самая дисциплинированная банда. С одной стороны, Антону хочется ещё подробностей, но, с другой стороны, вдруг он услышит нечто, выбивающее напрочь из колеи. Сейчас каждый прямо или косвенно связан с криминалом, это растаптывает в прах некоторые принципы, но куда деваться? Куда бежать? Как по щелчку пальцев всё изменить? Невозможно. Омега ведь и сам чуть не забрал себе краденый магнитофон. Тьфу. Никакая мочалка не смоет сложившийся после развала Союза ад.       — А с гопниками что? — заинтересованно спрашивает Антон.       — С ними мне просто повезло, считай так. Жилка научила меня быстрой реакции, поэтому я сразу сказал главарю тех пацанов, что я из Казани приехал, много чего повидал… много чего знаю… — Арсений на секунду останавливается, мягко беря омегу за предплечье. — Тихо. — Он всматривается вдаль и прислушивается. — Показалось, прости. Так вот, у главного брат двоюродный оказался тоже из Казани и тоже из Жилки. Я его знаю хорошо, мы с ним ещё и в одном подъезде жили. На том и сошлись.       — Правда повезло, — удивляется омега. — Крутое совпадение.       — Согласен, — кивает альфа. — Сам, если честно, в шоке. Где Казань, а где наша обитель.       — Ну да…       Антон тщательно переваривает разболевшейся от пережитого стресса головой всю информацию и понимает, что на главные свои вопросы он получил чёткий ответ, без увиливаний и обходных путей. Ему даже льстит это. Арсений не похож на радушного человека, который всем подряд будет подобное рассказывать в первый же день знакомства, хотя обычно причастность к банде никто не скрывает. Но внутряки всегда остаются в секрете.       — И ещё один момент, — слегка неловко начинает Антон. Он вспоминает, что всё-таки осталась незакрытая ячейка, интересовавшая его не меньше криминальных подробностей.       — М? — Арсений — весь внимание, даже брови его подскакивают на лоб, придавая альфе крайне сосредоточенный вид.       — Почему у тебя нет пары? — Антон произносит свой вопрос скомкано и невнятно, а сердце делает волнительный кульбит, но об этом он стыдливо повоет в подушку перед сном.       — Меня угораздило влюбиться в бету, но я расстался с ней за два месяца до переезда. Повстречались, получается, месяцев восемь, но отношения на хромой ноге держались, да и изменяла она мне регулярно, — просто говорит альфа, пожимая плечами.       — И ты знал обо всём? — поражается Антон. — И не бросал?       — Нет, об этом я узнал за день до расставания. Мне рассказали о её невероятных приключениях. Впрочем, неважно. Что было, то прошло. Негатива было слишком много, поэтому я ни о чём не жалею, а ей желаю только добра и разобраться в себе, — и Арсений, будто предугадывая следующий вопрос, тут же продолжает: — Больше отношений у меня не было ни до, ни после. Признаюсь, случались кое-какие интрижки… Но всё осталось в Казани.       Антон кивает услышанному и легко улыбается Арсению в знак благодарности за рассказ, ловя на себе увлечённый взгляд.       — А ты был с кем-нибудь? — осторожно спрашивает тот. — Или не задалось?       — Не был, — уверенно говорит омега, не испытывая ничего неловкого по столь щепетильному поводу. — И не прям не задалось, а просто не повстречался мне ещё достойный альфа, — добавляет он задиристо.       — Неужели? — Арсений заискивающе улыбается, смотря будто в самую душу своими умными, хитрыми глазами.       — Ну, может, повстречался, — смущается Антон. — Но надо же распознать, понять, сделать выводы. А то пока маловато ресурса.       — Вас понял. Обязательно поработаю над этим. — Альфа смотрит теперь так ласково и тепло, что внутренний омега уже и свадьбу с ним сыграл, и детей от него воспитал.       «Круто я попал», — мечтательно вздыхает про себя Антон, отпечатывая в памяти обращённое к нему выражение невозможно красивого лица.       Беседа льётся рекой, и омега рассказывает подробности устройства их города: где самые спокойные районы, у кого из двора есть связи с крупными авторитетами и милицией, а куда лучше вообще не соваться, даже если надо. Обычно в такие места ходят толпой, потому что прогулка в одиночестве грозит гибелью. Сильнее остальных не повезло тем, кто ещё во времена Союза жил в таких районах — им некуда деваться, и по вечерам все стараются сидеть дома, а собак специально не заводят, чтобы не было лишнего повода выйти на улицу.       — Мне надо познакомиться с Парком, — делает вывод Арсений уже возле подъезда. — Сможешь подсказать, где они обычно сидят?       — Прямо тут. — Антон показывает на три лавочки, стоящие буквой «п».       — А хата? — недоумевает альфа. — Они не могут без хаты.       — Про это я никогда не слышал… И меня никуда не приглашали. Надо узнать.       — Да, обязательно. Хата точно должна быть.       В итоге Арсений исчезает из жизни Антона до следующего вечера. Омега уже успевает обидеться, сам толком не понимая, как его угораздило пуститься в такую иррациональность. А когда обнаруживает себя за улавливанием ноток шоколада, оставшегося на поводке Джоя, начинает злиться на слегка поплывший мозг. Ему немного не по себе — влюбиться в бандита, тем более красивого и ладного, чревато последствиями в виде страданий, бесконечной ревности и, как следствие, скандалов. К тому же пока нет никаких оснований доверять Арсению. Если он действительно то самое «чудо», то он должен пройти через сотню проверок, чтобы справедливо заработать себе этот статус.       А ещё Антону страшно. А если он его изнасилует? Скажет, что ему надоело терпеть, и зажмёт в углу? А если вцепится клыкастой пастью в шею, оставив метку, или вовсе убьёт? Но розовым мечтаниям всё это не мешает. Омега не может отрицать: ему нравятся запах, голос, внешность, поведение, искренность в рассказах о себе… Но этого недостаточно.       Звонок в дверь вырывает из мыслей, и Антон, спросив, кто там, удивляется, когда не слышит голоса папы. Зато на пороге стоит Арсений, улыбающийся ему и любопытному Джою, крутящемуся у входа.       — Ты прости, что я утром не зашёл за тобой. Справку делал в больнице для физкультуры. — Альфа только после кивка Антона заходит в квартиру и здоровается с овчаркой, погладив её по голове. — Ты же не ходил один гулять, я надеюсь?       — Нет, — омега звучит растерянно. Он ведь совершенно не ждал его, а тот двигается и говорит так, будто они проделывают совместные вылазки в парк уже месяц. Всё у него уверенно, расслабленно, вальяжно и так складно, что парень невольно плотно отпечатывает в памяти все свои наблюдения. Будет, о чём подумать перед сном.       — Тогда пошли. Да, Джой? Идём гулять? — Арсений заискивает, присаживаясь на корточки и получая несколько радостных облизываний по подбородку. — Слюнявый. Хороший пёс.       Антон наблюдает за всей картиной со странным, не дающим ему быстро соображать чувством. В чём же подвох? Ведь он точно должен быть! Альфа устраивает маски-шоу? Ему нечем заняться? Попытается использовать Антона для наращивания авторитета? Потому что приличная омега — это несомненный плюс в копилочку твоей чёткости. Главное — не строить себе завышенных ожиданий, чтобы падать было не особо больно.       На прогулке Арсений рассказывает, что познакомился с Парком и что они за блок сигарет приняли его в свои ряды, даже хату показали, которая, как выяснилось, есть уже давно, просто Антон о ней не знал. Хатой оказался гараж в соседнем дворе.       — Маленький, грязный. Как они там сидят? Тебе туда точно не надо, — заботливо говорит альфа. — Что-нибудь другое бы найти, я им уже сказал.       — Тебя поддержали? — спрашивает Антон с любопытством.       — Да. Особенно паренёк с хвостиком. Матвиеныч, вроде.       Его омега знает с самого детства. Вместе играли в песочнице, а зимой строили снежные замки. Живёт в соседнем доме, учится неприлично плохо, и отца у него нет. Только мама, над которой Матвиенко трясётся, как над сокровищницей.       — Он классный. Но злючий иногда и матерится на весь двор.       — Да, лексикончик его я приметил, — ухмыляется альфа. — И тот твой ухажёр тоже был. Смотрел на меня с опаской. Я ему явно не понравился.       — Но ты же не собираешься бить ему морду? — строго спрашивает Антон, останавливаясь.       — Не занимаюсь таким без особого повода, — успокаивает Арсений. — Но если он полезет к тебе, хотя ты его уже отшил, как мне сказал Матвиеныч, раз пять, то получит.       — Ужас… — омега напрягается всем телом. Ещё делёжки на кулаках не хватало.       — Ничего не ужас. Это не по-пацански, понимаешь?       — В смысле «не по-пацански»?! Это наше с ним личное дело, — Антон недоумевает. Неужели Арсений уже решил, что они с ним счастливая парочка? Тогда логика хотя бы будет ясна.       — Давай так, — альфа подходит ближе и берёт пальцы омеги в свои, окольцовывая их. — Ты вчера сказал, что тебе ресурса маловато, а я хочу поухаживать за тобой, чтобы мы друг друга получше узнали. Ты согласен?       — Согласен, — не подумав, говорит тот. В конце концов, нужно придерживаться какой-то линии: либо нет, либо да. С учётом имеющегося намёка и желания ступить на дорожку общения с симпатизирующим альфой нужно что-нибудь предпринять.       — Тогда он не должен лезть, — объясняет Арсений, поглаживая Антона большим пальцем по костяшкам. — И я ему об этом скажу, если пристанет ещё раз.       Омега немного растерян. Он теперь не в статусе гордой одиночки. Пусть и непонятно, чем дело кончится, но альфа явно серьёзно настроен. Антон твердит себе внутри об осторожности и осмотрительности, неутешительно для своей выдержки осознавая, что лодочка влюблённости уже весело качается на волнах, желая отправиться в путь.       — Хорошо, — кивает Антон. — Я, конечно, этого не понимаю, и лучше обойтись без драк, но с ним надо что-то сделать. Поговорить хотя бы. Он страдает. Мне его жаль, — грустно добавляет он.       — Не стоит. Забудь о нём. Он справится.       И Игорь справляется. И на следующий день, и через неделю. Он только бесцветно здоровается в школе и во дворе, уходя прочь. Омега чувствует облегчение: пройдёт время, и он забудет Антона навсегда, а может даже скоро найдёт себе прекрасную бету, которая подарит ему счастье.       Арсений же ни на секунду не отступает от намеченного плана. Провожает до школы и из неё, вечером гуляет с Джоем, а на переменках неизменно флиртует, принося булочки из столовой. Его семья чуточку богаче, поэтому у альфы больше карманных денег, чем у Антона, и такую роскошь как пирожок с картошкой или даже полноценный обед он может позволить не только себе, но и омеге. Он таскает портфель и папку с приблудами для рисования, ждёт после занятий, обязательно оглядывается по сторонам, чтобы защитить, и рассказывает о себе, родителях и прошлом, связанном с бандой. Если отмести весь криминал, то Арсений — добрый, смышлёный, где-то хитрый и принципиальный парень. Антон не чувствует гнильцы, хотя постоянно пытается её найти, потому что… не может же быть всё идеально? И прям ничего не бесит и не раздражает?       — Прям ничего, — бормочет Антон себе под нос, делая узелок на вышивке и доставая новую нитку.       И папа никак не может нарадоваться. Даже сводничество не пригодилось — всё как-то само вышло. Он постоянно спрашивает об альфе и таскает в дом печенье, которое делает мама Арсения, тоже заинтересованная в происходящем. Двое нашли друг друга. И это про Татьяну с папой Антона.       Звонок в дверь звучит неожиданно. Слишком рано для родителей и для Арсения, потому что с Джоем они выходят только через час. Но на пороге оказывается именно альфа, зовущий с собой кое-куда, и ему уж очень хочется показать свою находку.       — Мне надо вышивку закончить. — Омега пропускает Арсения внутрь и быстро убегает в свою комнатку. — Ты разувайся, а я пока приберусь. Ты только стой в коридоре, пока я не позову!       — Хорошо, — смешливо отзывается тот. — Жду.       На кровати творится бедлам: вывернутые трусы, носки и пижама демонстрируют всё отношение Антона к уборке. Он и готовит так же. Вся кухня будет в муке, сахаре, соли и другом рассыпчатом. Творческий беспорядок, не более. Минут пять он возится с одеждой, старательно складывая её, и, когда она оказывается на своих местах, он наконец зовёт альфу. Чтобы на самом видном месте на полу обнаружить розовые трусы, отданные Антону одноклассницей! Он хотел попробовать другую форму, не такую, какую обычно шьют для парней любого вторичного пола. На них ещё и милый бантик. Прелесть же…       — Не говори ничего, — просит Антон, краснея от шеи до щёк.       Арсений гипнотизирует бельё взглядом, а затем переводит его на омегу и ухмыляется так громко и ярко, что Антон со скоростью пули подбирает трусы с пола и запихивает их в шкаф, откуда выпадают сложенные до этого пижама, носки и другая одежда. Он раздражённо рычит и чуть не хватается за голову от всей неловкости, но Арсений опережает всю его истерику и подходит к нему, обхватывая плечи и мягко поворачивая к себе.       — Не представляй меня в них! — бессильно просит Антон, опуская голову, чтобы не смотреть в невозможные глаза, где черти пляшут.       — Дышим. — Альфа прижимает его к себе, и омега утыкается носом в ямочку между его ключицами.       Шоколад с коньяком щекочет ноздри, и это действует как самое лучшее успокоительное. Будто альфа специально пустил особый феромон, чтобы привести омегу в чувства. Антон теряет счёт времени и глубоко вдыхает запах, въевшийся ему на подкорку мозга, пока его спину гладит широкая ладонь, целомудренно не опускаясь ниже лопаток.       — Но тебе правда идёт розовый, — нежно говорит Арсений, — в моей голове уж точно.       — Ну всё, — омега небольно бьёт ему кулаком в живот. — Перестань…       — Ладно-ладно, — коротко смеётся альфа и чуть отстраняет от себя Антона, чтобы видеть его лицо. — Давай помогу вещи сложить. Или мне выйти?       — Лучше выйди.       — Хорошо.       Антон благодарен. Последний раз запах альфы успокаивал его в далёком детстве, когда отец крепко обнимал его и пытался остановить слёзы если не словами, то с помощью того, чем наградила природа. Сейчас с отцом сложнее. Он стал закрытым и отрешённым. Не знает, куда себя деть. Они разговаривали по душам, возможно, ещё в Союзе, что уж говорить про обнимашки на диване.       Омега быстро справляется с вещами, тщательно проверяет всё вокруг себя и снова зовёт Арсения. Тот садится на кровать и начинает подробно изучать комнатку, с любопытством останавливаясь на картинах и вышивках на стене. А когда замечает плакат с Виктором Цоем над столом, то аж подскакивает на месте.       — «Кино»! — восторженно восклицает он. — Ты слушаешь?       — Да, — кивает Антон. — А плакат три дня назад повесил. Одноклассница принесла.       — Что ж я раньше про музыку не спросил? — продолжает счастливо улыбаться Арсений. — Я обожаю «Кино». Какая у тебя любимая песня?       — У меня их несколько. «Восьмиклассница», «Когда твоя девушка больна», «Красно-жёлтые дни» и «Группа крови». А у тебя?       — Я тоже люблю «Группу крови». И «Хочу перемен».       Они по инерции от всех восторженных эмоций тянутся друг к другу, хотя сидят в разных концах комнаты. Антон с вышивкой ютится в кресле, а Арсений продолжает сидеть на кровати, но так и рвётся с неё слезть.       — А «Прогулки по воде» умеешь на гитаре играть? — альфа аж прищуривается, настолько он заинтригован.       — Умею, — гордо говорит омега. — А кто ж не умеет? Это все должны.       — Но омеги редко, — замечает Арсений. — А ты крутой.       — Какой есть!       Между ними искры, будто «Кино» и «Наутилус» ускорили процесс сближения, и Арсений ставит точку в их пусть и небольшом, но важном для них обоих диалоге:       — Я ещё сильнее влюбился в тебя.       И омега внутри пищит ультразвуком.

***

      «Кое-куда», которое так хотел показать Арсений, оказывается подвалом с входом в соседнем подъезде. Большое помещение с трубами и лампочками, свисающими с потолка на проводах, планируется привести в приемлемый вид и сделать полноценной хатой для посиделок.       — Мебель натаскаем из дома, того позорного гаража и помоек, поставим перегородки, а в той комнате за дверью сделаем что-то вроде ночлежки для нуждающихся. Там можно будет поспать в любой удобный момент, — рассуждает Арсений, устраивая подробную экскурсию. — Ну и не только поспать.       — А переспать, правильно? — бормочет Антон, проецируя на себя и не желая никоим образом свой первый раз провести в сыром подвале с крысами.       — Не про нас история, — отрезает альфа, захлопывая дверь в многофункциональное помещение для сна и траха в любую погоду.       — Уж надеюсь!       Вообще-то Антон понятия не имеет, каким хотел бы видеть свой первый раз. Картинки в голове неопределённые и не имеют чётких контуров, но если раньше все его потенциальные партнёры в фантазиях были с размытыми лицами, то теперь он видит только волнистые тёмные волосы, голубые глаза и тонкие бледные губы. Потихоньку, помаленьку, но альфа исследует тело омеги: гладит бока, живот и грудь, ласкает шею, плечи и кисти, зацеловывая каждый пальчик. Но ниже пояса Антон сюжеты не рисует. Уж слишком нервно. Омега полностью девственный, не целованный даже, а тут показать всё тщательно спрятанное в один миг… До дрожи боязно!       — Сможешь какого-то уюта добавить? — вдруг спрашивает альфа. — Может, картины твои повесим? Или с расстановкой поможешь? Хочется достойное место! У меня травма после гаража, это совсем ужас.       — Ну не знаю даже, — задумывается Антон. — Я же не художник-оформитель.       — Хотя бы одну картину, — просит Арсений, складывая ладони вместе. — Чтобы ты всегда был со мной.       — Какой ты приторный, — прыскает омега. — Сделаю. Может, и не одну.       — Было бы славно!       Прогулка по затхлым местам заканчивается как раз к тому времени, когда нужно гулять с Джоем, и как только они выходят из подъезда, то встречают папу Антона, улыбающегося им так ярко, что их аж слепит.       — Ребя-я-я-тки, — говорит он радушно, — вы осторожнее, ладно?       — Со мной Антон в безопасности. — В голосе Арсения ничего, кроме уверенности, даже сталь проскакивает. Как будто это его жизненное кредо.       — Ну смотри мне, — журит папа. — Я за сына горой.       Так и продолжаются дни. Папа радуется, Арсений постоянно крутится рядом, а Антон всё сильнее влюбляется, проходя разные стадии. Он и злится, и нежится, представляя, что обнимает не тяжёлое одеяло, а Арсения, вдыхает его запах, оставшийся на ковре, и делает ровным счётом ничего, чтобы показать в полной мере свои ответные чувства, потому что не уверен. В чём же он не уверен? Теперь, когда альфе можно доверять, он думает о пропаже его интереса после первого секса. Лишит его девственности, насладится всеми ахами и вздохами и свалит в закат, мол, ты порченный и неважно, что мной самим. Тяжела и неказиста жизнь простого омеги, который хочет любви такой же счастливой, как пионеры, которым впервые завязывают галстук на шее. И плевать, что пионеров уже нет! Антон старается проломить установленные в своей голове рамки, добавить красок, переписать строчки, но всё даётся ему с таким трудом, что в канун течки и так подбитое гормональное состояние ухудшается ещё и размышлениями по поводу их с Арсением ненаступивших отношений.       Омега всхлипывает в подушку, придумав себе таких масштабов ужасный конец их истории, что пропускает, как альфа звонит в дверь, заходит в квартиру, здоровается с папой, жмёт руку отцу, мило с ними переговаривается по поводу занятий в школе, желает приятной прогулки с собакой, спрашивает об Антоне и тихим стуком в хиленькую дверцу омежьей комнаты пытается дать о себе знать. Ещё бы попасть внутрь неплохо.       — Кто там? — сипит омега.       — Я, — отзывается Арсений, уже забеспокоившись. — Зайду?       — Ну заходи, — бурчит Антон и утыкается носом в подушку.       Альфа сразу настораживается: что-то здесь не так. Обычно омега всегда встречает его с улыбкой на лице, даже обнять тянется и жмурится, если его погладить по голове. А теперь он лежит на кровати на боку лицом к ковру и не поворачивается, спрятавшись в одеяло и показывая только кудрявую макушку.       — Что у нас случилось? — напряжённо спрашивает альфа, садясь в кресло, чтобы сильно не тревожить личное пространство.       — Ничего, — бормочет Антон.       — Значит я буду сидеть здесь до тех пор, пока ты мне всё не расскажешь, — пожимает плечами альфа.       — Ну и сиди, — омега ворчит, пыхтит и сопит, старательно улавливая шоколад с коньяком в воздухе, чтобы успокоиться как тогда, когда он забыл трусы на полу.       — Ну и сижу.       Так проходит минут пять. Они сидят в полной тишине. Альфа в десятый раз осматривает наизусть знакомую ему комнатку, пока Антон так и лежит, уставившись в стену и изредка ёрзая.       — Хоть бы подошёл и обнял меня, — наконец говорит он, высунувшись из-под одеяла, и Арсений тут же встаёт с кресла, подлетает к кровати, садится на неё и пытается прикинуть, куда ему деть руки. В итоге он останавливается на самом подходящем и удобном варианте: обхватывает Антона с двух сторон, разворачивает, чтобы он был не боком, и сажает его, прижимая к себе.       Когда спустя ещё пять минут омега избавляется от одеяла, скидывая его к ногам, чтобы освободить руки, и тянется обнять в ответ, Арсений всё же решает спросить заново:       — Так что случилось, кисонька? — Он запускает пальцы в завитки на затылке и поглаживает кожу головы, следом чувствуя, как омега мелко трясётся, а ткань футболки на плече, куда тот утыкается носом, стремительно намокает. — Антоша? — Он пытается заглянуть ему в лицо, но омега не даёт, прижимаясь к альфе сильнее.       — Я боюсь, что ты меня бро-о-о-сишь, — тихо воет Антон, пряча лицо где-то в воротнике Арсения. — Наиграешься и бросишь меня.       — Дурик.       — Нет.       — Да.       — Нет.       — Так. — Альфа всё-таки берёт Антона за плечи и отодвигает от себя, чтобы посмотреть ему в глаза, но тот, естественно, отводит взгляд, утирая слёзы с раскрасневшегося лица. — Мы ещё встречаться не начали, а ты уже напридумывал себе всякого и упал без выстрела.       — Вот! — всхлипывает Антон. — Ты не отрицаешь, что бросишь меня.       — Так. — Арсений старается собрать мысли в кучу: нужно срочно что-то делать. — Посмотри на меня, — просит альфа ласково, — пожалуйста.       Омега мнётся и смотрит куда угодно, но не в глаза, поэтому альфа аккуратно берёт его за подбородок и поворачивает мокрое, красное, чуть опухшее лицо к себе. И, увидев по-щенячьи жалобные глаза, забывает все слова, которые хотел сказать. Успел приготовиться, собраться, уже на кончике языка они были, но он посыпался, как карточный домик.       — Ты правда думаешь, что я наиграюсь и брошу тебя? — спрашивает он, беря нежные щёки в ладони.       — Угу, — булькает Антон. — Ты же крутой альфа, тебя даже в Парке уже уважают, хотя ты там недавно, а ещё красивый, всё такое. А я омежка… Ну… Не очень умный, не очень симпатичный… Зачем я тебе? Тебе нужен вариант получше… Вот встретишь его и… — он всхлипывает. — И забудешь обо мне.       — Антон, я прекраснее омег не встречал в своей жизни! — с чувством говорит Арсений, большими пальцами поглаживая его скулы. — Хотя их столько было, что я всех не вспомню. Ты самый красивый, самый прелестный. Ты весёлый и очень даже умный. И талантливый, — неосознанно выпаливает как на духу альфа. — Идеальный. Самый лучший. Если я брошу тебя, то попрошу застрелить меня в тот же день, потому что зачем мне, такому козлу, жить на этом свете? — Арсений прислоняется лбом ко лбу Антона и последние слова практически шепчет.       — Ну, так уж не надо, — нервно хихикает омега, чуть успокоившись после всех откровений. — Прости… Я просто… переживаю.       — Дай мне шанс, хорошо? — серьёзно просит альфа, продолжая прислоняться лбом к чужому лбу. — И я не собираюсь с тобой играться.       Антон видит в глазах напротив такую честность, что не поверить сейчас кажется ему вселенской глупостью, истерикой и провокацией. Он и сам в глубине души не собирался что-то предъявлять, ещё и плакать, но наслушался и насмотрелся настолько много дерьма, что очистить разум невозможно. Ты будешь крыть благим матом свои светлые надежды, ведь не может быть так хорошо…       — Принесёшь мне свои вещи? — невпопад спрашивает он, но Арсению хватает этого вопроса, чтобы понять: ему дали шанс, причём железный. Омега просит его о таком интимном и важном для своего состояния действии, что в груди всё трепещет. Он ещё на входе в комнатку уловил изменённый запах омеги. Сначала подумал, что ему просто грустно, но теперь становится ясна и другая — основная — причина.       — Много?       — Эм… — Антон жуёт губу, задумавшись. — Парочки хватит. Мне бы положить вокруг подушки, — он смущается и немного ёрзает, вновь пытаясь спрятать лицо в сгибе шеи Арсения, чтобы вдохнуть его запах.       — Принесу сегодня же, — кивает Арсений и прижимает омегу к себе, поглаживая его по спине.       — И я дня четыре буду дома… Ну…       — Я понял.

***

      Арсений приносит две майки, одну футболку, треники и неожиданно плюшевого медвежонка, которого забрал с собой из Казани как память о счастливом детстве. И пока Антон трётся щекой о мягкую ткань на макушке медведя, альфа договаривается с ним о персональных занятиях по химии. Учительница, смекнув, что у Арсения есть провалы в знаниях, решила дать ему тест за прошлые учебные годы.       — Только вот если я его очень плохо напишу, то она заставит меня ходить на дополнительные занятия.       — И тебе, конечно, не хочется, — смеётся омега. Он немного устал из-за слёз, поэтому так и не слез с кровати, завернувшись в одеялко и позабыв, что на голове у него не причёска, а гнездо. Хотя, судя по взгляду Арсения, Антон сейчас — произведение искусства.       — И с тобой тоже время провести хочу. Это меня больше интересует, между прочим, — подмигивает альфа.       — Ой, ну расскажи!       — Честно!       — Ладно, — улыбается омега. — Верю, конечно. Тогда после всего… Ну ты понял.       — Да-да. Кстати, я могу уйти, если я тебя стесняю, — осторожно предлагает Арсений, покосившись в сторону двери.       — Нет, посиди. — Антон аж руку вытаскивает из-под одеяла и выставляет вперёд, будто намагничивая ею ладонь Арсения, чтобы тот никуда не делся. — Давай поболтаем, если тебе самому ничего не мешает.       — Ты имеешь в виду запах?       — Да.       — Умею себя контролировать, — мотает головой альфа. — К тому же, сейчас всё не так… призывно, что ли.       — Хорошо. Просто нормальных подавителей и ослабителей нигде нет, это ужас какой-то. Мне от них очень плохо, представляешь? Даже хуже, чем без них. Ой… — немного смущается Антон. — Такие подробности. Тебе, наверное, неприятно.       — Нет, мне это важно знать, — уверенно говорит Арсений. — Точнее, всё, что связано с тобой, мне важно знать.       И омега после его слов уже совсем расслабляется и свободно разговаривает на любые темы, которые предлагает альфа. В том числе отвечает на вопрос, который Арсений боялся задать, потому что Антон мог неправильно расценить его подтекст. Альфе очень хотелось знать, как ему удаётся удерживать своё место в компании и при этом оставаться независимым. Его не трогают, не пристают к нему, хотя он довольно привлекательный. Ответ прост: омега делает за них домашку и иногда вышивает что-нибудь милое для их потенциальной пары в качестве подарка. А ещё у него строгий отец, который периодически гоняет разбушевавшихся альф палками по двору. Связываться с ним — быть дураком. В то же время они отца Антона уважают: тот может принести бутылочку домашнего самогона и сигареты, даже в карты сыграть, если у него хорошее настроение. Вот и весь секрет.       — А ещё я парочку раз посылал их нахуй, когда они забывались, — заявляет омега победно.       — Даже так! — удивляется альфа. — Сильно.       «Пошёл ты нахуй» — это не просто фраза для современной молодёжи. Это вердикт, приговор и самое страшное, что можно услышать в свой адрес. Таким не разбрасываются. Если шлёшь туда, то хорошо осознаёшь, почему ты так говоришь. Последствия, конечно, разные, но они обязательно будут. Тебя либо побьют, либо отстанут навсегда. Именно второй вариант случился с Антоном. Он порой удивляется, как же ему удалось всех построить. Где-то всё-таки кроется его внутренний стержень?       — Ты по манерам смахиваешь на королеву, знаешь, — хмыкает Арсений. — Чувствуется какое-то величие, что ли, но ты не деспот. Как будто мягкой рукой можешь под себя подмять. Я восхищаюсь. А ещё ты похож на кота, поэтому… — он задумывается, задерживая на Антоне полный внимания взгляд. — Ты киса-королева.       — Чего? — хихикает омега. — Киса-королева? Это теперь моё погоняло, что ли?       — Не погоняло, а ласковое прозвище, — широко улыбается альфа. — Идеально подходит.       Когда Антон зевает два раза подряд и медленно моргает, всё больше мысленно улетая куда-то вне комнаты, альфа тактично помогает омеге разложить вокруг себя его вещи, укрывает одеялом и уходит по своим делам, оставив омегу наедине и пожелав спокойных снов. Антон жмурится от обволакивающего запаха и плотнее прижимает к себе плюшевого медведя, засыпая с ним в обнимку за пару минут.       Ночью его будят спазм внизу живота и жар по всему телу. Он потный, мокрый внизу и очень возбуждённый. Мысли об Арсении, до которого рукой подать, лезут в голову нещадно, и омега представляет его сильные руки на своём теле и впервые задумывается о полноценном сексе без стыда и сомнений. Оно и понятно — так работает течка, но вещи альфы помогают хоть немного успокоить боль и угомонить пульсирующий стояк. Антон полностью накрывает лицо футболкой Арсения и глубоко, мерно дышит, заполняя лёгкие до предела. Помучавшись полчаса, он вновь засыпает до обеда, после пробуждения обнаруживая себя на пропитанной потом и смазкой кровати. Он возбуждён, раздражён и невероятно зол одновременно. А ещё чувствует себя неженкой, уткнувшись в плюшевую медвежью лапу и тихонько подвывая от смеси всех эмоций.       Хорошо, что сегодня воскресенье и папа дома, поэтому омега просит его поменять постельное бельё, и тот приходит вместе с кружкой чёрного сладкого чая не первой заварки. Это, наверное, уже четвёртая. Долбанный дефицит. Чайные пакетики сушат на батарее, а потом дохлёбывают странный светло-коричневый напиток с минимум вкуса.       — Тут Арсений приходил минут десять назад, — лепечет папа тихим голосом, чтобы не провоцировать приступ головной боли у Антона. — Кое-что принёс тебе.       — Что? — спрашивает омега с любопытством, приоткрыв один глаз и убрав пальцы от пульсирующих висков. — Я же не просил ничего.       — Он принёс ослабители заграничные, и отец сейчас состав изучает. Но вроде хорошие.       — Откуда они у него? — недоумевает Антон. — Тем более неместные.       — Сказал, что по связям достал, — пожимает плечами папа.       — Он не битый? Кулаки целые?       — Всё цело.       Значит, обратился к тем, кто кроет Парк, то есть к старшим, и потратил наверняка очень много денег или обменял что-нибудь дорогое на свой товар. Так выглядит налаженная система. Район кем-то курируется, и, чтобы скоординировать разные дворовые компании, точнее, сделать так, чтобы они не творили всякую хуйню, портя репутацию банды, за ними тщательно следят. За хорошее поведение, докладывание выебонов других банд, если вдруг они делали это не на своей территории, и прочие подлизывания кроющая банда может оказать свою помощь, как, например, сейчас.       — Охмурил ты Арсения, — хитро улыбается папа. — Только детей не заделайте раньше положенного.       — П-а-а-а-п! — шипит омега. — Каких детей? Я тут мучаюсь в течку один, хотя он в трёх шагах от меня.       — Да шучу я. А может, не шучу? — папа смотрит со смешинками в глазах, но вообще-то школьника-залетуна ему вряд ли хочется. — Ладно, я верю в вашу ответственность.       — Я тоже, — вклинивается в беседу отец, и вот он уже смотрит строго и грозно, стоя на пороге комнаты со стаканом воды и таблеткой голубого цвета, зажатой между двух пальцев. — Но мне этот пацан нравится, и семья у него приличная. Не то что у остальных. Правильно ты их гонял, Антон, — отчеканивает он и протягивает руки вперёд. — Ослабители должны быть хорошие. Пей.       И таблетки действительно помогают. Омега за всю оставшуюся течку выпивает всего две: одну ещё при родителях, а вторую посреди следующей ночи во время сильного приступа. Больше он не решился из-за плачевных побочных эффектов. Гормональные сбои, ослабленный иммунитет, даже бесплодие. Лучше потерпеть, чем пить их без конца, хотя многие одинокие омеги подсаживаются. Это Антону повезло: он не чувствует возбуждения двадцать четыре часа в сутки в отличие от большинства представителей его пола. Только вот омега нашёл себе другую зависимость, и это стало его персональным ослабителем. Он настолько затёр и занюхал бедного плюшевого медведя, что он теперь пахнет скорее им самим, нежели Арсением. Взять себе вещи альфы было, по мнению Антона, гениальным решением.       — О, кстати! — вдруг осеняет папу. — Арсений спрашивал, в какой именно день ему можно прийти к тебе, чтобы заниматься химией.       — В среду пусть приходит после уроков. Я точно буду в порядке. — Антон проглатывает таблетку, запивая большим глотком воды. — И передайте Арсению спасибо, когда увидите.

***

      В назначенный день Антон с разрешения родителей не идёт в школу, чтобы отоспаться и привести себя в порядок. И пока он отмокает в ванной, прибирается в комнате и ищет нужные конспекты, всё время ловит себя на мысли, что жутко переживает перед приходом альфы. Внезапно его волнуют его собственные внешность, речь, запах и даже причёска, хотя Арсений постоянно твердит, что у него всё замечательно. Хочется поговорить с ним о всякой ерунде, расспросить обо всём, что творилось во дворе и школе, узнать подробности насчёт ослабителей, просто полюбоваться альфой, а с учётом внезапно проснувшейся тактильности ещё и пообниматься. А может, и поцеловаться вовсе…       После звонка в дверь Антон заламывает пальцы, не решаясь её открыть. В животе порхают бабочки, а ноги подкашиваются от предвкушения. И всё же он себя немного не понимает, но делает ставку на отсутствие опыта. Антон не привык активно намекать, не привык делать шаги первым. Весь его флирт заключается в долгом томном взгляде, который, скорее, пугает, нежели трубит, что омега заинтересован. Сейчас же хочется красоваться, но вроде всё ещё не хватает уверенности, хотя альфа от него, судя по всему, без ума, и Антону это льстит, да и он сам тянется к Арсению всем сердцем.       «Влюбился по уши, походу», — делает вывод омега и открывает замки, чтобы пустить альфу в квартиру.       Арсений, как всегда, красивый и улыбается широко и приветливо, всем своим видом заставляя Антона трепетать. Но надо же зубки показать, в конце концов! Не сразу же лапки расставлять в покорной позе. Рано ещё давать альфе повод расслабляться. Когда станет поздно — непонятно, но заигрывать внутренний омега хочет нещадно.       — Ты пришёл меня соблазнять? — Антон смотрит на Арсения, как на идиота, надув губы и приподняв брови. Этот взгляд он называет «а не прихуел ли ты часом?». Работает великолепно.       — Зачем ты делаешь из меня сексуального маньяка? — веселится альфа. — Я просто в майке!       — Вот именно, в майке. — Омега давит ладонью Арсению на грудь и настойчиво выталкивает его из квартиры. — Переоденься.       — Серьёзно? — Альфа выгибает бровь и будто специально расправляет плечи, чтобы поиграть мышцами. — Тебе не нравится, что ли? Или боишься пасть в мои крепкие, сильные руки раньше, чем запланировал в своей прекрасной кудрявой голове?       — Хватит понтоваться, — омега мотает головой и кивает в сторону соседской входной двери. — Это вообще-то будет отвлекать меня от учёбы! А мне надо подготовить тебя к контрольной. Тебе ведь нужен хороший учитель, не так ли?       — Слушай, — после паузы говорит Арсений, смотря с восторгом, — я обожаю, когда ты говоришь прямо. Заводит даже.       Антон вспыхивает румянцем и поджимает губы. Ну что он творит?! Так нельзя! Нельзя, стоя в чёрной обтягивающей майке, устраивать свои дурацкие дразнилки. Внизу живота вместо бабочек теперь скапливается тепло, а в груди щекотка не даёт нормально вдохнуть. Ещё и запах альфы усиливается, забивая ноздри ароматом коньяка. Так и опьянеть можно.       — И смущаешься ты прекрасно, — добивает Арсений. — Ладно. Сжалюсь. Надену что-нибудь с длинным рукавом.       — Фиг с тобой, — тут же отрезает омега, отступая в коридор и пропуская альфу в квартиру. — Всё равно же буду думать, что там у тебя под одеждой. Только время потеряем с твоими переодеваниями, — фыркает он, доставая с полки самые приличные тапочки. У всех остальных либо дырки, либо подошва протёрта.       И нет и шанса на моральную подготовку, когда, развернувшись, он лицом к лицу встречается с Арсением и чувствует тёплое дыхание на скуле, а следом невесомый поцелуй на нежной коже почти у виска.       — Соскучился по тебе, — ласково говорит альфа, тут же отстраняясь и проверяя реакцию. — Очень сильно. Три дня в агонии.       Антон прикладывает к месту поцелуя пальцы и мысленно отсчитывает до трёх, чтобы, во-первых, не начать гневную тираду, мол, да что это такое, да ты, да я, да кто тебе позволял вытворять такое без предупреждения, и, во-вторых, не накинуться на Арсения с ответным градом поцелуев и словами «засоси меня по-нормальному, прошу».       — Я тоже, — вместо всего перечисленного тихо шепчет омега и на автомате вручает тапочки Арсению. — Впервые соскучился по альфе, если не считать отца, — чуть громче произносит он. — Это так странно…       — Странно, но приятно? — Арсений, успевший быстро сменить свою домашнюю обувь на местную, вновь оказывается слишком близко, но целоваться не лезет, вместо этого убирая непослушный завиток за омежье ушко. — Или ты всё ещё на этапе красного света на светофоре?       — Уже на жёлтом, — Антон старательно отводит взгляд и жмурится от мурашек, пробежавших от затылка. — А у тебя, конечно, зелёный, — хихикает он, переступая с ноги на ногу.       — Зелёный у меня был ещё в первую нашу встречу, когда ты обвинил меня в пьянстве, — альфа легонько щёлкает Антона по носу.       — Я не обвинял! — наигранно возмущается тот, жаждая ещё больше прикосновений, о которых грезил весь день.       — Ну, сказал, что от меня пасёт перегаром. — Альфа будто читает его мысли, кладя ладонь на его щёку и большим пальцем поглаживая по скуле, прямо как в день перед течкой.       — Ты какой-то сумасшедший. Как это может понравиться? — Антон бы хотел возмутиться, но он ластится об бархатную руку и почти мурлычет, сцепив между собой свои пальцы, чтобы хоть немного себя контролировать.       — Ты просто не видишь себя со стороны. Я не мог не влюбиться в тебя. — Арсений запускает руку в кудри и нежно — почти невесомо — гладит омегу по голове, делая шаг ближе и почти вжимая Антона в стену. Но парочка целомудренных сантиметров между ними всё же остаётся.       — Ой, ну какой же ты… — Антон пятится назад, хотя ему некуда, потому что ему кажется, что если он прикоснётся к альфе всем телом, то не отлипнет от него, заставит залюбливать и нежить до конца дня; да даже при родителях пусть это делает — плевать.       — Честный? — ухмыляется Арсений, выгибая бровь дугой.       — Пиздун, вот кто! Всё! Идём заниматься!       — Идём. — И альфа вновь целует омегу, но на этот раз в щёку, не отстраняясь несколько восхитительных секунд.       Химией они занимаются около двух часов. Антон вдоль и поперёк изучает университетские конспекты папы и свои собственные тетради, кое-что отложив специально для Арсения, чтобы он смог этим пользоваться во время выполнения домашнего задания.       — Вот здесь коэффициент — три, — говорит он важным тоном. — Понял?       — Да, — кивает альфа. — А здесь?       — Тоже три.       — А-а-а… Стоп, — альфа озадаченно чешет затылок, прищуриваясь. — Ты же говорил, что два.       — Не пиздеть, — омега аж голос понижает, настолько он возмущён невнимательностью своего ученика. — Два только в первом.       — У меня мурашки. — Арсения уже не интересует химия. Его интересует только омега, который будто полоснул его кнутом по спине. — Какой ты хороший-плохой учитель. — У него ещё и запах усиливается.       Хватает трёх секунд красноречивых взглядов, облизывания губ и плавного движения навстречу, чтобы почти впиться друг в друга. У Антона покалывает губы и бешено колотится сердце, как будто он стометровку пробежал. Даже в глазах темнеет от скачка давления, но звонок в дверь не даёт ему свалиться в обморок прямо в сильные руки альфы. Папа, сам того не зная, своим возвращением с работы разрывает всё напряжение в клочья.       — Пойду открою, — скомкано бормочет Антон и подрывается со стула, мигом вылетая из комнаты.       Он весь красный, тяжело дышит. Его тянет вроде обратно и к Арсению, который точно, как только он вернётся в комнатку, кинется к нему с распростёртыми объятиями, а вроде и к папе, ждущему, что его вот-вот пустят в собственный дом.       А ещё Антону хочется поговорить с родителем, высказаться ему, посетовать на чудо, которое они обсуждали на их кухоньке два месяца назад, спросить совета, но обстоятельства не позволяют ему устроить сеанс срочной психотерапии. Поэтому он вручает папе тапочки, целует его в щёку и ныряет обратно в свой угол, где от вида альфы в майке, ещё и с очень умным лицом, склоненным над конспектами, скулит про себя и жмурится на мгновение, стараясь избавиться от наваждения.       — Уже жёлто-зелёный? — с улыбкой спрашивает Арсений и встаёт со своего места, близко подходя и обескураживая своими обаянием и харизмой.       Они вновь в миллиметре друг от друга, и Антон опять, как в коридоре, вжимается лопатками в стену, а Арсений напирает, опаляя дыханием с коньячными нотками нежную щёчку.       — Там папа, — пищит омега, упираясь ладонями в крепкую грудь альфы.       Арсений мажет кончиком носа по горячей скуле и вдыхает глубоко и шумно. Антон руками чувствует мелкую, едва различимую вибрацию, будто альфа рычит или, наоборот, мурлычет, и от этого он с силой сжимает челюсти, потому что из его рта так и рвётся не то абсолютная похабщина, не то вой с мольбами дать ему собраться с мыслями.       — Пойду поздороваюсь, — хрипит Арсений и щекотно прикусывает кожу на щеке омеги, после мгновенно выпуская из своего плена.       Пока альфа беседует с его папой, Антон только и делает, что пытается привести дыхание в норму. Такого с ним никогда не было. Чтобы мир перед глазами плыл, а на душе творилось штормовое предупреждение. Губы чешутся, внизу всё пульсирует, а коньяк с шоколадом, проникающие под самую кожу, разносятся по крови и заполняют лёгкие до одурения молниеносно, не встречая на своём пути никакого сопротивления. Организм даже не пытается бороться. В комнате открыто окно, но омеге кажется, что температура поднялась до сорока градусов. Он потеет, стирает капельки со своего лба и заламывает пальцы, без конца ёрзая на стуле.       Когда альфа возвращается, Антон бьётся как в лихорадке. И тот сразу в два шага доходит до своего места, садится и обеспокоенно спрашивает:       — Что случилось? Я что-то не так сделал? Испугал тебя?       Антон поднимает на него мутный взгляд, чувствуя, как неприятно кудряшка прилипла к его виску, и поражённо шепчет, признавая все свои слабости, вмиг захватившие его:       — Походу, зелёный.       Но альфа не набрасывается на него тут же, будто даёт время подумать и переварить происходящее. Омега пытается различить чужие отрицательные эмоции, но видит лишь очевидное облегчение от осознания того факта, что в конце не отвергнут и не пошлют куда подальше. В голубых глазах отражается тепло и восхищение, смесь из оберегающей ласки и заботы. Альфа смотрит так искренне, что Антон не может поверить, что тот ужас, который они все называют жизнью, привёл его именно к Арсению. Пока на улице убивают без разбора, насилуют омег, делят районы и власть, он сидит в своей комнате напротив того, кто рискнул всем, пойдя к «крыше» и попросив ослабители; кто регулярно защищал его в парке во время прогулки с собакой; кто утирал его слёзы после двойки по математике и помогал переписать контрольную; кто ходил с ним на рисование, чтобы увидеть его в деле. Всё время альфа был рядом, не принуждал и не заставлял. Относился как к человеку, а не набору подходящих гормонов. Не видел его тупым инкубатором. Не ставил ниже себя, делая из него безвольного ребёнка.       — Антоша, правда зелёный? — альфа берёт его пальцы в свои и гладит внешнюю сторону ладони.       — Да, — быстро кивает Антон. — Но почему… Точнее, что ты чувствуешь ко мне?       Папа хлопает входной дверью, но омега понятия не имеет, куда он ушёл, потому что стук когтей Джоя по полу слышен отчётливо. И вряд ли он почуял изменившиеся из-за возбуждения запахи молодых альфы и омеги. Он замужний человек, и с годами его рецепторы слегка притупились. Так устроена их природа. Но думать о причинах внезапного исчезновения папы омега попросту не может. Он слишком занят внутренними переживаниями.       — Я очень сильно влюблён в тебя, Антон, — вкрадчиво говорит Арсений, и его лицо трогает лёгкая улыбка. — И не спрашивай меня, почему, потому что список бесконечен, понимаешь? Если ты говоришь мне «да», то я самый счастливый альфа на свете. — Он подносит к губам пальцы омеги и трепетно целует подушечки, задерживаясь на безымянном. У Антона дыхание перехватывает, ведь именно там должно быть обручальное кольцо… Но нет. Они же такие дети. Ещё школу не закончили. Не могут же у альфы в их возрасте быть настолько серьёзные намерения. — Когда мы познакомились, я сразу понял, что добьюсь тебя.       — А я так быстро сдался, — шепчет Антон, внимательно следя за тем, как Арсений ласкает его руку.       — Я сделаю всё, чтобы ты не пожалел. — Альфа целует центр ладони. — Поцелую тебя?       — Но я весь потный… И вообще…       — Ты, как всегда, прекрасен, — успокаивает его альфа, но не двигается.       — Но я… — омега горит от смущения и мнётся, не решаясь посмотреть в глаза. — Я же не умею. Я никогда не целовался.       — Только в этом причина? — Арсений уже привычным движением кладёт ладонь Антону на щёку и мягко поворачивает его голову к себе. — Мы можем отложить.       — Нет, — неожиданно твёрдо говорит омега. — Иначе я всю ночь буду мучиться!       — Тогда повторяй за мной.       Арсений чуть наклоняется вперёд, и Антон делает то же самое, чувствуя сладкое, шоколадное, будто там вовсе и нет коньяка, дыхание на своих губах, и закрывает глаза, прежде чем почувствовать в уголке своего рта лёгкое, едва ощутимое прикосновение. Альфа даёт привыкнуть, целуя в щёку, линию челюсти и подбородок. Когда Антон неосознанно приоткрывает рот, подаваясь навстречу отзывающимся мурашками по всему телу касаниям, Арсений трепетно целует его в губы, прихватывая нижнюю, ведя медленно и осмысленно. Он не торопит, не пытается снести голову, распаляя сильнее, но он заставляет чувствовать его ближе и сильнее, через поцелуй передавая всё накопившееся в нём восхищение омегой.       Антон старается повторять. Он расслабляется, не увеличивает темп, но совершенно не знает, куда деть свои руки, пока альфа гладит его лицо и держит его под лопатки, порывами опускаясь на талию. Он сидит столбом, сосредотачиваясь на движениях рта и ощущениях в своём теле. Это не сравнимо ни с чем другим, что случалось между ними ранее. Это как полёт, как свободное падение или как бесконечный танец посреди космоса. Омега дышит через раз, слышит, как быстро бьётся его сердце, вырываясь из клетки рёбер, и почти плачет от переизбытка эмоций. В уголках глаз скапливаются слёзы непоколебимого счастья, и они не исчезают, когда Арсений отстраняется, оставляя ещё один короткий поцелуй на влажных губах, а затем, будто не сдержавшись, касается лба и кончика носа.       — Хочу целовать тебя вечность, — признаётся он, вновь лаская губы. — Ты согласен быть моим омегой?       — Согласен, — не думая, соглашается Антон. На него не влияют ни опасения родителей, что вдруг он останется один, ни эйфория после их первого поцелуя. Даже омежья природа отходит в сторону. Что-то из глубины души пробивает Антона насквозь, и он не может ответить по-другому. Он не способен. Просто не решится обмануть самого себя.       — Тогда прими мой первый небольшой подарочек в новом статусе, — счастливо улыбается альфа и чмокает Антона в губы. — Я и так хотел тебе её дать, но тут повод прям отличный.       Арсений лезет в карман своих штанов, и Антон не может поверить своим глазам, когда видит жвачку «Love is».       — Как?! Ты убил кого-то?!       — Нет, конечно, — смеётся альфа. — Купил вместе с ослабителями. Жаль, что только одну удалось урвать.       — Офигеть. Я её первый раз в жизни в руках держу! — Антон хлопает глазами и переводит взгляд то на жвачку, то на Арсения. — Это так мило. Спас-и-и-и-бо, — пропевает он радостно и тянется, чтобы обнять.       — Да не за что. Откроешь сейчас? — альфа прижимает Антона крепко к себе и зарывается носом в его волосы.       — Да! — Омега нетерпеливо выпутывается из объятий и выхватывает жвачку, чуть успокаиваясь, когда понимает, что рвёт ценную упаковку. — Я положу вкладыш в альбом с фантиками. Как круто… Очень.       Когда синяя обёртка наконец развёрнута и показывается белая любовная записка, Антон аккуратно отрывает её от бумажного основания и с любопытством смотрит на послание, тут же читая вслух:       — Любовь — это счастье для двоих. — И расцветает в мечтательной улыбке, потянувшись за поцелуем. — Моя первая лавизка. Ещё и от тебя. И такой вкладыш хороший, — произносит он вдохновлённо.       — Постараюсь достать парочку с другими вкусами, — мурлычет альфа, потерев свой кончик носа об омежий.       — Только будь осторожен, — хмурится Антон. — И так рискнул.       — Это не риск, — Арсений пожимает плечами, отмахиваясь. — В Казани хуже, поверь. Но с теми пацанами я готов связываться сколько угодно, чтобы достать тебе что-нибудь интересное.       Пока Антон с удовольствием жуёт клубнично-банановую резинку, Арсений как зачарованный наблюдает за ним, подперев ладонью лицо.       — Тоже хочешь? — хитро спрашивает омега и, проглотив слюну, достаёт жвачку изо рта и протягивает её альфе. Тот начинает хохотать так задорно, что Антон и сам не сдерживает смеха. — Чего?       — Я, конечно, не поэтому так смотрел на тебя, но давай. — Арсений кладёт резинку в рот и старательно жуёт её, со сложным лицом пытаясь понять свои вкусовые ощущения. — Прикольная! И чуть-чуть отдаёт облепихой.       — Это из-за меня, — смущённо хихикает Антон.       — Знаю.       Когда отец и папа вдвоём возвращаются домой, во-первых, Антона не покидает ощущение, что папа у него — хитрый жук, и ушёл из дома специально, подслушав их разговор, во-вторых, в комнатке воцаряется довольно уютная и домашняя атмосфера после давно заученной химии.       Арсений сидит полулёжа на кровати и читает найденную на столе Антона книгу, пока на его груди с разметавшимися по ткани майки кудряшками лежит голова омеги, а он сам вышивает очередной шедевр, вздрагивая каждый раз, когда альфа начинает его гладить то по рукам, то по груди, то по животу. И Антону настолько нравится их положение, что он почти засыпает прямо так, поэтому старается побыстрее закончить ряд, чтобы поставить финальный на сегодня узелок. Но вновь звонок в дверь всё если не портит, то переносит на неопределённый срок.       Папа смотрит с намёком, будто спрашивает, какой же итог, и Антон лишь загадочно улыбается. Отец, как обычно, далёк от омежьих переглядок, но, увидев Арсения, он выползает из своего вечно угрюмого настроения.       — Здравствуй, — басит он. Потом смотрит то на альфу, то на сына, и его будто осеняет, когда он видит ещё и лицо мужа, обрадованное не озвученным никем признанием. — Мы сейчас уйдём гулять с Джоем. А потом попьём вместе чай. Я купил новую коробку. Урвал! — гордо добавляет он.       — А мама сегодня булочки хотела испечь для вас, — говорит Арсений, тем самым соглашаясь с предложением отца омеги. — Надо спросить, как они там.       — Замечательно, — папа показывает большой палец вверх и вытягивает мужа вместе с овчаркой из квартиры. — Скоро придём.       Как только Арсений возвращается от мамы с накрытой полотенцем тарелочкой, Антон утягивает его в свою комнату, чтобы повалить на кровать и вдоволь наобниматься.       — Мне так нравится, — мяучит омега, потеревшись лбом о грудь альфы. — Ты такой тёплый.       — Ты сейчас уснёшь.       — Не усну.       Но через три минуты омега уже сопит, обмякнув в руках Арсения. Нарушать его сон кажется преступлением, поэтому альфа не выпутывается из объятий, даже когда родители возвращаются домой и зовут их на кухню. Папа стучится в дверь и, не услышав ответа, осторожно заглядывает в комнату. А когда видит развернувшуюся перед ним картину, то с тихим «ой» выныривает обратно в гостиную.       — Что там? — спрашивает Антон сонно, причмокивая губами.       — Нас на чай позвали. — Арсений любовно убирает с лица омеги непослушные прядки и не может сдержать улыбки, когда видит немного потерянное после короткого сна лицо. — Ты похож на воробушка.       — Прям на воробушка?       — Да. На взъерошенного, хорошенького воробушка.

***

      Антон абсолютно счастлив. Возможно, он всё ещё ходит в обносках и недоедает, но с личной жизнью все неудобства никак не пересекаются. С Арсением он чувствует себя в безопасности, а его комната пропиталась коньяком и шоколадом насквозь, и угол стал домом с большой буквы. Если раньше Антон мог грустить, что он хочет комнату побольше, зеркало во весь рост и дополнительный шкаф, чтобы не хранить книги и одежду в одном, то теперь он с улыбкой рассматривает каждый предмет мебели, доставшийся ему от бабушки или купленный на Черкизоне. За столом они с Арсением учат уроки; в шкафу лежат футболка и треники альфы, которые Антон надевает в минуты тоски или если он сильно соскучится; на кровати сидит тот самый плюшевый мишка, и омега засыпает с ним каждую ночь; в кресле они любят сидеть в обнимку: Антон устраивается у Арсения на коленях и вышивает, пока тот либо тоже пытается познать искусство вышивки, либо читает книгу, иногда заменяя её каким-нибудь учебником.       Полтора месяца пролетают как секунда. У омеги каждый день теперь чем-то занят, и для него серьёзный показатель, что ему не хочется отдохнуть от Арсения. Он не чувствует, что того слишком много или что тот заполняет его жизнь до отказа, не давая видеться с подружками. Альфа официально заявляет Парку, что Антон отныне его омега, но не рычит на каждого, кто спрашивает, как у того дела, хотя желваки порой играют на его лице.       Больше остальных его раздражает, конечно же, Игорь, про которого Арсений постоянно говорит, мол, не нравится он мне. Дело и в ревности, и в том, что он чувствует неискренность, словно тот промышляет чем-то на стороне.       И предположения альфы не оказываются беспочвенными. В середине декабря, в солнечный субботний день, омега, по обыкновению встретивший Арсения у себя дома, чтобы вместе делать уроки на понедельник, услышал от него нечто неожиданное.       — Игорь всё-таки опростоволосился, — заявляет он, как только они оказываются в комнате. — Поступил как козёл.       — Это как же? — с интересом спрашивает Антон, подозревая, что закончится всё дракой.       — Он набухался с компанией из другого района, сказал, что я отнял у него омегу, и обосрал нас и Парк с ног до головы. Думаю, этого достаточно, чтобы вышвырнуть его нахер. — Альфа зол, из-за чего в его запахе преобладает коньяк, полностью затмевая собой шоколад. — Он посмел сказать, что ты «позорная проститутка», — он прищуривается и сжимает челюсти так сильно, что его губы превращаются в тоненькую линию. — Я врежу ему за это. Обосрал меня — ладно, мне плевать на слова этой сошки, хотя за двуличие в Казани убивали. Обосрал Парк — просто выкинем. Но тронуть тебя! — рычит он.       — Так! — Антон, всё это время вжатый собственным весом в кресло (настолько он сражён гневной тирадой), аккуратно встаёт и подходит ближе к Арсению, мягко взяв в свои пальцы кулаки с побелевшими костяшками. — А без мордобоя никак? А если он пырнёт тебя? Я не переживу.       — А как без мордобоя? — альфа выгибает бровь и смотрит с непониманием. — Как этому козлу доказать, что пацаны так не делают? Двуличным падлам не место в компании. Они должны быть изгоями. А он ещё сказал про тебя! Про моего омегу! Оскорбил тебя, ягодка, понимаешь?       — Я… — омега теряется, понятия не имея, как правильно успокоить альфу с задетым самолюбием. — Я не…       — Я всё равно ему врежу, — твёрдо говорит Арсений. — За тебя врежу.       — Но ты не убьёшь его? — обеспокоенно спрашивает омега. — Врежь, хорошо, но без убийств.       — Не убью.       Уроки откладываются на воскресенье, и омега, как бы он ни уговаривал Арсения, остаётся дома, а не идёт вместе с ним в подвал, куда позвали Игоря, чтобы разобраться. Альфа заверил его, что всё будет в порядке и что ему там нечего делать, только нервы мотать. И весь оставшийся день Антон сидит, как на иголках, сгрызая себе кожу на большом пальце, выпив три кружки мутного чёрного чая и без конца играя с Джоем, чтобы отвлечься. Звонок в дверь заставляет омегу подлететь ко входу и быстро, будто его просят о срочной помощи, открыть все замки.       — Ну как? Что? Чем закончилось? — быстро спрашивает он, неосознанно доставая тапочки из шкафа, и так суетится, что чуть не падает, споткнувшись об собственные ноги.       — Ягодка… — Арсений берёт его за предплечья и останавливает все рваные и беспорядочные телодвижения. — Всё в порядке. Игорь жив. Я тоже, как видишь. Чуть-чуть подбил его одним ударом в скулу. Он не упал даже. Я же обещал тебе, а обещания я сдерживаю, — говорит альфа ровно, ухмыляясь, как бы ставя точку в своей речи, и притягивает омегу ближе к себе, целуя его в лоб. — Волновался сильно? Думал, бойня будет?       — Конечно! — бухтит омега. — Ты так рычал днём…       — Ещё бы я не рычал, — фыркает Арсений. — И да, Игорь больше не с нами. Мы отправили его в ту компашку, где он бухал. У нас могли быть проблемы из-за него. Так не делается.       — Вы не дали ему шанса?       — Мы предлагали ему высказать всё, что он о нас думает, чтобы по-честному простить его, но он отказался. А поскольку он уже в крысу бухал с другими, ничего нам не сказав, так ещё и поступил как трус сегодня, то у него никаких шансов, — отрезает альфа.       — Жесть… — Антон отходит от альфы, чтобы дать ему раздеться. — Я рад, что всё нормально. Всё же нормально, да?       — Естественно! — кивает Арсений. — Он легко отделался. В Казани бы точно убили за такую херню.

***

      Перед Новым годом Арсений часто пропадает у себя дома и выходит только по вечерам, чтобы погулять с Джоем или проводить Антона из кружка по рисованию до квартиры. На вопрос «что происходит?» он отвечает честно, чтобы не тревожить ревность омеги, что готовит тому подарок.       Омега пытается выпытать хотя бы намёк, что же будет ждать его под ёлкой, но альфа стойко молчит, даже за два часа до боя курантов продолжая сохранять тайну, но Антон нападает нещадно.       — Арс, ну что там такое? — взмаливается он, наводя в своей комнате последние новогодние штрихи с помощью зелёной мишуры годов так царя Гороха, обвитой вокруг железных прутьев изголовья кровати, и игрушек, которыми планируется украсить люстру. — Я с ума сойду!       — Не сойдёшь, — дразнит Арсений, шерудя кудряшки на макушке омеги и придерживая один конец мишуры, чтобы она не соскользнула. — Не куксись, причёска в порядке.       — Ну конечно, — булькает омега недовольно. — После твоей лапы!       — Всё-всë. — Альфа обхватывает Антона поперёк живота и прижимает спиной к своей груди, носом проведя по чувствительной коже за ушком. — Ты чего так нервничаешь? Почему паника? Ты сам не свой.       Омега в объятиях чуть успокаивается и, оттянув от горла, словно ему что-то мешает дышать, ворот связанного папой свитера со снеговиком, поворачивается к альфе лицом, и волнительно говорит:       — Просто мы будем с родителями. А если я не понравлюсь твоей маме? Или отцу? Мы же до этого нечасто общались, а тут целая ночь вместе. А если я некрасиво ем? И вообще… Твои шпроты принесли, а у нас…       Антон продолжает приводить невероятные по своему содержанию аргументы, пока Арсений думает, как именно его успокоить. Чаще всего он пользуется одним беспроигрышным вариантом, который почти во всех случаях работает безотказно. Только если омега плачет, приходится искать другие способы — приобнять, выслушать до конца, утешить, усадить себе на колени и покачивать, давая доступ к шее, чтобы Антон мог беспрепятственно добраться носом до аромажелёз. Но сейчас, когда омега рассыпается в надуманной истерике, начиная беситься, альфа решает воспользоваться тем самым «беспроигрышным вариантом», поэтому Антону не дают договорить, прерывая его на полуслове нежным поцелуем. Тот сначала нечленораздельно мычит и пытается вырваться, но спустя пару мгновений, как это обычно бывает, уже охотно отвечает на ласки, обвивая руками сильную спину.       — Я опять повёлся, — шепчет омега, краем глаза проверяя, плотно ли закрыта дверь. — Хороший способ.       — Очень, — игриво ухмыляется Арсений и подхватывает омегу, от неожиданности вскрикнувшего, под бёдра, и падает вместе с ним на кровать, усаживая на свои колени лицом к себе. — Очень-очень хороший. — И начинает вылизывать рот омеги мокро и жадно, забираясь ладонями под колючую ткань свитера и оглаживая вспотевшие бока.       За прошедшие два месяца Антон заметно раскрепощается. Первые две недели он неловко касается, боясь любого лишнего движения, задушенно пищит, если его пробирает дрожь возбуждения, и каменеет, стоит ему недвусмысленно развести ноги или выпятить ягодицы. Затем он от писка переходит к скулежу, лезет пальцами под одежду, но обходит стороной низ живота, а на ширинку он даже смотреть стесняется. Хотя через месяц омега уже косится на неё, но руки держит при себе. Зато разрешает Арсению мять свою задницу, которую альфа неизменно зовёт «попкой». В такие моменты запах мгновенно усиливается, а бельё приходится менять сразу после подобных ласк, потому что смазка насквозь его пропитывает.       «Мне очень стыдно про это говорить, — неловко начинает омега в один из вечеров. — Но я, того самого… Короче, я в принципе не против, если мы займёмся спариванием, — произносит он без пауз и в одну секунду». Арсений закашливается от неожиданности и смотрит с таким шоком, что омега жалеет о сказанном в возбуждённом бреду и пытается спрятаться за ладонями и кудряшками. Но альфа только переспрашивает, насколько он уверен в своих словах, и напоминает, что именно спариванием заниматься пока рановато. Достаточно полового акта.       Но Арсений медлит и не даёт омеге распалиться настолько, чтобы он выпрыгивал из штанов, ещё и его самого активно раздевал. Антон же не понимает, что происходит. Он ведь прямым текстом всё сказал! Да, скомкано. Да, он чуть не помер от нервного передоза, но чего Арсений мешкает?       — У меня сейчас встанет, — бесцеремонно заявляет Антон, прерывая поцелуй. — А там вообще-то родители.       — Да, надо бы остановиться. — Альфа любовно кладёт руки на бёдра омеги и лбом прислоняется к его груди. — Так быстро сердечко бьётся.       — Из-за тебя, — смеётся Антон, запуская пальцы в тёмные шелковистые и мягкие прядки на затылке Арсения.       Альфа трётся щекой о ткань свитера, вибрирует всем телом и внезапно начинает гладить живот омеги, поднимая на него тёплый взгляд:       — А когда ты хочешь деток? Лет через пять-шесть?       — Ну да. Точно не сейчас, Арс. Ты же не… И вообще, — немного недовольно говорит он, — ты как-то медлишь с «половым актом», как ты выразился. Всё в порядке?       — Ты не переживай, — ухмыляется тот нежно. — Всё в полном порядке. Дождись, когда наступит девяносто четвёртый. Я тебе кое-что покажу.       — Эм? — не догоняет Антон. — Что покажешь? Разденешься сразу после боя курантов? Я не понял.       — Какой ты забавный, — Арсений заливисто смеётся, потянувшись за поцелуем. — Я тебя обожаю. Дождись, ладно?       — Ла-а-адно.       Новогодняя кутерьма заканчивается только за пять минут до заветных нулей. В углу гостиной украшенная гирляндой, мишурой, игрушками и дождиком ёлка, из-под которой уже выглядывают подарки, а на столе-книжке типичный набор бывшего советского и вступившего в неизученную пока реальность человека, собранный по очередям, тележкам, которые вывозит продавщица со склада, хотя в самом магазине пустые полки, заказам и подаркам от коллег и друзей: салаты Оливье и Мимоза, «Советское шампанское», водка, мандарины, соленья. Из нового — бананы. Из деликатесов — шпроты, копчёная колбаса и чёрная икра. Поэтому Антон всегда называет Новый год праздником зимы, детства и живота, потому что в остальное время такой стол — исключение, а не правило.       Перед главным и самым волнительным моментом альфа и омега жмутся друг к другу, сцепив пальцы и всё время переглядываясь с улыбками на лицах. Антон романтично думает, что встретить вместе новый год — это посыл вселенной, что как минимум триста шестьдесят пять дней они не разделятся. Ему так радостно, что он познакомился с таким альфой, что уже не может представить без него своей жизни. И он постоянно говорит папе: «Странно, что истинность с течением эволюции пропала. По-моему, это неправда! Арсений — мой истинный!». А папа на это кивает уверенно и вспоминает своего мужа. Если истинность и исчезла, то она точно перетекла во что-то другое и так оставила свой след.       Когда на экране телевизора появляется Ельцин, то все отмирают, предварительно задержав дыхание. Обычно, если показывают что-то непонятное, это значит только одно — происходит какой-то пиздец. А тут обошлось.       — Спасибо, что не Лебединое озеро, — отец Арсения переглядывается с отцом Антона, и они залпом выпивают по стопке водки, тут же наливая вторую. — И не Задорнов. Что это за хрень такая была?       — Серёжа! — журит мама альфы.       — Так, всë-всë, слушаем! — суетится папа омеги, после строго обращаясь к мужу: — Андрей, слушай.       — Да чего его слушать? — возмущается тот.       — Андрей, — прожигает папа взглядом. — Как ребёнок малый.       — Ладно, молчу, — клацает зубами отец.              Речь Президента, как всегда, о светлом будущем, объединении, свободе и благополучии. Все слушают с замиранием сердца, но общее напряжение вновь развеивает Андрей, не справляясь с эмоциями и протягивая отцу Арсения рюмку:       — Что-то не похоже. Да, Серёг? — И они снова чокаются, выпивая водку залпом.       — Да справимся, — отмахивается отец альфы, сначала приложив к носу рукав кофты и после закусывая солёным огурцом. — Всегда справлялись — и тут справимся. Главное, чтобы дети наши жили лучше. Да, дети? — он смотрит весёлым взглядом на Антона и Арсения, которые с любопытством наблюдают за общением своих родителей, продолжая прижиматься друг к другу. — А они у нас красивые, умные, приличные. Не наркоманы! Мы молодцы. Все постарались.       — Отец, ты уже пьяный, да? — фыркает Арсений.       — После двух стопок? Издеваешься? — говорит тот обиженно, но после смотрит с искорками захватившего его на момент счастья. — Горжусь просто.       Когда звучит бой курантов, то все заняты только одним — надо загадать самое заветное желание и обязательно постараться, чтобы это была не какая-нибудь ерунда. Мечтаний много, и Антон судорожно пытается выбрать что-нибудь одно, но в итоге проговаривает в голове целый список: закончить хорошо школу, поступить в университет, его тоже хорошо закончить, выйти замуж за Арсения, купить вместе с ним машину, квартиру, родить здоровых детей и всем их обеспечить. Зачем он заглядывает настолько вперёд — вопрос, который останется без ответа, но попробуйте что-либо объяснить бесконечно влюблённому омеге.       — С Новым годом! — синхронно, громко и радостно говорят все друг другу, когда бой курантов заканчивается и крупным планом показывают российский флаг.       Антон и Арсений обнимаются и целуются крепко и обстоятельно, улыбаясь в губы и не замечая, как трогательно смотрят на них родители, а папа омеги и мама альфы даже слезу пускают, на что отцы решают срочно повторить за сладкой парочкой и сами принимаются целовать своих возлюбленных.       — Ну затупил, Таня! — хохочет отец Арсения. — Ну засмотрелся!       — Ой, молчи! Раз в год целуешь.       — Неправда!       Подарки разбирают не сразу, только через час, когда почти все шпроты съедены, а ноги уже не держат после танцев. В основном это что-то ручной работы: вязаные свитеры, шарфы и шапки, вышивки и выжженная картина на дощечке, чтобы повесить на стену на память. Антон от нетерпения садится прямо на пол возле ёлки и с высунутым кончиком языка пытается найти то, что ему приготовил Арсений. Он две недели гадал, как будет выглядеть тот самый подарок, а когда находит его, то вскакивает на ноги и летит к альфе с объятиями. Он и подумать не мог, что Арсений занимался тем, что записывал на кассету песни группы «Кино».       — Я не могу, — всхлипывает он. — Это так мило. Ты сам записал? Ты на гитаре играл?       — И сам записал, и на гитаре играл. — Арсений целует его в лоб. — Я, конечно, не певец года, но старался.       Омега вновь рассматривает кассету и читает надпись: «Моему любимому Антону его самые любимые песни „Кино”».       — И там ещё несколько хороших. — Альфа тянется вниз, чтобы поцеловать распахнутые в восторге и удивлении губы. — И это не весь мой подарок. Надо снова под ёлочку залезть.       Антон срывается с места и бежит к зелёной красавице, забираясь под неё и доставая кулёк из самого дальнего угла.       — Могут быть кривоватые швы, — заранее оправдывается Арсений.       — Швы? — задумчиво спрашивает Антон. — Так…       Он разворачивает подарок так быстро, что не успевает толком среагировать на появившуюся из-под обёрточной бумаги нежно-розовую ткань.       — Помнишь, мы обсуждали, что тебе идёт розовый, — альфа приобнимает омегу за плечи и встаёт позади него, кладя подбородок на макушку и наблюдая за тем, как Антон расправляет сшитую им и мамой за несколько дней и ночей рубашку. — И вот.       — Арсений! — радостно визжит Антон, разворачиваясь и прижимая подарок к себе. — Это самый лучший Новый год в моей жизни! И ты что, сам её сшил?       — Больше мама, конечно, но я помогал.       — Я буду носить её каждый день! Каждый час! Я буду спать в ней. Никогда не сниму, — омега аж прыгает от восторга. — Арс, как здорово…       И вот теперь Антон не просто всхлипывает, а плачет, обливаясь слезами и обнимая Арсения, точно зная, что все желания, загаданные им, обязательно сбудутся. Ему становится немного неловко, что он приготовил только один подарок — написал картину с двумя котами, которые спят на кресле с довольными мордочками. Но когда он вручает её альфе и говорит, что это они, только в виде «четвероногих пушистиков», то тот смотрит на неё с таким счастьем на лице, что Антон, разнеженный и одурманенный праздником, уводит его в свою комнатку, где долго-долго целует и благодарит, пока альфа ласкает его, гладя бока, грудь, спинку и мягкий животик.       Около трёх часов ночи они переодеваются в домашнее и поначалу просто лежат в обнимку и разговаривают, но через полчаса уже сопят, заснув одновременно. Утром они просыпаются вдвоём, навалившись друг на друга на узкой кровати. Антон, окутанный запахом альфы, никак не может разлепить глаза, закидывая ногу ему на бёдра и подтягивая к себе, чтобы тот не свалился на пол. Арсений же похрапывает и что-то бормочет, стискивая омегу руками и губами утыкаясь ему в висок. Омега мурлычет и жмурится, трётся носом о ткань футболки и сквозь морок утреннего сна вспоминает, что альфа обещал ему подарок, связанный с «половым актом». Вряд ли рубашка и кассета к нему подходят. Поэтому он с нетерпением дожидается, когда альфа начнёт дышать шумно и глубоко, будет шевелиться чаще и прочищать горло.       — Арс?       — М-м?..       — А ты точно всё мне подарил?       — Нет.       Две минуты он молчит, а потом нехотя меняет позу, потягивается, коротко целует омегу в губы и, пошатываясь, доходит до кресла, где лежат его праздничные штаны. Арсений лезет в карман и достаёт какую-то непонятную, сложенную вчетверо бумажку.       — Не то чтобы подарок, — он протягивает её Антону, наблюдающему за ним с интересом. — Но это важно.       Омега разворачивает бумажку и только после того, как читает название ближайшей поликлиники, понимает, что это справка.       — Я здоров и чист. Хотел, чтобы ты был уверен во всём. Долго анализы сдавал, в очередях сидел, а потом мою первую справку потеряли, и я вторую делал.       — Ну и ну! — Омега вчитывается в буквы, написанные врачом, и поднимает на Арсения виноватый взгляд. — А я думал, что ты меня не хочешь. Я ведь даже не подумал о справке. Точнее, хотел попросить, но не знал как. Решил довериться. Я безответственный дурик, да?       — Ты просто не можешь устоять, — игриво рычит альфа и скалится, — перед моими чарами!       — О-о-ой, чего началось, — фыркает Антон.       Арсений валит омегу на кровать и начинает щекотать, прикусывая его за мочку уха и щёчку, ловя губами все задорные смешки. И только когда они оба успокаиваются, Антон говорит со всей искренностью:       — Спасибо. Я не думал, что в семнадцать лет альфы могут так серьёзно подходить к этому.       — Ягодка. — Арсений целует его три раза в кончик носа. — Я, может, где-то и раздолбай, которому плевать, но с тобой так не могу.

***

      Третьего января, утром, когда Антон планирует провести свой самый обычный день на каникулах, родители говорят, что уезжают вместе с отцом и мамой альфы на зимнюю рыбалку.       — Не хочешь с нами? — спрашивает отец, заранее зная ответ.       — Нет.       Один раз Антон уже был на зимней рыбалке. Замёрз, будто голым в Антарктиде гулял, ни одной рыбы не поймал, так ещё и чуть под лёд не провалился.       — А Арс рыбу не любит, так что вряд ли ему такое понравится.       — Вот и славно! — радостно говорит отец, но осекается: — В смысле…       — Андрей, ну ты даёшь! — папа закатывает глаза. — Ещё скажи прямо: как хорошо, что вы не поедете, за вами следить не надо будет.       — Да ладно, я всё понимаю. Через полчаса я бы уже ныл, что хочу домой. Так что поезжайте спокойно. — Антону совершенно не обидно, что отец только «за», чтобы он остался дома. В прошлый раз тот так перенервничал, когда омега не туда наступил, что попросил ни за что и никогда не рассказывать обо всём папе, чтобы у того седых волос не прибавилось в два раза больше.       Время вместе они могут провести и при других обстоятельствах. Например, летом их любимое занятие — сбор ягод и грибов. Антон, правда, кабанов немного боится, но они и сами людей стороной обходят. К тому же если все четыре родителя уезжают на дачу и Арсений тоже остаётся… Так ещё если…       — Вы с ночёвкой?       — Да.       Идеально. Омега ёрзает на стуле и давит такую дьявольскую улыбочку, что отец прищуривается и спрашивает, что с ним такое.       — Ничего. Что-то мне смешно стало.       «Ну да», — хмыкают родители одновременно.       — Без глупостей, — отец смотрит в самую душу так пристально, что Антон голову вжимает в шею. — Андерстенд?       — Андерстенд, — бурчит омега.       Но как только родители бодро прощаются, давая типичные наставления, чтобы дом не сгорел и не уплыл и ничего не сломалось, дьявольская улыбочка на лицо Антона возвращается вновь.       Арсений появляется на пороге квартиры с точно таким же выражением лица и без лишних приветствий начинает целовать омегу, по обыкновению прижимая его к стене и наваливаясь всем телом. Он беспорядочно целует губы, щёки, подбородок, потом касается мочки чувствительного ушка, переходит на шею, а руками сжимает каждый попавшийся сантиметр бархатной кожи.       — Ар-р-рс, — выдыхает омега и льнёт всем телом, присасываясь к ароматной шее.       — Что будем делать? Сразу? Не сразу? Чего хочешь? Можем хоть весь день, — хрипит альфа на ухо и обводит языком раковину.       — Ты так напираешь, что я хочу сразу всё и весь день, — скулит Антон, чувствуя, как сокращаются мышцы его ягодиц и между ними уже так влажно, будто Арсений нежит его полчаса, а не пять неполных минут.       Альфа стискивает его и тащит в комнату на негнущихся ногах, продолжая целовать и проталкивая в рот горячий язык. Запах коньяка такой яркий, что омега перед входом в комнатку вдруг отрывается от Арсения, отворачивается, зажмуривается и чихает два раза подряд.       — Ёкарный балет, — он шмыгает носом и чихает ещё раз. — Я не понял.       — Но это не аллергия.       — Да. Не она.       — Значит, — альфа показывает клыки и прикусывает омежью щёку, — у тебя рецепторы шалят. Распробовал запах, да? Вспоминаю наш первый разговор.       — Да я как будто в бочку коньячную залез!       — И как тебе? — мурчит альфа, оставляя крошки-поцелуи на линии челюсти. — Нет, правда. Как тебе? Плохо?       — Охуенно…       В следующее мгновение распахивается дверь в комнату, и омегу, пятившегося назад, подхватывают и сгребают в охапку себе на колени, сажая задницей прямо на скрытый под одеждой член. Антон, из-за чихов ненадолго вернувшийся в реальность, вновь начинает уплывать, чувствуя, как ткань трусов липнет к коже. Значит, и до штанов недалеко.       Альфа вылизывает шею, инстинктивно проходясь клыками по месту, где должна быть метка, но, порыкивая, всё же сознательно пускает в ход язык, чтобы хоть так усмирить сущность беснущегося в нём альфы. Антон тает с каждым его движением на своём теле и цепляет пальцами низ футболки Арсения, потянув её вверх. Тот поднимает руки и выпутывается из одежды, принимаясь раздевать податливого омегу, который вжимается в его тело и скулит, когда ладонями чувствует горячую, гладкую кожу с редкими волосками на груди.       Член альфы, дёргающийся и крепнущий, упирается прямо в промежность, и от этого Антон старается уйти, потому что он его толком даже не видел, так, потрогал однажды в темноте и стыдливо убрал руку из штанов, расстроившись, что это, кажется, всё, на что он был способен.       — Блять, я всё-таки нервничаю, — признаётся омега, отклонившись назад. Лицо у альфы раскрасневшееся, волосы растрёпаны, а в глазах такой пожар, что у Антона даже самооценка начинает активно карабкаться вверх. — Я же вообще ничего никогда, ну, ты знаешь.       — Знаю. Поэтому предлагаю сегодня первый уровень. — Альфа гладит омежью грудь и закусывает нижнюю губу. — Я тебя вылижу. Всего.       — Это первый уровень?! — искренне изумляется Антон. — Первый уровень — это всего меня вылизать? А второй — это сразу поступательные движения?       — Второй уровень — это пальцами, может, межбедренный ещё. А вот третий — это уже поступательные движения. Как тебе такой план? Я могу не доставать анаконду сегодня.       — Чего? — омега не сдерживается и прыскает смешком. — Анаконду… Прости. — И начинает уже ржать, запрокидывая голову и обнажая ровненькие, мелкие зубки. Но Арсений, как всегда, находит способ его успокоить. Антон мгновенно прекращает смеяться, когда альфа накрывает ртом и ласкает кончиком языка его сосок. — Ой. Ой.       — Ой? — оторвавшись, ухмыляется Арсений.       — Ой, как хорошо. Как прикольно. Продолжай. — Омега сжимает бёдра альфы ногами и хватается за его плечи, чтобы удержаться. Смазка и не пытается течь не так сильно, реагируя на каждое движение языка и губ. Антон постанывает от приятных спазмов внизу живота и весь покрывается мурашками, когда Арсений, пока выцеловывает один сосок, смоченными шоколадно-коньячной слюной пальцами сжимает и оттягивает второй. — Прикуси. Прикуси срочно. — И альфа прикусывает, перекатывая между зубов тоненькую розовую кожу. — Я согласен на первый уровень. Делай со мной всё, что хочешь.       — Отлично. — Арсений клацает зубами перед солнечным сплетением и следом аккуратно кладёт Антона спиной на кровать, а сам ложится рядом на бок. — Сильно волнуешься?       — С учётом того, что у меня штаны уже насквозь мокрые, наверное, не сильно. Но ты же увидишь меня голым, — скулит омега, закрывая лицо ладонями.       — Стесняешься? — альфа мягко убирает его руки, тепло заглядывая ему в глаза. — Если меня, то не надо.       — Но я… А вдруг тебе всё не понравится там? — выпаливает Антон откровенно.       — Не акулья пасть же у тебя.       — Ну что за дурацкие сравнения? — смеется омега. — И вообще акула легко анаконду сожрёт.       — Так, ладно. Хватит урока биологии. Антоша, я уверен, что ты прекрасен везде, — нежно говорит альфа. — И там, и здесь. — Он трепетно целует трогательно вставший сосок и гладит округлое плечико.       — Не, ну если каждый раз такие приёмчики выдавать, то я поверю.       — Давай проверим.       Арсений перекидывает одну ногу и залезает на Антона, но не наваливается на него всем телом, вставая на локоть. Второй рукой он гладит бок, а губами целует омегу долго, сначала только прихватывая его розовые губы и касаясь их кончиком языка, а затем, когда Антон выгибается и разводит шире ноги, углубляет поцелуй, ладонью скользя к низу поджатого живота. Омега скатывается чуть ниже на кровати и чувствует поясницей мокрое пятно от смазки. Ему самому хочется раздеться и развести ноги до предела, так широко, чтобы сразу показать всего себя и почувствовать язык там, где ничего, кроме собственных пальцев, не было.       Альфа лижет шею и ключицы, прикусывает кожу на груди, рыча от каждого шумного выдоха омеги, который прячет за ними что-то более громкое. Он весь в мурашках, выгибается и хватается за резинку домашних штанов, теребя её и то поднимая к пупку, то опуская обратно. Арсений же не спешит. Он целует и кусает рёбра омеги, находя самые отзывающиеся точки, и Антон царапает короткими ногтями спину альфы, на контрасте скользя подушечками пальцев вдоль его позвонков.       — Снимай с меня штаны, — в забытье пытается приказывать омега, возбуждённо вскидывая бёдра вверх. — Я коньяк на языке чувствую. Я пьяный. Нет, это же невозможно! Нашёл на свою голову коньяк семнадцатилетней выдержки. Снимай штаны!       Арсений смеётся себе под нос от услышанного и любовно смотрит на румяного омегу, не знающего, куда себя деть. Он хаотично трогает альфу, что-то бормочет, закрывает лицо руками и тут же его открывает, запрокидывает голову и без конца мелко елозит бёдрами в разные стороны.       — Чего застыл? — возмущается тот.       — Любуюсь.       — Я же не картина в музее!       — Итак, записываем… — Альфа обводит языком впалый и маленький пупок. — Когда возбуждается до предела, то пахнет только мёдом и дерзит.       — Я не дерзю. Не держу. Пофиг. Я теку, как водопад, вообще-то, а ты ничего с этим не делаешь! — омега складывает руки на груди и шипит.       — Ну раз ничего не делаю, то сейчас всё будет. — Арсений подцепляет зубами резинку штанов и, помогая себе руками, тянет их вниз, следом садясь на колени и стягивая полностью, оголив длинные стройные ноги.       Антон как завороженный наблюдает за тем, как альфа, откинув штаны в сторону, ложится грудью на кровать и сразу, вот так бесцеремонно, лижет сквозь ткань промокших трусов член от основания до головки, звонко целуя её и делая то же самое, только теперь скользя вниз, касаясь языком мошонки.       — Жесть… — выдыхает омега, зажимая бёдрами голову альфы и запуская пальцы в его волосы. — Ой, жесть!..       Он аж глаза распахивает, хотя до этого всё время лежал с прикрытыми, настолько его прошибает пока непрямой контакт с членом. Он ёрзает от предвкушения вкупе с нервами: что же будет, когда Арсений дотронется до него по-настоящему?       Альфа шумно дышит, глубоко втягивая яркий запах омеги носом, и согревает дёргающийся член выдохом, заставляя Антона буквально впечатываться в его лицо пахом.       — А-а-арс, — просит омега, — сним-а-а-ай.       — И нетерпеливый.       Арсений решает не дразнить и не спорить, приспуская ткань трусов и открывая себе вид на розовую влажную головку, которую берёт в рот и обводит языком, решая распалить омегу ещё больше, чтобы тот совсем перестал зажиматься.       — Блять. Блять!.. — омега стискивает собственные бока до красных следов. — Я сейчас кончу. Вот прямо сейчас. — Альфа выпускает изо рта головку, и та шлёпает об живот.       — Правда?       — Нет. Не знаю. Давай дальше.       Антон мечется головой по подушке и наконец разводит ноги шире. Он старается расслабиться, глубже дышит, заводясь от запаха и ласк, и решает отпустить себя окончательно. Омега почти не соображает, теряет счёт времени и воет от импульсов по всему телу, когда альфа наконец избавляет его от одежды полностью и начинает сосать его только что девственный член неглубоко, но жарко, втягивая щёки и обводя венки шершавым языком. Рукой он мнёт аккуратную гладкую мошонку и массирует место под ней, вырывая из распахнутого рта порывистые, рваные и протяжные звуки.       — Это пиздец. Пиздец!       Но самый пиздец для Антона случается, когда альфа обхватывает его член кольцом из пальцев, а язык ввинчивает в раскрытый из-за возбуждения анус, оглаживая влажные стеночки и хлюпая липкой и сладкой смазкой. И вот тогда омега стонет громко, пальцами сжимает простынь до боли и просит умоляюще:       — Ещё.       Арсений подаётся вперёд, глубоко целуя и быстрее лаская член пальцами. Антон вокруг него сжимается и выделяет так много смазки, что альфа без конца глотает её с таким удовольствием, что мычит, вибрацией щекоча чувствительные стенки.       — Ты такой вкусный, ягодка, — хрипит он, дав отдохнуть челюсти, и размашисто лижет трогательно сжимающийся вход. — Как себя чувствуешь?       — Лучше всех, — Антон сипит не своим голосом, вскидывая бёдра навстречу ласкающей его руке. — Хочу кончить.       — Ты кончишь, — ухмыляется альфа, набрав на язык выделившейся смазки. — Обязательно.       — А ты?       — Хочешь поглядеть на мой узел? — Арсений медленно облизывает нижнюю губу, собирая весь не выпитый им «мёд».       — Может, и хочу.       — Но сначала ты, конечно.       Альфа вновь ввинчивает язык, вжимаясь носом в кожу под мошонкой и специально надавливая, чтобы стимулировать чувствительное местечко. Пальцами он продолжает надрачивать небольшой, блестящий от смазки член омеги, и Антона так уносит в нирвану, что он, до этого не знающий, куда деть руки, теперь щипает и оттягивает свои соски, нараспев растягивая в стоне имя альфы и сокращая мышцы ануса, скользя бёдрами по мокрой простыни и насаживаясь на горячий язык. Низ живота сводит сладкой судорогой, а яйца поджимаются так, что они кажутся вполовину меньше своего реального размера.       — Всё! Всё! Не могу.       Арсений ещё плотнее обхватывает его член, и хватает двух размашистых движений, чтобы омега выгнулся дугой, а из уретры белёсыми каплями полилась сперма, пачкая руку альфы и живот Антона.       — Су-у-ука, — воет омега, дрожа всем телом. — Арс, Арс, Арс, — шепчет он как в бреду, до боли сжимая свои набухшие и растёртые соски.       Он приходит в себя только тогда, когда Арсений, слизав всю сперму с разгорячённого тела и своих рук, уже лежит рядом с ним на боку, поглаживая грудь подушечками пальцев и зацеловывая щёки.       — Ты как? — спрашивает он мягко, носом скользя по скуле.       — А мы можем заниматься этим каждый день? — омега говорит сонно и тихо, не в силах разлепить глаза.       — Это где же? — смеётся альфа.       — Пусть родители живут на даче…       И омега через секунду засыпает. Его не волнуют ни остатки всех телесных жидкостей, которыми он измазан, ни то, что под ним мокрое постельное бельё, ни то, что он полностью голый. Арсений, конечно, будит его через пять минут, говоря, что надо помыться, но Антон этим так недоволен, что первые мгновения шипит и бурчит, а потом всё-таки встаёт с кровати и нехотя идёт в ванную, пока альфа меняет постельное бельё.       Целый день они нежатся, посмотрев «Иронию судьбы» по телевизору, послушав по инициативе омеги в сотый раз «Кино», записанное Арсением, поиграв в снежки на улице, сходив погулять с Джоем и просто полежав в обнимку. Про желание Антона поглядеть на узел альфа забывает, не желая на него давить, но уже в одиннадцать ночи, когда они готовятся ко сну, ища наиболее удобную позу, омега, случайно проехавшись обласканным членом по члену альфы, вдруг заявляет неожиданно без стеснения:       — Хочу опьянеть от твоей спермы.       И тогда они ложатся только к двенадцати, когда Арсений, вымотанный и тяжело дышащий, выливший из себя, по ощущениям, литр спермы, который Антон послушно проглотил, причмокивая и расставив лапки в покорной позе, падает на кровать, стискивая омегу и крепко прижимая его к себе.       — Опьянел?       — Да я в хлам вообще. И мне так это нравится.       С того дня в их отношения добавляется немыслимое поле для экспериментов и страсти, поэтому, как только выдаётся свободная от всех дел минутка, альфа лезет омеге в штаны, а Антон только и рад прижаться задницей к быстро встающему члену и призывно повилять бёдрами.       — Там же папа, — шепчет Антон, откидываясь альфе на плечо и хватая его ладонь, оглаживающую член, через ткань. — И я уже потёк.       — Папа сейчас уйдёт гулять с собакой. — Вторую руку альфа протискивает между их телами и сжимает небольшую, но мясистую ягодицу. — И у нас будет полчаса. Как хочешь сегодня, моя киса? Грубо? Нежно?       — Как в прошлый раз.       А в прошлый раз Арсений брал Антона раком, оставляя шлепки на «попке», а затем и укусы, когда вылизывал его, чтобы довести до второго оргазма. Омега так стонал, что Джой стал лаять и кидаться на дверь комнаты, чтобы спасти своего хозяина. Но истерика собаки не помешала Антону сидеть на коленях перед Арсением и ждать под хлюпающие звуки, пока ему на лицо польётся рваными струями сперма; а сосать узел он обожает настолько, что с маньяческим удовольствием просит альфу выйти из него и дать ему полную свободу действий.       — Прелестная картина, — рычит в такие моменты Арсений, головкой водя по губам омеги. — Я и не думал, что ты окажешься таким.       — Каким? — дерзко спрашивает Антон, высовывая язык, по которому альфа мажет членом, еле сдерживась, чтобы не протолкнуть его до горла полностью.       — Таким, что тебя хочется и нежить, и трахать до изнеможения. У меня постоянно стоит на двенадцать часов. Я спать не могу, потому что хочу тебя.       — А я тебя. — И омега наполовину берёт в рот крупный и толстый — идеальный для него — член, который залюбил до предела всем собой, каждой клеточкой.       — Я так хочу, чтобы ты забеременел от меня, — хрипит альфа, стискивая мокрые кудрявые пряди на затылке омеги и толкая его голову вперёд, заставляя брать глубже, потому что знает — Антону так нравится. — Всю жизнь с тобой разделю. Мой омега. Мой. Самый любимый.       Кто о чём, а Арсений о детях и свадьбе. Древние инстинкты проскакивают в нём даже во время самого грязного минета. Кажется, он только и ждёт, чтобы встать перед своим Антоном на одно колено и сделать ему предложение. Но если отойти от природы, то ранний брак они не рассматривают, как и детей в старших классах, поэтому в омеге ещё никогда не было узла Арсения, ведь только так есть вероятность не забеременеть, а качество современных презервативов оставляет желать лучшего.       Но они оба всё давно решили: и какая будет свадьба, и как назовут детей. Осталось работу найти, конечно же, чтобы на ноги встать. А до этого закончить школу и универ. Но разве это может волновать их, когда они сидят вдвоём на кровати в тихий вечерок и тают в руках друг друга быстрее, чем мороженое на июльском солнце?       Останутся ли их разговоры всего лишь мыслями вслух? Неизвестно. Или…

***

2023 год. Город Москва

      Антону всё ещё бывает странно. Почти треть века прошла, ему уже сорок шесть лет, а он до сих пор удивляется, что в квартире у них холодильник ломится от еды, а в магазинах полно выбора. Длинные очереди, конечно, сохранились, особенно перед Новым годом, но они не сравнятся с теми, что были тогда, во времена их юности.       — Папуль, ты чё тут застыл-то? — устало спрашивает Саша, с трудом докатывая тяжёлую тележку.       — А? — отмирает Антон, оборачиваясь к сыну. — Да я вот ностальгирую. Давно не видел их, кстати. Опять дефицит, что ли? — омега вновь смотрит на синюю картонную коробочку с жвачками «Love is» и окунается в воспоминания, в порыве чувств дотронувшись до давно зажившей метки.       — Да вроде нет дефицита, — бурчит Саша. — И вообще гадость редкостная. Вкус первые пять секунд, а потом тупо резина.       — Но-но! Попрошу! И там вся фишка во вкладыше, — осаждает Антон, и недовольное лицо сына расслабляется, но он всё же закатывает глаза, покосившись на жвачки.       — Возьми себе парочку, — пожимает плечами он. — Всё равно дёшево стоят. Хоть всю коробку купи.       — Ну нет, так неинтересно. Три максимум.       Конечно, Саша не поймёт. Сейчас когда-то редкие жвачки продаются почти на каждом шагу за сущие копейки. Раньше это считалось основательным романтическим жестом — подарить возлюбленному «Love is». Теперь всё работает совсем иначе. Жизнь вообще круто поменялась.       — О, батяня отписался, что он уже едет за нами. Погнали на кассу, па, ну я щас прям тут лягу.       — Погнали, — улыбается омега, погладив сына по вихрастой тёмной голове и положив на коробку с яйцами три жвачки разных вкусов.       После получаса на кассе Саша чуть ли не спит стоя, потирая сонные глаза и на автомате складывая еду в пакеты. Когда сзади него раздается «бу», он не пугается вовсе, потому что сразу ясно, кто это.       — Просыпайся, Санёк, — весело говорит Арсений и хлопает сына по плечу.       — Ага. После трёх часов в магазе попробуй не устать.       — Ничего-ничего. Дома вздремнёшь часок. До Нового года ещё долго. — Альфа помогает Саше, пытаясь успевать складывать всю груду продуктов, но получается у него, откровенно говоря, плохо.       — А кто будет всё делать вместе со мной? — встревает Антон, складывает руки на груди. — К нам целая орава ртов придёт.       — Я помогу, конечно же, а Саша пусть готовится к встрече со своим омегой. Да, сын? — Арсений играет бровями, за что несильно получает по голове палкой колбасы.       — Давай без этого, отец. Я и так нервничаю, — бормочет Саша, поджимая тонкие, в Арсения, губы.       — Вот мы с твоим папой… — мечтательно начинает альфа, но его тут же останавливают.       — Всё. Началось. Бать, не давай мне надежду, — взмаливается сын. — У вас всё так идеально, что вы почти плохой пример. Насмотришься на вас, наденешь розовые очки, а потом выяснится, что и по-другому бывает.       — Нет, ну почему же? Мы с твоим папой тоже ругаемся иногда…       — И миритесь через пять минут.       — Аргумент. Ладно, молчу.       И Антону снова странно. Не так, что он чувствует себя не в своей тарелке, а просто удивляется своей судьбе. Вот их сын, здоровый и красивый двадцатилетний Саша, старшая дочь живёт во Франции с мужем и своими собственными детьми, а поедут они на классной тачке домой в большую и светлую квартиру в хорошем районе столицы. Школу он закончил с тремя четвёрками, поступил в престижный университет, диплом получил с одной несправедливой тройкой, но в остальном почти идеальный, хоть под конец пятого курса и пришлось помучиться с ранними месяцами беременности. Все желания, загаданные им в далеком 1993 году, сбылись чуть ли не по порядку. «Неужели так бывает?» — спрашивает он самого себя, не слыша, как его пытается дозваться Саша.       — Папуль, карточку пикни.       Уже дома сын всё-таки отправляется вздремнуть, чтобы на самом празднике быть бодрым и весёлым, а Антон с Арсением принимаются за готовку. В одном из пакетов альфа находит жвачки, о которых забитая хлопотами кудрявая голова напрочь забывает.       — Ягодка, это кто взял? Ты или Саня? — спрашивает Арсений с интересом, кладя жвачки на стол.       — О, это я! — оживляется Антон. — Одну прямо сейчас съем. Захотелось страшно.       — Ностальгия замучила?       — Можно и так сказать.       Омега осторожно разворачивает фантик, чтобы не порвать вкладыш, и так же осторожно отрывает белую бумажку с посланием от самой жвачки.       — Так, посмотрим, что там. — Антон по обыкновению вытаскивает кончик языка, потому что крайне сосредоточен. — Любовь — это чувствовать, что этот родившийся маленький человечек наш.       — Актуально было последний раз двадцать лет назад, конечно, но всё равно трогательно, — смеётся Арсений, целуя мужа в щёку.       — Надо будет в альбомчик положить, — широко улыбается омега и разворачивается к альфе, прижимаясь к его губам. — И кстати! — Он кладёт в рот жвачку, поднимая указательный палец вверх. — Одна лавизка на двоих, помнишь?       — Помню. — Арсений заправляет прядь за омежье ухо и целует его в висок. — Тебе сейчас как будто снова шестнадцать.       — Может, мне в душе всегда шестнадцать.       — Нам почти полтос!       — И что?! На! — Омега вытаскивает жвачку изо рта и отдает её Арсению, который кладёт ту себе в рот без всякой брезгливости. — С этого всё началось. Поверить не могу.       Альфа какое-то время ничего не говорит, любуясь мужем, но затем, дополняя уютную тишину, он произносит искреннее, глубокое и нежное:       — Так люблю тебя, моя киса-королева.       — И я тебя люблю, — мурчит омега, коротко целуя альфу в губы, но после добавляя задиристое и юное: — Моя коньячная бочка.