--
Кухня в квартире Субботиных претерпевает изменения, из рабочей зоны превратившись в совершенно уютное и радующее не только глаз, но и нюх (пока что только его), готовое к праздничному ужину пространство. На три стороны оказывается выставлен сервиз с цветочным кантиком, вокруг невидимого радиуса — блюдо с нарезкой, парочка аккуратных салатничков и ваза с фруктами, из-за балконной двери, дожидаясь своего часа, выглядывает старательно слепленный в четыре руки Муравейник, щедро засыпанный сверху маком («Муравьишек должно быть много, — заключил пару десятков минут назад Субботин-младший, зачерпывая ещё одну ложку семян. — Так вкуснее будет»), а на столешнице у холодильника разлива ожидает вместо шампанского прикупленный лимонад. Лёня уже начинает было каждые пару минут на часы поглядывать и подумывать о том, что стоит, наверное, набирать хорошо знакомый номер… как разрешается уже всё само собой. Из прихожей разносится весёлая мелодия дверного звонка, и в том, кто пришёл Субботины не сомневаются ни на миг. — Мама пришла! — радостно выкрикивает мальчонка и, буквально спрыгнув с придвинутого к балкону стула (не так чтобы пригодившегося сегодня наблюдательного пункта, если следовать принятой у них в семье формулировке), вперёд папы спешит выбежать в коридор. И не важно, что до замка он не дотянется, до глазка — и тем более, не важно, что ждать под дверью ему всё равно придётся… он просто будет первым. Уже тут, у двери. Первым встречающим, первым дождавшимся. Первым. И без награды за все свои старания Алёшка не остаётся — и крепкие объятия первым получает, и наполненные любовью поцелуи, и всё вот это материнское: «Какой ты у меня молодец, с работы встречаешь», «Так я по тебе соскучилась, моё солнышко»… Бег сломя голову ожидаемо оказывается совершенно не бесполезным. — Привет, — улыбается Субботин и, дождавшись своей очереди, получает возможность приобнять супругу и коснуться её губ поцелуем. Он, конечно, тоже молодец, что встречает, и по нему Юля тоже скучала… но совершенно не так сильно — за рабочую смену они всё-таки не раз пересекались то у кабинета Рогозиной, то в гараже между выездами… даже пообедать сегодня вместе сумели. — Ты чего, в магазин, что ли, ходила? — увидев сумку в её руках и тут же поспешив забрать её, старей добавляет ноток недовольства в свой голос. — Говорила ведь, что не нужно ничего. Это столько «ненужно»? Позвонила бы хотя бы. Ну ты чего, Юль? — Ладно тебе, — Соколова в ответ отмахивается от супруга со снисхождением, словно бы это он что-то вопреки словам вывернул, а не она его просьбы проигнорировала. — Я за чесноком только зашла. Представляешь, чего-то захотелось так, — как ни в чём не бывало начинает рассказывать она, принимая Лёнины ухаживания и выпутываясь из куртки. — Представляю, — кивает в ответ и, через плечо перекинув её куртку, заглядывает в сумку. — А маринованные патиссоны, мороженое, мойву, лаваш и… что это такое?.. — нахмурившись в непонимании, Лёня запускает руку в недра «ничего не надо», почти что запутывается в упаковках, но всё же умудряется выудить на свет белый заинтересовавшую его стеклянную бутылочку. — А, вишнёвый сироп. Самое то к чесноку. Это всё ты просто за компанию взяла, да? — уже по которому разу заглядывая Юле в глаза, интересуется, по большому счёту логично вытекающее из всего предположение высказывая. — Чтобы им не обидно было на полках оставаться. — Ну а чего я, просто так, что ли, чеснок буду есть? — А ты со всем этим его есть будешь? — не скрывая удивления, уточняет Субботин и, представив это блюдо, невольно морщится. Нет, он слышал, конечно, что у беременных бывают свои вкусовые предпочтения… но надеялся всё же, что его такая участь минует, и смотреть на извращения любимой супруги не придётся. Даже после селёдки под шубой из взбитых сливок надеялся. — Судя по количеству пачек лаваша, рулетами заворачивать. Я понял, — кивает он, переварить эту информацию пытаясь и с опаской смотря на Соколову, довольно улыбающуюся от предвкушения. — У нас точно девочка будет. Я тебе отвечаю, — резюмирует старлей с уверенностью и даже аргумент, чётко формулирующийся, находит: — с Лёшкой такой гастрономической вакханалии не было. Понятия не имя, что такое это загадочная вакханалия, и почему с ним её у родителей не было, Лёшка хмурит брови, переводя взгляд с мамы на папу и обратно, а после закатывает глаза, когда они принимаются в очередной раз целоваться (не то, чтобы он против, но просто своими нежностями они время тянут, и так уж точно дольше прежнего ждать придётся сначала ужина, а после и такого заманчивого Муравейника, при одной только мысли о котором у него текут слюнки). Чтобы хоть как-то сократить ожидания, он вызывается помочь и, двумя руками сжав тканевые ручки, тащит покупки на кухню. — У нас с Лёшкой, конечно, такие изыски не получились, — сразу предупреждает уже принюхивающуюся и пытающуюся заглянуть на кухню супругу Субботин, разворачивая её в просторной прихожей и ловко усаживая на аккуратную банкеточку, — но мы надеемся, что наш ужин понравится тебе не меньше. Он улыбается любимой, в лицо ей заглядывая снизу вверх, и, на корточках почти что со всем удобством разместившись, ногу её, осторожно сжимая, приподнимает немного над полом. Молния послушно звякает, и так же точно первый ботиночек снимается и почти что сам перебазируется на галошницу. Юля улыбается, касаясь его макушки ладонью, и буквально ощущает, как благодаря этой заботе и царящей дома любви и гармонии вся рабочая измученность отступает не на второй план даже, а куда-то намного дальше. Даже усталость трансформируется, из невыносимой превращаясь в какую-то непринуждённо-приятную. Словно не по опросам и обыскам она сегодня моталась в компании с Даниловым, а вместе с семьёй по улочкам какого-нибудь небольшого городка бродила. — Спасибо. — Да я на руках тебя носить готов, — перехватывая её благодарный взгляд, не так чтобы впервые это делая, признаётся Субботин. Обнимает супругу за ноги, за годы знакомства и совместной жизни не растеряв всей своей в хорошем смысле слова преданности, восторженности и теплоты во взгляде, касается губами её ещё только начавшего толком округляться живота и о собственном непослушании ещё только начинается задумываться. — Ты ведь сама не даёшься. — Ну куда? Лёшка для этого есть, а малыша наносишься ещё. — Малышку. Я уверен, — с улыбкой напоминает он — то, что у них будет дочка, Лёня не сомневается вот уже несколько месяцев. Сначала он просто размышлял о том, что хорошо бы в компанию к мальчику девочку иметь, потом как-то неосознанно стал бросать в детских магазинах взгляды на девчачьи распашонки да платьица… Юля стала смеяться, что он выдаёт желаемое за действительное, и он даже согласился с этим мнением. И правда ведь всё с этого и началось. Когда во снах появляться стали бантики на светленьких косичках, розовые медвежата да игры в дочки-матери, старлей рассказывать и не порывался даже… пока Юля не рассказала ему в одно утро, как проснулась ночью от его бормотания — «Ты с кем-то спорил и утверждал, что девочке не обязательно брать розовую коляску с рюшечками. Где ты вообще такую видел?». Заглянув в глаза и спешно ещё разок чмокнув Юлин живот сквозь свитер, Субботин буквально-таки вскакивает с пола. — И я тебя хочу носить! — Лёня! — выкрикивает Соколова, вцепившись в плечо, совершенно резво и вместе с тем абсолютно бережно поднявшего её в воздух супруга. — Перестань. Поставь меня обратно! — Ты ведь знаешь, что я тебя не уроню. — Знаю, — кивает, заглядывая ему в глаза и видя его счастливую улыбку во все тридцать два, почти что буквально освещающую пространство вокруг них, оказывается попросту не способна удержать своей. Следом ждать себя не заставляет и заливистый смех — всё-таки это невероятно приятно, когда твой мужчина носит тебя на руках (даже вас с ребёнком, если уж на чистоту), смотрит на тебя при этом полными любви глазами и совершенно точно не жалеет о том, что заверил как-то, что у них всё получится, даже если появятся ненавистники, совершенно ловко проигнорировал все её попытки вырваться сначала из поцелуя, а после и из зародившихся только отношений, стойко выдержал все её сомнения, их притирания… и за эти годы не нарушил ни единого данного обещания. — Лёня… я не хочу, чтобы ты надорвался. — Так я тебя поднимаю, а не… — старлей замолкает на полуфразе и быстро бросает взгляд по сторонам, словно бы пытаясь отыскать в прихожей что-то подходящее для сравнения. Ничего стоящего вот только не находится, и Субботину приходится выдумывать: — внедорожник какой-нибудь. Ты очень сильно ошибаешься, если считаешь себя неподъёмной.--
С окончания готовки успевает на самом-то деле пройти уже достаточно времени… но выдыхает окончательно облегчённо младший Субботин, как оказывается, только в тот самый момент, когда подаренный маме букет хризантем занимает почётное место в центре стола, все вкусности (за исключением разве что ещё продолжающего настаиваться Муравейника) оказываются готовы к раскладыванию по тарелкам и долгожданному поеданию… а мама, с восторгом во взгляде и нескрываемой улыбкой рассматривает все их старания. Она оценивает, и они уж точно не зря старались, стремясь сделать всё по высшему разряду. — Еле-еле успели, — выдохнув, негромко резюмирует мальчишка, заглядывая в противень с покрытым всякими вкусностями мясом. И слова его без внимания не остаются. — Еле успели? — словно бы не расслышав, переспрашивает Юля, на самом-то деле сопоставив в один момент все разрозненные до этого факты. Точнее просто кусочки жизни, только сейчас ставшие этими самыми фактами, разрозненными фрагментами одного, в этом она уже даже и не сомневается, пазла. — А дяде Стёпе, чтобы времени на подготовку сюрприза побольше было, вы не звонили случайно? Она смотрит с этими словами не на супруга даже, уже несколько лет сдающегося под её пристальным и таким аргументированным (как будто бы) взглядом (если дело безопасности, конечно, же не касается — тут Субботин голыми руками готов вырывать её буквально из огня, ею же самой разведённого, не слушать все её разъяснения и веские причины такого поступка и отчитывать как зелёную курсантку, а после ни на шаг вперед себя не пускать, даже если это просто путь до машины). Сейчас Юля глаз не отводит от светловолосого мальчугана четырёх лет. И Алёшка, взметнув на отца спешный взгляд и понуро опустив голову, с тяжёлым вздохом выдаёт: — Звонили. — Тогда это многое объясняет, — качнув головой, отмечает Соколова и, переведя взгляд на супруга, отдельно поясняет: — а то я уж подумала, что Данилов с ума сошёл. — А думаешь, ему пора уже? — усмехнувшись, уточняет Субботин. Лучший друг всё-таки — нужно будет потом обсудить с ним этот вопрос. Или с сумасшедшими уже поздно подобными вещами заниматься?.. — По крайней мере только это оправдывало его и спасало от получения по голове, — припоминая недавнюю дорогу и собственные желания, делится с супругом Юля. Она встряхивает головой, яркость воспоминаний желая притупить, но даже при этом с лёгкостью улавливает Лёнькин лёгкий смешок. — Вот ты смеёшься, а он меня замонал! Ты просто не представляешь как. Настолько долго из Малиновска в Москву я никогда не ездила! Престарелые черепахи быстрее передвигаются! Субботин уже откровенно смеётся. А вместе с ним и Алёшка, представляя описанную мамой картину — и черепаху, что уже совсем старенькая, и служебную ФЭСовскую машину, в которой он буквально на прошлой неделе ездил вместе с мамой, предварительно пообещав сидеть тихо и слушаться, и всё это почему-то непременно на почти что пустынной дороге… Престарелая черепаха при этом буквально как скоростной доской дополненная неслась, а хвалёная служебная машина, мигалкой и специальным сигналом снабжённая, на несколько расстояний самой же себя отставала от земноводной. Занятная картина, ничего не скажешь! — О, я придумал, что в садик нарисовать! — бросает мальчишка и, провожаемый взглядами родителей, уносится прочь из кухни — выполнить рисунок до уже по сути готового ужина он явно не успеет, но на то, чтобы сделать небольшой набросок появившейся после маминого рассказа идеи, времени у него ещё вполне предостаточно. И терять его Алёшка уж точно не собирается. Тем более родителей он знает — пока они разговор закончат, пока ужин по тарелкам разложат… главное, чтобы на поцелуи ещё отвлекаться не стали, а то мясо со спагетти ещё и разогревать придётся. — Я ему, главное говорю: «Да дави ты сильнее на газ. Мы так до завтрашней смены до города не доедем», а он мне: «То что, у тебя нет токсикоза, ещё не значит, что не может укачать», — пересказывает недавний разговор с напарником Юля, передразнивая при этом Степана. — Нормально? А потом ещё: «Совершенно глупо попасть в аварию в собственный день рождения». Как будто бы ехать хотя бы километров восемьдесят в час — это какая-то сверх космическая скорость! Кошмар, — констатирует она, качнув головой, и, словно бы пока никто не видит, вытягивает из салатника аккуратный кусочек помидора. — Он обеспечивал нам с Лёшкой больше времени, — констатирует уже известное Лёня и, разведя руками, добавляет: — как мог. — Это сейчас я понимаю, Лёнь. А тогда… придушить была готова. И Рогозина бы меня оправдала! — заверяет супруга Юля, и Субботин, не став упоминать о том, что не всё оправданное Галиной Николаевной будет принято Власовой, обнимает любимую и так привычно для них обоих целует в макушку. — Мы с Лёшкой хотели красиво поздравить тебя с днём рождения, и очень переживали, что можем не успеть к твоему возвращению. Немного рисковать Даниловым с его же согласия — было единственным выходом, — пожав плечами, теперь уже в полной мере рассказывает о недавнем на ходу придуманном и совершенно ловко и, как оказалось, неподозрительно провёрнутом плане. — Ваш сюрприз и правда удался. Вы большие молодцы, поварята мои любимые, — сияя, не распутывая уютных объятий и заглядывая мужу в глаза, совершенно искренне отмечает Соколова. — А перед Стёпой нужно будет не забыть извиниться. Я ведь наговорила ему от незнания… — Не переживай. Он человек понимающий, — приободрительно добавляет старлей и прежде чем заняться окончательной сервировкой ужина касается Юлиного виска поцелуем.