Баллада о жертвах и розах

В этом году пройдут уже четыреста семьдесят четвертые Голодные игры. Традиция, созданная высшим порядком — Селестией — в назидание другим регионам. «Мы все видим, все знаем и можем» — наверняка такой посыл несло уничтожение целого региона под названием Каэнри’ах, ныне несуществующего на современных картах. Вот уже почти пять веков эту историю мусолят в школьных программах, вспоминают при проведении очередных Голодных игр, рассказывают по тысячи раз старики, которым, конечно же, правдивые детали передавались из уст в уста, из поколения в поколение. Концовкой истории, в любом случае, всегда является зарождение Голодных игр. Кровавая бойня, по другому не назовешь. Избираются по двое молодых человек разного пола с каждого региона, отправляются на Игры, которые сделаны таким образом, что для всех остальных жителей регионов превращаются в своего рода шоу. Можно делать ставки, можно болеть за трибьюта своего региона, а ментор даже может посылать что-нибудь своему подопечному, чтобы повысить его шансы на победу. Побеждает последний выживший. Возвращается с глазом бога — это Селестия делится капелькой своей силы с победителем — и до конца жизни живёт припеваючи. Тошно. Розария сидит у кроны огромного старого дерева, спрятанная в его тени, и вертит в руках слегка проржавевший, маленький охотничий кинжал — единственное, что у нее осталось от разбойника-отца. Вокруг — ни души. Только ветер лениво расчесывает траву и иногда с других деревьев доносится щебет птиц. Розария бесцельно смотрит вперёд, вспоминая, почему вообще здесь находится. Сегодня день Жатвы. Это значит, что для Голодных игр этого года будут выбраны трибьюты, представляющие свой регион. Возвращаться в город совсем не хочется. Ничего хорошего все равно там не ждёт. Очередной праздник, в который кто-то отправит своего ребенка на верную смерть, и церемония-издевка над простыми людьми, вынужденными участвовать в этом балагане. Жатва — самый ненавистный Розарией день в году. Она вытягивает вперёд руку и смотрит, как на лезвии играют блики солнца. Крутит в разные стороны, вздыхает и неохотно поднимается. Потягивается, разминая затёкшие мышцы и начинает плестись в город. Хорошо бы ее никто не заметил у стен, когда она будет ждать смену охраны, чтобы незаметно проникнуть по ту сторону ограждения. Вернувшись в город, Розария тут же прячется в тени переулка, завидев Миротворцев, грозной шествией направляющихся на главную площадь. Она никогда не интересовалась ни историей, ни участием в Играх, и сама мысль о возможном выигрыше в этой лотерее смерти мерзким спазмом отдается в желудке, поэтому она старается как можно дольше избегать и солдат, знаменующих усиленную охрану в честь церемонии, и знамен с миниатюрным изображением Селестии, развешанные на площади. Мондштадт — регион немногочисленный, в сравнении с остальными; шансов, что представлять родной регион будешь именно ты — достаточно, чтобы каждый год этот праздник Мондштадский молодняк проводил в страхе за свою жизнь. Розария никогда бы не призналась, что боится не меньше остальных. Ей остается всего один год до «безопасного возраста» — совершеннолетия, когда твое имя исчезает из списков и на Игры ты попасть уже никак не сможешь, даже если вызовешься добровольцем. Всего один год. В день Жатвы на площади собирается практически весь город, за исключением больных, калек и прочих, кто не смог бы прийти даже если захотел. Протолкнуться негде, но несмотря на толпу, на площади совсем не шумно. Тихий ропот, где-то отдаленный плач маленького ребенка, а ещё эти Миротворцы с оружием наперевес. Розария фыркает — хоть что-то настоящее в этом маленьком притворно-торжественном мероприятии. Правительство пытается создать праздничную атмосферу в каждом из регионов, да куда там — цветастые ленты и слегка преображенная площадь, с передвижной деревянной сценой выглядят совсем нелепо, почти стыдливо на фоне поблеклых Мондштадцев. Розария занимает место у ближайшей стенки, нервно теребит кинжал в руке и напускно скучающим взглядом обводит сцену, где вскоре выходит эскорт будущих трибьютов. Женщина бодрым голосом начинает свою речь, и Розария бесстыдно перестает слушать. Как только очередных жертв традиции уведут, Розария тут же покинет площадь и сходит развеяться, возможно снова прибьется к местной страже и сможет выбраться в лес. Там свобода, хоть и мнимая. Можно было бы даже поохотиться, но копьё, которое- …Ее мысли прерывает толчок в плечо. Затем другой. Розария поднимает взгляд и видит, как непроходимая толпа расступилась прямо перед ней, образуя проход к сцене. И сочувствующие, и равнодушные, и где-то даже облегченные взгляды устремлены на нее. Розария непонимающе крутит головой, пока к ней навстречу не выходят Миротворцы, и тогда осознание тяжёлым камнем начинает сдавливать грудь. Со сцены повторяют ее имя, и сердце у Розарии пропускает удар. Всего один год, и о ежегодном кошмаре можно было бы забыть. Всего один. Как там принято говорить каждый раз, когда вы провожаете детей, готовящихся убить друг друга? «Счастливых вам Голодных игр, и пусть удача всегда будет с вами!»? Розарию на сцену буквально приволакивают. Она и сама не может понять, почему — поддалась страху и попыталась сбежать? Сопротивлялась? Просто застыла, с глупым выражением лица, не в силах и шага сделать в сторону сцены? Сердце колотится так сильно, что Розарии показалось, оно вот-вот взорвется; зрение все не может сфокусироваться, и к горлу подходит тошнота. Женщина что-то говорит, берет ее за руку — Розария ощущает себя погруженной под воду, где звуки заглушены, зрение размыто, и жутко не хватает воздуха. Только вот воды никакой нет, и Розария отчаянно пытается прийти в себя, иначе она просто задохнётся и потеряет сознание прямо на сцене. Нет, нельзя, нельзя показывать слабость! Розария мысленно охлаждает ум, почти унимая хаотично мечущиеся мысли. Она даже умудряется по традиции пожать руку трибьюту-парню, но едва ли запоминает его. На руках остаётся фантомный холод от прикосновения чужой ладони. И когда Розария сосредотачивается на этом ощущении, из-под мнимой воды все же удается «вынырнуть» и восстановить дыхание.

***

Всю поездку до арены Розария держится особняком. Поезд проезжает мимо Ли Юэ, где и подбирает других двоих трибьютов, затем — Сумерских. У каждого выделен свой вагон, есть общие сектора, а ещё их кормят три раза в день. Ментор Розарии и второго трибьюта из Мондштадта — Розария не имела никакого желания с ним знакомиться — это прошлый победитель Игр с их региона. Варке не меньше сорока пяти лет, он раздражающе расслабленный, чересчур позитивный, и, что было неудобнее всего, слишком полезный и умный, чтобы игнорировать. Целых три дня Варка упорно пытался найти общий язык с Розарией, а потом, видимо, понял что все без толку, и перешёл на исключительное сотрудничество — без игр в приятелей, что было ей гораздо ближе. Впрочем, это касалось только отношений с Розарией; с её белокурым собратом по несчастью Варка сдружился почти сразу. Первый, кстати, оказался едва заинтересованным в знакомстве — единожды показался у дверей Розарии, получил мгновенный отказ на общение, покорно ушел и больше Розарию не тревожил. Это был первый раз, когда она смогла, наконец, рассмотреть его детально. Бледная кожа, бесстрастное лицо. Разве что в глазах можно было увидеть проблеск хоть какой-то эмоции. Розария даже не спросила его имени. Впрочем, это беспокоило ее меньше всего — главное, чтобы не донимал. Поездка заняла несколько дней и этого времени было достаточно, чтобы подавить в себе ужас перед предстоящим и начать мыслить рационально. Розария могла бояться, но она не была беспомощной: владение копьём, метание ножей, базовые навыки выживания, приобретенные в лесу и после детства, проведенного среди разбойников. Да, у нее были шансы выжить. Впереди ее ждали раздражающие стилисты, очередные церемонии и прочие прелюдии к главному событию.

***

Ведущий программы блестит переливчатым синим костюмом на свету, красуясь перед зрителями. Он звучит непринужденно и мастерски ведёт интервью, позволяя каждому трибьюту рассказать что-то о себе, что-то, что могло бы привлечь спонсоров. Как это было со всеми юношами, он задаёт Альбедо вопрос о том, есть ли у него девушка и тот, пожалуй, выдерживает непозволительно долгую, многозначительную паузу. Лица зрителей проясняются пониманием, но затем недоуменно кривятся, когда Альбедо отрицательно качает головой. Очевидно, вопрос его хоть сколько-то смущает. — Не может быть, чтобы у такого парня не было возлюбленной! — не отстаёт ведущий, догадываясь, что не все так просто. — Давай же, мы умираем от любопытства! Альбедо потупляет взгляд, и его прежде ровный голос приобретает оттенок неуверенности. — Ну, вообще-то, есть одна девушка… Я влюблен в нее уже давно. Только… я уверен, до Жатвы она и не знала о моем существовании. В толпе зрителей прокатывается понимающий вздох, где-то мелькают нотки сочувствия. Всё-таки, даже у такого беспристрастного парня в глубине души таятся высокие чувства. — Ну, тогда тебе всего-то остаётся победить на Играх и тогда она просто не сможет не обратить на тебя внимания, правда? — отдаленно звучит подбадривающий голос ведущего. Розария едва обращает внимание на проекцию интервью, увлекшись рассматриванием комнаты ожидания, когда с экрана внезапно доносятся шокированные вздохи, заставляя Розарию мгновенно поднять голову в сторону звука. —…второй трибьют Мондштадта, — Розария успевает вспомнить то, что уловила краем уха и тут же понимает, что речь идет о ней. Между тем публика унимается и вновь заговаривает ведущий, уже не так преувеличенно бодро: — Да уж. Не повезло. Следом ему вторит тихий голос Альбедо, но Розария снова не слушает, погружаясь в мыслительный процесс. Девушка… не знала до Жатвы… второй трибьют… В какой-то момент внутри нее вспыхивает ярость и негодование — чем он думал, когда рассказал о подобном перед всем Тейватом? Теперь все внимание будет обращено на них. А скажется ли это на предпочтениях спонсоров? Розарии не хотелось и думать о том, какие последствия повлечет этот маленький момент слабости и сентиментальности, которую позволил себе этот дурацкий белокурый парень. Она планирует хорошенько вздернуть его позже, как только предоставится шанс, но к вечеру ее пыл остывает вопреки здравому смыслу. В ту ночь, ворочаясь в постели, она думает о его неловком взгляде и даже испытывает небольшой укол жалости. До начала Игр они так и не заговаривают.

***

Когда торжественно звучат трубы и Розарию из темноты поднимают наверх, к арене, её сердце замирает. Она больше, чем громадная. Возможно, размером с весь регион Мондштадта. Трибьюты расположены в большой круг — до ближайшего соперника придется добираться бегом. В центре — Рог изобилия; здесь для участников положили все, что может понадобиться в выживании, начиная от оружия и заканчивая съестными припасами. Таймер ещё не объявил начало, а Розария уже подрагивает от адреналина. Она облизывает пересохшие губы, по привычке сжимает руку, представляя в ней маленький заржавевший кинжал, и смотрит вперед. Сердце стучит в висках, и она заставляет себя успокоиться, напоминая: нужно сосредоточиться, пустой паникой себе не поможешь. Глазами пробегает по ближайшим соперникам. Слева незнакомцы, вероятно, из Ли Юэ, напряжённо переглядываются друг с другом. Их Розария видела редко, но если видела — они всегда держались рядом, как осиротевшие птенцы. Чуть поодаль можно увидеть светлую макушку девушки-пиротехника. Дальше все скрыто за Рогом изобилия; Розария поворачивает голову вправо и видит белокурого парнишку, её земляка — кто-то из участников на тренировочной площадке однажды назвал его Принцем, и это первое, что всплывает в ее голове, когда она пытается вспомнить его имя. У него это вечное бесстрастное, словно приклеенное выражение лица, и Розария в какой-то мере соглашается с этой кличкой. Она прищуривается, замечая шевеление бледных губ; Альбедо смотрит в сторону гор и, судя по всему, что-то отсчитывает. Розария следит за направлением его взгляда и замечает у скалистого подножья жёлтые минералы, слегка поблескивающие на свету, очень подозрительно напоминающие кор ляписы, которые, как известно, поставляются из Ли Юэ. Они ли так привлекли внимание парня? Розария возвращает свой взгляд к нему и читает по губам: «семь… восемь… девять. Девять» Прежде чем Розария успевает разобраться зачем и почему, по арене громом разносится до тошноты бодрый голос распорядителя Игр. — Дамы и господа, четыреста семьдесят четвертые Голодные Игры объявляются открытыми! И пусть удача всегда будет с вами! Розария напрягается, устремляя взгляд к Рогу изобилия. Ад только начинается. *** Когда в небе вспыхивает портрет последнего погибшего трибьюта, Розария позволяет себе остановиться и хотя бы взглянуть на полученные раны. Соваться в до жути знакомое одуванчиковое поле было ошибкой — если бы не обостренные до предела органы чувств, Розария могла бы и не заметить тонкие, словно паутиновые нити порезы, которые оставлял на теле бушующий ветер. А ведь кто-то мог не обратить внимания и до смерти истечь кровью, не имея времени выбраться из местности. Не то, чтобы у нее был выбор — в поле она угодила, спасаясь от шаровых молний и искрящимися электроразрядами насекомыми. Один из трибьютов Инадзумы умер, пытаясь напасть на Розарию; ей не пришлось даже пачкать копьё, настолько глупым был этот парень, угодив в одно из потрескивающих электричеством гнезд. Розария бежала без оглядки, но мозг услужливо подкидывал картинки корчащегося на земле тела, от которых Розарию мутило. Их осталось восемь. Птенцы из Ли Юэ, неудачливые близнецы из Фонтейна — кого-то из них звали Линетт, но Розария не могла вспомнить точно, крепкие выходцы из Натлана и Снежной — и, на удивление всему Тейвату, оба трибьюта из Мондштадта. Тело девчонки-пиротехника увезли на планере ещё вчера, и Розария видела кровавые ошмётки одежды которые то и дело выпадали с нее в воздухе. Примерно тогда Розария и поняла, что в район леса ходить точно не стоит. Говорят, в лесах Сумеру водятся тигры — что мешает извращённой фантазии Селестии запустить таких же, а то и модифицированных тварей на арену? Розария наскоро проверяет оставшиеся припасы, чувствуя накатившую усталость. Еды завтра придется как-то добыть, благо что копьё все ещё при ней. Источник воды ещё предстояло отыскать, но что-то ей подсказывало, что она найдет его в районе гор, куда она завтра и пойдет. Все остальное — мелочи. Сознание невольно возвращается к Альбедо. Все-то у него просчитано, все схвачено. Даже на арене со скуки начал считать камни. Ещё до начала игр «Принц» выглядел так, будто подготавливался как профи: все записывал, везде все спрашивал, тренировался отдельно ото всех, подружился с ментором. Даже предложил Розарии объединиться, как это сделали, например, пташки из Ли Юэ, но сама мысль тогда ей казалась абсурдной — уж лучше заранее провести черту, чем играть в союзников, а потом впиться друг другу в глотки. Розарии было тошно просто думать о том, что придется притворяться. Ждать подвох, нож в спину, и все равно быть в положении, где доверять придется. А что сейчас? Сейчас Розария настолько ничтожна, что чувствует долю облегчения, зная, что где-то на арене есть ее земляк. Странное это чувство, учитывая обстоятельства и то нелепое признание, но на играх вообще все чувства противоречивы. Все твои принципы, мораль, хоть что-то человеческое — смывается играми как неудачный макияж. Как сор, который спрятали под ковром, а потом все же вымели. «Убей или будешь убит» — Розария уже не помнит, где слышала этот совет, но с момента ее попадания на арену он то и дело всплывал в ее голове мерзким напоминанием. Розария маскируется под густо проросшим утесом, в последний раз перепроверяет обстановку вокруг и наконец позволяет себе вздремнуть.

***

Когда Розария, изможденная после путешествия до подножья горы, наотрез отказывается объединиться с парнем из своего региона, случается немыслимое: с неба к нему прилетает небольшой парашют. Розария получала подарок от спонсоров лишь единожды, когда чуть не умерла от обезвоживания, а вот Альбедо, кажется, купался в лучах внимания. Она с досадой вспоминает то злосчастное интервью, но говорить что-то все равно уже поздно. Прямо в руки к «Принцу», надо же. На солнце блеснула рукоять, знакомая ржавчина — да уж, Варка отлично поиздевался над ней, отправив ее собственный кинжал никому иному, кроме как Альбедо. Кинжал этот у нее изъяли ещё до Игр, но Варка успел забрать его у Миротворцев до того, как от очень важного для Розарии предмета избавились, чем и заслужил её неохотную благодарность. Розария ревниво и почти обиженно пепелит взглядом ее кинжал, а потом ее осеняет. Варка умён, он не стал бы тратить драгоценные ресурсы на обычную шутку. Скорее всего, он даёт подсказку — и Розария даже догадывается, какую. Кинжал отправили Альбедо, зная, что она это увидит — говоря, мол, хватит упрямиться, присоединяйся к нему. Делать нечего, скорее всего Варке известно больше, чем им. Розария старается не думать о признании и смущенном взгляде на экранах проекции. Спустя две смерти (парень из Натлана и кто-то из Ли Юэ) ее догадка подтверждается — правила Игр меняются в угоду зрительского внимания и теперь победить могут двое, если они из одного региона. Розария не может насытиться чувством облегчения, переполняющего ее, когда она понимает, что хотя бы Альбедо ей не придется убивать. Она не одна. У нее есть шанс вернуться в Мондштадт живой.

***

Несколько дней проходят почти слишком спокойно — Альбедо оказался спецом в алхимии, до попадания в Игры он учился в какой-то академии и подавал большие надежды. Его навыки выживания были не хуже, чем у Розарии, это она поняла из небольших разговоров за обедом или ужином из всего, что попалось или нашлось в лесу. Спустя какое-то время даже Розария даже смогла разобрать отдельные эмоции, прячущиеся за обманчиво равнодушным лицом, а заодно узнать от напарника больше о том, чего ещё опасного таилось на арене Стало понятно, как ему удалось выжить до нынешнего момента, не проливая крови — используя посланные с умом подарки от спонсоров — «спасибо Варке» — с фырканьем думает Розария, и его собственный ум помогли Альбедо справиться с большинством местных аномалий. Да, на нем все ещё были следы выживания — синяки, обработанные неизвестно чем порезы, даже наскоро забинтованная рана на ноге. Альбедо все делал с умом, пока Розария руководствовалась одним желанием выжить.

***

Полнейший ад на арене разворачивается ночью. Альбедо, дежуривший в эту ночь, разбудил ее нехарактерным для него резким толчком, словно в спешке. Розарии очнулась мгновенно, ее итак напряжённые до предела инстинкты помогли сориентироваться достаточно быстро, чтобы поспеть за ее товарищем, торопливо собирающим их припасы и оружие. Земля гудела. — Сейчас будет обвал, — кратко бросает Альбедо, кидая ей в руки бутылек с подозрительной оранжевой жидкостью. — Нужно убираться отсюда. Розария кивает, хватает копьё, и успевает только вскрикнуть от неожиданности, когда в гору бьёт молния. Настолько яркая и оглушительная, что ночь на секунду становится днём, и несколько мучительных секунд Розария не может слышать н и ч е г о. Она хватает ртом воздух и судорожно осматривается, в ужасе. В ушах писк. Надо было уже привыкнуть к неестественно усиленным явлениям внутри мира арены, но даже так Розария бы никогда не смогла быть готовой к такому аномальному удару. Гора раскалывается, наверное, надвое, и пока Розария наглухо и вслепую несётся через подлесок, спотыкаясь о корни и кусты, до нее наконец доходит отрывистый выкрик Альбедо. Она не видит его в темноте, но знает: он где-то рядом. — Зелье! Времени на подозрения и сомнения нет — Розария на бегу цепляет зубами древесную заглушку бутылки и залпом выпивает содержимое, не заботясь о вкусе или пролитых на одежду каплях. В жилах расцветает что-то теплое, наполняющее ее дух твердой уверенностью, каким-то каменным спокойствием перед лицом опасности. Обломки горы настигают их и погребают в каменную могилу.