Bark on Bark, Petal Strands

В первый свой выходной Минхо спит допоздна. Он не просыпается, даже когда слышит, как кто-то что-то уронил в душе, скорее всего, бутылку шампуня, он даже не открывает глаз и просто снова засыпает. Его кровать удобная и теплая, даже немного жарко, но он игнорирует это. Ли не может спать в одном нижнем белье в месте, где омеги, как известно, распахивают двери без всякого предупреждения. Когда время приближается к 10 утра, Минхо наконец открывает глаза, просыпаясь, чтобы спуститься вниз. Сегодня субботнее утро, все уже проснулись и находятся дома. Сынмин пьет коктейль и играет на телефоне, а Чан разговаривает так, будто он находится в своём офисе. Ли хватает бутылку с водой и возвращается наверх, не желая пока есть. Он не голоден, точнее. Минхо слишком нервничает, чтобы кушать, из-за назначенной встречи в полдень на другом конце города. Минхо одевается и прощается с Сынмином, обещая скоро вернуться, и тот ему говорит, что приготовит ему на обед поджаренный сэндвич, так как он ничего не поел. Ли благодарит младшего и тут же уходит, пока его желудок гложет то ли тревога, то ли голод. Минхо не уверен, что из этого правильное, но он, в любом случае, не ест, дабы не раздражать желудок, что может привести к расстройству желудка, а он ведь сейчас поедет в метро. На самом деле это худший кошмар пассажира. Добравшись до места встречи, Минхо отправляет Чану сообщение о том, что добрался благополучно, и получает в ответ только большой палец вверх. Он делает глубокий вдох, прежде чем войти в здание, а после заходит в лифт, поднимаясь на десятый этаж. В лифте тихо, настолько, что можно услышать даже свои мысли, поэтому Минхо громко вздыхает, задумываясь, что ему стоит сказать в первую очередь. Он никогда не знает, что ему делать. Минхо выходит из лифта и добирается до зала ожидания, глядя на телефон. Оказалось, что он пришел на шесть минут раньше, потому садится на диванчик и наблюдает, как плавают рыбки в аквариуме, время от времени натыкаясь на стекло и смотря на себя одним глазом. Ли улыбается и наклоняется, проводя кончиком пальца по стеклу, следуя за рыбами, из-за чего они разбегаются. Они такие пугливые. Минхо вздрагивает, засовывает телефон обратно в карман, когда дверь открывается и оттуда показывается Сэром, прислоняясь к дверному косяку и улыбаясь. — Привет. — Привет, — Минхо на всякий случай понизил голос. — Заходи. Рада снова тебя видеть. Ого, ты стал выше, — хихикает она, когда Минхо входит в комнату и дотрагивается до его волос. — Твои волосы стали цвета твоей старой формы. — Ух ты, теперь ты заставила меня возненавидеть этот цвет, — хихикает он, обмениваясь боковыми объятиями, прежде чем она закрывает дверь. — Я никогда не думала, что ты покрасишь волосы, — она садится в кресло, хватая очки, а Минхо садится на противоположный диван, чувствуя себя крайне неловко. Это правда, что они дружат уже много лет, но он всё ещё чувствует себя неловко под её профессиональным взглядом. Конечно, не совсем этично обращаться к семье или друзьям, но сейчас у него нет выбора, учитывая его новую работу и новый общественный имидж. — С чего мне начать? — Можешь начать с того, почему ты здесь, — предлагает она, и они оба смотрят друг на друга, улыбаясь слишком натянуто, чтобы чувствовать себя комфортно. Теперь поздно отступать. Они готовятся к разговору, и сейчас Минхо ничего не может сделать, чтобы избежать этого. — Ты можешь начать с причины возвращения к терапии. Минхо вздыхает. — Думаю, что… Посещение не помешает. — Значит, ты приехал сюда просто в гости? — она приготовила ручку, и Минхо щурится. — Ты собираешься делать заметки? — Конечно. — Хм, — он прислоняется к подлокотнику дивана и вздыхает. — Я правда не знаю. Нет, я знаю, но также… Ты знаешь, когда накручиваешь себя за что-то и знаешь, что сказать, но потом добираешься до сути и не можешь думать? Вот. Так что я не знаю. Она улыбается ему, но это не дразнящая улыбка, а понимающая. Он знает разницу. — Я знаю это. Тебе не нужно ничего говорить. Мы можем просто начать с того, почему ты снова подумал начать проходить терапию и на каком этапе своей жизни ты сейчас находишься. Последний раз мы виделись… Несколько лет назад. Минхо кивает, ему неловко, но он благодарен за то, что она тщательно подбирает слова. Они оба знают, что она имеет в виду. Они виделись несколько лет назад, когда Минхо был сбит с толку, сломлен и готов был встретиться с кем угодно, чтобы получить необходимую ему помощь. Если честно до сих пор немного больно, но он не обращает на это внимания, потому что уже исцелился от этого, так ведь? — Верно. — Итак, где ты сейчас находишься? Как дела? В своем сообщении ты рассказал мне немного о жизни. Теперь ты смотритель! Поздравляю, это, должно быть, так волнительно для тебя. — Да. Мне это нравится. — И как твоя стая? Они все милые, правда? Минхо кивает, счастливый, что наконец-то есть кому похвастаться своей стаей. — Очень. Я обожаю своих подопечных, они такие милые и очаровательные. — Все довольно молодые, да? — интересуется девушка. — Ты самый старший? — Я моложе их альфы стаи, но на этом всё, я почти самый старший. И в этом году мне будет 28, так что… Мне скоро тридцать. — О, тридцать тебе будет так хорошо смотреться, — громко смеется она. — Особенно с такими волосами. Тебе нравится розовый? — Мне нравится много цветов, но один из моих подопечных выбрал для меня розовый, и знаете что? Это мило. — Согласна. Это мило, — соглашается она. — Так ты хочешь мне о них рассказать? Я хочу знать всё об этих очаровательных омегах. Только если тебе разрешено. Я не знаю, можно ли тебе о них рассказывать, поскольку они… Их альфа — генеральный директор, верно? — Нет, главный редактор журнала. Тем не менее, это всё ещё очень публичный имидж. — Ничего себе, он, должно быть, богатый, — восклицает она. — Всё равно расскажи мне о них. Они тебе нравятся? Думаю, да. — Да. Они такие замечательные. Омеги открыты, глупы и трудолюбивы. Они все трудолюбивые. Младший учится в колледже, поэтому не работает, но все остальные работают в разное время. Немного сложно уследить за расписанием каждого, поскольку их семеро, но мы справляемся. — Семеро? Вау, это довольно большая стая. Семеро, включая тебя? — Восемь, включая меня. — Ух ты, это очень много. Минхо чувствует, что ему хочется сказать то, что он чувствует, и аплодирует Сэром за то, что она такой хороший собеседник, способный вытянуть из любого что угодно. — Я думаю. Возможно, именно поэтому я здесь, — Минхо признает, как бы больно ни было, ему очень нравится эта стая, и трудно признать, что он может стесняться их, но ему приходится согласиться на терапию, чтобы добиться желаемого прогресса. — Почему? Из-за стаи? Минхо на мгновение задумывается. — Нет… Не обязательно из-за них, но… Будучи смотрителем, ты действительно должен заботиться и о себе тоже. И я знаю это… Я признаю, что использую работу как механизм бегства от собственных проблем, и то, что заботиться о других намного проще, чем заботиться о себе или даже быть… Лицом к лицу со своими проблемами. — Да, ты раньше так делал, — признается она, её ручка все еще нетронута. — Ты чувствуешь, что всё ещё занимаешься этим? — Да. Это невозможно не делать. И… Мне, может быть, это до сих пор нравится. Я имею в виду, что я много работаю, работаю, когда за каждым моим шагом следят три очень молодых омеги. Но… Это не то. — Тогда что это? Ты думаешь, что боишься признать, что часть стремления, за которое ты упорно боролся, является частью механизма преодоления трудностей? Минхо кивает. Он ненавидит это признавать и ненавидит, что Сэром так хорошо его читает, но ему больно это признавать. Ли всегда гордился своим профессионализмом, блестящим, замечательным и трудолюбивым характером, тем, что он идеальный. Но это не так, и ему нужно найти способ принять это. — Может быть… «Может быть» — думает он. — «Я пытался быть идеальным, чтобы компенсировать тот факт, что большую часть своей жизни я чувствовал себя таким униженным». — Может быть… Ты боишься признать это? — Минхо кивает, робко. — И это нормально. Очень важно признаться в этом самому себе. Ты трудолюбив и решителен, не думай, что это не так. Но да, ты используешь работу как механизм выживания и побега, и это полезно признать. Мы все это делаем. Ты видел, как я дремала в библиотеке в колледже, я это делала, чтобы не идти домой и не разбираться со своим дерьмом. Это естественно. — Да, так и есть. Это просто трудно признать, потому что… Ну, ты знаешь, — он пожимает плечами, недоговаривая, потому что она знает. Она знает, кем был его альфа, какие ожидания Минхо возлагал на себя и как сильно он обо всем сожалел. Как он обо всем жалеет. — Потому что ты хочешь верить, что поступаешь правильно, но признать, что это может быть неправильно для тебя, сложно и страшно. — Точно. — Знаете, это хорошее начало, — комментирует она, наконец что-то записывая. — Я просто делаю небольшую заметку об этом. Не волнуйся. Но я думаю, что вижу большие изменения в том, как ты хочешь поступать, и это хорошо. — Что ты имеешь в виду? — Минхо, тебе почти 28, ты уже через это проходил, но всё равно сидишь здесь и всё ещё ищешь способы стать лучше, и это очень важно. Немногие люди могут это сделать. Ты сталкиваешься и пытаешься решить любые проблемы в своей жизни, и это потрясающе. — Я знаю, что раньше этого не делал, так что… Наверстываю упущенное. — В самом пике событий всё по-другому, — говорит она. — Не каждый может сесть и оценить свое поведение с другой точки зрения. — Это правда, — нервно хихикает Минхо. — Я не могу сказать точно, со сколькими людьми мне приходилось работать, которые верят, что они всегда правы. — Верно. Но эта стая не такая, да? — Сэром снова начинает разговор, и Минхо качает головой. Будь она проклята за то, что она так хороша. — Да, это стая не такая, — Ли колеблется, но решает наконец высказать то, что у него на уме. Наконец-то признать, что его беспокоит, и это самое страшное, о чем приходится говорить, с чем приходится столкнуться перед лицом достижения своей настоящей мечты. — Но… — Но.? — Э-э, альфа стаи… — она терпеливо ждет, пока он подберет правильные слова и соберет свои мысли в кучу. — Он… Он пахнет им. — Как Джонни? — спрашивает Сэром, и Минхо сжимает губы. Он не произносил это имя уже много лет, да и не слышал, чтобы его произносили. Джонни всегда был «его бывшим», «его бывшим альфой», «им», но не Джонни. Никогда. — Я не могу себе представить, каково это жить с альфой, пахнущий как он. — Он… О Боже мой, это так чертовски тяжело, — плотина Минхо наконец прорывается. Он не плачет, он до сих пор не плачет перед людьми, но чувствует, как учащается его сердцебиение. — Иногда Чан пахнет так же, как он, его запах такой густой, и я думаю, единственное, что меня успокаивает, это тот факт, что он работает примерно 60 часов в неделю. И это… Это так несправедливо по отношению к Бану. — Что? Он так много работает? — О, нет-нет, извини, я просто имею в виду… — Минхо вскидывает руки, чтобы признать правду, как бы ему это ни было больно. — Чан не Джонни. Я знаю это. Я знаю, что это не так. Я знаю, что он не причинит мне вреда или кому-либо еще, и всё же я всё ещё не могу… Ослабить бдительность, когда я рядом с ним. Я не могу допустить того, чтобы он узнал мою трагическую предысторию и стать с ним лучшими друзьями. И всё потому что когда мы находимся рядом друг с другом, атмосфера напряженная или другие тоже вовлечены… Я чувствую, что… Ну, точнее моё тело… Воспринимает его как угрозу. Чувствуется тревога и раздражение, и я не могу это остановить или отключить, и я знаю, что это неправильно и несправедливо по отношению к Чану, выставлять его в таком свете, в том же свете, что и мой обидчик, потому что он не жестокий. И я чувствую себя ужасным человеком, сравнивая этого человека с другим мужчиной, который причинил мне боль. Сэром записывает это и медленно кивает, принимая всё во внимание. — Минхо, я буду честна с тобой, как друг, однокурсник и твой психолог. Хорошо? — Конечно. — Это совершенно нормально, — утверждает она. — Я слышу это постоянно. — Думаю, что это так. — И ты хочешь знать, что я говорю своим пациентам? — Ты в любом случае мне расскажешь. — Да, — она наклоняется вперед и на мгновение смотрит на него. — Если тебя укусит собака, ты будешь бояться всех собак? — Наверное? — Минхо хмурится. — Думаю, смысл наших метафор разный. — Может быть и нет, — она пожимает плечами. — Но представь, что однажды ты идёшь по улице и видишь собаку. Она белая и пушистая, и она очень сильно тебя кусает. И с этого момента всякий раз, когда ты видишь пушистую белую собаку, ты начинаешь нервничать. Думаешь, это плохо? — Ты сравниваешь собаку с человеком. — Минхо, просто ответь на вопрос. — Хорошо, да, я думаю, мне не хотелось бы гладить собаку или подходить к ней. — Большинство людей так бы и сделали. И это нормально. Думаешь, это несправедливо по отношению к собаке? — Конечно, но я думаю, что мои чувства здесь тоже имеют значение. — Итак, ты бы убегал от каждой собаки или научился бы подходить к новым собакам? — спрашивает она, и Минхо закатывает глаза, сразу понимая суть метафоры. — Ты ни капельки не изменилась. — Не отвлекайтесь на меня, мистер, — она грозит ему пальцем. — На меня это не подействует. Ты бы научился противостоять своему страху перед собаками, не так ли? — Наверное. Хотя бы для того, чтобы облегчить себе жизнь, дабы не убегать от каждой белой пушистой собаки, которая существует, но я говорю о человеке, а не о собаке. Но ты забываешь, что какое-то время я убегал от каждого альфы, который встречался на моём пути. — Да, ты это делал. И всё же, теперь ты живешь с одним из них. Или несколько? Сколько их в стае? — Трое. — Вот видишь! Ты живешь с двумя альфами и альфой стаи и ты держишься за себя, приходя сюда и признавая, что они не Джонни. Даже тот, кто пахнет им. И ты хочешь знать, во что я верю? Поправь меня, если я ошибаюсь. — Хорошо, я сделаю это, — ему нравится, насколько Сэром честна и приземлена. — Я считаю, что то, что ты испытываешь — это своего рода реакция на травму. Ты чувствуешь запах кого-то вроде Джонни, и твоё тело начинает сражаться или убегать, потому что с тобой всегда так было. У тебя не было времени думать, когда дело касалось Джонни или драк с ним, нужно было действовать. Так было долгое время, поэтому твоё тело привыкло и не может отключиться просто так, потому что этот альфа… Чан? Верно? — Да. — Потому что Чан кажется замечательным парнем, и, возможно, он лучший человек во всей стране, но он всё ещё пахнет твоим бывшим альфой и напоминает тебе о нем. Поэтому ты бываешь на грани. Ты абсолютно прав в том, что несправедливо сравнивать его с обидчиком или кем-то еще, потому что Чан это Чан. Он не может быть другим человеком, поэтому да, несправедливо выставлять его в таком свете. Но точно так же, как мы не обвиняем людей в том, что они боятся собак, похожих на собаку, которая их обидела, мы не можем винить тебя в том, что ты боишься альфы, который напоминает кого-то, кто причинил тебе боль. Конечно, это сложно, как ты и сказал, потому что мы говорим о человеке и справедливости. Это не очень хорошая метафора, но она может стать началом разговора. Несправедливо вешать на людей ярлыки «хорошие» или «плохие», основываясь на собственном опыте, но ты не можешь винить себя за такую осторожность, если всё ещё лечишься от этого. Минхо, исцеление от травм занимает много времени, и иногда мы не знаем, что нам поможет, а что навредит в процессе. Иногда прослушивание целительной музыки может помочь, а иногда и нет. Только мы — те, кто может знать, что действительно может помочь нам преодолеть боль и продолжать идти дальше, и я видел, как ты через многое прошел, чтобы пройти через это, — объясняет Сэром. — Видишь, вот в чем дело, — Минхо в отчаянии складывает руки вместе. — Это… это расстраивает и раздражает, потому что я думал, что исцелился от Джонни, но потом я почувствовал его запах, и мне кажется, что я снова занервничал. Сэром кивает. — Да, так бывает иногда, но это не значит, что ты не исцелишься или что ты не исцеляешься. Ты можешь исцелиться от ситуации или человека, а затем кто-то придет и разорвет эту рану, или тыкнет в повязку, или что-то ещё, и тогда нужно выяснить: как мне преодолеть и это? Как мне пройти через это? Как мне исцелиться от этого? Как мне преодолеть это напоминание? Если это поможет, не думай об этом, как будто ты не исцеляешься от Джонни, а думай об этом, как будто тебе сейчас нужно исцелиться от постоянного напоминания о нем, напоминаний об этой травме и, возможно, вызванных ею. Иногда люди случайно провоцируют нас, и нам нужно научиться преодолевать это так, чтобы это было лучше для нас и нашего психического здоровья. Мы знаем, что Чан ненамеренно сидит и пахнет им. Да, он не может это контролировать, но тебе всё равно больно, и это нормально, — Минхо слушает это, действительно слушает и принимает это. Это действительно больно. Это причиняет еще большую боль, потому что он хочет понравиться Чану. — Минхо, это нормально — чувствовать себя обиженным из-за того, от чего, как мы думали исцелились. Это нормально — чувствовать всё, что ты чувствуешь. Ты же не собираешься вымещать это на Чане, не так ли? Минхо не уверен. — Я… Я стараюсь этого не делать. — Тогда вот над чем тебе нужно поработать во вторую очередь. Во-первых, нам, возможно, придется поработать над тем, чтобы запомнить, что Чан-ши и Джонни разные люди, и отделить их запахи друг от друга. Потребуется много тяжелой работы и многих поведенческих изменений. Даже некоторые техники КПТ* и DBT**. И потом, нам нужно поработать над твоей реакцией на Чана. Он старше меня? Скорей всего да, но тебе нужно сосредоточиться на том, как ты реагируешь в той или иной ситуации. Люди, причиняющие тебе боль — это не твоя вина, но ты несешь ответственность за свое лечение, свои слова и свои реакции. Вот и всё. Ты не несешь ответственности за чьи-либо чувства, если только ты не причиняешь им вреда, а я знаю, что это не так. — Я думаю, это хорошая идея. Это тяжело, но я знаю, что он неплохой человек. — Быть внимательным и осторожным — это нормально. Быть начеку — это нормально. Но нельзя всю жизнь закрываться от людей. — Я знаю. Это трудно выключить. На самом деле я даже не знаю, где начинается моя конфиденциальность и заканчивается моя секретность, — признается он. — Я думаю: ох, это моя жизнь, и это не их дело, но потом… Где это начинается и заканчивается? Я что-то скрываю, или просто защищаюсь, или просто предпочитаю оставаться скрытным? — Ну, это зависит от тебя. Например, знает ли твоя стая, где ты находишься? — И да и нет. Я сказал, что буду в гостях у друга, который… На самом деле это не ложь, — Минхо протягивает руку, и Сэром усмехается. — И дело не в том, что мне нужно скрывать это от них, но я просто боюсь, что они почувствуют себя обиженными, если я скажу им, что возвращаюсь к терапии. — Почему это? — Я — смотритель, — объясняется Минхо. — Представь, что ты один из немногих пациентов своего психолога, а затем твой психолог говорит тебе, что он возвращается к терапии. Разве ты не почувствуешь себя немного… Странно? Или заинтересованным? Всё время задаешься вопросом, виноват ли ты в этом или причина совсем в другом? Я не хочу, чтобы эта стая чувствовала себя так. Мистер Бан хорош в том, что ему не нужно знать подробности вещей. Мне было бы всё равно, если бы он знал, но мои омеги чувствительны и молоды, и я не хочу, чтобы они знали. — Как ты думаешь, возможно, ты приписываешь им чувства, которых у них на самом деле нет, ты возьмешь на себя ответственность? Минхо смотрит на неё слегка ошеломленно, на мгновение нахмурившись. — Что? — Что? Без обид. Единственный способ узнать, действительно ли кто-то пострадал от чего-то это спросить его напрямую. Насколько ты знаешь, они могут понять. В конце концов, подумай о том, как трудно, должно быть, было принять решение нанять смотрителя на полный рабочий день. Особенно для их альф. Минхо по какой-то причине сразу же думает о Джисоне. Ли не знает почему, но он понимает это, и это имеет смысл. Возможно, Минхо приписывает чувства, о которых даже не подозревает, и берет на себя за них ответственность. Но ведь мир не вращается вокруг него, и насколько он знает, его омегам может быть всё равно. — Я просто… — «Не хочу, чтобы они думали, что я слабый», — думает он. Ли не считает терапию слабостью. Психическое здоровье не слабость. Забота о себе — это не слабость. Но он всё ещё цепляется за последнюю часть себя-перфекциониста, как человека, который идеален, который кажется другим идеальным, и он не может избавиться от этого. — Я думаю, что пока это только моё дело. Если спросят, конечно, я буду честен. — И что бы ты сказал? — Мм? — Если бы тебе спросили, ходишь ли ты на терапию и почему, как ты думаешь, что бы ты ответил? — Окей… Я бы сказал просто и честно: «Да, я прохожу терапию, чтобы научиться немного лучше заботиться о себе». Это просто. В конце концов, именно поэтому я здесь. — Это хорошо, — Сэром улыбается. — Знаешь, приятно снова тебя видеть. Я скучала по тебе. — Я тоже скучал по тебе. Мне жаль, что я всегда прихожу к тебе только тогда, когда ты мне нужна, но могу заверить тебя, что это не так. — Всё в порядке. Именно для этого существуют хорошие психологи и друзья. Я могу быть ими обоими. Минхо кивает. Ему так не хватает друзей. *** Минхо возвращается в квартиру примерно через сорок минут после окончания встречи, наконец, достаточно проголодавшийся, чтобы признать, что ему нужен тот сэндвич. Он пишет в общий чат, что возвращается, и Сынмин с Джисоном присылают счастливые эмодзи. Странно, что субботним днем больше никто не ответил. Теперь, когда швейцары и охрана знают, кто он такой, у Минхо нет проблем войти в здание и подняться на лифте. Ли какое-то время любуется зеркальным потолком, прежде чем выйти из лифта в коридор и услышать крик, доносящийся из квартиры. Минхо быстро распахивает дверь, введя код. Он хмурится, когда слышит, что шум становится громче, и бросается в гостиную, где находит четырех своих товарищей по стае, навалившиеся на Чана. Они пытаются вырвать что-то из его рук, но он отказывается отдавать это им и громко смеется, в то время как остальные сердито кричат. — Так нельзя, это обман! — Джисон находится под кучей ребят, прямо на Чане. — В правилах такого нет! — У нас нет свода правил, хён! Мы сами их придумали, и это мошенничество! Ты нарушил придуманные правила! — Феликс кричит. Он и Хёнджин сидят на Джисоне, а Чонин хватается за руки альфы, пытаясь вырвать что-то из них. — Отстань от меня! — Плати за свои преступления! Заплати за свои грехи! — Вы не получите от меня ни копейки! — Чан плачет. — Нельзя нарушать правила! — Хёнджин кричит. — Минни, выбей его фигуру с доски! — Нет! — кричит Чан, когда Сынмин сбрасывает его фигуру с поля. Минхо подходит к Чанбину, тихо записывающий что-то, и тычет его в плечо. — Что происходит? — Монополия. — А. Это всё объясняет. — Ага, — Чанбин откидывается назад и делает глоток своего напитка. — Отдай это обратно! — Чонин наконец-то хватает фальшивые деньги. Чан смеётся, но Чонину не до смеха. — Это жульничество! — Ты никогда не возьмешь меня живым, Инни. Чонин берёт лицо Чана обеими руками. — Я могу плюнуть тебе в рот, и ни один Бог, которому ты поклоняешься, никогда не услышит твоих криков о пощаде. После этого комментария крики стихают, и все испуганно смотрят на своего младшего. — Чонин, ты в порядке? — спрашивает Джисон. Чан смотрит на него широко раскрытыми глазами, быстро отпуская фальшивые деньги, которые Чонин передает потрясенному Феликсу. — Я думаю… Думаю, на сегодня достаточно монополии, — шепчет Чан. Минхо смеется про себя, идя на кухню в поисках своего сэндвича, завернутого и лежащего на столе с небольшой запиской. Несмотря на голод, он чувствует себя хорошо.