исключительно о чуде

Снег кружится в воздухе. Каждая снежинка вертится, заигрывает с ветром, а потом сталкивается с еще одной такой же холодной неповторимой кристальностью и падает на землю. Все дороги укрыты белым пушистым снегом, что несомненно навевает определенное настроение.  Скоро Новый год. Все куда-то спешат еще больше, чем обычно. В руках у людей куча разноцветных пакетов. В них несомненно лежат подарки и килограммы мандаринов, потому что зимой без них никуда и никак.  Кожура от одного такого плода дерева, растущего где-то в жаркой стране, аккуратно оставляется на начищенном до блеска баре и отодвигается в сторону. Тэхён отделяет несколько долек друг от друга, а потом закидывает в рот по одной и пережевывает. Цитрусовый запах уже заполнил все помещение кофейни, а на языке лопаются маленькие пузырьки, наполненные мандариновым соком.  — Снова ешь мандарины в одиночестве? — звенят колокольчики на входной двери, а голос звучит вперемешку, будто невзначай просачивается в незамысловатую мелодию северных оленей. Те так и остаются кружиться возле стеклянной двери, продолжая немного звенеть, создавая в кофейне уютную атмосферу. — А ты снова развозишь письма? — Тэхён дожевывает дольку и откладывает фрукт в сторону. Вытирает руки и выпрямляется, подходя ближе к давнему знакомому. Сокджин быстро сокращает расстояние, снимая варежки. Шлепается на деревянный стул возле стойки и улыбается во все тридцать два. Так сильно, что кажется, будто у него в запасе еще есть зубы и тот норовит их показать если не всему миру, то Ким Тэхёну точно. — Ты чего так разулыбался? Зарплату пообещали поднять? — чашка сама просится в руки, чтобы ее протерли от несуществующей пыли. Тэхёну всегда нужно чем-то занять себя. Эта нервозная привычка появилась после открытия собственной кофейни. Конкурентов всегда хватало, но Ким их стойко обошел и стал владельцем лучшего заведения в районе, где и живет. У него есть постоянные покупатели, а те, которые новенькие, часто становятся постоянными, после того как хотя бы раз попробуют его кофе. Тэхён гордится своим делом. Любит его и лелеет, потому что это было его детской мечтой, которую он только к тридцати годам воплотил в реальность. В мечту входили еще друзья и любимый человек, но все время Ким проводил, обустраивая кофейню, и как-то не сложилось. Но Тэхён не особо расстраивается, понимая, что если не сейчас, то точно где-то впереди, за несколькими поворотами, а может и парочкой переулков внутри лабиринтов времени, где-то там точно заждался уже человек. Его человек.  Он ведь должен где-то быть. Не всю ведь жизнь Тэхёну находиться бок о бок с собой и своим одиночеством.  — Ты еще здесь? — Сокджин щелкает пальцами возле лица, и Тэхён, немного испугавшись неожиданных действий, дергается.  — Задумался. Прости, — чашка, скрипучая от чистоты, ставится перед многоуважаемым гостем. — Хочешь чая? — Мне какао. — Какой повод? — Тэхён настораживается и выгибает бровь. Какао — дело уже серьезное. Джин его нечасто берет, а Тэхён ему сладкий напиток даже не предлагает.  У Джина непереносимость сахара, а поэтому такие вот чашечки с какао для него смертельно опасны. Но жизнь любит играть в злые игры, а поэтому сделала Ким Сокджина любителем сладкого, из-за чего бедному мужчине иногда приходится пропивать курс таблеток, чтобы снизить уровень сахара в крови. Но ради сладкого можно и перетерпеть подобные неприятности. — Тебе письмо! — кажется, слышит вся кофейня. Стены шуршат, пламя в подсвечниках колыхается из-за услышанных новостей, чашки немного сдвигаются с мест, тарабаня, а Тэхён ни шороху. Замер на месте и стоит. Глаза только округлил и рот приоткрыл, а в остальном — глух и нем. Ошарашен, точнее говоря. — Да, друг мой. Ты не ослышался. Санта в этом году и к тебе заглянет, — улыбка ни на секунду не покидает лицо Джина.  А Тэхёну нечего сказать. Он просто поверить в это не может. Ему никто и никогда писем не писал. Только налоговая и иногда банк, а здесь прямо в канун Нового года. Письмо. Ему. Лично.  — Ты уверен? Может, адресом ошибся? Всякое ведь бывает, — Тэхён отмирает и разворачивается к холодильнику. Открывает дверцу и вытаскивает молоко. Ставит его на барную стойку, а сам далеко не здесь — в мыслях, в лабиринтах времени. Рыщет, ищет, бегает, поскальзывается и падает. Вот и молоко улетает со стойки прямо на пол. Маленькие белые капельки разлетаются до входной двери, а та в эту же секунду открывается.  Колокольчики звенят, а в дверном проеме новый посетитель, который уже около двух месяцев как постоянный.  — Чонгук, привет, — Тэхён неловко улыбается и со шваброй выходит из-за бара. Начинает все вытирать, а руки, будто не его вовсе, перестают слушаться. Джин наблюдает, как Чонгук идет ему помогать с ведром и средством для очищения полов. Улыбается еще ярче, а потом тыкает Тэхёна под бок и шепчет: — Письмо за стойкой, я убежал работать, — и вылетает за дверь.  Колокольчики снова звенят, растворяя в воздухе: «А как же какао?». — Я люблю, — так тихо для кофейни, где заняты почти все столики, но так громко для Тэхёна, у которого сердце на мгновение делает заминку, а потом выталкивает всю кровь, которую скопило. А вместе с ней по коже ползут мурашки, и волны жара окатывают с ног до головы. Заминка короткая, но Чонгук понимает, что мог неправильно выразиться. Начинает махать руками и вертеть головой. Тэхён в ступоре, но замечает, как у мужчины покраснели кончики ушей, а оттого улыбка селится на лице и в глазах пляшут искорки. Чонгук выглядит таким домашним и комфортным в своем смятении, что внутри копошится желание его обнять. Оно пресекается где-то глубоко и сразу же на корню, чтобы не позволить мозгу надумать лишнего. Не позволить того, к чему не имеет доступа априори. — Простите? — без малейшего упрека. Лишь с нотками смешинок, которые остались на губах и слегка зарумянившихся щеках. Тон выравнивается и легким шлейфом остывшей бури эмоций ложится на слова, покидающие губы. Кажется, праздничное настроение делает свое дело. Мужчины превращаются в мальчишек, и атмосфера вокруг искрится самым настоящим волшебством. За окном в воздухе загораются огоньки, вперемешку с отблесками, что играются с пушистым снегом, что ни на минуту не перестает засыпать улицы. — Какао люблю я, какао, хён, — а теперь ступор у Чонгука.  Он назвал его «хён». Слишком по-домашнему, вежливо и вообще до такого ужаса стыдно, что жар скачет с ушей на щеки, а потом крошкой сыплется на шею. — Я вас понял, Чонгук. Сейчас сделаю, — Тэхён прячется за стойку и тут же принимается за какао.  Все по старым заученным схемам. Все с особой кропотливостью и любовью к своему делу. Тэхён без ума от запаха зерен, тишины, которую таит в себе каждая кофейня и улыбок посетителей, пробующих его напитки. А пока бариста занят приготовлением какао, Чонгук кладет на стойку несколько долек яблока в шоколаде и складывает перед собой руки. Жест самый обычный, но когда Тэхён поворачивается, чтобы отдать теплый сладкий напиток, то внутри что-то снова оживает. Этот жест кажется таким доверительным, что не реагировать просто невозможно. Ладони Чонгука направлены кверху и в костяшках немного согнуты. Он обхватывает чашку и делает первые глотки. — Вкусный. — Правда нравится? — какое-то детское любопытство в тридцать лет покидает губы Тэхёна, но он не может не поинтересоваться.  Этот посетитель стал для него особенным. Возможно, чуть-чуть, а может, и совсем немного больше, чем задумала сама Вселенная. Внутри — реки теплоты и каждая запечатленная улыбка постоянного посетителя. Внутри — лабиринты, где каждая стена зеркальная, и Тэхён в нем остается изо дня в день один.  — Правда. Настроение стихает. Нет такой же легкости и безмятежности. Одна мысль — и все становится на круги своя. Тэхён уходит в себя и идет к посуде, которую подносят посетители, собирающиеся уходить. Он убирает за ними, а потом принимается за мытье и полировку. Все как обычно, за одним исключением. Пара глаз, пристально наблюдающие за бариста, не дают покоя. Но Тэхён одергивает себя и запрещает смотреть в ответ. Спокойно дожидается, пока Чонгук допьет, и когда все-таки скользит глазами по его профилю, замечает, что чашка опустела. Подходит к Чонгуку и только хочет забрать посуду, как слышит короткое: — Повторите, пожалуйста. — Еще одно? — Да. Только сделайте самый вкусный. Мне для одного очень особенного человека.  Внутри все еще тлеют огни библиотек и лабиринтов. Идти некуда, остается шагать по пеплу и раскаленным углям.  — Вам с собой, Чонгук? — Да. Этот какао получается сделать без особого энтузиазма. И роль играет далеко не время, а оно уже позднее, и вообще пора уже закрываться, а факт того, кому он его делал. Особенному человеку. Особенному для Чонгука. Возможно, где-то в другой Вселенной Ким Тэхён набрался бы смелости и спросил, что за «особенный человек» его где-то ждет. Не в лабиринтах ли он? Не травится ли чадным дымом в горящей ловушке?  Но он не смелый, а всего лишь добрый и понимающий. Всегда таким был. Навсегда и останется. А поэтому делает самый вкусный грустный какао и отдает в стаканчике, вручая Чонгуку белый маркер. — А он зачем? — Чтобы вы написали пожелание для особенного человека. Думаю, ему будет приятно прочитать послание от вас, — Тэхён отворачивается и снова идет натирать чашки и блюдца.  Он не прощается. Лишь слышит «до встречи, Тэхён» и звон колокольчиков входной двери. Полотенце падает на стол, а руки вслед за ним. Он немного устал. Совсем чуть-чуть. Но завтра точно будет лучше. Нужно всего-то убрать все и закрыть кофейню, а потом дойти до дома, чтобы свалиться и уснуть без задних ног на огромной холодной кровати.  Когда Тэхён выходит из-за барной стойки и оборачивается проверить все ли с ней в порядке, не осталось ли следов от чашек на поверхности, то замечает стаканчик и маркер возле него.  Руки моментально начинают дрожать, а к горлу подкрадывается ком паники и трепещущего волнения.  На стаканчике белым по черному. Не как везде, а значит — по-особенному.  «Улыбнись, особенный человек» И Тэхён улыбается. До морщинок вокруг глаз, до солености на ресницах и уголков губ, которые норовят поцеловать щеки.  Новый год совсем скоро. В Новый год случаются чудеса. С Тэхёном, кажется, чудо происходит немного раньше.  Дорога домой занимает какое-то время. Обычно она имеет определенную продолжительность — восемь треков из заслушанного до дыр плейлиста или короткий разговор с отцом всегда об этом, что заканчивался резким «до следующего раза». Так продолжается уже больше года. Короткие звонки и пустые встречи, когда за столиком остается лишь Ким и пустые тарелки напротив. Никто из родителей не приходит. Мать — потому что живет далеко. Ее вечное оправдание, никогда не покрывающееся пылью, а отец — потому что все говорит по телефону и встреч за день ему и так хватает. Без семьи. Без ужина. С пустыми тарелками, зато наполненным до краев сердцем.  Свинцовые сваи впиваются в каждую клетку, пронзая орган, чтобы дать Киму почувствовать. Подарить осознание одиночества. Вот, что рука об руку. Вот, что держит всегда ноги в строю и тенью плетется следом. То, что просыпается с ним и засыпает тоже верным псом рядом.  Каждый год. Один. Число после нуля. Оно хотя бы не считается непарной цифрой. Просто нейтральное. Ничего не обособляющее. А вот один — это уколом, нокаутом, последней дозой в измученный организм. Всегда жгуче и ярко ненавистно. Но и всегда безапелляционно верно.  Праздники Тэхён тоже встречает один, а оттого и не ладит. Все два года ему настырно пытаются составить компанию. Когда-то ярко улыбнувшийся журналист, зашедший по случайности не в ту дверь, перепутав со следующей — редакцией — находится в непосредственной близости. Выручает, спасает, находится подле. Тэхён ему за это благодарен. Сокджин это видит по глазам, по редким искренним улыбкам и по чашкам чая, которые то и дело наливаются за счет заведения.  Тэхён выучил сколько ложек сахара нужно добавлять в чай, черный или зеленый. Выучил любимый цвет, актерский состав любимого фильма и даже несколько раз они посещали вместе бары. Тэхён мог назвать Джина другом, но старался избегать таких громких слов. Джин же понимал все и без них. Действия говорили сами за себя. Между ними дружба. Когда без ужимок, с радостными новостями или грустными глазами после тяжелого дня, который растворяет в горячих напитках в кофейне.  Пока дорога домой измерялась в глотках какао, Тэхён несколько раз перечитывал фразу, написанную Чонгуком и не мог сдержать дурацкой улыбки.  Потому что просили улыбнуться. Потому что улыбаться Чонгуку хочется. И хочется видеть его улыбку в ответ.   Утро, кажется, тянется, как мед из банки чайной ложкой, только совсем не так же сладко. Болит голова, глаза слипаются, а ключ, как назло, не хочет вставляться в замочную скважину, чтобы наконец открыть кофейню. Полночи прошло в размышлениях… Действительно ли это то, о чем думает Тэхён? Намек Чонгука считается за намек или это просто теплые слова знакомому человеку в канун Нового года? Как трактовать, если словаря под рукой нет, а все слова, выученные заранее, вовсе не складываются в словосочетания, а тем более в предложения. Это все слишком сильно давит на Кима со вчерашнего вечера.  А еще сильнее придавливает Сокджин руками плечи, когда усаживает за столик ближе к обеду и смотрит слишком любопытным взглядом, пытаясь вынюхать все да поскорее.  — Ну что? — Что значит что? — негодование падает в какао вслед за третьей ложкой маршмеллоу.  — Не понимаю. — А я тебя. Рассказывай, что было в письме. Тэхён округляет глаза и едва не хлопает себя ладошкой по лбу. Он забыл. Совсем забыл про письмо, которое вручил ему журналист еще вчера вечером.  Из-за того, что замотался на работе. И может совсем немного из-за Чонгука, захватившего все мысли в одно мгновение и не отпускающего до сих пор. «Улыбнись…» Это греет лучше, чем горячие напитки, чем июльское солнце. Лишь от одного воспоминания, что Чонгук написал это ему, Тэхёну, вызывает внутри глобальное потепление, и карамельные реки мешают течением нугу, обволакивающую ребра.  Когда кулак прилетает в плечо, Тэхён возмущается всего долю секунды, потому что осознает — завис. Задумался. И лучше Ким Сокджину не знать, о ком. Вопросов будет на тысячу лет вперед. А у него столько нет. Есть работа и посетитель, вошедший в кофейню. — Добрый день, Сонхо, — Тэхён улыбается и радуется где-то глубоко внутри, что удалось избежать настойчивого Джина.  — И вам того же, мистер Ким, — постоянный посетитель, который не живет без кофеина. — Вам как обычно? — Только без сахара.  — Снова Линь принесла пирожные? — Тэхён снижает тон разговора и немного наклоняется вперед.  Даже у взрослых мужчин есть тайны, и Тэхён готов хранить влюбленность этих двух в секрете. За ними интересно наблюдать. Как Линь каждую неделю забегает в кофейню и просит те самые любимые пирожные Сонхо, а тот в свою очередь всегда берет американо без молока. Не себе. Он терпеть не может чистый кофе. Его любит Линь. Так и живут — в бегах, зато с юношеской влюбленностью в сердцах. — Ваш заказ, — Тэхён отдает капучино и американо, написав на одном из них пожелание.  «Он ощущает то же, что и ты, Линь». Тэхён надеется, что это будет началом чего-то нового. Зарождение чувств — это всегда что-то особенное. За ними было интересно наблюдать как за влюбленными, пора понаблюдать и как за любящими сердцами. Новогоднему чуду быть. И если для этого нужны маленькие толчки, Тэхён готов быть тем, кто будет толкать. Надеясь, что в Новом году на одну счастливую пару станет больше, он провожает Сонхо из кофейни и натыкается на взгляд, который жрет его поедом. — Ну?!  — Да иду я, иду, — неохотно, ведь хотелось прочитать наедине, но Джин вынуждает. Друг. Приходится чем-то жертвовать.  Джин долго наблюдает, как бедный конверт мнется, как там остаются отпечатки от немного мокрых пальцев, и когда конверт второй раз падает на пол из-за того, что Тэхён попросту не может удержать его в руках, не выдерживает и, подсунув стул вплотную к столу, шипит маленьким гномом-помощником Санты Клауса: — Если ты сейчас же не откроешь этот конверт, я расскажу Чонгуку, что ты в трескался в него, как мальчишка, — к концу фразы становится уже не раздражительно, а очень даже весело. Наблюдать, как щеки Тэхёна становятся краснее чашки, в которой стынет мятный чай, очень занимательно. А когда он выдыхает шумно, а потом вдыхает резко теплый воздух кофейни, что-то идет не по плану, и Тэхён закашливается. Прямо-таки как в лучшей мелодраме. Для пущего драматизма самое то. — Издеваешься? — Нисколько. Говорю самую сладкую в мире правду, — и отпивает из своей такой же красной, как и все еще щеки Тэхёна, чашки какао. Оно Сокджину кажется не таким приторно сладким, как осознание, что да. Попал. Во всевозможные цели, перед которыми даже не поставили препятствия. Бери и стреляй, выуживай информацию. А та у Тэхёна на лице написана. А точнее на щеках, разукрашенных пойманным с поличным осознанием, что узнали. Нашли и рассказали. Прямо в лицо. И скрываться больше не от кого. — Ну же, давай, скажи это сам, — Джин дожимает, а Тэхён ушам не верит.  Неужели настолько очевидно? Что после нескольких… «Вам правда нравится темный шоколад?» «Не верю. Скажите это еще раз? Серьезно? Нет, не могу поверить. Нет в мире еще одного человека, который не любит «Один дома». Нет, вы правда не любите?» «Вы же сказали у вас руки мерзнут. Да, варежки. Это вам.» …после нескольких недель нахождения Чонгука рядом, глаза приобретают одну особенность. В них селится блеск. Не от гирлянд, не от уличных фонарей, даже не от ярких вывесок над шумными дорогами, где слепят фары машин. Глаза сияют из-за глаз напротив. Потому что те наблюдательны, заботливы и в них мягкой лентой кутается скрываемое, но только на первых порах. Глаза напротив влюбленные.  Чонгук смотрел на Тэхёна все время именно так. После тяжелого рабочего дня, утром, еще сонный. Он смотрел так каждый раз, когда заходил в кофейню и встречался взглядами с ее владельцем, который по совместительству работает бариста.  — Какой же я болван… Он ведь в тебя тоже, да? — молчание — не ответ. Но это все, чем награждает Тэхён Джина. Потому что сказать нечего. Добавить тоже. Все карты на столе, рубашками вниз. Считывай и толкуй.  — Ким Тэхён, признавайся. — В чем? — недоумение прыгает от одного зрачка к другому, гоняясь за отблесками лампочек.  — Как в чем? В чувствах. — Ты с ума сошел? — голос вскакивает моментально, как и Тэхён со стула.  Ножки царапают плитку, а такая реакция — Сокджину его веру и надежду на положительный ответ. Он все еще в веселом расположении духа, чего не скажешь о Тэхёне, который забирает чашку яркого цвета и уходит за барную стойку.  Джин дает ему немного времени, чтобы осмыслить и принять тот факт, что и так лежал на поверхности. Просто почему-то на это закрывались глаза, и думать об этом, видимо, не хотелось. Не признавалось правдой, что такое вообще даже в теории могло случится. Что Тэхён мог кому-то понравится. Да еще и взаимно. Да еще и Чонгуку.  Невозможно. Но на то ведь и канун Нового года, чтобы случались чудеса. Тихий голос разрывает тонкую пленку мыслей, которая туго оплетает разум с каждой секундой все плотнее и плотнее. Сдавливает, заставляя наконец признаться хотя бы самому себе. Чонгук Тэхёну нравится. Как человек. Как обладатель зеленых свитеров и запонок в форме мандарин, которые ему подарила тетя. Он об этом как-то рассказал после очередного тяжелого рабочего дня, заскочив в кофейню за пару минут до закрытия. Они с Тэхёном так там и просидели до поздней ночи, обсуждая мандарины и то, насколько неудобна официальная одежда.  — Я сейчас уйду и оставлю тебя с этим, — Джин кладет медленно немного смятый в разных местах конверт с письмом. Жирным шрифтом на нем написано «от Санты», но Тэхён ведь уже догадывается, чья рука выводила буквы, которые ему не хочется читать. Сердце уже сейчас начинает сбиваться с привычного ритма, а это ведь только мысли. — А ты прочитаешь и согласишься на все подарки, которые Санта тебе приготовил. Нравоучения заканчиваются так же резко, как и начались, а Джин испаряется из кофейни, оставляя после себя недопитую чашку какао и волну промерзшего воздуха, влетевшего спиралью в открытую нараспашку дверь.  Колокольчики звенят, олени сбиваются в стадо и цепляются рогами друг за друга, когда Тэхён поднимает голову и улыбается только что вошедшему клиенту. — Здравствуйте. Чего желаете? — Мне новогоднего чуда, — высокий парень, видимо, студент, улыбается, заряжая энергией немного растерянного Тэхёна, — и капучино с собой. — Одна минута, и все будет готово. Тэхён отворачивается к кофе-машине и прячет конверт под барную стойку. Ближе к вечеру прочитает. Сейчас у него работа и задача рассеять новогоднее настроение по своему детищу.  Когда двери кофейни закрываются за последним на сегодня посетителем, Тэхён выходит из-за стойки и плетется, устало зевая, к табличке. Переворачивает на законное «встретимся завтра» и идет протирать все столики, чтобы оставить после себя чистоту. Идея с табличкой пришла еще в самом начале, он по сути с нее и начал создание своего дела. Просто в какой-то момент ему приелось «закрыто» на всех дверях магазинов, ресторанов и развлекательных центров. Ему захотелось чего-то своего. Чтобы создало тепло и уют даже при прочтении.  Тогда и появилось не сухое «закрыто», оседающее внутри грубым «прощай», а легкая весенняя прохлада даже глубокой зимой — «встретимся завтра». В голове всегда строкой бежит продолжение «чтобы угостить добавкой меда» или «обрести нового знакомого», «подарить еще одну теплую улыбку вместе с чашечкой жасминового чая». В голове мысль бурлила стремительным потоком, а Тэхён все делал, чтобы поскорее воплощать все задумки в реальность. Сейчас, вспоминая, сколько сил он потратил на создание кофейни, на лице появляется улыбка. В ней гордость, усталость, потому что без нее никак, и где-то вдалеке — детское счастье.  Потому что получилось. Это место любят и сюда возвращаются. Прямо как сейчас.  Два стука по деревянным вставкам на входной двери, и из рук ускользает салфетка, которой Тэхён уже протирает барную стойку. За ней Джин. Смотрит невинным котенком и тычет в сумку, намекая. А Ким понимает, о чем он. Только вот снова забегался и не прочел, а потому тупит взгляд на руки. — Это важное письмо, Ким Тэхён, — кажется, он говорит об этом в последний раз. Интонация такая, да и искорок в глазах Тэхён не замечает. Джин любит дарить праздник другим. Сам же придумал эту затею с тайным Сантой. Создал сайт с адресами, куда люди отправляют письма. Те приходят к нему в издательство, а потом сам их сортирует и направляет к адресатам. Тэхён всегда с радостью слушает, сколько работы наваливается на журналиста к Новому году, а потом ощущает тот поток энергии, которым сшибает его Джин каждый раз, как бегает с этими письмами, и грустить уже не хочется. Хотелось хоть раз получить такое письмо. Но они с Джином знакомы два года, а за это время ни одного письма не пришло.  До этого раза. Волнующего. Поджигающего детский восторг и трепет на дне зрачков.  Салфетки откладываются в сторону, и на начищенной до блеска стойке оказываются аккуратно положенное письмо.  — А может, не стоит? — Тэхён дрожащими пальцами проводит по краям бумаги. — Вдруг и вправду ошиблись? — глаза сами ищут строчки, где черным по белому, немного кривоватым почерком выведен адрес его кофейни. — Сеул, улица Чонно, 27, — шепот едва дотрагивается до стен кофейни, лаская те аккуратными слогами.  — Кофейня «만지다», — заканчивает, припечатывая себя к конверту. Дальше читать не осмеливается. Сердце уже громыхает в груди, просясь наружу. В голове сотни вопросов, и все сводятся лишь к одному: «Кто бы это мог быть?». Закрытые от глаз строчки «от кого» плавно появляются из-под дрожащих пальцев. А потом вздох то ли разочарования, то ли облегчения. — Пусто. Совсем очевидно, но проверить нужно было. Если не знать от кого, то можно все легче воспринимать. Это ведь отправителю должно быть волнительно из-за того, что он знает получателя, ведь сам его и выбирал. С этими мыслями Тэхён ныряет под свободный край, начиная отлеплять клейкую ленту от бумаги. Та с приятным шелестом позволяет узнать тайну. Тэхён щурится и, приоткрыв один глаз, заглядывает внутрь.  Белая бумага. Небольшой листик, а на нем несколько строчек, которые не требуют толкования.  «Одно прикосновение. Я перейду границы, и если пойму, что новогоднему чуду не быть, то отступлю. Только не делай поспешных выводов, ладно?» Пальцы оставляют немного влажные следы на бумаге. Сердце кружится где-то в глотке, отдавая спазмами по всему животу. Тэхён откладывает письмо, случайно задев краешек, из-за чего оно переворачивается и скользит вдоль стойки, показывая еще одно слово. «Улыбнись» И внутри колючими мурашками покрываются все органы. Кожа становится последним пунктом прибытия этих отшельников, поднимающих все волоски на теле. По макушке пробегаются тоже, топчут ногами по ушам, создавая и там свой шум, наперебой с кровью, которая быстрым потоком разносит жар по телу. Испарина появляется на лбу, и дыхание пропадает прямо в тот момент, когда двери кофейни открываются.  В нее заходит Чонгук, что отряхивает снег с шапки и улыбается немного неловко. Сердце не перестает тарабанить по ребрам. Кажется, Чонгук тоже может услышать этот сумасшедший орган. Слова просто не складываются в предложения. Молчание виснет в воздухе, мешаясь с запахом мандаринов, домашней выпечки и мороза, который впустил Чонгук, замешкавшись у входа. Мысли далеко не здесь, и Тэхён только наблюдает, как Чонгук подходит ближе и кидает взгляд на листок, где лишь одно слово. У Тэхёна единственная эмоция, подкрепленная просьбой, черными буквами осевшей на бумаге. Он улыбается, испытывая дикий прилив ощущений. Всех и разом, вперемешку.  — Ваше? — Чонгук забирает лист бумаги и протягивает Тэхёну.  Тот как ошпаренный выдирает его из рук, из-за чего Чонгук слегка улыбается, но Тэхён даже не замечает. Он занят тем, чтобы спрятать письмо, предназначенное только для него одного. Он сейчас может лишь радоваться и благодарить обстоятельства, что не пришлось открывать конверт при Джине. Было бы неловко. Но и дать прочитать его Чонгуку тоже не самая лучшая затея, поэтому Тэхён совсем не своим голосом из-за волнения сипит тихое «да», а потом немного прокашливается и уже более похожим на свой голос спрашивает: — Почему так поздно? На работе задержали?  — Видел, что вы задерживаетесь, поэтому решил подождать, — Чонгук намерен взять от этого вечера все. Фактами огорошивает и так взволнованного Тэхёна. — Меня? — Вас, — спокойно. Констатацией. Бескомпромиссным выстрелом каких-то хлопушек.  Потому что в глазах рябит, и Тэхён размывается слишком сильно. Возможно, совсем немного, Чонгук тоже волнуется, но видя, под каким впечатлением Тэхён после письма, не может не воспользоваться моментом.  — Чтобы закончить этот вечер какао?  Чонгук кивает и дарит улыбку. Теплую и тягучую, как карамель.  — Значит делаю два, — немного растормошившись, Тэхён, переполненный эмоциями из-за письма, из-за осознания, что где-то ходит человек, жаждущий признаться ему в симпатии, не скрывает искренность. — Вы тоже любите какао? — Конечно. Ни с чем нельзя сравнить эту сладость. Они вдвоем со стаканчиками горячего напитка в руках закрывают кофейню и медленно бредут вдоль улицы, растягивая удовольствие. Внутри уже все улеглось, осталась лишь тень тех копошащихся бабочек, что не дают о себе забыть, грея наличием конверта с письмом в кармане пальто. Проходя мимо площади, где установлена огромная ёлка, останавливаются, чтобы глотнуть не только сладкий какао, но и предновогоднюю атмосферу, вселяющую настроение и детское восхищение праздником. Холодный воздух морозит щеки, на которых расползается румянец. И кто знает, из-за того, что минусовые температуры касаются кожи или из-за того, что Чонгук идет рядом и иногда кидает мимолетные взгляды, чтобы убедится, что Тэхён идет рядом. Все еще рука об руку, в которой держит приготовленный с трепетом какао. В напитке не только сахар и молоко, но еще и частичка сердца того, кто его приготовил. Снег усиливается, наметая огромные белые хлопья на плечи, шапки и даже ресницы. Чонгук замечает несколько таких отчаявшихся, решивших, что могут себе позволить сократить расстояние с Тэхёном, бессовестно уложивших на пушистые ресницы, обрамляющие глаза, где прячутся два озера горячего шоколада. Тот водоворотом затягивает, заставляя засмотреться. Чонгук тянется рукой к лицу Тэхёна и кладет тыльную сторону ладони на его щеку. Внутри бабочки оживают, забывая, что сейчас декабрь. Им спать бы и копить силы, а они с ума сошли и подрагивают крыльями, сбрасывая пыльцу на ребра, чтобы щекотно и вызвало улыбку.  — Позволишь? Рука буквально обжигает кожу. Чонгук теплый и нежный. Ласково ведет большим пальцем по дрожащим ресницам, когда Тэхён позволяет, медленно кивая. Едва заметно, но для Чонгука — это уже знак. Зеленый свет и разрешение приручить. Тех самых бабочек. Это ответ на его письмо. Потому что позволил коснуться.  — Это ты? — Тэхён шепчет, боится сказать громче. Он вязнет в моменте.  Снежинки падают на лицо, цепляя ресницы. Чонгук смотрит на него заворожено, и в глазах загораются огоньки.  — Скажи, что это от тебя письмо. Это ведь ты Санта? — с надеждой в голосе. Глаза прикрыл и откровенничает, говорит, вверяясь. — Скажи, что это ты мое чудо накануне Нового года, Чонгук.  — А ты бы хотел, чтобы я им был? Глаза в глаза. За секунду происходит вспышка. Рождение чего-то ранее неизвестного. Это не искры, не огни и даже не вспышки звезд где-то глубоко в зрачках. Кажется, такое происходит, когда два сердца долго молчат о чувствах. О симпатии, влюбленности и взаимном притяжении. Оно тонкой гранью балансирует между двух сердец, что так сильно хотят биться рядом друг с другом. Чтобы подстраиваться под общий ритм, чтобы кружить вальсом под те самые три слова, о которых так давно мечтают по отдельности. Сердца хотят любить.  И рождается ощущение. Касаний, признания и искренности в моментах, которые созданы только двумя.  — Очень, — зрачки расширяются. Тэхён пропускает в себя шоколадную стружку радужек напротив.  Запредельные скорости сердца глушит сердце такое же забывшее, что должно стучать равномерно. Оно уже не слышит зов о правилах, рамках и существующей над ним власти. Мозг отключается, когда между ними сокращается расстояние.  В мире тонут все звуки, когда губы рассказывают намного больше, чем голоса. Поцелуями вершится признание. Прохлада оседает на поверхности сразу, как только Чонгук отстраняется и вдыхает зимний воздух. Пытается остудить пыл внутри, но вовсе не получается, потому что Тэхён тянется сам, целуя настойчивее. Притягивает за шею и наклоняет голову, вжимаясь плотнее. Чтобы сердцем к сердцу. Чтобы отдать все, что может в этот самый момент. Губы блестят от слюны. Тэхён сам останавливается, дает секунды на передышку, а потом снова льнет. Не может поверить, что чувства, оказывается, бывают взаимными. Холодные пальцы ложатся на шею. Под пальцами Тэхён ощущает мурашки, а у самого те галопом скачут по всему телу, разгоняя волны. Язык плавно проникается между губ, лижет, пробует, получает согласие и властвует. Подчиняет себе, тут же отдавая первенство. Потому что голова кружится от эмоций. В легких пожар, а под веками образ запорошенных снегом ресниц.  — Я должен это сказать, — дыхание сбитое. Доказывающее факт сопричастности. — Это было слишком плохо? — виноватыми нотами прямо по задворкам сердца.  — Речь пойдет о какао. Тэхён поднимает взгляд. А там сплошь и рядом новорожденные искорки. Новорожденные чувства, признания и взаимность в одном коктейле эмоций. — Какао? — Да. Ты говорил, что ни с чем нельзя сравнить его сладость. Кивок — подтверждение.  Румянец на щеках — осознание.  Лицо в изгиб шеи — попытка избежать признания. — Твои губы. Я ничего в жизни слаще не пробовал.