Вслед твоему пути

      Тонкий фарфор жалобно запел под бездумно стискивающими его пальцами. Вэнь Кэсин сидел за деревянным столом и невидящим взглядом смотрел на тени снующих по торговой улочке людей. Стол был слишком большим для одного, и эта мелочь, совсем незаметная раньше, теперь больно царапала грудь. Теперь — когда он знал, как хорошо может быть, если сидеть за ним вдвоем. С Чжоу Цзышу.       Конечно, проблема была совсем не в столе — любой стол становился совершенным, когда к нему снисходило такое совершенство, как глава Чжоу. Проблема была в том, что прямо сейчас у Вэнь Кэсина было хорошее вино, на улице стояла прекрасная погода, а этот стол, так удобно расположенный в тени, но не на задворках, казалось, только и ждал, когда же парочка друзей почтит его своим присутствием. Но вот же беда: во всей этой замечательной картине не хватало самого главного.       Друга.       Чаша грустно звякнула, грубо опущенная на стол.       — Эй, подавальщик! — Вэнь Кэсин откинулся назад, выискивая взглядом нескладную фигуру. — Что это за вино?!       Парниша угрем выскользнул из небольшой толпы посетителей и почтительно склонился перед господином.       — Как вы и просили, господин, л-лучшее вино, из...       Никто не собирался его слушать — можно подумать, он и в самом деле не знал ответа на свой вопрос!       — Ты, верно, держишь меня за наивного простака? Налил мне уксус, и смеешь называть его лучшим, что у вас есть!       Косясь на густо скопившуюся на пальцах гостя ци, бедный парень бледнел, словно снег на пиках горных вершин, и кланялся все глубже, пока и вовсе не упал на колени.       — Простите, господин! — даже деревянными пальцами он умудрился стянуть со стола сосуд с вином и теперь спешно отползал от разгневавшегося черт его пойми из-за чего гостя. — Верно, произошло недопонимание! Я сейчас же принесу вам лучшее вино, что вы только можете...       Устав слушать лебезение подавальщика — такие знакомые интонации... — и боясь, что еще немного, и он переломит тому шею просто хотя бы чтобы он замолчал, Вэнь Кэсин взметнулся, оттолкнулся от лавки, направляя ци, чтобы неслышно опустится уже на крыше в паре домов от несчастной забегаловки. Здесь было гораздо спокойнее, но упрямое сердце отказывалось идти на мировую и избавлять его от душевных страданий. Да что же это такое!       Вэнь Кэсин уставился на черепицу, как на злейшего врага. Неужели каждое местечко в этом городке собирается напоминать ему о...       Внезапно почувствовав, что всякая злость схлынула с него, как с промасленной бумаги скатывается вода, и оставила после себя лишь смиренное, глухое опустошение, он неловко опустился на теплую, прогретую солнцем поверхность крыши. Окинул взглядом город, насколько хватало глаз. Одиночество стало до обидного острым.       Мог ли он подумать, что будет когда-либо так зависеть от человека?       С Чжоу Цзышу его не связывало почти ничего. Ни деньги, ни обязательства — по крайней мере, пока он не решит раскрыть свое имя, да и после этого едва ли сможет хоть что-то требовать от этого человека. Впрочем, как и он с него.       И все равно почти-идеальный-во-всем Вэнь Кэсин чувствовал себя привязанным крепче, чем зависимые от противоядия подчиненные мастеров ядов. Отказаться от Чжоу Цзышу было сложнее и страшнее, чем отказаться от жизни.       Он откинулся на спину, подложил под голову ладони и печально устремил взгляд вверх.

Как это небо

в себе границ не несет

моя преданность.

      Закрыв глаза, он как на яву увидел яшмовое лицо. Сердце знакомо пропустило удар — от одних лишь воспоминаний, — а все привычные мысли, бывшие его величайшей силой и слабостью все эти годы, схлынули, словно лизнувший на прощание берег юный прибой.       Это запутывало мысли. Вэнь Кэсин весь обмирал от восторга и страха, теряя себя и обретая одновременно, волнующийся, не способный оценить ни ущерб, ни ценность. Он мог только прикипеть взглядом к шелку стекающих к лопаткам волос или изяществу поступи, опасного, опасного человека, и шутить с отчаянием кого-то, кто и имя свое не вспомнит, неосмотрительно заглянув в миндалины совершенных, проницательных глаз. Не вспомнит. А вот Чжоу Цзышу точно скрадет все мысли до последней, стоит только Вэнь Кэсину хоть на мгновение не удержать своей маски. Прочтет каждое слово правды, усмехнется глупой наивности, подхватит свое вино, да снесет добродетелю-Вэню голову своим прекрасным гибким мечом, поющим тонкие кровавые песни в умелых руках убийцы. И это еще хорошо...       Вздохнув тяжелее пущего, Лао Вэнь поднялся с крыши, надеясь, что все эти мысли нагнал на него тепловой удар. И до чего же вовремя — только занес ладони над полами платья, дабы стряхнуть с них невидимую городскую пыль, как взгляд сам нашел статную, дорогую сердцу фигуру, сокрывшуюся в одном из узких переулков городка. Ах, везение!       Мигом скинув с себя всякие тяжкие мысли, Вэнь Кэсин улыбнулся, слитным движением раскрывая веер и обмахиваясь. Неслышной поступью дойдя до края крыши, он выждал еще пару мгновений, радостно усмехнулся и птицей взметнулся в небо, в два взмаха настигая цель...       Возможно, этот день еще можно исправить, — подумал Вэнь Кэсин, ловя удивление в очаровательных глазах.