Если тебе нужно

      Обычно всякий раз, когда Томас выкидывал какую-нибудь глупость, Ньют чувствовал, как его гнев и разочарование поднимаются и взрываются почти немедленно. У них не будет времени на фильтрацию, прежде чем он выплеснет свой гнев, и к черту кровавые последствия.       Но тогда? Пока Томас стоял посреди залива, окруженный со всех сторон вопрошающими и враждебными взглядами, кровь всё ещё текла из раны на его лице, Ньют не мог заставить себя больше, чем тихо кипеть. Даже когда тело одного из их друзей забито в угол его ближайшими друзьями, Ньют не был в ярости.       Пока.       Ещё не пришел в ярость.       Нога Томаса начала подергиваться, как всегда, когда он нервничал, у него тот самый тик, который военное время так и не смогло у него изжить, и Ньют закрыл глаза. — Все убирайтесь отсюда, хорошо? Кажется, нашему бесстрашному лидеру и мне нужно немного поболтать, — попросил Ньют, хотя в его тоне не было места неповиновению. — Ум…       Или, возможно, было место, каждый день узнаешь что-то новое. Ньют перевел взгляд на говорившего и обнаружил, что они остановились на Дмитрие. По крайней мере, у парня хватило порядочности посмотреть себе под ноги вместо того, чтобы смотреть Ньюту в глаза. — Да? — Ну, э-э, — начал Дмитрий, — Айсберг недостаточно велик, чтобы все мы могли покинуть это пространство… поскольку… это самая большая комната… так что…       Беглый взгляд на его окружение показал, что им всем и так было тесно в пространстве, не говоря уже о том, что они пытались переместиться куда-нибудь ещё. Ньют резко выдохнул, прежде чем схватить Томаса за рубашку и потащил его через толпу к выходу в поисках чего-то, что напоминало бы уединение в плавучей консервной банке, в которой они оказались. В конце концов он нашел небольшую комнату, больше похожую на шкаф, несмотря на то, что в ней было достаточно места для локтей, и запихнул их обоих внутрь.       Он позволил себе вдох, два вдоха, чтобы насладиться возбуждением, вызванным такой близостью к Томасу. Чтобы впитать тепло, исходящее от того места, где его кулак все еще был зажат под рубашкой, задерживаясь, не желая разрывать их контакт. Но он должен. — Знаешь, я не знаю, что с тобой, приятель, — начал Ньют. Он слегка покачал головой и попытался понизить голос, чтобы не выдать того, что, как он знал, будет слышно. — Неважно, сколько раз — за сколько угодно временных рамок — у нас происходит один и тот же кровавый разговор, похоже, он просто не укладывается у тебя в голове. — Ньют…       Он поднял палец, чтобы остановить Томаса, прежде чем тот смог начать; он также насильно проигнорировал то, как расширились зрачки Томаса, и сосредоточился на том, как близко упомянутые пальцы к его губам.       Черт возьми, он хотел, чтобы Томми перестал их всех разыгрывать. — Начни с самого начала. Когда именно ты нашел время изменить наш план? Мы были в разлуке меньше часа, прежде чем на нас напали.       То, как Томас немного сдулся, не было многообещающим; это все равно что подсказало Ньюту, по какому пути пойдет этот разговор. — Я пошёл позвонить и проверить, как там Райан, Ава перехватила звонок. Мы с Минхо точно не планировали заводить с ней разговор — она просто была там, — сказал Томас. Недостаток места, чтобы говорить руками, немного смутил его.       Ньюту не нравилось, что это было так мило.       При этих словах металлический, слишком близкий, бестелесный голос эхом разнёсся по их маленькому буфету. — Не впутывайте меня в это! — заорал Минхо.       Что ж. Это, по крайней мере, ответило на его сомнения относительно того, насколько уединенной была их маленькая комната. Всё, что здесь было сказано, скорее всего, услышали бы все, независимо от того, была дверь или нет.       Ньют закатил глаза и проигнорировал вторжение. Он жестом попросил Томаса продолжать. Пока Томас пересказывал свой разговор с Авой, Ньют пытался не отставать, пытался до тех пор, пока это не стало невозможным. — Подожди-ка, Рианна — дочь Мэри? Правда? — потребовал ответа Ньют. — По словам Авы, да, и у нас точно нет другого способа проверить это, — ответил Томас.       У Мэри была дочь. Вот почему она оставила дело своей жизни, почему она освободила женский Лабиринт вместо Лабиринта, в который, скорее всего, был отправлен её контакт. Это имело смысл, всё это имело ужасный и болезненный смысл — вероятно, именно поэтому этому нельзя было доверять. — И Ава говорит, что она ответственна за создание Безопасного убежища? Как ты думаешь, а? С тем, как она напала на Правую Руку и убила Мэри, чтобы помешать нам всем присоединиться к ним и уйти в то самое Убежище. — Я не знаю, может быть, — Томас разочарованно покачал головой. — Тереза позвонила Джэнсону, и Аве пришлось согласиться? И именно Джэнсон застрелил Мэри, а не Ава, так что, возможно, она справилась с обстоятельствами как могла? Они могли взорвать нас всех как только забрали тех, кого смогли достать, но они этого не сделали. — Прелестно, она была не такой кровожадной, какой могла бы быть, — невозмутимо произнес Ньют. — Это прекрасная причина доверять каждому слову, которое слетает с её губ. — Черт возьми, Ньют, ты же знаешь, что это не так! — Верно, ты просто оставляешь открытыми наши варианты предательства и проклятия, чтобы никогда не было скучно. — Тебя там не было! — огрызнулся Томас. — Ты не видел, насколько плохо всё обернулось в самом конце, ясно? Какой она была, когда все дошло до этого. Она почти сдалась, она выглядела такой уставшей и разбитой. — Мы все так делали! Это не значит, что ей можно доверять! — Но что, если она говорит правду? Можем ли мы позволить себе рисковать жизнями всех, не принимая то, что она может предложить? — потребовал ответа Томас, но Ньют этого не послушался. — И какова цена нашего доверия, Томми? Хм? Что именно она потребовала взамен ответов на все наши проблемы?       Наступила пауза молчания, вспышка вины и дурных предчувствий, и Ньют знал ответ на свой вопрос. — Нет. — Ньют… — Я сказал «нет», Томас. — Образцы, не я! Только образцы! — Нет никакого способа… — Они вылечили пятнадцать человек одним флаконом, чёрт возьми, здесь происходит что-то другое, и мы должны знать, что именно! — это заставило Ньюта задуматься.       Пятнадцать? — Я думал, ты сказал, что одного флакона едва хватит взрослому, и даже тогда, возможно, нет, если они будут слишком близки к ушедшим? — спросил Ньют, пульс которого колотился как бешеный.       Даже упоминания «Ушедших» было достаточно, чтобы вызвать воспоминания и тревогу, которую он держал взаперти в очень тесном ящике и никогда не выносил на свет божий. Мысль о том, что люди будут избавлены от этого… была не в этом. — Это то, что я подумал, это то, что они сказали о лекарстве, которое вытащили у меня в прошлый раз. Что для одного человека было бы хорошо, если бы он воспользовался им достаточно быстро, но для того, чтобы я мог связаться с кучей людей, им нужно было бы постоянно привязывать меня к одной из своих машин. — Итак, что изменилось? — спросил Ньют, мысли которого уже были сосредоточены на пузырьке с лекарством, которое Томми ввёл ему в вену там, на Поляне. Оно было более сильным? Это сделало его более защищенным? Что, если с этим что-то не так, если ученые, которые вмешивались в образец, который дал Томми, сделали что-то дополнительное с жидкостью, прежде чем она стала пригодной для использования?       Действительно ли Ньют защищен от вируса или всё ещё уязвим? — Это то, что нам нужно, чтобы они выяснили, я не собираюсь рисковать. Ни тобой, ни Уинстоном, ни Брендой, ни Чаком. Нам нужно знать с чем мы имеем дело, — объяснил Томас. — Все те случайные знания из Прошлого, которые мы прокручивали в своих головах, и ни капли из них не имеют отношения к этому уровню медицинских экспериментов, — размышлял Ньют. — Если подумать, возможно, это сделано специально. Итак, ты используешь Аву для получения ресурсов для спасения остальных, пути к безопасному убежищу и для того, чтобы точно выяснить, что нужно сделать, чтобы удержать многих из нас от присоединения к Чудакам. Звучит примерно так? — спросил Ньют.       Его тон был обманчиво легким, по тому, как Томас расслабил плечи, он мог сказать, что он явно думал, что опасность ему не грозит. — В значительной степени, да. — Хорошо, так что насчет тех из нас, кто сказал тебе, что мы не хотим иметь ничего общего с этим твоим маленьким лекарством, если это означает, что ты подаешь себя на серебряном блюде самой Ледяной Королеве? — спросил Ньют. Он не дал Томасу времени ответить. — Потому что я отчетливо говорил тебе в недвусмысленных выражениях, что это не вариант, который мы рассматривали, и всё же мы на пути в это чертово заведение! Скажи мне, Томас, ты чокнутый? Ты ведь не страдаешь бессонницей и снова не в себе, не так ли? — Серьезно? — Томас надулся и забарабанил запястьями по стенам, пытаясь жестикулировать руками — Конечно, нет! Я… — Ну, ты уверен, что хорошо справляешься с этим! Между этим и предыдущим, мы просто сбежали после того, как эти шанксы убили Терри? Позволим им выйти сухими из воды?! — Им это место нужно больше, чем нам! — возразил Томас. — Как ты до этого додумался? Нам нужна база, которая не в руках ПОРОКа, нам нужно… — Нас ждет целый остров, Ньют, у этих людей ничего нет. Какое право мы имеем просто уйти и быть счастливыми и оставить этих людей ни с чем?! А? Какое право мы имеем на это? — спросил Томас, но это была скорее просьба, чем аргумент, и Ньют почувствовал, как у него похолодели вены. — Томми… ты не знаешь, как звучит твой голос, любимый, — прошептал Ньют. Такого рода разговоры снились в ночных кошмарах, они не давали парню уснуть по ночам, если он думал об этом слишком долго. Это были мысли их врагов, мысли об их собственной гибели. — Я точно знаю, как звучит мой голос, и я никогда не понимал их так хорошо, — прошептал Томас. — Нет, — сказал Ньют. — Нет, ты не можешь начать это внезапно. Эти люди… — Это не все, Ньют, — перебил Томас. — Те люди, с которыми мы сражались сегодня, не имели никакого отношения к ПОРОКу. Они были уставшими, недоедающими, измученными, напуганными и пытались найти какой-нибудь уголок мира, который они могли бы выкроить и выжить. Тот безопасный дом, который мы только что покинули? Это лучшее, что у них есть в этой бесплодной пустоши. У них нет острова, куда можно бежать, нет рая совсем, что им когда-либо понадобится, чтобы основать новую цивилизацию. Вот и всё. Это всё, что они получают.       Ньют потерял дар речи, он не понимал, откуда всё это берется, и ему не нравилось направление, в котором все развивалось. — Томми, они не могут отправиться в Безопасное убежище, ясно? Они не… — Ньют остановился не договорив, только тогда поняв смысл сказанного, но Томас всё равно закончил за него. — Иммуны? — Томас произнёс это так, словно к его ногам бросили перчатку, и будь он проклят, если Ньют не подхватил её сразу, потому что был только один способ закончить эту историю, и Томас с каждой секундой всё дальше отклонялся от неё. — Верно. У них нет иммунитета. И в твоём теле недостаточно крови, чтобы вылечить весь мир, так что… — Ты хочешь сказать, что этого не было, потому что теперь… — Томас, ты скользкоголовый болван, так помоги мне, если ты ещё раз перебьёшь меня, я вышвырну тебя из этого чертова самолета, хорошо? Томас сглотнул, но кивнул. — Хорошо. Ты говоришь как злодей, приятель. Я знаю, что ты имеешь в виду, гибель людей — это полная чушь, да? Я понимаю это, правда. Но они забрали нас из наших домов, забрали наши воспоминания, годами пытали нас и вели, как свиней на бойню — и все это ради предполагаемого «Высшего блага». Ты думаешь, мы этого заслуживаем? Тебе не кажется, что мы заслуживаем жизни? Что те из нас, кто всё ещё здесь, кто отчаянно боролся, чтобы попасть сюда, заслуживают того, чтобы дойти до конца? Быть счастливыми? — спросил Ньют. — Конечно, они заслуживают, — ответил Томас.       «Они», — сказал Томми. «Они», а не «мы». — Разве? — прошептал Ньют, и наконец Томас посмотрел ему в глаза. Наконец, он, казалось, точно понял, по какой дороге идёт, что это будет означать в конце. — Разве я не заслужил свое счастье, любимый? — Да, — прошептал он. — Тогда почему ты говоришь о том, чтобы забрать это у меня? Никто не должен выбирать, кому жить, а кому умереть, Томми.       Ньюту потребовалось мгновение, чтобы понять, почему глаза Томми внезапно загорелись торжеством, но как только он это сделал, его желудок опустился на пол. Он, как всегда, не обратил внимания на собственные слова, когда произносил их.       Никто не должен выбирать, кому жить, а кому умереть.       Никто.       Не ПОРОК.       Не они.       Ньют закрыл глаза и прислонился спиной к стене под тяжестью этого заявления. Он понял, к чему клонил Томми, понял. Почему они получили Рай, а не остальные? Почему только некоторые из них получили лекарство? Кто они такие, чтобы выбирать? Их путь, по которому они шли, был неправильным, извращенным, больным.       Но впервые за всю свою жизнь, насколько он мог вспомнить, Ньют смог понять, что побудило их сделать это. Он мог видеть, как они, возможно, начинали с наилучшими намерениями, а затем превратились в монстров, которыми они стали — но это не оправдывало их. Это не освобождало их от ответственности.       Они убивали детей, продолжали убивать детей и спокойно ложились спать по ночам.       Они не могут решать, у них нет оправдания, они не чувствуют себя оправданными. — Тебе решать, — наконец прошептал Ньют. Установившаяся тишина между ними разлетелась вдребезги от его слов, разлетелась вдребезги, когда он решил спасти Томаса от самого себя, если потребуется, в конце концов. — Ты сам решаешь, кому жить, а кому умереть, потому что именно тебя пытали за это. Они пьют твою кровь, твою жертву. Так что выбирай, это твое право.       Ньют оттолкнулся от стены и придвинулся ближе к Томасу. Он нежно провел пальцами по его лицу, напоминая об их совместной ночи, и почувствовал, как Томас вздрогнул. — Если для того, чтобы ты обрёл покой и наше счастье, тебе нужно позволить этим злоумышленникам захватить конспиративную квартиру, меня это устраивает. Ты можешь попытаться пожертвовать кем угодно, но я оставляю за собой право попытаться убедить тебя не делать этого. Я эгоист, на этот раз я хотел бы закончить свои дни с тобой в дорогой жизни, — Ньют нежно провёл пальцем по нижней губе Томаса, прежде чем наклонился и заменил свой большой палец целомудренным поцелуем. — И я без проблем пойду против любого, кто может попытаться отнять это у меня, даже если этот человек — ты.