Средь нимф чудесных, ты гидру выбрал.
Марат, никакого отклика на свое предложение «поделиться» не услышав, за лямку рюкзака Васильева тянет за собой. Второй в тумане вовсе — думы занесли. Проходят метров десять вместе, пока вход в туалет не виднеется: Андрея держат крепко за локоть, придерживая свободной рукой у поясницы. Он о порог спотыкается и только тогда в сознание приходит: — Чего? — Как это «чего», Андрей? Че за хуйня? Я же тебе в прошлый раз все сказал, ещё раз объяснить? — Суворов закипает, но в руках себя держит. Андрей вздыхает тяжело и ко лбу Марата прижимается, шепчет: — Прости меня. Все хорошо, отлично. Я просто ебанутый. — Не то слово — ебанутый… Ты мне очень нравишься, правда-правда. Если тебя это тревожит. Никто мне больше не нужен, понимаешь? — объясняет простейше, будто ребёнку малому, по спине тихо поглаживая. — Понимаю, да. Но сложно это. — взгляд опускает на пальцы свои, ногти разглядывая. — Я же предложил, Андрей. Хочу, чтобы мы вместе с этим справились. С загонами твоими. Они стоят посреди туалета: прижимаются локтями, ладони друг друга держат, и дышат тяжело. Марат, кажется, не осознает, как на Андрея влияет. И как взглядом читает, что-то особенное во внешности его для себя отмечая. Потому что у одного мышление поэтическое, а у другого нет. Излапал нагло, тела не касаясь. Суворов всегда комплименты смущающие делает. То о пальцах длинных — ебать— напомнит, то глаза у Андрея слишком голубые — утонуть в них можно. — Я так рад, что встретил тебя. Прости, что брежу иногда, — Андрей вторит, глядя в глаза напротив зачарованно. — Беләм. Васильев на пару сантиметров ниже склоняется, чтобы аккурат до губ Марата доставать: за щеки хватает и прижимается неумело к губам. Это даже не поцелуй — просто детский чмок. Как бы ни было, даже это нелепое касание исходит из искренних чувств. Да. У Суворова форма губ интересная: верхняя губа пухлее нижней. От этого не менее хорошо, даже лучше. Андрей отстраняется моментально, краснея сразу: он ведь даже не предупредил, что поцелует. Глаза Марата закрыты и ресницы подрагивают. Секунда, две. Суворов раскрывает их резко, когда ощущает заторможенно, что Андрей увильнул. По сторонам взглядом шарит, губы закусывает, носки ботинок оглядывает, но прямо не смотрит. — Прости, я не хотел. Думал, что можно. — А почему, собственно, нельзя? Я просто не ожидал! — Так мы можем…? Да? Нет? А я ебу? Теперь Андрей не ожидает и вздрагивает, когда Марат притягивает за шею к себе, отчего сердце начинает биться часто и громко. Одну ладонь на затылке Васильева умещает, и губы свои в андреевы вдавливает смешно. Оба в хуй не дуют, как целоваться правильно. Но Марат, решимости полный, инстинктивно понимает: двигаться медленно, но верно надо. Нежно. Волосы блондинистые сквозь пальцы свои пропускает, оттягивает, стон Андрея слышит — думает, что тому больно, и руки решает на щёки уложить. Так совсем неуклюже выходит. Смазанно, приятно. Андрей глаза прикрывает, когда Суворов к щекам переходит, начиная их расцеловывать. Губы следуют по контурам лица Андрея, нежно касаясь век закрытых, и, обхватив подбородок, Марат утыкается губами в кончик его носа. Васильев морщится и умиляется. Тишина напряжённая — момент замирает в ожидании, и в то же время лёгкость ощущается в каждом мгновении их целований. Телячьи нежности, ей богу. В школьном толчке свет приглушенный и воняет дешёвым хозяйственным мылом. Андрею кажется, будто он шёпот чей-то в ушах собственных слышит, но понимает, что никто ведь и слова выпалить не может. Скорее, это стук сердца Марата отдаёт тревожным звоном. — Подожди, прекрати. Звонок щас прозвенит, — отстраняется нехотя, под такими поцелуями грех не растаять, но они все ещё в школе. Это напоминание Марата с ног сбивает. Он выть хочет от того, что школа и тут заебать успела. И обломить такой момент. — Обнять хоть могу? — руки оттопыривает, приглашает. Андрей разрешает. Обнимает крепко, в шею утыкается и усмехается: — А если увидят, пидорами не посчитают? — А ты разве не?***
— Суворов, останься, — Фариза Муратовна за локоть его хватает, на стул перед собой усаживая. — Андрей, подожди за дверью, пожалуйста. Васильев встревоженно оглядывается, взглядом обводит сначала учительницу, а потом и Марата, такого же поражённого. Бровь выгибает, но выходит из кабинета, дверь за собой прикрывая. Суворов вслед парню смотрит, но внимание назад переводит, когда его за ладонь хватают. — Вы с Андреем теперь дружите? — Фариза издалека заходит. Марат вздрагивает. Ну… — Ну, да. — Это очень хорошо, Марат! Тебе такие хорошие связи необходимы. Андрей очень способный мальчик! Он в этом уже убедился, точно. Очень способный мальчик. — Так, я думаю, да? — Суворов заикаться начинает и непонятливо смотрит вниз, на свои бедра. Взором на стул натыкается, замечает торчащие деревяшки и поддевает их ногтем, корябает, и хочет выдернуть. Из-за таких как он девчонки потом капронки рвут о стулья неровные и колючие. — Well done, Marat. Я очень рада! Надеюсь, в ближайшее время сможем наблюдать за твоим подъемом. — она выдыхает и улыбается живо. Well done? «Well done, Marat. I accept your offer» От этого воспоминания глаз дёргается и ноготь перестаёт цеплять несчастный деревянный стул. — Можешь идти. Спасибо за разговор. — Фариза Муратовна по плечу похлопывает и путь освобождает, к выходу из кабинета провожая. Марат думает. Кажется, очень громко. Андрей, наверняка, за дверью стоит и ждёт его. Зато Суворову вдруг осознание по голове ударило: они в отношениях. Типа, по-настоящему. Со вчерашнего дня. Ахуеть. Переживает смешанные эмоции, пытается только сейчас осмыслить решение Андрея. Да, кажется, это было супер легко. Радость от того, что долгожданный ответ Васильева положил конец долгому ожиданию, и одновременно чувство неопределённости, будто он потерял часть контроля. Над собой и своими чувствами. Впрочем, ладно. Это ничего по сравнению с реальностью. Главное — они вместе. Марат ещё долго рассуждает о том, как изменится их динамика, и возможно, испытывает лёгкую тревогу по поводу новых ответственностей. Это не в передружбу играть, прекрасно зная о чувствах друг к другу. Им совершенно точно нужно освоить новый этап отношений, привыкнуть к новой реальности, и это вызывает некоторую неловкость. Справятся. Должны. Куда денутся? — Ты меня слышишь вообще? Фундамент отношений строится на открытой коммуникации и способности слушать партнёра. — Слышу, конечно. Марат забыл, что они со школы вышли десять минут назад. Скоро и дом Андрея на горизонте виднеться будет. — И о чём же я говорил? — Спрашивал, по какой причине меня оставила училка? — Это я спрашивал в самом начале. Сейчас вообще о другом разговор. — Извини, немного забылся. — лыбится, и за руку Андрея хватает. Хочет к плечу приластиться, глазками своими красивыми задобрить. Он это все умеет — подобно мольбе о прощении, ничем не отличается. Васильев не оборачивается, лишь под руку Марата берет в ответ. Незаметно, неощутимо, но со всей деликатностью. Суворов на профиль лица чужой — родной — заглядывается. Линия челюсти и подбородка между собой гармонируют, словно скульптура, высеченная руками умелыми. Нос, поднятый гордо, курносый и прямой, утонченный. Родинки — их множество, по лицу рассыпанные хаотично, и губы эти, чтоб его. Все творчество Марата — для него и благодаря ему. — Ты красивый очень. Просто пиздец как. Я таких людей очаровательных не видел. — Были, есть и будут. Просто у тебя глаза на жопе, и никого кроме меня ты не замечаешь. — Андрей глаза закатывает, и зубы скаля, подкалывает. — Считаешь, я от тебя зависим? Хочешь потешить свое самолюбие? — Я этого не говорил. Ты сам такой вывод сделал.***
Васильев расхаживает быстро по комнате — круги наматывает, и глаза трет от усталости. Ближе к кровати подходит, на которой Марат улегся, и на виски указательными пальцами давит, пытаясь вспомнить что-то. Марат смотрит долго, как Андрей старательно вид умный делает, взгляд в сторону окна направляя. И не выдерживает: за ладонь бледную дёргает, к себе тянет. Уложить блондина рядом хочет, под бок свой спрятать от мира сего, и не доставать. Но Андрей упрямый слишком. Потому что отталкивает Марата, и любые попытки в объятиях тесниться обрывает одним недовольным взглядом. Руки на груди скрещивает, глядит исподлобья, и просит «с пониманием к ситуации отнестись». Суворов в мирном жесте ладони вверх поднимает, указывает на свой рот — что тот «на замке», пока Андрей размышляет. — Блять, подожди, не время для сюсюканья. Васильев к телефону своему тянется, чтобы мысль вспомнить. В ватсап заходит, и вслух читает последнее отправленное сообщение от Людмилы Михайловны: — «Ребята, добрый день! Все мы знаем, что через пару недель объявлена дискотека среди старшеклассников в честь Нового Года! Украшения следует подготовить заранее, чтобы в день празднования не бегать сломя голову. Оформлением СтенГазеты займутся следующие учащиеся: Суворов М., Васильев А., Есетова С., Есжанова А.» Марат слушает, правда отдалённо в суть вникает, пока Андрей не начинает перечислять фамилии. — Чего?! Суворов? Я не буду этой хуйней заниматься! — глаза расширяются и он облокачивается на спинку кровати, головой по светлому дереву стуча. — А я думаешь хочу? На девочек свалить можно, только с ними рядом хотя бы появляться надо, чтобы им все заслуги за общую работу не списали. — Ну ты и эгоист! Чтобы получить что-то за общую работу — надо и заниматься вместе, помогать им. Одного присутствия будет недостаточно. — Ладно. Надо время обозначить, когда заниматься этим будем. Думаешь, с уроков отпускать будут? — Должны. Для общего блага ведь стараться будем! — Марат руки по бокам размещает и подбородок вскидывает, ухмыляясь. Будто не стенгазету лепить собираются, а свою кандидатуру в президенты выдвигать. — Предупреди тогда девчонок, что в понедельник приступим. После географии может отпроситься у Людмилы? Я не хочу отсиживать историю. — Надо бы. У нас, типа, теперь все права есть на то, чтобы уходить с уроков. Ахуенно. Андрей смеется, но совсем не весело. Оба чувствуют, как заебутся, но занятия лишь бы прогулять. И вместе — самое главное.