ещё одна номинация

Вова стоит на сцене и непонимающе смотрит на статуэтку в своих руках. Вторая за мероприятие — и самая важная во всей индустрии русскоязычного твича. "SLAY king 2023". Он даже не может вспомнить, что говорил секунду назад в микрофон, как реагировал на получение номинации, кого благодарил и кто его обнимал. Вспышки прожекторов, сияющих прямо в лицо и заставляющих кривиться и отворачиваться, красная дорожка под ногами, тесный смокинг, восторженные крики из зала и наверняка такие же, только письменные, в чате трансляции заставляют Братишкина чувствовать безумный диссонанс между своими ощущениями и окружающей обстановкой. Кажется, что он не сам стоит на красной дорожке и держит микрофон, не он — лучший стример за 2023 год, а герой какого-то реалистичного фильма, который Вова смотрит, развалившись на диване. Руки мелко трясутся, рискуя уронить и разбить к хуям драгоценную штучку, которую держат. Его фоткают, а тысячи девочек по всей стране наверняка сейчас щёлкают скрины и скидывают своим подружкам. Безумно хочется ослабить галстук и поскорее спуститься со сцены. Но он определённо счастлив. Как не быть счастливым в такой ситуации?! Голова кружится, как у героини американских фильмов на выпускном балу. Не хватает только блёсток вокруг, но и слава богу, что их нет — и без того сбито дышащий шеф бы попросту задохнулся из-за них. Вова спускается со сцены, стуча белыми кроссовками по деревянным ступенькам. Со всех сторон на него сыплются поздравления, и из общего хора получается выделить только голос Вани Дипинса — спутника Семенюка на эту премию. Но своя слэй квин у Братишкина и есть, и ему надо будет потом написать. Мимолётно мелькнувшая мысль быстро сметается водопадом недоверчивого счастья и жаждой хлеба и зрелищ. Вова грузно опускается на стул и наливает себе шампанского. В плечо его тыкает Ванёк. На его лице явственно читается одновременно восхищение шефом, своим примером для подражания и кумиром, и разочарование — хотелось бы оказаться хотя бы номинантом на одну из категорий. Братишкин автоматически обнимает своего пиздюка и треплет ему волосы, шепча "не ссы, всё ещё будет". Бессмертных всё так же уныло смотрит на опустевшую сцену, но тоже наливает себе. — Ну что, за твич? За стриминг? За королей индустрии! — слышится тост за столом Братишкина. Взлетают вверх один за другим бокалы с плещущимся алкоголем. Накал эпатажа и пафоса такой, будто вручают не номинации, организованные Славой Бустером, а целый Оскар. — За твич! За нашу аудиторию! — присоединяется к тосту Вова, поднимая шампанское выше и вставая. Из-за тонких стеклянных краешков переполненного бокала выплёскивается прозрачная шипящая жидкость, искрящаяся в свете софитов. Семенюк планирует сегодня много пить и бурно праздновать. За одним тостом следует другой, а в голове Братишкина с каждым глотком всё больше лопается играющих пузырьков. Красивая девушка на сцене поёт какую-то хуйню, под которую сознание замутняется всё сильнее. Вместо волнения и неверия появляется уверенность в себе и горделивое самолюбование. Он, блять, не только шеф, но и король твича, а такого статуса далеко не каждый стример удостаивается — да даже не то, чтобы не все, а единицы такого добились! Ну он ли не ебуч? В знак согласия со своими мыслями Вова салютует открытой пенящейся бутылкой сам себе. Королю всё можно. Ощущать, что ты пьянеешь, очень странно, но в щепки бухим Вова, только что отхлебнувший прямо из горла, себя не чувствует. Навеселе, подшофе — да. Да и время в болтовне со всякими деятелями тонкого искусства пиздежа на камеру проходит куда быстрее, а выпитое совсем не поддаётся счёту, и вот уже Семенюк глупо хихикает над совсем не смешной дедовской шуткой Ликса и не попадает зажигалкой по кончику зажатой в зубах сигареты. На таком статусном мероприятии парить ашкудишку кажется совсем не солидным, поэтому Братишкин отчаянно пытается поджечь тоненькую чапман ред. Учитывая обороты его никотиновой зависимости, он скурит за вечер половину пачки, если не больше. От громкой музыки, долбящей по ушам, и душного дыма электронок хочется сбежать — афтепати оказалась совсем не таким лёгким и игривым событием, как казалось стримеру, да и Вове очень хочется побыть наедине с собой и ещё кое-кем. Соседи по столу разболтались не без помощи коктейлей и, увлечённые спором о местах жительства бобров и лучших ножах в кске, не замечают того, как немного шатающийся Семенюк встаёт со стула и громко задвигает его за стол. Никто не обращает внимания на исчезновение из диалога главной звезды сегодняшнего дня. Шутливо шепнув разомлевшему от выпивки Дипинсу пару слов о том, чтобы он смотрел за статуэтками друга и не позволял их спиздить и получив одобрительный кивок, Братишкин размашистым неуверенным шагом идёт в сторону туалета. Заплутать в большом здании очень легко, ещё и на нетрезвую голову, но найти такую же люксовую, как и вся церемония, комнату получается почти сразу. Первая попытка заканчивается в будке осветителей, где Вову слепят близкие и огромные прожектора, но уже вторая приводит пошатывающегося шефа в бело-золотой рай. Быстро закрыв дверь, Вова размашисто садится на холодный кафельный пол и автоматически поднимает руку, в которой что-то держит. Переведя взгляд на неё, он с удивлением замечает там ту самую бутылку шампанского, которую недавно открывал сам и разлил часть содержимого на стол. Неужели ему никто не сказал, что он, уйдя в туалет, спиздил целую бутылку? Не бокал даже! Видимо, другие стримеры выпили даже больше, чем он, и уже перестали вообще чему-либо удивляться. Доползти до дома кажется Братишкину куда более сложной задачей, чем представлялось до этого. По всей комнате распространяется запах мерзковатой химической свежести и мяты. Конечно, здесь не так прохладно и хорошо, как могло бы быть на улице, но хотя бы лучше, чем в зале. Яркий свет и белые оттенки немного развеивают марево в голове Семенюка. Конечно, он не трезвеет по щелчку пальцев, но соображать получается куда проще, чем выходило в тёмном и задымлённом помещении до этого. Вова косится подёрнутым поволокой взглядом на датчик дыма, проблёскивающий красным через каждые пару секунд. Мгновение колеблется, а потом достаёт из нагрудного кармана смокинга красную упаковку с подписью "мучительная смерть", вытаскивает оттуда тонкую сигарету самого пидорского вида из возможных и шарит по другому карману, ища зажигалку. В мутном, но постепенно очищающемся сознании всплывают неясные воспоминания о том, что он вроде отдал кому-то её, но пальцы неожиданно сами нащупывают искомый предмет. Братишкин с наслаждением щёлкает её колёсиком, и уже на этот раз закурить получается с первого раза. Рот мгновенно наполняется едким дымом со слабым привкусом вишни. Выпускать дым колечками, как он умеет, Семенюк не рискует и затягивается поглубже, распуская непослушными пальцами галстук и верхние пуговки сорочки. Они, суки такие, не поддаются сразу, и сигарету приходится зажать зубами и включить в усилия обе руки. Костяшки пальцев ударяются о друг друга, а действовать приходится осторожно из-за страха обжечься об огонёк. Когда он был не один, раздеваться было всегда попроще. Хес ведь не пьёт почти. Ну, с другой стороны, они же не пошли бы вместе в туалет? Может, пошли бы трахаться, если бы были в фазе отношений, как четыре года тому назад, но это поступок конченных долбоёбов без страха и упрёка. Палиться перед кучей коллег и журналистами было бы самым тупым, что они могли бы сделать за всю свою карьеру. Пуговица под крепкими пальцами Вовы неожиданно поддаётся, и у него наконец-то получается спокойно выдохнуть. Развязанный галстук летит на пол и изящно, кленовым вертолётиком, опускается рядом с бутылкой. Братишкин глотает ртом воздух и отчаянно обмахивается воротником рубашки. То, насколько на вечеринке было душно, он в полной мере осознал только сейчас. Пиздец, остальным нормально там вообще? Почувствовав свежесть, Семенюк совсем не хочет возвращаться обратно, в темноту и отсутствие кислорода. Будь его воля, он бы тут остался на минуток пятнадцать, отошёл немножко от выпитого и пережитого, и вызвал бы такси до дома. И прихватил с собой спизженную бутылку, а то не возвращать же её на место. С другой стороны, пока то, пока другое, из неё всё выветрится, и шампанское перестанет быть вкусным. Вова задумчиво треплет себя за короткую чёлку и скидывает с ног всегда удобные, но почему-то сейчас безумно тесные белые кроссы. Расфокусированным взглядом смотрит на кончики носков под ними. “Надо было надеть чулки, — проносится где-то на краешке сознания, — похвастался бы Лёше на совершенно новом уровне, ещё и с эротическим подтекстом”. Точно, он же собирался сфоткаться для Хеса, чтобы выебнуться и получить похвалу. Кинка на всяких “хороших мальчиков” и прочий позор у Семенюка нет, но все любят, когда им говорят приятные вещи, а особенно — когда такое слышат за дело. А он определённо заслужил. Выдохнув сигаретный дым, Вова хватается свободной рукой за бутылочное горлышко и отхлёбывает огромный глоток алкоголя. Шарит по полу свободной рукой, ища пару минут назад так уверенно сброшенный галстук. Трогать холодный скользкий кафель — не самое приятное занятие, но оно удивительным образом успокаивает разволновавшегося в толпе шефа и будто бы похмеляет, вычищая физическим холодом градусы и пузырьки из головы. Конечно же, не до конца. Даже дома на завязывание галстука Братишкин потратил минут двадцать, смотря все возможные туториалы и всё равно ошибаясь из раза в раз. Сейчас же руки совсем не слушаются, как бы стример ни пытался вспомнить последовательность действий, знакомых ещё со школьного выпускного. Так что, шепнув сквозь зубы полное агрессии “блять”, Вова быстро отказывается от идеи выглядеть на фотке официально и поднимается на уровень зеркала на стене. Перед тем, как сфоткаться, надо осмотреть себя. Вдруг у него на носу капля, или чёлка лежит некрасиво? Распущенность и небрежность, конечно, безумно привлекательны, но нельзя позволять себе выглядеть неряшливо. “Жаль, что Лёша не увидит моих глаз в этой фотке”, — думает Братишкин, поправляя волосы и закидывая развязанный галстук на шею. Глазами ему действительно стоит гордиться — и без того всегда влажные и большие, блестящие и светлые, они сегодня чуть покраснели, создавая эффект какой-то обворожительной болезненности — поплакать от радости всегда было фишкой довольно эмоционального характера шефа. Когда записывал кружок в канал, едва держался от того, чтобы в голос разреветься. Как не плакать, когда чувствуешь, сколько людей тебя любят и ценят? Чтобы сохранить равновесие и не смазать кадр, Семенюку приходится опереться на раковину — такую же белую и сияющую, как и всё в туалетной комнате. Найдя точку опоры и уткнувшись в неё локтем, Вова игриво наклоняет голову набок и показывает букву “v” пальцами. Потом надувает и без того пухлые губы и делает недовольное лицо, а после этого стирает все эмоции и жмёт кнопку фотографии, смотря прямо вперёд. Выбирать, в отличие от всяких девушек, что отправить, он не собирается. Даже трезвый он так никогда не делал, отправляя сразу всё, а уж подшофе точно не станет уёбываться. Чат с Хесом в закрепе, его даже искать не надо. Открыв его, всё так же опирающийся на глянцевую поверхность Братишкин задумывается. А что ему писать? “Отмечаю”? “Вот бы ты меня тут туда-сюда”? Что вообще можно подписать к фоткам, где он выглядит так, будто его только что выебали? Нюдсы подписывать не надо, на то они и нюдсы, а вот что можно написать к более-менее обычным карточкам, где просто события дня, Вова в душе не представляет. Не отправлять же их просто так. Тяжело вцепившись в стену, Вова безучастно и автоматически курит, уже не пытаясь развеять дым. Мозг напрягается изо всех сил, но не может создать ничего, за что ему потом не было бы стыдно. Задумавшийся Семенюк, моргнув, не успевает заметить того, как картинка на экране сменяется с чата, где последним болтается “спокойной ночи” и стикер с котиком, на вызов. Через долю секунды слышится и звук звонка, бьющийся о холодные стены и больно отдающийся в затуманенной голове стримера. Буквы в звонящем контакте всего три: “Хис”. Что это, как это так?! Лёша никогда не любил говорить по телефону и звонил только в самых чрезвычайных ситуациях. В пьяном сознании шефа даже не мелькает мысли, что Губанов мог оказаться в опасности. “Пиздец, это что сегодня за праздничный день? Неужели Хес решил мне сделать предложение руки, сердца и политического убежища в Америке, увидев, как я хорош? Вот же желания материальны”, — хихикает про себя Братишкин, без колебаний сметающий вправо зелёную кнопочку с нарисованной трубкой. Усевшись на белоснежную опущенную крышку унитаза, шеф закидывает ногу на ногу и прижимает телефон ухом к плечу, не выпуская бутылку и сигарету из рук. Почему-то он уверен, что у Мэрилин Монро была очень похожая фотография. Его вообще в такой обстановке и с таким внешним видом только снимать в соло и на бусти заливать за денежку. — Привет, дорогой. Что звонишь? Я вообще-то на награждении! — кокетливо и слишком развязно интересуется Вова у собеседника. — Мне перезвонить? — спрашивает Лёша на другом конце света. Так странно: у них даже время различается на восемь часов, про тысячи километров и говорить не приходится, а голос своего возлюбленного (какое тупое слово) Семенюк может слышать так, будто он совсем рядом. Ну не чудо ли? — Не-не-не, к твоему счастью, я сейчас абсолютно и полностью свободен! — Если бы у Братишкина были длинные волосы, то он бы наматывал себе блестящий тёмный локон на палец — так вроде делают девушки, когда флиртуют. Если бы они жили не в конце 2023 года, а в 1960х годах, Семенюк бы играл с телефонным проводом, как с прядью волос. — Ты пил? — Губанов всё так же спокоен. Даже слишком: будь Вова трезвым, а привычка всё додумывать и переживать заранее не исчезла бы из-за выпитого шампанского, он бы уже наверняка заволновался из-за странных и непривычных интонаций в голосе Лёши. — Ещё как! — хихикает Вова, откинувшись назад и чуть не потеряв равновесие. — Я и щас держу бутылку и сигарету, от одного взгляда на меня умер бы полк зожников и столько же девственников! — кажется, если бы он не говорил такое вслух, а писал, то после каждой фразы стоял бы миллион улыбающихся скобочек. — Так что ты хотел? Говори быстрее, а то я в туалете сижу, как-никак. Голос в трубке мнётся и не находит, что ответить. — Да блять, ну что ты, — недовольно тянет Братишкин, — сам позвонил и сам же не можешь ничего мне сказать. Хочешь жёстко меня словесно выебать? Устроить секс по телефону? Вова зачем-то томно и громко вздыхает и страстно передёргивает плечами, зная, что Хес этого всё равно не видит. Рубашка и пиджак немного сползают, чуть-чуть оголяя предплечья, и Семенюк остаётся абсолютно доволен результатом. — Я всё слышу, и вообще я собирался серьезно поговорить, — кажется, что Губанов очень старательно подбирает слова, — постонешь в другой раз. Братишкин ненавидит омерзительное словосочетание “серьёзно поговорить”. У женщин оно значит или жёсткий скандал с битьём посуды, или очень неприятную новость, в разной степени зависящую от того, кто её сообщает, или просто слова “я ухожу от тебя”. Что такое может значить у мужчин, Вова только догадывается — батя, если хотел вставить пиздов, вставлял их без предисловий. — Я как раз думал, что, раз такой день хороший, может, ты меня замуж позовёшь, — истерически посмеивается стример, крепко вцепившись в злосчастную бутылку, словно в талисман от всех неприятностей. Пьяное веселье как рукой снимает. — Короче, я очень долго думал и постоянно приходил к одному выводу — нам стоит расстаться, — слышно, что Лёша волнуется. Наверняка он сейчас сидит, сцепив руки в замок, или нервно теребит свой острый подбородок свободной от телефона рукой. Гордый юзер последнего айфона нахуй. Вове кажется, что зеркало напротив него идёт трещинами. Вселенная падает, как карточный домик, тронутый лапкой заигравшейся кошки. — Как так… Почему… Я же столько всего тебе скидывал… И без того покрасневшие за вечер глаза снова захлёстываются слезами. Поистине, эта неделя должна считаться днями эмоциональных качелей: сначала бан, потом разбан, потом — лучший стример в 2023 году, слэй кинг, а сейчас его бросает Хесус. Вова автоматически выплёвывает сгоревшую до фильтра сигарету на пол и не глядя закуривает новую. Бутылку всё-таки ставит на пол, вздыхая. Почему-то только сейчас он понимает, что ему жутко холодно, особенно груди и плечам, и тянется поправить рубашку и застегнуть пуговицы на ней, при этом не отнимая телефон от уха и всё ещё чего-то ожидая. Несмотря на долетающие из зала громкие басы и нестройный смех веселящихся деятелей твича, для Братишкина праздник кончился быстрее, чем тот успел моргнуть. — Ты ещё что-то хочешь сказать? — деревянным голосом спрашивает он, отдёргиваясь от неожиданно ставшей ледяной стены. — Подожди, это начало — суетится на том конце провода Лёша. Только начало? Вова тогда выйдет из холла, где проводится церемония, и бросится под трамвай. Видимо, сейчас ему будут перечислять причины, по которым с ним не хотят продолжать встречаться. Таких на самом деле много, это нельзя не признать. — Ещё с прошлого года я задумался об этом и никак не знал, стоит ли тебе об этом говорить. Наши отношения были в жопе, и, в принципе, и сейчас они тоже не на высоте, это нельзя отрицать. Любовь живёт три года, знаешь такую фразу? — Знаю, — выплёвывает сквозь слёзы Вова. От секси образа не остаётся ни следа, и есть только зарёванный мелкий парень в неаккуратном смокинге, рыдающий в туалете. Прямо сцена из какой-то гей-драмы. — Вот и я считал так. Что мы до 2021 года вполне были ничего парой, а потом всё умерло. Я понимал, что могу спокойно жить без тебя, хоть ты и стал важной и стабильной частью моей жизни, и это, как знаешь, показатель того, что любви нет. Мы стали всё меньшим инфоповодом для фандома, и нас легко заменили другие парочки, несмотря на то, что мы, в отличие от них, действительно встречались. Ты плачешь? — резко спохватывается Губанов, будто оторвавшись от бумажки, с которой он читал все предыдущие слова (а Вове так и кажется, особенно из-за отсутствия матерных выражений). — А как мне не плакать?! — зло интересуется Братишкин. — Вряд ли расставание с человеком, с которым ты почти шесть лет вместе, сильно приятный процесс! Я-то тебя не разлюбил! Ты должен был сказать раньше, например, в прошлом году, а не, сука, сегодня! Схуёв ты мне позвонил вообще, у меня праздник, я сейчас должен веселиться изо всех сил, танцевать на столе и подшофе идти по снегу в расстёгнутой куртке со своими двумя взятыми номинациями, а не рыдать в сортире нахуй! — Вову словно прорывает. Возникает мерзкое желание посраться на прощание максимально объёмно и бескомпромиссно, пройтись по всем слабым местам своего, очевидно, бывшего, и заставить его рыдать и просить заткнуться. — Так ты меня, блять, дослушай, а не выёбывайся на меня раньше времени! — Хесус тоже заводится. Наверняка он сейчас про себя вздыхает, вздёрнув вверх одну бровь, и беззвучно шепчет “ну что за долбоёб”. — Ну давай, удиви, — выдыхает Семенюк, остервенело завязывая на шее галстук. Тот почему-то поддаётся с первого раза — видимо, шеф протрезвел. От таких новостей нельзя не прийти в себя. — Так вот, я разлюбил тебя, — по прерывистому дыханию собеседника Вова понимает, что тот очень волнуется, — а сегодня смотрел трансляцию этой ебучей церемонии, куда меня, кстати, вообще не включили. Даже рестримил её, пиздил у Бустера онлайн. И знаешь, я увидел тебя на сцене, в костюме, как ты стоишь с этими статуэтками, — и влюбился снова. Не так, как в начале наших отношений, но я почувствовал к тебе что-то такое, что не ощущал очень давно. Увидел, какой ты красавец, даже с такой уёбской чёлкой и в не подходящих к смокингу кроссах. Трещины на зеркале напротив Вовы мгновенно затягиваются. Братишкин уверен, что он сейчас выглядит, как упоротый лис из древнего мема, только ещё и с сигаретой и нервно отхлёбывающий из горла бутылки уже заветрившееся шампанское. Пузырьков нет, есть только четвёртый за день ахуй. — То есть ты только что меня бросил, но предложил встречаться снова? — медленно и с нажимом интересуется Вова, снова закидывая ногу на поверхность и устраиваясь поудобнее. — Ну получается, что да… — истерически хихикает Хесус где-то в своей квартире в Нью-Йорке. Хорошо, что он так далеко. Ему просто сказочно повезло. — Пиздец ты пидор! — орёт Вова, швыряя всё-таки бутылку в стену. Та разбивается с громким звоном, разлив прозрачную жидкость, откуда давно исчезли все пузырьки, и разлетевшись мелкими осколками по всей комнате. — Нельзя так людей пугать! Я почти решил под трамвай, сука, броситься, а ты вот что удумал! Ты даже не сто десять, не десять, ты минус миллиард, нахуй! Я бы так тебе по ебалу заехал, будь мы рядом! — пачка чапман реда тоже летит в стену, но, к сожалению, не разбивается, отскочив от неё и шлёпнувшись в алкогольную лужу. Наверняка табак отсыреет и Семенюку нечего будет курить по пути домой в крайне содержательной беседе с Хесусом. — Что ты мне сделаешь, я в другом полушарии, — парирует Губанов, — так что, соглашаешься? — Хоть какая-то инициатива от тебя, надо же, — фыркает Вова, разбирая на полу сигареты и выкидывая намокшие в мусорное ведро, — заметь, что в 2018 году я тебе первый предложил отношения. Согласен я, блять. Знаешь, что бы я сейчас с тобой сделал? — Братишкин вытирает слёзы и лыбится в стену. Он живёт в какой-то лакшери романтической комедии с очень тупым сценаристом. — Что же? — слышится на фоне чавканье. Этот уёбок ещё и ест. — Прописал бы тебе ебанутейшего ляпуса, а потом жёстко засосал. Давно Вова так не радовался, слыша визгливое хихиканье своего уже-не-бывшего. Любые отношения нуждаются в какой-никакой встряске. Даже такой ебанутой и даже несмотря на то, что он всё ещё злится. Они точно ещё должны поговорить, когда Семенюк доберётся до дома, а ещё — когда он полностью протрезвеет, но сейчас хочется визжать от счастья и ебаться. Печально, что реализуемо в нынешних условиях лишь одно. — Жаль, что премия уже прошла. С таким манёвром, прошедшим всего за пять минут, мы обязаны были стать главной стримерской парой в уходящем году, — отвлекает Хесус Братишкина от детальной визуализации того, как ахуенно они могли бы сейчас потрахаться. — Ага, слэй король номер один и слэй король номер два.