Sauvé par un ange

Вокруг было очень светло. Бежевые стены, небольшой кофейный столик, на котором стояла тарелка.. С круассанами? Жан не помнил, когда в последний раз чувствовал даже запах домашней, родной еды. Да, троянцы стали для него домом, но это всё равно не то, понимаете? Очень тяжело было осознавать, что ты больше никогда не поиграешь с братьями, мама больше не будет гулять с тобой по родной столице Франции. Здесь, в Париже, он последний раз чувствовал себя в безопасности, даже если был наказан. Здесь его понимали, любили и принимали. Здесь была его первая семья, и именно они убили его, отдав в ад. Но с того момента квартира не поменялась, что странно. Недавно он узнал, что его семью убили Морияма, ещё в первую неделю пребывания в гнезде. Когда он ещё надеялся, что родители одумаются и заберут его домой. К сожалению, этим надеждами не сужденно было сбыться. Но не смотря на наивность, Жан был далеко не глупым: спустя лишь пару ударов он понял, каким должен быть, чтобы они повторялось хоть чуточку реже. Хотя и это оставалось только мечтой. Ему всегда доставалось вдоволь. Яркое солнце слепило глаза, но Жан не смел отворачиваться. Казалось, если он хотя бы на мгновенье прикроет глаза, всё это исчезнет и он снова окажется в Эверморе, в комнате Рико. От мыслей его отвлёк звук открывающейся двери. На пороге замер мальчик. Его чёрные кудряшки неряшливо колыхались на голове, как будто он не просто вошёл, а влетел в комнату. Серые глаза, впалые скулы с едва заметным румянцем, фарфоровая кожа, совсем не подходящая, по словам отца. В чертах мальчика Жан, издали, узнал себя. Ещё до знакомства с Рико, ещё до предательства семьи. Руки непроизвольно затряслись, сердце будто пропустило удар, чтобы в следующую секунду забиться, как бешеное. Увиденное не мало удивило парня, но точно так же, напротив него, стоял мальчик, который оцепенел от страха незнакомца в собственном доме. Первый, как ни странно, из транса вышел старший. Всё ещё пытаясь унять дрожь в руках, он тихо-тихо заговорил: — Сколько тебе лет? — наверное, не самый лучший вопрос, который стоило бы задать ребёнку, который вот-вот закричит от ужаса, но явно первый и единственный, который пришёл в голову к парню. Продолжать молча смотреть на маленькую версию себя, было очень больно и вряд ли бы он выдержал ещё даже пару секунд в этой тишине. — Восемь… — так же на грани слышимости проговорил мальчик, цепляясь за рукава своей домашней кофты, боясь представить, что может сделать незнакомый взрослый парень, который по каким-то причинам был похож на него самого. Даже родинки на шее, волосы и глаза безумно походили на его, что добавляло к страху несколько глобальных процентов. Жан с болью посмотрел на него. Восемь… Он ещё совсем маленький, собирается в поездку с родителями, в которой они обещают, что очень хорошо проведут время. Моро только под самый приезд в другую страну начал понимать, что что-то не так. По сочувственному взгляду матери, по долгим и пропитанным болью объятиям, пока отец того не видел. И тот стал часто кидать на сына, необычно холодные взгляды и удушающее молчание, будто он что-то сделал не так и сейчас просто несёт своё наказание. Но проблема только в том, что Жан никак не мог вспомнить, что именно сделал для такого поведения родителя, и это било сильнее, чем что-либо. Смотря в серые, радостные глаза напротив, Моро невольно погрузился в не самые приятные воспоминания.

***

Западная Вирджиния встретила семью Моро пасмурной погодой и мелким дождиком, но это никак не могло испортить настроение ребёнку. Он впервые где-то заграницей и ему это действительно нравится! А что может собственно не нравится? Новый город, новый язык, новая кухня, культура и архитектура. Даже воздух был другой. Всё это казалось Жану сказкой или волшебным сном. И даже если бы это было так, он бы ни за что не хотел бы просыпаться. Местные прохожие вызывали у мальчика недовольство и непонимание, ходили все такие серьёзные и хоть бы кто-нибудь улыбнулся. Не сказать, что похожих людей не было на его родине, но там всё спасали знакомые и друзья семьи, которые всегда очень приветливо улыбались при встречах на улице. И атмосфера была другой. В первые несколько дней они бывали в нескольких музеях, гуляли по улочкам города, пробовали разные американские блюда, в недорогих, местных кафе и просто очень хорошо проводили время. На некоторые мгновенья, мальчик даже забывал про грустные взгляды матери, про молчание и холод от отца, об их громких спорах на непонятном языке. Он старался полностью погрузиться в атмосферу этого города, забыв о всех невзгодах и проблемах. На следующий день отец наконец заговорил с сыном. Но из его уст сорвалось только одно единственное предложение, сухое, холодное: — Собирай вещи, мы уезжаем отсюда. Мальчик правда немного расстроился, что ему не удастся побывать ещё в местной библиотеке, но спорить с отцом не хотелось, который оставил ребёнка наедине со своими мыслями. Собрав свои немногочисленные вещи, Жан тихо выходил из комнаты, мысленно прощаясь с этим прекрасным городом. Он был рад и в предвкушении рассказа друзьям, что он узнал и увидел, находясь в другой стране. К сожалению, он ещё не знал, что больше никогда не вернётся домой, никогда не увидит своих друзей и что это последний день на ближайшее несколько лет, пропитанный любовью и заботой к нему. Не проехав и полчаса дороги, машина остановилась напротив какого-то здания. Оно выглядело очень красиво. Моро-младший невольно завис, рассматривая огромный замок, завораживающий своим видом и каким-то могуществом. Казалось, тут живёт какая-нибудь королевская семья или безумно богатые люди. Вышел из оцепенения Жан только когда отец с силой схватил сына за руку и потащил внутрь. На входе стояли два человека, одетые в строгие официальные костюмы, с непроницаемыми лицами. Хотя Жан мог поклясться, что когда проверяли его документы, на лице одного охранника на пару секунд промелькнуло сочувствие, тут же сменившись вновь холодной маской. Мальчик видел такую же эмоцию на лице матери, когда та смотрела на него на протяжении последних пяти дней. Ему начинало казаться, что все здесь знают побольше него, но почему-то умалчивают, не желая выдавать этот секрет ребёнку.

***

Под красивой обложкой скрывается ад. Жан не знает, сколько уже провёл времени тут и сколько ему ещё предстоит. По ощущениям, целая вечность. Теперь здание не казалось таким красивым. Все чёрные стены, которые вызывали восхищение ещё несколько дней назад, были иногда запачканы склизкой, вязкой красной жидкостью, идеально вливаясь во всё происходящее внутри. Идеально дополняя происходящее с отпрыском Моро. В его душе всё ещё таилась надежда на что-то хорошее, но теперь это находится глубоко под несколькими слоями кожи, запертое на несколько замков. Узнают, выдерут с корнем, не задавая никаких вопросов. Жан чувствовал себя брошенным, преданным. Но стоит хоть немного отпустить контроль над своими эмоциями и из него тут же выбьют все мысли, кроме чувства принадлежности кому-то. В самом плохом смысле. Моро уже не чувствует своё тело, но упрямо продолжает стоять на поле с клюшкой. Другого выхода нет. Он пытается к этому привыкнуть, но невыносимая боль при резких движениях, заставляет открыться новый шов, наложенный отнюдь непрофессионально. Потому что его накладывал не медик. Потому что его накладывал он сам. Руки дрожат, а ноги и вовсе перестают его слушаться. Играть со сломанными рёбрами, и по ощущениям небольшой трещиной в ребре, — точно плохая идея, но с каких пор кого-то из Воронов это останавливает? Правильно, никого. Ведь вряд ли ты хочешь лишний раз наткнуться на мило оскалившегося Рико с его любимым ножом в руке, который мило хватает за волосы и волочит в свою комнату показать, что, даже под угрозой смерти, не стоит пропускать тренировки. Особенно его любимому, милому Жану. О да, их любовь настолько сильная, что даже безумно разрушительная для Моро.

***

Пустые серые глаза безвольно направленны в стену. А мысли далеко от этого места. Не выходя на улицу и не видя солнца достаточно долго, Жан давно потерял счёт времени, проведённого здесь. Будем честны, у него не хватало сил тупо держать глаза открытыми, что говорить о счёте времени. Моро уже давно стал просто безжизненным телом. Куклой в руках умелого кукловода Морияма-младшего. Называйте, как хотите. Но у него всё это время был тот, за кого Жан цеплялся в попытках выжить. Барахтался на дне, думая, что он не один. Но… Перед глазами до сих пор стояла фигура уже бывшего друга. Его зелёные глаза в свете тусклых лампочек, освещающих Эвермор практически на постоянной основе, наполнены сожалением, от которого в груди растекалось что-то до омерзения слизкое и мерзкое. Такой же взгляд он видел у матери, перед тем как она ушла, оставив его в самом страшном кошмаре, без возможности проснуться. Рядом с ним всегда был Кевин. Человек, который знает его на все 100. Тот, кто сидел рядом, пока зашивали свои и чужие швы. Был рядом, пока непрошеные слёзы текли рекой, когда люди, проходившие все взлёты и падения вместе, ушли и оставили после себя лишь кромешную темноту коридоров Эвермора. Он вновь вспомнил те чувства. Брошенный, преданный, никому не нужный. Мерзко. Больно. Но до ужаса привычно. Он больше не реагировал на то, что делает с ним капитан. Он с головой погряз в себе. Рико это не понравилось. Ему была неприятна мысль о том, что ту боль, которую чувствует Жан, причиняет не он. Он оставил его, когда понял, что действия не производят никакого эффекта. И в первые в жизни Моро было на это всё равно.

***

Жан правда думает, что его жизнь наконец переступила границу безумных приколов от окружения, но тут в Гнезде появляется это рыжее чудо. Сказать, что Жан был удивлён — это ничего не сказать. И даже факт того, что Моро сам, лично, забирал того из аэропорта, а потом вёз в клетку не помогает успокоится от шока. Когда Нила поставили к нему в пару, Жан молился всем богам, чтобы тот не творил всякой всячины. Но увы, ворон был неверующим. И если поначалу его очень раздражал Лис с ртом без фильтра, из-за которого Жан уже мог спокойно работать в скорой без медицинского образования. Но через время, Моро стал ограничиваться глубоко закатанными глазами и ворчанием на французском. Нил на это лишь тихо посмеивался, до того момента пока шипение и стоны не становятся единственным, что он мог произносить. Жан делал всё так аккуратно, что правда казалось, будто он ёбанная медсестра, которой в Эверморе не было. Точнее, теоретически, она значилась на рабочем месте и присутствовала на играх, но толку от этого не было. Джостен даже считал, что её вытащили из русской школы. Разницы никакой. Лишь, брошенный в лицо, факт её существования, словно она приведение, и активированный уголь от всего. Даже от перелома и сотрясения. И, Боже, с появлением маленького рыжего чуда, Жан узнал столько нового о себе, чего за всю свою жизнь не понял! Например, резкая переквалификация из спортсмена в парикмахера. Не сказать, что Моро это понравилось, но теперь список его умений пополняется новыми. Так же как и количество шрамов и бесконечная практика на, и так истерзанном, теле Джостена. У Ворона не остаётся матов из трёх языков, которые Нил, каждый раз с заумным видом записывал и читал, когда ему не хватало своего множества языков. Остальные жители Эвермора, ещё с первого открытия рта Нила, оформили подписку на многосерийный сериал в жанре комедии и триллера. Ну, и ещё на организацию ритуальных услуг. На всякий.

***

Человек слишком мал для этого мира. Зажат в определенные рамки. Не может расти, ведь ему просто не дают. Огромные каменные столбы не дают пробраться к свету, загораживают солнце. Перекрывают кислород, источая зловонный густой туман, что чернее порой самой таблицы Менделеева. Кислотные дожди прожигают дыры на сердце, оставляя после себя глубокие рубцы, что не заживут уже никогда. Все постепенно превращается в тлен. И сопротивляться этому можно, но смысла нет. Все равно сдашься. Ведь то, что создал маленький человек, тоже маленькое. Маленькое и хрупкое. А мир большой. Большой — всегда сильнее. Жан медленно умирал. И если мысли о смерти ему вполне нравились, то скорость, с которой он это делал — отнюдь не были светлыми. Он просто не мог думать о том, что ему осталось всего-то несколько лет до смерти. Слишком много. Поэтому он в какой-то степени даже был рад, когда Рико приходил к нему в ночи. Его радовало не факт того, что капитан снова будет проводить свои садисткие эксперименты над телом Ворона, а что, возможно, в этот раз Морияма просчитается и одно его неверное движение приведёт Жана к смерти. Услышав бы такие размышления, мама бы дала подзатыльник, но её здесь нет и никогда больше не будет. Моро панически боялся ножей и острых предметов. Они не приносили чувства защищённости, а лишь боль. И вот ирония, сидя на полу в холодной ванной, он вертел в руках кухонный нож. Их прятали от команды, в избежании недоразумений, но Жану было все равно. Сейчас он не задумывался над тем, что будет если у него найдут этот нож, он знал, что увидят они лишь кровавое месиво, что останется от него, и выкинут, как использованный и не подлежащий починке, товар. Каким он и был. Жану больше не больно от предательства родителей. Жану больше не больно от издевательств короля и хозяина. Жану больше не больно от предательства брата. Жану больше не смешно от шуток Нила, жизнь посмеялась над ними обоими вдоволь. Жану больше не больно. Жан больше не чувствует. Жан больше не существует.

***

Больше нет того мальчика, который с восхищением смотрел на новую страну и желал узнать побольше нового. Больше нет того мальчика, который смеялся с неудачных попыток Кевина, выучить французский. Больше нет того мальчика, который выживал. Остался парень, чьи серые глаза, безжизненно смотрели на ангела, который спустился за ним с небес. Девушка, чьё прошлое отвратительно травмирующее, как и его самого. Ангел, что забрал его из ада, позволяя искупить все свои грехи. Он не верил в Бога, в спасение, в жизнь, но он поверил ей. И будет хвататься за эту веру всем, даже если под этим «всем» не подразумевается ничего.

***

Француз резко подскакивает на кровати. Похоже, он кричал во сне. И, вроде, до смерти перепугал Джереми, но, чувствуя мягкие прикосновения к своим волосам, Жан был счастлив и благодарен своему ангелу за шанс на жизнь.