Туфли

Маяковский зачастую одним своим видом производит хорошее впечатление на других. Не всегда, конечно, но всё же довольно часто. Высокий, статный, опрятный мужчина. Правда носы его кожаных туфель сильно помяты и иногда на них можно было разглядеть грязные следы. Как будто кто-то специально наступает ему на ноги, намереваясь отдавить не только обувь, но и ступни футуриста. Можно было подумать, что трясясь в общественном транспорте Владимиру часто наступали на ноги, но это бы оказалось не верной догадкой. Дело в том, что Маяковский имеет довольно таки высокий рост. И всë бы ничего, да только вот его возлюбленный на одну или полторы головы меньше! Это уж какая голова попадëтся. А возлюбленный тот, Сергей Есенин, которого "Глыба" (так его назвал Серëжа) до недавнего времени поносил. Хотя, откровенно говоря, даже тогда он заикался о том, что у Есенина всë таки есть талант и способность. В прочем, это всë уже в прошлом. Сейчас Владимир старается не упоминать балалаечника на людях, а если и случайно заводит об этом разговор, то сразу же отмахивается. Ему не приятно говорить гадости (хоть и фальшивые) человеку, который с нетерпением ждал его после в своей квартире. Который так радушно его встречал. Который так старался идти на какие-либо уступки ради Вовы. Даже пить реже стал! Можно сколько угодно говорить о том, как эти двое уживаются вместе, но так и не сказать, почему же у Маяковского вечно мятая обувь. Просто Сереженька очень тактильный. Очень уж нравится ему эти обнимашки и целовашки. Раньше Владимир не мог даже подумать о том, что поэт деревни любитель подобных прилюдий, но как оказалось, когда этот парень любит, он совсем другой. Вступив с ним в любовные отношения, Володя часто думал, как одиноко было этому солнышку, (так называл его Владимир из-за некоторых, по его мнению, сходств) которое так любит тепло и ласку. Так сильно любит, что готов терпеть все неудобства, лишь бы получить еë. А неудобства были. Из-за довольно большой разници в росте, Есенину приходилось дëргать Вову за ворот рубашки или любой другой одежды что бы поцеловать его в щëку, а то и в губы. По началу их это не смущало. По крайней мере до того момента, пока Серёжа не стал чувствовать, себя странно. Ему казалось, будто он напрягает Владимира своими прозьбами нагнуться. Тогда пастушок (ещё одно прозвище имажениста данное Владимиром) решил найти другой способ. Он пытался вставать на носочки, но ничего дельного из этого не вышло. Ему приходилась чуть ли не парить над земли, и поэтому он цеплялся за шею и висел на ней некоторое время (пока не нацелуется). После нескольких подобных раз он чуть не сломал шею своему любимому, а затем получил хорошую опливуху. Ведь Сергей не пушинка и не пëрышко, а значит имеет какой-то вес, который всë таки способен под собой и шей спернуть и кости сломать. Тогда Серëжа подумал, что будет хорошей идеей подпрыгнуть, что бы быстренько поцеловать футуриста. Да, идея дурная, но понял ето Есенин только после того, как чуть не оторвал Володе ухо. Получилось так, что подпрыгнув, имаженист рефлекторно зацепился за ухо Маяковского, дабы удержаться в воздухе, но по элементарным причинам его потянуло вниз. И всë бы ничего, только это так быстро произошло, что поэт не успел отпустить ухо этой глыбы, и в итоге чуть не оставил его без уха. Был вариант с табуреткой... Но бегать за ней или носить с собой постоянно было трудозатратно. Тем более подходищих табуреток в квартире не было. Всего две. Одна без ножки, другая слишком высокая. И вдруг сам Владимир задумался о удобстве их сюсюканий. Маяковский был не против наклоняться каждый раз, когда Есенин хочет его поцеловать, и он искренне не понимал, с чего это вдруг Сергей решил, что он как-то его напрягает. Наоборот, Володя очень рад тому, что его пастушонок вечно просил его наклониться что бы поцеловать. Но Владимир догодался почему имаженист решил больше не просить его, а самому дотянуться. Просто Есенин (не смотря на всю его ласку и доброту) оставался таким же гордым. И просить Володю наклониться для него было простым унижением. Он ни как не мог смериться с колосальной разнецей роста и силы. Но это временно! Футурист был уверен, что вскоре Сергей перестанет так себя вести и смириться с своим маленьким ростом. Тогда он снова начну Владимира просить нагнуться за поцелуем. А Есенин всë пробывал какие-то новые способы. Даже один раз чуть рëбра не переломал. Маяковский неудачно упал на Есенина, после чего тот долгое время не целовал Вову. Он не обиделся, просто боялся получить новые болячки, ведь каждая его попытка не венчалась успехом. И вот в один день золотая головка нашей способ, который он считал безопасным. *** -Вова, вставай! -Сергей ликующе запрыгал около кресла, в котором засидал Глыба, -я придумал, придумал!-Есенин захлопал в лодошки -Осмелюсь спросить, что ты придумал? -безукоризненно произрастает Владимир, поднимаясь с кресла. Ему было интересно. -Так, -Пастушонок выправил футуристу руки- стой только смирно. Я думаю тебе понравится -тихо-тихо произнёс Серëжа и аккуратно взял агитатора за огромные ладони. Аккуратно ступив на домашнии тапочки Маяковского он встал на носочки и чмокнул его в щëку, покрытую грубой щитиной. Завершив всё эти действия, он, такоже легко и аккуратно, спустился на пол. Вове показалось, что это был самый долгий и сладкий поцелуй, (хоть и в щеку) который когда-либо у него был. -Я теперь всегда тебя буду так целовать!-Солнышко явно было довольно собой, и это радовало Володю. -Если тебе так удобно, то пожалуйста - Маяковский улыбнулся -А тебе удобно- Для Сергея это было важно. -Да,- соврал Владимир,-мне удобно- уж лучше он соврет, и Сереженька довольно улыбнётся, а не поймут искать новые, опасные для его жизни способы. Тем более, это не доставляло футуристу сильного дискомфорта. *** С тех пор Есенин всегда целует его именно так. Не важно где и в чëм. На нелюдной улочке или в переулке, наступая своими туфлями на туфли Владимира. Дома, провожая Вову куда-то, отдавлива твëрдой подошвой домашних тапочек носы его обуви. Или же босыми ногами наступая на них. Это не важно, Владимиру плевать на эти туфли, лишь бы Серëженька целовал его! Теперь, помятые носы туфель, напоминают ему о его деревенском мальчике из Рязани.