Оставь надежду

                    — Вы снова вернетесь домой. Но боюсь, на этот раз все будет иначе. На этот раз Бог хочет, чтобы вы помнили, — говорит Джошуа будто бы даже с искренним сочувствием, смотрит пристально долгое мгновение и поднимает руку раскрытой ладонью к ним.              Свет быстро заполняет пространство. Дин закрывает глаза. Понимает, что через миг очнется в своем теле. Что следы от пуль останутся лишь дырами в рубашке. Что все начнется сначала: поиски способа найти и убить дьявола, охота в промежутках. С одной только разницей: надежды на помощь Бога у них больше нет.              У него больше нет его последней надежды.              Крик отрицания рвется из горла, когда Дин отчетливо осознает, что возвращаться он не хочет. Что он смертельно устал. Но звука нет. Есть слепящий свет, который сквозь плотно закрытые веки кажется почти красным. А потом свет резко исчезает.              Дин распахивает глаза. Думает, что должен почувствовать хоть что-то при возвращении в тело, но не ощущает ничего. Смотрит по сторонам и резко понимает почему: вокруг все тот же сад.              — Джошуа, — почему-то знакомый голос раздается сбоку. Дин ищет соответствие в памяти и поворачивает голову. Вдруг понимает, что он стоит один. Сэма рядом нет. Удушливый страх накрывает, но отпускает, когда в голову приходит мысль, что Джошуа мог успеть его воскресить. Дин наконец-то понимает, кого видит чуть в стороне. Голос, может, и принадлежит молодому Джону. Как и облик. Но с такой интонацией говорил Михаил во время их встречи в прошлом. Картинка собирается. Дин сглатывает, понимая, почему он все еще здесь, а Сэм — нет. Уверенность в собственном выводе пошатывается, когда Дин замечает, что на Джошуа Михаил смотрит абсолютно пустым, мертвым взглядом. — Ты сказал, что Бог на Земле. Что он знает обо всем, что происходит, но считает, что это не его проблема. Это правда?              — Михаил, — Джошуа отвечает неторопливо. Начинает с обращения, очевидно, в качестве приветствия. Смотрит странным взглядом. — Ты слышал мой разговор с мальчиками, — утверждает Джошуа наконец. В его голосе ни раздражения, ни удивления. — Думаю, весь.              — Захария доложил о твоем вмешательстве, — лаконичная сухая фраза почти похожа на объяснение. Дин облизывает губы, когда ловит мысль, что перед ним будто бы какой-то другой Михаил. Облик Джона в молодости соответствует до последней детали. Но уверенности и даже горячности, с которыми Михаил рассказывал ему о плане, будто не осталось вообще. — Ты не ответил на мой вопрос. Это правда?              — Да, — на лице Джошуа не дрожит ни один мускул. Он прямо смотрит Михаилу в глаза. — Мне очень жаль, Михаил. Это послание предназначалось не тебе. Но оно таково, как есть. Хотел бы я сказать и тебе что-то другое. С твоего позволения, я все-таки верну и Дина обратно. Босс велел, — Джошуа вновь поднимает руку.              — Нет, — неудавшееся ранее восклицание на этот раз получается легко. Дин шарахается в сторону. — Где Сэм?              — Уже на Земле. Он в порядке, — уверенно обещает Джошуа. Чуть хмурится. — Тебе тоже пора последовать за ним.              — Передай Богу, что если он хочет отправить меня обратно, ему придется сделать это лично, — с вызовом бросает Дин.              Джошуа, кажется, немного теряется. Михаил не реагирует вообще никак и напоминает застывшее изваяние. Мертвым в нем выглядит все: идеально прямая спина, застывшее лицо, взгляд. Дин сжимает губы. Не чувствует вызова, с которым говорил, ни на гран. Не чувствует уверенности. Знает, что должен вернуться к Сэму. Ловит мысль, что остаться на Небесах, это безумие. Но только сил нет.              Прямо сейчас нет сил продолжать бесконечную войну, в которой с течением времени все меньше получается находить смысл. Прямо сейчас перед глазами вновь и вновь проносятся картинки рая Сэма. Ни одна из них никак не связана с семьей. Счастливее всего Сэм был не рядом с ними. Факт — не новость с момента отъезда Сэма в Стэнфорд. Но только сейчас он находит полное осознание.              Дин облизывает губы. У всего этого есть какие-то объяснения, они точно есть. Сэм даже пытался ему их дать, когда они попались Захарии. Но сейчас идеально и глубоко наплевать. Разочарование от потери надежды слишком сильно. Оно острое и неостывшее, оно в моменте настоящего, и все видится сквозь его призму. В ушах будто бы заново звенят слова Джошуа:              «Вот только ты не уверен, что на этот раз у тебя что-то получится. Ты не сможешь убить дьявола, и ты теряешь веру. В себя, в брата. А теперь еще и это. Бог был твоей последней надеждой».              — Дин, — Джошуа говорит почти строго, но и чуть-чуть увещевающе. Смотрит, не мигая. — Я должен вернуть тебя на…              — Оставь его, — в голосе Михаила, который перебивает резко и роняет слова тяжело, ничего живого, как и во всем его облике.              — Понимаешь ли ты, что делаешь, Михаил? — Джошуа смещает взгляд неохотно и медленно. Дин следит за этим как загипнотизированный, и черт его знает, почему это кажется таким важным. В голове полнейшая каша из обрывочных мыслей и тлеющих болезненных эмоций, каждая из которых готова вспыхнуть пламенем злости в любой момент. — Против воли Бога пойти ты собрался? Ты?              — Последняя воля Бога, которая мне известна, заключается в том, что я должен убить Люцифера, — ни интонации, ни намека на нее. Голос Михаила остается ровным и неживым. Дин долго тянет в себя воздух, стараясь не думать, что здесь его нет, а если и есть, то ему он сейчас не нужен. Он ведь мертв. Но нужно что-то привычное. Нужно что-то, что заставит перестать себя чувствовать случайной частью чего-то непреодолимо-огромного и уничтожающего. — Битва должна случиться, и она случится. О другой его воли мне неизвестно ничего.              — Я донес ее до тебя только что, — спокойствие в голосе Джошуа впервые дает ощутимую трещину. Сквозь него пробивается недоумение. — Я должен вернуть мальчиков на Землю и сделать так, чтобы они помнили об этом своем визите на Небеса.              — Но ты не Бог, — указывает на очевидный факт Михаил.              Его взгляд тяжелеет. Дин ловит мысль, что в худшие моменты не видел такого взгляда у отца. Возможно, только тогда, когда Сэм сбежал от него. Как выяснилось теперь, для того, чтобы две недели есть пиццу, запивать ее колой и завести собаку. Дин стискивает зубы и яростно заталкивает воспоминание как можно глубже. Об этом нельзя думать сейчас. Только трепка, которую задал ему Джон, все равно воскресает в памяти. Как и собственный страх, что брат погиб, а он не уберег. Дин сжимает кулаки, когда в голову влетает холодная мысль-констатация:              Для Сэма это счастливое воспоминание.              — Я не Бог, — Джошуа разводит руками. Его недоумение становится более явственным. — Но я озвучиваю его волю.              — Откуда мне это знать? — Михаил не уступает в дуэли взглядов и будто придавливает к земле своим.              — Зачем мне врать? — Джошуа повторяет свой же вопрос, но на этот раз уверенности от него исходит куда меньше. — Ты же слышал…              — Джошуа. Оставь нас. Немедленно, — голос Михаила звучит тише, зато над головой раздаются раскаты грома.              Дин сглатывает. В мысли медленно прокрадывается понимание, что разбрасываться дерзостями, отказываясь от воскрешения, в присутствии Михаила не стоило. Джошуа смотрит на Михаила еще несколько долгих мгновений, а затем бесшумно исчезает. Дин моргает. Ни шелеста крыльев, ни любого другого звука. Просто место, где стоял Джошуа, оказывается пустым. Гром над головой при этом не стихает.              — Ну, и что дальше? — с вызовом интересуется Дин. Молчать он не собирается. Выбор не переиграть, и, очевидно, он застрянет на Небесах. Но Дин желает донести до Михаила, что никакого согласия с его стороны это не подразумевает. — Снова начнешь заливать про великую битву и расписанную судьбу?              — Разве ты не понимал, что это неизбежный итог твоего выбора остаться здесь? — Михаил едва поворачивает голову в его сторону.              Дин убеждает себя, что голос не неживой. Он просто равнодушный, ну или излишне спокойный. Это же ангелы. Михаил, может, и главный пернатый гондон, но все же он такой же пернатый, как и остальные. Для ангелов нормально говорить безэмоционально. Убеждение проваливается с треском и не помогает ощущать всю ситуацию менее жутко, чем есть. Михаил кажется призраком, но в то же время кем-то многим хуже него.              — Я что-то не догоняю, ты-то чего так убиваешься? — слова срываются с языка быстрее, чем разум срабатывает и подсказывает, что разговоры по душам с Михаилом, у которого души вообще нет, ему совершенно точно не нужны. Дин сжимает губы, но не хочет останавливаться. Где Джошуа теперь — неизвестно. В голову не лезет ни одного способа выбраться с Небес самостоятельно. Вряд ли он снова найдет Эша. Ситуация выглядит откровенно дерьмовой. Михаил усугубляет ее в разы. — Ну, сидит твой папаша на Земле, ждет, когда ты исполнишь его великую волю. Тебе-то что? Или твое высочество не может смириться с тем, что отец решил поболтать с садовником, а не с тобой?              Михаил не отвечает. Он только миг смотрит тем самым тяжелым взглядом, которым сверлил Джошуа, а затем подходит ближе и касается его лба. Дин вынужденно признает, что взгляд пробирает, но цепляется за гордость и убеждает себя, что ему все равно. Михаил не дождется от него страха, что бы ни делал.              Земля резко уходит из-под ног, а сад вокруг превращается в быстро крутящуюся карусель. Дин трясет головой, и не сразу понимает, что вновь твердо стоит на ногах. Он быстро оглядывается. Их дом в Лоуренсе, в котором они с Сэмом уже успели побывать, не узнать невозможно. В теле напрягается каждый нерв. Дин хочет надеяться, что он просто в очередном воспоминании, один, но чутье говорит, что Михаил стоит прямо за его спиной. Дин резко разворачивается на сто восемьдесят градусов и врезается в Михаила.              Взгляд невольно устремляется поверх его плеча. Дин приоткрывает рот и забывает даже отшатнуться, хотя полное отсутствие дистанции лишает равновесия и напрягает. Но на кухне, в дверном проеме которой они стоят, Джон и Мэри пытаются накормить его самого, и память мгновенно оживляется. Дин облизывает губы, бежит взглядом по округлому животу Мэри. Он помнит так смутно и далеко, но помнит, хотя ему едва исполнилось четыре.              Он откажется есть вафли, но мама его уговорит. А потом они все вместе пойдут смотреть на снег, который не такое уж и частое у них явление. Отец будет учить его играть в снежки, а раскрасневшаяся, сияющая и счастливая мама построит настоящую снежную крепость.              — Думаю, ты можешь провести здесь некоторое время, — роняет Михаил, напоминая о своем присутствии.              Доходит медленно. Дин сжимает кулаки, когда понимает. Михаил собирается оставить его в воспоминании и заставить проживать его вновь и вновь. Злость застилает разум. Дин смотрит на Михаила, не видит отца, хотя образ воссоздан безупречно, а оригинал прямо перед глазами, и требует:              — Верни меня на Землю. Сейчас же, слышишь, пернатый ублюдок?              — Совсем недавно ты этого не желал. — Михаила не пронимает ни на йоту, это отлично заметно. — Мы продолжим нашу беседу позже, Дин.              — Нет. Не смей… — Дин не заканчивает, когда Михаил исчезает. Мэри воркует над пустым местом, уговаривая четырехлетнего его съесть вафли, и упоминает ангелов. Дин жмурится и бессильно шепчет уже в пустоту, надеясь, что где-нибудь Михаил все-таки услышит: — Пернатый кусок дерьма.              Легче не становится. Только к горлу подкатывает тошнота, когда Дин следит взглядом, как счастливые родители отправляются на улицу, и вспоминает, как образ Мэри использовал Захария. Отбитого на всю голову ублюдка хочется найти и растерзать голыми руками. Дин скрипит зубами, но замирает, когда в голову влетает мысль, что он может найти. Нужно только выбраться из Рая, который кажется хуже Ада, куда запихнул его Михаил.              Дин оглядывается еще раз, теперь намного внимательнее. Выход из дома точно не выход. Он ведет на улицу, во двор, где Джон и Мэри возятся с маленьким Дином в снегу, и является частью воспоминания. Но окно наверняка скрывать выход может. Дин почти бросается к нему, но взгляд вдруг цепляется за телевизор. Это заставляет вспомнить, что он может связаться с Касом. Дин забывает про окно, быстрым шагом подходит к телевизору и вкладывает всю надежду в настойчивый зов:              — Кас? Кас, дружище, скажи, что ты меня слышишь. Кас…