christmas fair

крупные снежинки, кружась в неясном танце, падают с неба, оседают на вязаном шарфе и носу, так вовремя поднятому к небу, а в следующую секунду тают от соприкосновения с тёплой кожей. а те, что остались в сохранности на шарфе, вдруг стряхиваются чужой рукой, теперь исчезая где-то под ногами, если их хрупкая структура в принципе не была уничтожена таким неосторожным действием. — ты вообще нормальный, без шапки в снегопад выходить? — недовольно бурчат под ухом и тут же натягивают на голову вышеупомянутую шапку, раз пять точно проверяя нормально ли та сидит, словно не желая отпускать в свободное плаванье – а вдруг от неё вновь избавятся, стоит заботливым рукам пропасть? а ыйджу невольно растягивает губы в улыбке, да и даже не думает сопротивляться, глядя на излишне сосредоточенное лицо рядом. николас выглядит так, словно выполняет важнейшую миссию, порученную кем-то свыше, и от этого даже забавно становилось, но смех приходится сдерживать. чисто из уважения. — чего? — нико всё же замечает перемены в настроении, подозрительно косясь на ыйджу. — простудишься ведь. — сам-то не простудишься? — тихо фыркает ыйджу, выразительно осматривая болтающийся тонкий шарф на голой шее, который явно схватили только потому что он первый попался под руку. — зато в шапке. николас закатывает глаза, но всё же пытается исправить ситуацию, перекидывая один конец шарфа через шею, хоть и выглядит со стороны так, словно делает это на "отвали". — всё, идём, — он пытается взять ыйджу за руку, чтобы наверняка потащить за собой в неизвестном направлении, но чужая ладонь ловко выскальзывает из его собственной. а ыйджу вздыхает, перенимая теперь на себя роль ворчащего парня, который, тем не менее, заботливо обматывает чужую шею шарфом несколько раз, чтобы даже такая тонкая ткань смогла спасти от холодного ветра, а после до конца застёгивает молнию на куртке, поправляя и ворот. — вот теперь идём. николас улыбается широко и так довольно, мгновенно становясь похожим на кота, а в следующую секунду всё же хватает ыйджу за руку и нетерпеливо устремляется вперёд. а тот смиренно идёт за ним, стараясь лишь сдерживать нико от того, чтобы он не перешёл на бег. правда, те попытки потерпели неудачу, и теперь они оба несутся дальше, чудом огибая и не задевая прохожих. пальцы только сильнее сжимают чужие ладони, чтобы не потерять друг друга во всё нарастающей толпе, а на лицах сами собой всплывают улыбки без особой на то причины. да и им причины-то не нужны. — я уже устал, — жалуется ыйджу, когда они наконец останавливаются в очереди за коньками на прокат. николас в ответ хмыкает: — сейчас отдохнёшь, — и щёлкает его по носу, на что ыйджу забавно морщится. — с тобой – только в следующей жизни. полученные коньки они надевают на ноги, крепко завязывая шнурки, и под снова нетерпеливое "идём скорее" николаса ыйджу последним поднимается со скамьи, борясь с желанием стукнуть нико чем-нибудь тяжёлым. а на лёд они выходят вместе, медленно и держась за руки, чтобы не упасть, потому что оба не знали, когда последний раз вставали на коньки, а значит это было очень давно, и пусть тело должно что-то помнить, перестраховаться лишним никогда не будет. ыйджу держится за бортик, осторожно переставляя ноги и не забывая следить за николасом, который лишь благодаря ему всё ещё удерживает равновесие. но постепенно оба привыкают ко льду, настолько, что готовы даже отпустить бортик и друг друга, отправляясь в свободное путешествие по всей ледовой площадке. и на коньках стоят они уверенно более менее, по крайней мере сил хватает не только на то, чтобы следить за собственным равновесием, но и на обмены взглядами и улыбками между собой. они проезжают рядом целый круг, всё ускоряясь, чтобы в итоге погнаться друг за другом в шутливом соревновании, по правде, находясь на грани от того, чтобы упасть на лёд. но звонкий смех, сливающийся с остальным уличным шумом рождественской ярмарки, доносится до чужого слуха, как бы давая сигнал о том, что всё в полном порядке. — всё, пауза! — резко останавливаясь у бортика и хватаясь за его края кричит ыйджу стремительно приближающемуся к нему николасу. а тот хочет ответить, но неудачно переставив ногу внезапно падает на колени, прокатываясь на них прямиком к ыйджу, а ладони автоматически выставляет вперёд, чтобы уберечь остальное тело от падения. и в первые секунды три ыйджу действительно пугается, даже сам бросается к нему, опускаясь на лёд. хотя, видя, что всё в порядке, успокаивается он также быстро, даже улыбается от вдруг пришедшей шутки на ум: — мне это засчитывать, как подкат? николас непонимающе смотрит на него, явно прося пояснить, но смысл фразы доходит до него также быстро, как уходит шок от неожиданного падения. — всё было по плану, — смеётся нико в ответ. они пытаются встать одновременно, в силу своей неопытности хватаясь не только за бортик, но и друг за друга, и оба терпят неудачу, на этот раз уже вместе не справляясь с земным притяжением. очередная попытка подняться сопровождается смехом и неуклюжими телодвижениями, после которых шанс вернуться в лежачее положение становится только больше, но их это особо и не волнует. они выстроили свой собственный мир, отгораживаясь им от внешнего, и чем громче смех и нежнее становятся взгляды, посылаемые друг другу, тем больше растекается тепло в груди, согревающее даже в самые морозные дни. отведённые им полтора часа прошли, и коньки уже сданы обратно, но никто не думает двигаться в сторону дома. вокруг горят цветные огни, яркий аромат вкусной еды доносится из каждого угла, а шумный народ только начинает заполнять улицы, заполненные атмосферой праздника, несмотря на понижающуюся температуру. — тебе не холодно? — останавливается николас, беря обе ледяные ладони ыйджу в свои и поднося ближе к губам, чтобы согреть. — и без перчаток.. — ты тоже без них, — парирует ыйджу, на что нико закатывает глаза в своей привычной манере и тянет ыйджу на себя, засовывая его руки в карманы своей куртки. а ыйджу и не против. он кладёт голову ему на плечо, чувствуя, как николас сам обнимает его за талию, прижимая ближе. и плевать, что они стоят посреди оживлённой улицы и вокруг полно людей. в своём мире они одни, и никто не смеет тревожить момент настоящего умиротворения. но неподвижно стоять в минусовую температуру идея так себе, что начинает ощущаться уже через пару минут, и потому с усилием, но приходится друг от друга оторваться и продолжить путь вперёд, чтобы не превратиться в ледяные статуи. разве что нико вновь берёт ыйджу за руку, сплетая их пальцы, не только для того, чтобы не потерять друг друга в этой толпе. — хочешь какао? — внезапно останавливаясь предлагает ыйджу, а на вопросительный взгляд николаса, кивает на вывеску кофейни через дорогу. — хочу, — и нико первым меняет курс своего пути, утягивая за собой и второго. в кофейне тепло в разы, в отличие от улицы. они с облегчением стягивают с себя верхнюю одежду, вешая её на специальные крючки около входа. а пока ыйджу уходит делать заказ, николас уже спешит к дальнему столику у, с виду, мягкого дивана и смиренно ждёт ыйджу, со своего места наблюдая за ним, стоящим у барной стойки. у того же по возвращению уже оказывается чашка с горячим какао в руках, а вторую несёт девушка-бариста, которой ыйджу вызвался помочь. николас благодарит их обоих, а ыйджу девушку, и та уходит, позволяя им остаться наедине друг с другом не только в их собственном мире – в кофейне людей было, на удивление, не так много. попытка отпить из чашки оказалась неудачной – всё ещё слишком горячо, николас даже удивлён, как он не обжёг язык. но вместо поддержки от ыйджу он получает только плохо сдерживаемый смех, и потому наигранно обиженно пихает его локтем, хотя знает, что в ответ получит ровно тоже самое и никакого сочувствия. за разговорами ни о чём и обо всём одновременно, темами, кардинально отличающимися друг от друга и сменяющимися каждые три минуты, время летит быстрее. уже успевает остыть какао, чашки опустошиться наполовину, а окружение полностью поменяться, и лишь двое продолжают неизменно сидеть за дальним столиком, словно ничего, кроме них в этой жизни больше не существует. стоит ли говорить, что "словно" здесь было лишним? — на каток надо будет ещё вернуться, — строит планы николас на ближайшее будущее, пока ыйджу умиротворённо лежит на его плече, вертя в руках салфетку и всеми силами борясь со сном. — обязательно, — кивает он, практически на автомате. чужая рука пробирается в волосы ыйджу, начиная перебирать пряди и не оставляя больше никаких шансов на сопротивление, глаза начинают закрываться сами собой. но чувствуя, что собеседник окончательно затих, николас поворачивается к нему, расплываясь в нежной улыбке, и будит, аккуратно тряся за плечи. — идём домой, — говорит нико только разлепившему глаза ыйджу, который ведь даже и не понял, когда успел провалиться в сон. и он кивает, не видя причин для отказа. а николас оставляет смазанный поцелуй на его щеке, и поднимается с дивана первым, дожидаясь, когда ыйджу окончательно придёт в себя и вернётся в реальный мир. с неба вновь опадают снежинки, с каждой минутой их становится всё больше, и на вязаном шарфе и шапках они оседают, будто готовые полностью собой их заменить. а сквозь яркие праздничные огни и весёлую толпу шумного народа, нико с ыйджу бегут, держась за руки, словно в мире нет никого, кроме них двоих. и с их лиц не слетают счастливые улыбки, а ладони только сильнее сжимают чужие, и звонкий смех, пусть и продолжает сливаться с остальным уличным шумом, всё ещё доносится до чужого слуха.