Мика Белл и его рок-путь

Пушистая кисточка плясала в аристократичных пальцах Сьюзан, когда та, сидя перед трюмо, наводила на лице марафет. Джо не смыслил в этих приспособлениях красоты, хотя как-то раз, ещё в школе, попробовал ради аутентичности с образом рокера нанести на ногти чёрный лак — ногти завоняли и потом облупились о гитарный гриф, так что игра в металлиста не стоила свеч. Однако же эта дамочка явно хорошо понимала, что делает. Стоя рядом с ней, Джо был свидетелем омоложения и преображения её черт под напором белой пудры, чёрных мазилок и какой-то блестяшки. — На что уставился? Что-то тебя удивляет, Джо? — спросила женщина с лёгким вызовом. Но не по вызову. Мужчина ответил без вызывающих нот в голосе: — По правде сказать, старый Джо давно ничему не удивляется, — он помолчал, глядя в зеркало из-за плеча Сьюзан на себя самого — уже не первой молодости мужика с усталыми, вечно печальными глазами. На губах Сьюзан, кажущимися нереалистично бледными на контрасте с густой подводкой, заиграла усмешка. — Ну что ж, ты ещё удивишься, когда мы возьмём главный приз, — заявила она. Её голос сквозил уверенностью, он настаивал и утверждал, однако в его глубинах эхом звенела какая-то горечь, невысказанная обида, природа которой была не совсем понятна видавшему виды Джо. — Раз уж мы в одной лодке, мэм, — холодно, но без грубости заговорил он. — Расскажите, что этот приз значит лично для вас? Мне пока не совсем понятны ваши мотивы. Помимо финансовых, я имею в виду. Маленькая жёсткая щёточка замерла над ресницами женщины. Тонко выщипанные брови нахмурились, выражая недовольство, однако, помимо него, было в этих накрашенных глазах нечто совсем на него не похожее, как будто, наоборот, желание выговориться, облегчить душу, если у такой ведьмы вообще может быть душа. — Мне кажется, это очевидно, Джо. Я полагаю, что для меня этот приз означает то же, что и для тебя. Мужчина, иронично усмехнувшись, покачал головой: — Ну, лично для меня это, по большей степени, повод похвастаться перед женой и получить от неё в подарок ящик пива, который она мне проспорит, если мы выиграем конкурс. Я сомневаюсь, что у тебя есть жена, и что пиво — твой яд. — О нет, я предпочитаю херес… — Сьюзан закатила глаза и достала помаду, но та замерла в её руках. — Возможно, Джо, я сейчас в настроении поведать свою историю, пускай та и не будет ни долгой, ни запутанной, — откинувшись на высоком стуле, Гримшо возвела взгляд к потолку. — Скажем так. Некогда, задолго до того, как тебе и твоим дружкам пришла в голову идея сколотить группу, одна полная надежд и амбиций, но очень наивная молодая особа повстречала на своём пути человека, который готов был помочь ей в её творческом пути. Он верил в её силы, почитал её талант. Он стал ей, как она думала тогда, добрым другом и незаменимым советчиком. Казалось, вместе они способны покорить все вершины рокового мира рока, — она покачала головой. — Неудивительно, что идиллия длилась недолго. Амбициозность проектов подразумевала высокий уровень качества, ну а мнения о качестве наши герои имели не сходящиеся, как оказалось позже. Как это часто бывает с мужчинами, добрый покровитель стал деспотом. Он желал видеть в певице готическую королеву, пресыщенную кровью вампирских слуг, а она же предпочитала образ воинственной, громогласной валькирии. Он хотел, чтобы она была роковой, но тихой и томной — она же хотела быть яркой и буйной, словно звезда, восходящая на востоке. Он хотел, чтобы его пальцы играли с ниточками, пришпиленными к её рукам, а она никогда не любила играть по правилам. Несложно догадаться, что когда завязался конфликт, она обвинила его в сексизме и менсплейнинге, в ответ на что он, возмущённый до глубины своей подлой и низкой души, заявил, что знает её лучше, чем она сама, а потому желает, чтобы её образ подходил ей, и что воительницы — это заезженная парашня, и что дело совсем не в сексизме, а в здравом смысле и адекватном вкусе. Он утверждал, будто образ повелительницы нечисти и вампиров-демонов — вовсе не сексуализированное клише, а несменная классика, вечно цветущая, словно сосновые иглы. Таковы были его слова: «Я надеюсь, ты образумишься, Сьюзи. Обдумай мои слова без истерик и дай мне ответ завтра утром.» Ну а каков, как ты думаешь, мог быть ответ воительницы? — горький смех сотряс гримёрку. — Она взяла свой декоративный меч и нацарапала им на капоте его Соляриса: «Fuck you!». Да, это было дерзко и глупо. Но куда более дерзко и глупо было с его стороны настаивать на том, словно он её знает лучше неё самой. Судя по его удивлённому личику следующим утром, такой он её точно не знал! Начались упрёки, когда-то добрый и понимающий друг обвинил девушку в безумии и слабоволии. Он с осуждением заявил, что ей с самого начала не хватало веры в то, что он предлагает, в него самого, но этим всё не закончилось. Всё закончилось тем, что юная певица, Сьюзан Гримшо, оказалась на морозе. Ни с чем. Оставленная и в тот же день заменённая какой-то рыжей слащавой певичкой. Как уже мог догадаться даже тупой дебил, тем продюсером был ван дер Линде. Датч. А той девушкой — была я. Повисло молчание, во время которого Джо предпочёл сдержать в узде комментарий о том, что в процессе истории Сьюзан уже назвала своё имя. Мало ли что она выцарапает на его старом пикапе, приняв его комментарий за ироничный подъёб. Тишина разрасталась как плесень. Сказать было нечего. Мысли были тяжёлые, мрачные, и в то же время порожние и пустые. По губам Сьюзан тем временем заскользил кончик чёрной помады. Как по губам Мики, возможно, скользил кончик члена Датча в одной из соседних гримёрок. Джо угрюмо ухмыльнулся. Выходит, они со Сьюзан похожи больше, чем можно подумать на первый взгляд. Ею тоже движет желание персональной вендетты, ощущение отверженности и кинутости. Только длится оно куда дольше, чем в случае Джо и Клита. Почему-то сама мысль о мотивации такого рода показалась Джо не ободряющей и бодрящей — а наоборот, загоняющей в унылое говно и делающей их совместный творческий путь ещё более бессмысленным. Одно дело — писать песни в порыве нормального человеческого вдохновения, пусть даже тупые, такие, за которые стыдно станет буквально в следующем же году, но хоть написанные для себя. А не для того, чтобы накормить змею мести. Она ненасытна и у неё нет мозгов. Да и желудка нет, всё падает на пол, как в анекдоте про скелет. И швабру никто не принесёт. Остаётся только поскользнуться. И стоит оно того? Нифига. Есть на свете вещи поинтереснее, чем все эти срачи с бывшими — друзьями, партнёрами и продюсерами. Есть на свете огонь красивее пламени полыхающей задницы — да хотя бы семейный очаг, вспоминая который Джо больше всего хотел бы сейчас поскорее вернуться к своим, поиграть с сыновьями в приставку. Да что уж теперь говорить? Раз взялись за дело, придётся выступать. А если от их выступления на кое-чьих лбах выступит пот… То и хорошо. Хотя, честно говоря, как-то похер.

***

The sun is setting in the west My soul is feeling the weight Dutch van der Linde is my love Without him I'd fade to black We ride together, side by side We share glory forever But if we split our paths The sun won't shine The moon casts its silvery glow Across these wide open plains My heart skips a beat every time Dutch's shadow touches mine

Мика от души исполнял последнюю написанную им песню. Зал был огромен и переполнен людьми, совсем не как в том вонючем гараже во время первого его выступления. И всё же тогда, стоя на невысокой сцене, он мог видеть лица людей, на которых ему было похуй. Сейчас ему тоже было похуй, но он ничего не видел. Но зато он знал, для кого поёт. И от этого кого-то с вип-места на балконе к сердцу Мики тянулась упругая ленточка, которую было не разрубить даже садовыми ножницами, хотя бы потому, что, потянись за ними садовник, Мика был бы быстрее, доставая револьвер. По обе стороны от солиста неплохо выполняли свою работу двое ноунеймов, на которых Мика, как и на невидимых зрителей, не обращал внимания, уверенный в том, что это они должны подстраиваться под него, а не наоборот. После своего выступления Белл, всё ещё на взводе, забрался на балкон к Датчу и сразу же положил руку ему на бедро, утверждая своё право обладания и в то же время позыркивая на него с надеждой, ничего не хотя так отчаянно, как увидеть в карих глазах гордость за него. О, он её, конечно, увидел. Она сверкала, как дорогие часы Датча. Довольный собой, Мика решил было не обращать больше никакого внимания на унылый отстой, происходящий на сцене, когда на ней очутилась, следом за ним, самая говнистая группа в мире — собственность Сьюзан Гримшо, её блядский цирк. Свет притух, и старуха запела. Скучающе ухмыляясь, Мика с презрением слушал её, пока его взгляд пощупывал фигуры двух послушных послушников, которых он когда-то называл братьями. Барабаны делали своё дело, гитара выла резво и резко, и в целом Мике даже понравился этот рифф — понравился бы больше, если бы его не заглушало оголтелое женское кукареканье. В этот миг он даже подумал, что пропадают таланты, причём, как он мог посудить, всё же более что-то из себя представляющие, чем те же мужики, с которыми он выступает сам. Эта мысль как-то странно подействовала на него — всё так же лапая Датча, он неожиданно для себя приуныл. Появилось мерзкое чувство, как будто бы что-то немного важное находилось сейчас на сцене рядом с вопящей старой ведьмой. Мика даже подумал с досадой: «Зачаровала она их, что ли?». Затем он вспомнил, что с ними посрался, и стало почти даже грустно. Однако в следующую секунду, отбросив эти мысли, Мика принялся жёстко сосать.

***

Нормально идущий вечер кончался неожиданно говёно, когда Датчу с Микой приходилось в ахуе переваривать то, что победа была присуждена не им и даже не старой суке с её щенками, а ирландскому малолетнему прощелыге, фальшиво исполнившему какое-то народное старьё про мельника. И главное, все это схавали! Кроме, разве что, бородатого сочного мужика, который орал под сценой, что это, блять, разные жанры. Мика и Датч были солидарны с ним, и когда они направились в ближайший бар, чтобы запить свою злость и ахуй, они наперебой вдвоём обсуждали то, что жюри наверняка поголовно спало с этим неодарённым, а даже скорее особо одарённым ирландским ебанько. Мика как раз допивал водку, когда мужской взрослый голос окликнул Датча, внезапным словом «папа!». Чуть не поперхнувшись, Белл тут же уставился на своего и только своего папика, который совсем не завыглядел удивлённым или смущённым разоблачением двоепапства. Мика не успел ничего подумать или придумать, когда на его глаза вдруг напал давно знакомый образ. Скотский вид коллекторской свиньи, которую он надеялся не встречать больше даже в нетрезвом неприятном сне. Это был Артур Морган! Но Датча папой назвал не он. Прозвучавший голос был хриплым, как у курильщика, которого повалили на землю, наступив как следует ботинком на гортань. Парень с чёрными неопрятными волосами стоял рядом с Морганом, обнимая его за круглую жопу. — Джон? Сынок, что ты тут делаешь? — удивился Датч. Вышеназванный Джон, будто бы смущаясь, почесал в затылке и ответил: — Да… Вот, на концерте были неподалёку. — На концерте? — Датч обиженно подбоченился. — Я думал, ты не любишь музыку. — Не очень… Но я люблю свою семью, — усмехнулся этот сынок. — Пап, я хотел тебя познакомить с моим парнем, Артуром Морганом. Когда Датч услышал имя государственного пса, его лицо вытянулось, и он бросил быстрый многозначительный взгляд на Мику, видимо, вспоминая бессмертный хит, с которого всё началось. — О… — Датч выдохнул задумчиво, но тут же взял себя в руки. — Приятно познакомиться, Артур. Я тоже хотел бы тебе представить кое-кого лично, Джон, — дэддинская рука обвила напряжённые плечи Белла. — Это Мика. Мой молодой человек. — Круто, — Джон протянул Мике руку и, пожимая её, добавил: — Круто выступили. Поздравляю. Мика пожал руку Джону, Датч — Артуру… Мике на миг показалось, что ухмылка Моргана будто бы сказала: «Вижу, ты всё же нашёл работу, лол», а взгляд Мики, не замедляясь, ответил: «Да пошёл ты нахуй, сынок…» Ведь так было — теперь, получается, Мика Белл официально стал его батей. И это делало его не менее довольным, чем Датч, улыбающийся пониманию того, что сын поддержал его, придя на концерт.

***

Джо смотрел в свой бокал и не видел дна. Как не видел дна этой бессмысленной глупой тёрки, затянувшейся чересчур надолго. Конечно же, они всрали, но это был своего рода долгожданный, освобождающий всран, ведь, что бы там ни планировала Сьюзан дальше, он намеревался с чистой совестью и чувством выполненного долга вернуться к обычной жизни. К кредитам и безызвестности… Зато подальше от переполненных залов, чьих-то чужих разборок. Сидящий рядом Клит выглядел более опечаленным. Он то и дело ругался сквозь зубы, а иногда бросал долгие тоскливые взгляды в сторону Сьюзан, пьющей поодаль в гордом одиночестве. — Ну что ж, — проговорил Джо, вытирая салфеткой рот. — Дело сделано, выступили мы неплохо, а что судьи продажны… Так это так испокон веков. И ни ты, ни я, ни кто-либо другой не может повлиять на взятничество или что это вообще было… — он с содроганием вспомнил ужасный ирландский акцент рыжего вокалиста. — Не знаю, как ты, а я нахер всё это шлю. Мне детей растить. Клит угрюмо пожал тощими плечами. — Единственное, что меня радует — это то, что Мика Белл тоже проиграл. Куда хуже было бы, если бы нам пришлось смотреть на то, как его приглашают на сцену, чтобы поцеловать в жопу. — О, да ладно, — послышался мерзкий слуху голос, который ребята не ожидали услышать так недалеко от себя снова. — Этот урод был такой долговязый, что если бы судьям и впрямь захотелось поцеловать его в зад, им бы не пришлось вставать на колени. — Мика?! — воскликнул Клит. — Нет, чёрт возьми, я ваш глюк, — беззлобно усмехнулся блондинистый предатель. После чего как-то странно, грустно вздохнул. — Как у вас дела, парни? — Да вот как-то так, — хмуро ухмыльнулся Джо. — Полагаю, так же, как у тебя, после этого концерта. Мика глядел на бывших друзей с усмешкой, прекрасно знакомой им обоим. Немедленно вспомналась школа и то, как Белл с такой же усмешкой отхлёбывал под партой пиво из банки, после чего передавал её толчком ноги друзьям под их парту, и пару раз проливал. И однажды его даже отправили за эти пивные выходки к директору, но он всё равно продолжал, только в этот раз модернизировав систему, используя в качестве соломинок трубки от капельниц, которые сетью растянул по кабинету от жерла банки к губам братанов. Воспоминания вызвали ненамеренную улыбку у Джо, и, что странно, Клит заулыбался так же, как будто бы эти трубочки были у них в мозгах, и все трои были словно грибы под землей неразрывно связаны мицелием тупой и непрекращающейся вопреки всему дружбой. Недавние склоки из-за каких-то песен и папиков показались смешными и незначительными, и хотелось просто вот так посидеть по-мужски и поговорить, посмеяться над шутками, даже если сексистскими. — Айда за наш столик. Он лучший в баре, — выебнулся, приглашая, Мика. — Я угощаю. — Ну да, — рассмеялся Клит. — Уж будь добр, раз у тебя теперь есть богатый папик. Направившись к столику, друзья слышали, как поблизости уже нетрезвый Датч смущённо, но уверенно обратился к Гримшо: — Ты здорово спела, Сьюзан. — Ха, а ты здорово пьян, — недоверчиво покачала головой певица. Продюсер вздохнул, словно борясь с собственной гордостью, но лишь секунду, затем он заговорил: — Слушай, я не люблю признавать, что ошибался, но раз уж сегодня я проиграл в бесчестной борьбе, то хотя бы признаюсь в одной честной вещи. Ты правда хороша, такая, какая ты есть. — Старая шлюха, — пробормотал Мика, явно ревнуя, но всё-таки доверяя решениям своего мужика. Минут двадцать спустя все были довольны друг другом и этим вечером. Сидя за одним столом, две враждующие рок-группы болтали, смеялись и пили. Клит сидел на коленках у Сьюзан, Датч — на коленях у Мики, а Джо — на стуле. Какой-то парень, являющийся, по всей видимости, сыном Датча, вместе со своим бойфрендом время от времени подходил поболтать, а затем они шли смотреть футбол на большом экране. Внезапно дверь в бар распахнулась, и внутрь ввалился уже пьяный, окружённый восторженно галдящими дружками парень. Голос с кошмарным ирландским акцентом заглушил звуки футбола и душевных разговоров — обе проигравшие группы в немой ярости обернулись на Шона МакГуайра, победителя вшивого конкурса, как вдруг… Характерный щелчок ознаменовал появление револьвера в руке ненормальной дамочки Сьюзан Гримшо.