***
Небольшая двухэтажная хижина располагалась прямо у воды. Ступеньки были скользкими, но хотя бы дорожка отчищена от снега — отец хорошо постарался. Держась за промерзшие перила и все норовя приклеиться к ним, Скарамучча медленно взбирался к входной двери, следуя своему спутнику. Стемнело уже окончательно, и лишь тусклый свет фонаря у их дома привносил жизнь в эту морозную пустошь. Сердце Скарамуччи лишь сейчас забилось в тревоге: как себя вести, что сказать, а о чем умолчать? Он слышал о том, что Тарталья тщательно скрывает свою истинную должность перед семьей, и рушить этот образ было не в его интересах. Но больше он переживал о том, что скажут его родители. Как стоит вообще общаться с тем, кого кто-то именует матерью? Особенно когда этот кто-то — твой навязчивый коллега. «Волнуюсь так, будто правда свататься привели», — хмыкнул про себя Сказитель. Отношения со своей «родительницей» у Скарамуччи шли плохо. Вернее, их не было совсем. Его растила воля случая и случайные люди, что втискивались в его жизнь и быстротечно исчезали. И как тут без зависти смотреть на большую семью Чайлда, в которой всегда была любовь? Скарамучча не знал. — Не волнуйся, что бы ты ни сделал, ты в любом случае понравишься им, — Тарталья ободряюще улыбнулся, наконец с тихим скрипом открывая дверь и пропуская гостя вперед. Несмотря на внешне ветхий дом, внутри все было недурно обставлено: хороший ремонт, новая мебель и все удобства. Работа Чайлда позволяла обеспечить семью всем необходимым. Большая часть денег уходила родителям, для себя же он оставлял самую малость. Единственное, Чайлд много тратился на дорогой парфюм из разных регионов, что Скарамучча хорошо прочувствовал, прижимаясь к широкой груди под его шубой. — Мам, к нам гости, — негромко позвал Тарталья. Видимо, младшие уже спали, и тревожить он их не хотел. Чуть полная женщина мигом вышла к родному сыну, готовясь приветствовать новоприбывших. Сказителя немного смутило столь неожиданное знакомство, которое в его планы не входило от слова совсем. А вот мама была вполне рада видеть новые лица: она осмотрела его с ног до головы, сложив руки перед собой, и тут же развела их в приветственном жесте. — Аякс, дорогой, ты не говорил, что будешь не один. Я бы стол накрыла. Аякс. Еще одна вещь, которой лишила его Эи. Собственное имя. Он сменил их множество, но так и не нашел свое. Станет ли Скарамучча его последним прозвищем? Он и сам в это не верил. — Все в порядке, ма. Мы сами не ожидали, что зайдем. За окном дубак. Шестой усмехнулся про себя. Чайлд и без того был простаком, а при домашних с него окончательно спали все оковы. Он стал таким… настоящим? Всего пару услышанных фраз от этой семьи дали прочувствовать менталитет морозной страны. — А Вы у нас, значит… — пухлая женщина обернулась к Сказителю, вглядываясь в нетипичные для Снежной черты лица и будто пытаясь вспомнить гостя. — Скарамучча. Тот самый. — отозвался за него Аякс. «Тот самый? Этот черт что-то рассказывал обо мне?» — вывод был настолько смешон, но, видимо, настолько же и правдив. — Ах, Скарамучча! Ты ведь работаешь с моим сыном? Ну, полно в дверях стоять, проходите в дом. Аякс, позаботься о госте. — Уж кто-кто, а я о нем позабочусь, — ладонь легко похлопала по плечу юношу. Даже как-то по-дружески. В голове Сказителя мысли кружили так же, как снежинки за окном. Так просто принять чужого человека в свой дом? Так легко общаться с ним, будто миллион лет знакомы? Это и есть понятие семьи? По телу пробежала волна — то ли холода, то ли жара, но явно открывающая новые эмоции в кукле. К такому сложно будет привыкнуть. Чайлд любезно снял с худых плеч огромную шубу, вешая ее к своей. Скарамучча замешкался и даже не сразу заметил это, как и то, что рыжий уже стоял перед ним на колене. — Что ты, черт возьми, делаешь? — шикнул тот, чтобы мать Аякса не услышала. Портить впечатление о себе своим истинным характером ему не хотелось. — Я помогаю тебе разуться. Твои пальцы… Ты ими хоть что-то чувствуешь? Зрелище было крайне странным: Скарамучча еще не успел переварить столь непривычное отношение его семьи, а тут еще Тарталья лезет с непрошенной заботой. Это даже забавно и… смущающе. И пусть он позволит сейчас себя разуть, но после все обязательно выставит так, будто Чайлда этим унизили. Хотя после его актов доброты идти на такое и не хотелось. Шестой вынырнул из своей обуви, следуя за своим компаньоном на кухню. Женщина крутилась у стола, расставляя на него различные яства, в основном что-то к чаю. Тарталья плюхнулся на угловой диван, хлопая по месту рядом и приглашая присесть. — Прошу простить мое невежество, я совершенно забыл поздороваться и спросить Ваше имя, — замялся Сказитель, усаживаясь рядом. Когда было нужно, он умел стелить красивыми словами, пусть и предпочитал дипломатии грубую силу. — Дорогой, к чему все эти формальности? Аякс, а ты не представил меня гостю? — недобро стрельнула глазами в сына мать. — Зови меня Катерина, а про отчество забудь — не чужие люди. По крайней мере, сын столько рассказывал о тебе, что ты уже как родной! Ее звонкий смех отразился от хрустального сервиза, что стоял в изящном шкафу, который, по всей видимости, пережил не одного поколение. Обычай собирать раритетную посуду, чтобы ей никогда не пользоваться, Скарамучча заметил в здешних домах уже давно. Парни чувствовали себя неловко: теперь уж засмущался и Тарталья, когда его секрет бессовестно выдали. Он правда обсуждал своих коллег с семьей, периодически принося странные происшествия или забавные факты о ком-нибудь из них в дом. Но особенно он вниманием не обделял Шестого. Можно было даже подумать, что Аякс по ниточке составляет на него досье, чтобы потом предоставить весь компромат обожаемой Царице. Но ему всего лишь нравилось дискутировать с родными об этом маленьком недоразумении в шляпе. — Твои братья и сестры спят. Отец пока занят, но я уверена, что и он будет рад увидеть гостя. Вам погреть суп? Может, чаю? — ее речь была настолько быстрой, а предложения — бессвязными, что Сказитель еле улавливал суть сказанного. — Нет, мам, я не голоден. А вот от чая не откажусь, — Тарталья в немом вопросе повернулся к коллеге. — Солидарен, — весьма сдержанно ответил тот. — Не стесняйся же ты так! — вновь завелась мать, кружа около них и заваривая крепкий чай. И ахнула, когда увидела, что на Скарамучче лишь тонкая черная рубашка. — Аякс, не стыдно перед гостем? Конечно же, он замерз, бедняжка. Посмотри, как он одет. Быстро принеси ему теплую одежду. Юноша прыснул в кулак: а дома-то его прессуют куда сильней, чем в рядах Предвестников. — Ладно, ладно, — бессильно простонал рыжий, поднимаясь с места и кивком веля следовать за ним. Комната Аякса находилась на верхнем этаже и больше походила на чердак. Из-за частого отсутствия дома в ней царил небольшой беспорядок, да и в целом она походила больше на комнату подростка, нежели взрослого парня, что входил в число лучших Фатуи: пожелтевшие плакаты, пестрившие различными лозунгами, призывающими вести здоровый образ жизни и не отлынивать от работы; плакатам конкурировали детские рисунки, облепившие одну из стен — то ли творения Чайлда в юном возрасте, то ли его братьев, — а дверца шкафа вся была усеяна наклейками из дешевых жвачек. Аякс мог позволить сделать в своей комнате какой душе угодно ремонт, но то, какие воспоминания хранились в каждой незначительной вещичке, нагоняло теплоту в сердце. Пожалуй, это была единственная комната, которую не тронули инновации. Ветхий шкаф со скрипом открылся, демонстрируя идеально выглаженные дорогие костюмы, контрастировавшие с цветной стопкой домашних вещей. И из такой стопки Тарталья вытянул темно-синий свитер, что идеально, по его мнению, подойдет Скарамучче. — Снимай рубашку и не позволяй большей моей маме видеть, как ты мерзнешь. — Мне-то что? Нагоняй получишь ты. Аякс закатил глаза. Он перекинул свитер через плечо, чтобы расстегнуть одежду старшего Предвестника, но после второй пуговицы остановился. Его пальцы неуверенно сжимали воротник, а сам он смотрел в глаза растерянному и отчасти возмущенному Сказителю. Что, черт возьми, он делает. Повисшая тишина раздражающе стучала по вискам. Чайлд тяжело сглотнул, видя, что его забота выходит за рамки. И он не придумал лучшего выхода из ситуации, кроме как огладить обнажившиеся ключицы Шестого. Тепло рук приятно обожгло шею. В голове все больше не укладывались события столь странного возвращения домой. И пусть сначала в действиях Одиннадцатого он не видел ничего необычного, но сейчас Скарамучче хотелось убежать. Снова на холод, без шубы и обуви, чтобы охладить места, где только что так нежно прошлись чужие пальцы. Сказитель почувствовал дыхание на своих губах. Он всегда был так близко? — Позволь мне… Чайлд мягко коснулся губ напротив. Его движения — такие неуверенные и робкие — постепенно начали набирать силу. Он уже не стеснялся бессовестно целовать Скарамуччу, тянуть за воротник на себя и жадно прижимать к своему телу. Предвестник вскоре поддался: он в самом деле ожидал такой исход, хоть тот лишь отголосками мыслей вился в голове. Старший приоткрыл рот, впуская горячий язык внутрь и обнимая Тарталью за талию, прямо как тогда, в заснеженном лесу. И он жалел, что не коснулся этих губ еще в тот момент. Пальцы рыжего нетерпеливо цепляются за пуговицы, стараясь как можно скорее их расстегнуть. Сказитель сдавленно стонет в поцелуй, помогая с этим делом, но его руки резко накрывают чужие, а поцелуй прерывается. Тарталья насторожился. И не зря — на лестнице послышались чертовы шаги, перебиваемые голосом матери: — Аякс, ты чего там, заснул? Чай стынет. Спускайтесь давайте. Чайлд судорожно выдохнул, уткнувшись лбом в лоб юноши и напряженно сжав его плечи. Такой момент мог быть только раз, он уверен. Скарамучча никогда не согласился бы на подобное снова. Идеальный момент, к которому все шло весь вечер. И правда: Шестой отмахнулся от его рук, как только сексуальное наваждение спало. Он схватил с плеча Аякса предложенную одежду и, отвернувшись, расправился со своей рубашкой. — Ты такой идиот, Чайлд. Мы с тобой как два тупых подростка, которых застукала мамка.***
Парни сидели молча, разбивая тишину лишь звоном ложечки, что касалась о края чашки Тартальи. Скарамучча то и дело ерзал на месте и поправлял ворот колючего свитера, но никак не мог понять: то ли он его душил, то ли чувство стыда за поцелуй с Одиннадцатым. Остаться в дальнейшем на предложенный чай пришлось лишь из вежливости. Он дождаться не мог, когда вновь запрыгнет в свою обувь и помчится сквозь снегопад куда подальше, лишь бы его не раздавила эта атмосфера. Глаза матери о чем-то выразительно говорили с сыном, но Чайлд лишь прятал взгляд, зная, что мама все поймет по его лицу. Катерина пыталась разбавить напряжение своим неугомонным трещанием, решив найти общую тему в совместной работе двух Предвестников. Скарамучча не хотел слушать, но даже если пытался уловить суть сказанного, то все внимание всегда забирал Чайлд. Краем глаза он косился в сторону рыжего, что от речей матери смог отвлечься и теперь снова напустил на себя придурковатый вид. Но Шестой чувствовал, как мимолетно косятся на него в ответ, тайно, чтобы женщина напротив не увидела, с каким интересом ее сын очерчивает контур чужих губ взглядом, нагоняя недавние воспоминания. И вновь хочется убежать. — Спасибо, что приняли меня в своем доме, но мне пора, — довольно сухо выдавил Сказитель, считая опустошенную чашку прекрасным предлогом, чтобы уйти. — В такую-то погоду? — спохватилась обеспокоенная женщина. — Ну нет, молодой человек, я не могу Вас просто выгнать в собачий холод. Ветер завыл за окном, будто в подтверждение ее словам, залепив стекла очередным слоем снега. Обычная зимняя непогода сменилась настоящей метелью. Скарамучча поджал губы, чувствуя, как ноги обдало холодом. И не успел он сказать что-то еще в знак протеста, как его перебили: — Аякс, милый, постели гостю у себя. Мест в доме совсем нет. Чайлд тихо обронил «хорошо, матушка», вновь ведя своего спутника в ту злополучную комнату. Дверь тихо за ними закрылась, оставляя Предвестников на пожирание нещадной тишине. Он делал все на автомате: расстелить кровать, достать матрас с запасным тонким пледом и ни в коем случае не смотреть на Сказителя. — Твое место готово, можешь готовиться ко сну. — Ты же понимаешь, что я не был намерен здесь оставаться. Однако пренебрегать милостью твоей матери было бы слишком подло. Чайлд понимающе кивнул. Лучшее, конечно, доставалось гостям: Тарталья занял место на полу, отдав себя на растерзание сквозняку. Вещи были аккуратно сложены на стул, оставив того в одних лишь трусах. И Сказитель невольно засмотрелся. Он поймал на себе взгляд голубых глаз, что внимательно разглядывали его лицо. — Чего уставился? — Ты… собираешься раздеваться? — замялся Чайлд, стараясь задать вопрос как можно тактичнее. — Мало тебе было меня раздевать? Отвернись. Тут могла быть (ваша реклама) очередная нелепая шутка Чайлда, быстрый вброс, который разрядил обстановку, и все бы забылось. Но он молчал. Отводил взгляд и молчал. И его эта нетипичная робость лишь подливала масла в огонь. Скарамучча потянул за края свитера, что стал началом всей этой бредовой ситуации, избавляя себя от него. На груди и шее остался легкий аромат его парфюма, что бил в голову не хуже наркотика. Черт. — Ты собрался спать на чертовом сквозняке? — поинтересовался Шестой, расправляясь с молнией на брюках. — Кто-то же должен мириться с этой участью. — Или не должен никто. Ложись.***
Оба лежали по разные стороны кровати, деля несчастный плед между собой. Свет лампы давно был приглушен; маленькая комнатка освещалась лишь луной, что решила стать свидетелем всего произошедшего за вечер. Она заглядывала в окна и безмолвно смеялась в лица двум глупцам, ведь знала то, что юноши пытались отринуть: просто коллегами они после сегодняшнего явно не будут. Звук часов пытался забрать все внимание Скарамуччи, но он постоянно возвращался мыслями к другому. Уснуть, когда под боком лежит другой мужчина, просто невозможно. Они лежали, боясь даже дышать, где-то с час. Может, с два. Но знали четко, что другой не спит. Дыхание Тартальи в этой тишине казалось оглушительно громким, что еще больше сводило с ума. И Сказитель больше не мог терпеть эту тишину: — Чайлд. — Да? — Мне зябко. Кровать жалобно заскрипела: Тарталья повернулся к нему. Его уже встречал взгляд темных глаз, что как-то недобро мелькал в темноте. — Мне расценивать это, как призыв к действиям? Молчание было лучшим ответом. Рука Сказителя легла на его бедро, нерешительно оглаживая округлую ягодицу, а дыхание опалило губы. Их поцелуй был сдержанным, неловким и неумелым, будто у них никогда такого и не было. Предвестники сами не заметили, как их расстояние сократилось: теперь они жались друг к другу своими разгоряченными телами, прижимали другого ближе к себе, хотя ближе уже было и некуда. Руки были просто везде: на шее, груди, талии и бедрах, нещадно лаская партнера. Минуты таких ласк хватило, чтобы оба изнемогали от возбуждения. Ладонь старшего обхватила чужой стояк, вызывая рваный стон в поцелуй, но его запястье тут же перехватили. — Скар… Скар, ты уверен, что хочешь, чтобы я тебя согрел таким способом? — Просто заткнись. Вновь поцелуй, затяжной и немного мучительный. До одури хотелось ощущать эти губы в другом месте, и Тарталья нетерпеливо толкнулся бедрами в руку. Возбуждение змеей скручивалось внизу живота, заставляя желать большего, чем просто поцелуи. Белье вскоре валялось где-то на полу, как совершенно ненужная вещь, а Аякс расположился меж чужих ног, заставляя держать их на весу. Губы прошлись по внутренней стороне бедра, заставляя Скарамуччу вздрагивать от каждого поцелуя. И не успел он опомниться, как горячий язык уже проникал в его узкое отверстие, заставляя захлебнуться стонами. — Без этого никак? Это унизительно, — выдохнул тот, в самом деле не желая, чтобы рыжий останавливался. — Потерпи, малыш, это необходимо. Малыш. Сказитель никогда не думал, что Аякс может быть таким нежным в сексе. И никогда не думал, что станет когда-то этому свидетелем. О нем он вообще никогда не думал; но теперь этот засранец никак не выходил из его головы. Ровно так же, как его язык не выходит из него. — Аякс… Хватит, — твердо сказал Скарамучча. — Тебе неприятно? — Чайлд обеспокоенно поднял голову, вытирая влажное лицо запястьем. — Мне, мать твою, слишком приятно. Не заставляй меня ждать и дай мне больше. Слова пульсацией отдались в члене. Тарталья переместил тонкие ноги себе на пояс, выпрямляясь и усаживаясь удобнее. Головка собственного члена уперлась в оттраханный языком вход. Чайлд в последний раз взглянул в застеленные возбуждением глаза, ища в них решимость. И взгляд парня напротив будто говорил: «давай же». Он медленно толкнулся один раз, получая отклик в виде тихого стона. Первый же толчок был невыносимым: не хотелось ждать, не хотелось сдерживаться. Они слишком долго к этому шли. Но Аякс не хотел сделать больно своему малышу. Еще одно движение бедрами, и у обоих голова кругом от похоти. Кровать предательски скрипела под ними, норовя легко выдать любовников кому-то из семьи Тартальи, кто в такой неудачный момент мог пройти мимо комнаты. Но он готов был поклясться, что ни за что бы не прервался. Только не снова. Плечи Тартальи теперь исписаны следами ногтей; Скарамучча цеплялся за них, раздирал до красных полос и глушил громкие стоны в чужой шее. В отместку тот получал укусы, что усеяли все, куда только дотянулись губы Чайлда. Бедра старшего нещадно сжимали, все ближе притягивая к себе. Экстаз накатывал на них волна за волной, заставляя все больше отдаваться друг другу. Тарталья тихо выдыхал имя Сказителя ему на ухо, из-за чего просто сносило крышу. Дыхание участилось, их движения стали более беспорядочными, и все в комнате начало сливаться в одну серию безумных ощущений. С каждым новым толчком они приходили все ближе и ближе к краю безумия. Комната наполнилась горячими вздохами и стонами, нарушая обычное спокойствие дома Тартальи. Но им было все равно, ведь они пронзительно чувствовали друг друга, они были наедине с миром своих страстей. — Скар, я скоро… — задыхаясь, вымолвил Аякс во влажные от поцелуев губы. — Внутрь. — Что? — Не смей кончать никуда, кроме как внутрь. Это порядком позабавило Тарталью: странно видеть, как шаблон недотроги, которая ни за что не позволит заполнить ее изнутри, рушит кто-то вроде Скарамуччи. Но эти слова окончательно лишили его здравого смысла. Потеряв контроль, Аякс начал двигаться с бешеной скоростью. Он сжался, наслаждаясь каждым сокращением мышц, и через какие-то неопределенные мгновения экстаз охватил его полностью. Последний громкий стон раздался где-то над ухом, и Скарамучча кончил вслед за ним, всем телом содрогаясь от долгожданной разрядки. Рыжая макушка покоилась на чужой груди, что часто вздымалась от сбившегося дыхания. По телам обоих разлилась приятная нега, заставляя понемногу проваливаться в долгожданный сон. Пальцы их были сплетены, а губы Аякса то и дело оставляли поцелуи в случайном месте. — Надеюсь, я тебя согрел как следует. Сказитель молчит, но, набрав воздуха в легкие, выдает: — Аякс. — Да? — Мне зябко.