Милосердие

— Ты попадалась уже два раза. — И оба раза уходила. — Почему, как ты думаешь? — Потому что оба раза на задание отправляли тебя. Я всегда побеждала тебя в школе, я всегда была… — Заносчивой и самоуверенной, я знаю. — Правильно говорят: тот, кто говорит плохо о других, на самом деле описывает себя самого. — И острой на язык. Как я мог забыть? А ведь прошло всего два года после школы. Малфой стоял над ней, высокий, бледный, с надменной усмешкой на красивых губах. Его мантия выглядит чистой и дорогой, в отличие от ее одежды, пропахшей сыростью подвала. Он пахнет каким-то одеколоном. В затхлом воздухе темницы, куда ее бросили утром, его аромат чувствуется так остро. — Что ты хочешь от меня? Зачем ты держишь меня тут? — А где ты желаешь быть? Пленников сначала приводят в этот подвал, ты не исключение. Или ты хочешь сразу к нему? — он взглянул на свое предплечье, где была Темная метка — символ его служения Волдеморту, символ его падения. — К тому же ты тут не одна. В соседней камере твой милый рыжий приятель. Или вы уже не приятели, а любовники? Гермиона вскочила с пола и бросилась на него, но что могла она сделать, усталая, голодная, побитая в бою? Малфой схватил ее за руки, приблизил свое лицо к ее и произнес: — Я давал тебе уйти два раза, и дальше я так рисковать не могу. — Лучше бы ты… Она замолкла, обмякнув в его руках. Взгляд его серых глаз пугал, а она ещё помнила, что в школе они казались на свету голубыми. — Убил тебя? Гермиона сглотнула. Он держал ее за руки, и Гермиона рассматривала его лицо. Она не видела его так давно за маской Пожирателя. Она не знала, лгал ли он, когда говорил, что оба раза давал ей уйти. Зачем ему это? В какую игру он играет? — Тебя я не убью, но Уизли я ненавижу со школы. — Ты не сделаешь это, ты… — Ты можешь это остановить. Он замолчал и Гермиона мучительно ждала, что он ей предложит за жизнь лучшего друга. — Ты можешь выйти за меня замуж. Гермиона расхохоталась. Смех был долгим, жёстоким, и в конце она была готова заплакать. — Ты так шутишь, надеюсь? — Почему ты так решила? Спокойствие на его лице казалось пугающим. — Поганая грязнокровка. Ниже тебя. Ты… ты такой… Лощеный. Богатый. Красивый. Чистокровный. И я… — Может, у меня есть на тебя особые планы? — ответил он. — Какие планы? Свергнуть Волде… — Заткнись! Никогда не произноси это! Никогда не произноси это вслух! — прошипел он, бледнея. Его губы дрожали, а руки сжимали ее предплечья до боли. — Зачем тебе это? Ваши люди делают с пленницами ужасные вещи, и никогда никто не женился на грязнокровках. Она говорила это, понимая, что никогда в жизни не была к нему так близко. Никогда он не касался ее. А ей довелось дотронуться до него лишь однажды — когда она дала ему пощечину на третьем курсе. Он молчал, продолжая сжимать ее руки, и наконец сказал: — Грейнджер, ты особенная, — показалось, что его голос прозвучал даже нежно. Он ухмыльнулся и ухмылка эта так напомнила школу. — Самая умная, самая смелая. Ты до сих пор сопротивляешься, а твое имя всегда на слуху. Ты знаешь, что сделают с тобой, если я просто тебя возьму? Но если ты будешь моей женой, тебя станет защищать магия рода. — Грязнокровку? — Я позабочусь об этом. — Зачем тебе это? Он склонился над ней и теперь держал ее затекшие предплечья даже нежно. — Может быть, во мне сохранилось милосердие? — После всех убийств, что ты совершил? — Я не убил директора когда-то. — Это было так давно, Драко… — она посмотрела на его губы, а по щеке скатилась слеза. — Но я не смог отнять жизнь человека. — А теперь ты собираешься отнять мою? — Так ты называешь брак со мной? — Брак с Пожирателем Смерти и убийцей. — Брак с тем, с кем ты будешь в безопасности, с кем у тебя будут дети… — Дети, на которых будет лежать проклятие? Которые своей судьбой будут отвечать за преступления своего отца? Его губы скривились, и она подумала, что сейчас он отпустит ее — сейчас расцепит руки и даст ей упасть на каменный пол. Но он притянул ее к себе. На контрасте с холодом, который мучил ее весь день, его тепло обжигало. Это было сильнее ее — его близость, его губы так близко. На вкус они были как горечь. Как самое постыдное желание. Как любовь, в которой нельзя признаваться. Его поцелуй на вкус был как сам Малфой. И что-то внутри ее ликовало — он целовал грязнокровку, которую презирает. Он целовал ее. С трудом Гермиона нашла в себе силы дернуть голову в сторону, и он отстранился. — Ты сказал, что сохранишь жизнь Рону, если я выйду за тебя… — От тебя воняет. К тому же… — он молчал несколько секунд, а потом продолжил: — Уизли уже убит. Я солгал. Малфой отпустил руки. Гермиона рухнула на пол и закрыла лицо ободранными в кровь ладонями. Она не знала, что именно ее добило — новость о гибели Рона или поцелуй. Уизли, грязный и измученный после пыток, лежал на полу. Он услышал его, поднял голову и что-то замычал окровавленным ртом. Драко поднял палочку: — Авада кедавра. Она сидела там же, где была, когда он ее оставил. Даже не взглянула на него. — Ступефай. Драко вложил палочку, которую отняли у Уизли, в ее скованную заклинанием руку; укрыл чарами невидимости и вынес из Малфой менора. Драко аппарировал в горы, где никто не мог их увидеть. Остановившись в долине, откуда тропинка вела в небольшой магловский городок, он снял с Гермионы чары. Вместо ругательств он услышал лишь вздох. И тогда Драко до боли сжал зубы, чтобы не заплакать. Он плакал лишь на шестом курсе, и никогда больше, но сейчас слезы снова были готовы побежать по щекам. Он развернулся. И пошел прочь. Когда-нибудь он поймает ее снова. В этот раз он проявил милосердие, но в следующий раз они останутся вместе. Вслед ему, подняв палочку, смотрела Гермиона. Она могла бы убить его. Могла бы пронзить его Круциатусом. Но она не в состоянии сделать ни то, ни другое. Ведь чувств к нему слишком много, и эти чувства не ненависть. Драко удалялся, а ветер трепал его светлые волосы и развевал полы черной мантии. Гермиона смотрела, как он уходит, и вскоре дождь закрыл его от нее полностью. Но она всё еще вглядывалась в даль, понимая, что теперь всегда будет вспоминать его губы. Она всегда будет вспоминать, как близко была к нему. Она будет помнить, как была близка к тому, чтобы предать всё, во что верила. Она не забудет, как близка была к тому, чтобы остаться с тем, с кем желает быть больше всего. Когда-нибудь он поймает ее снова и в этот раз не отпустит. Если в нем сохранится милосердие.