Заметка № 1. Петр Федорович, будущий император Петр Третий.
«Матушка с дуба рухнула, какую-то ересь мне подкинула, женись, говорит. И на ком! На малолетке немецкой, лютеранской! Зовут София Ангелсербская…или Ангелбербская…ща гляну в письме матушки… Вооо, Ангальт-Цербстская… Ну, в чем-то она права, с такой фамилией срочно замуж, чтоб нормальную фамилию взять, а эта ее надстройка чтоб исчезла навсегда. Мать вообще не дает свободно пожить, сразу тему про наследника задвигает, ищет мне госпожу. Слышал, как она всем нашептывает, что Петрушка (то есть я) дурак, голова без руля, найдем ему шею, чтоб вертела мной значит. А шея, между прочим, как мне рассказывал один учитель, управляется мозгами, а мозги в голове. Так кто дурак, матушка? А я еще повыбираю здесь, на Родине… Строит мне одна тут глазки, Анастасия, как там бишь ее, терпеть не могу эти длинные фамилии. Стану царем — запретительный закон издам, чтоб фамилии короткие стали. Так вот, стоит Анастасия за березой и смотрит на меня пристально… Царевичем любуется.»Заметка № 2. Анастасия Ягужинская.
«Императрица Елизавета существо не только знатное, да еще и занятное. Сама говорит, Петрушка дурной да юродивый, а семя царское хочет потомкам передать, а надо ли…? Без лишних церемоний говорит мне — Россия щедрая душа, так что и ты долго хвостом не крути. Раз, мол, понравилась Петрушке, родишь наследнику наследника и точка. А чего, говорю, с немками-то не договорились? А императрица прикинь, ни стыда, ни совести, с жестокостью запредельной говорит: так надо проверить, нормальное ли семя у царевича. Вот на тебе и проверим. С дуру, мол, бесишься, мужичка тебе надо, а то ты такими темпами бьюти-индустрию построишь в России и всех девок испоганишь, а нам здесь Голландия не нужна. Я, естественно, разревелась в три ручья, а Сашка увидел и говорит — дурна ли жизнь, иль хороша, встречаемся в охотничьем домике, ровно в 16.57, не опаздывай!»Заметка № 3. Петр Федорович, будущий император Петр Третий.
«Ягужинская — нормальная тема… Не при делах девка ходит… В Париже, значит, ей не понравилось, вернулась общипанная, как курица на кухне. Оно и понятно — цены высокие, в заграничной валюте, медицина хуже, чем у нас… Бестужев ее защищает, я его еще оттра***! Одним словом, тайную канцелярию упразднить надобно, нечего всяких поверхностных дворянок отмазывать от судьбы. И вот мы скачем за ней, я, и пара дружков моих собутыльников, а она, стерва, в охотничий домик. Я сразу-то не догнал, что здесь ее полюбовник прячется, выпимши был. Остался с ней тет-а-тет, стал в углу прижимать. Анастасия-то приметная мадемуазель, такую оттарабанить хочется, уж поверьте на слово. Чего, говорю, ломаешься, после шевалье сразу тебе принц, честь да слава в одном флаконе. Уже и руки приготовил, обжимать девицу, вдруг — откуда ни возьмись, человек в завернутом плаще, как зарядит мне в нос… Далее ничего не помню.»Заметка № 4. Александр Белов.
«Наследнику-то я фейс помял, будет знать, лихоимец. И теперь, коли дознаются, на плаху меня поволокут. А я не боюсь, у меня в постели сама Ягужинская была, на всю оставшуюся жизнь впечатлений. Анастасия словно поняла, что ей грозит миссионерская поза на ближайшие четверть века, попросила, чтоб я со всех сторон ее, и пожестче. Сказано — сделано, аж выбился из сил. На жилах драку со свитой наследника провел, больше табуретами их бил, нежели руками. Елизавете соврал, что никогда не вру. Она вроде поверила, а я ее сразу уважать перестал. Какая ж ты императрица, если тебя обмануть так просто? Ну-ка, молодой ты мой горячий, говорит напоследок, пригони мне карету. Вот и вся карьера, господа. Утром ты гвардии сержант, вечером — кучер. И вот размышляю я после отбоя об этом деле, как она вдруг к себе зовет, в палаты. Вечером ты кучер, ночью эскортница, куда ж ты катишься, Белов, колобок гвардейский? Что было той ночью, никому не расскажу. Жаловался на усталость, но вы же знаете императрицу с ее «говори, говори, да не заговаривайся». Негоже фавориту жаловаться на усталость, и рассказывать про случившееся тоже негоже.»Заметка № 5. Алексей Корсак.
«За Сашку я порадовался. Редко кому удается такой фулл-хаус выбить: поколотить царевича, соблазнить Ягужинскую и стать при этом любимчиком Елизаветы. Хитро он, конечно, государыню провел — якобы в домике с Анастасией не было, а был бы, защитил бы женщину, ибо честь женщины превыше всего. Но что-то не слышал я, чтоб защищали честь женщины после того, как ее обесчестили. Вне брака, все-таки. Ну, прокатило и ладно, дело Белова, ему с новым статусом жить. Он рассказал мне, что еще и задание ему дали соответствующее новому рангу — привезти из Германии баб, с рекомендательными письмами да побрякушками в три карата. И меня пригласил в этот, выражаясь буржуйским языком, шоп-тур. В тот же день Бестужев приказал за Сашкой шпионить, и я в осадок выпал. Как могу я друга предать? Идите вы, господин Бестужев, к себе в кабинет! Так и сказал, пущай знает про гардемаринскую дружбу. Мы бригада, или забыли? А он, значит, по самому больному месту… Я, говорит, про натуру твою дознал все до последней капли. Раз ты трансвестит, то по новому закону не имеешь права на государственной службе состоять… Тут я и сломался… Понял, что надо послужить России. Утром погнали на карете в Германию. Белов с собой Анастасию забрал, чтоб никто не домогался ее. Мне на ушко шепнул, что жениться хочет. Ну и отморозок же Сашка, завидую ему, что таить.»Заметка № 6. Анастасия Ягужинская.
«Едем в карете втроем. Мороз, романтика, своего рода ménage à trois. Под французский вспомнился Сережа, как мы с ним до Парижа доехали и тут оказалось, что он бедный дворянин, никаких тебе замков и шелковых нарядов, одно ИМЯ. А что мне имя, Сережа, раз у тебя, как у латыша… Ну вы поняли меня. Сдалась тогда в русское посольство, с потрохами. Вот и сейчас гоним к послу… В Берлине посол Чернышов нас встретил свиньями в яблоках, забыл поди про хлеб-соль давно. Там меня и оставили, а ребята дальше погнали, в Цербст. Саша утешал как мог, мол припрятали тебя до лучших времен, не переживай. А у меня прямо слезы текут, бросает не бросает, кто разберет. Да женюсь я на тебе, женюсь, твердил при отъезде Саша. Не могу больше писать, слезы душат… p.s. Попросила жену Чернышова поискать мне в Берлине запасной вариант.»Заметка № 7. Князь Оленев-младший.
«Мало нам было аварий дорожных, колесо у кареты сикось-накось повернулось. Отдыхаем, разожгли костер, пунш попиваем. Гаврила чернее тучи. Все, говорит, отцу твоему расскажу, и как деньги пропивали в пабах немецких, и как в кости их проигрывали расскажу тоже. А я, признаться, замордовался слушать эти речи. Хватит, Гаврила, стращать меня отцом, и так нашей семье хреново. Он бастард и я бастард, и в следующих поколениях история повторится — бастард на бастарде бастарда погоняет. Тут явилась Она, верхом на лошади. С двумя провожатыми. Дама знатная, по одежке видать, правда носатая, шо капец. Одним словом, в большом ущербе барышня, хотя и улыбка у нее приятная. Ганс и Фриц нашу карету починили. Позвала в гости в Цербст. Поедем за нею. Внезапно захотелось писать стихи и кровь забурлила. Жаль, рассказать некому. Гаврила не поймет, подумает барин рехнулся. А я, наверное, и впрямь рехнулся. Ничего такого в этой немке нет, не нравится мне она, но почему-то крепко зацепила, вот такая история. Может в долг даст. В Цербсте по совету таинственной незнакомки заселились в гостиницу «Три короны». Там я узнал, что дама эта носит прозвище Фике, и ошивается среди господ в надежде удачно выйти замуж. А чтоб девочка не ошиблась и случайно не залетела от нищеброда, ее строго пасет мамочка, герцогиня Иоганна Ангальт-Цербстская. Буду перемещаться вслед за ними, вдруг что выгорит.»Заметка № 8. Александр Белов.
«Немецкие особняки — архитектурная загадка. Пошел в уборную, попал на конюшню. Вышел оттуда в уборную, попал на кухню. Где уборная, спрашиваю у кухарки. Она нихтферштейн. Хорошо, как приспичит, далеко ходить не буду. Передал письмо государыни герцогине Иоганне. Та приказала накрыть на стол. Мы с Алешкой наяривать стали за обе щеки. Только взялись за вино, как стол вниз уходит, а вместо него деревянный круг в пол заходит. Чудеса, пещера Али-Бабы! Снизу, как оказалось, кухарка колесо крутит, а стол вверх-вниз летает. Хотели выйти, а двери закрыты. Иоганна интриганка, блин. А нам с Алешкой как раз захотелось по-маленькому, мы и отлили в старинные вазы какие-то. А что, герцогиня сама виновата. Что делать будем, гардемарины? — спрашиваю у Алешки. В общем, нашли колоду карт и давай на Анастасию играть. А карты странные, вместо туза — какой-то Румпельштильцхен, вместо дамы — хвостатая Ундина. Играем и ждем, пока поднимется обеденный лифт, не бить же в самом деле стекла. Хотя после ваз и на крайность пойти могли, не дети. Наконец, слышим — крутится колесо, стол поднимается. Кухарку, в итоге, напугали до чертиков, распинав котелки да горшки. Но оно ей только на пользу, до конца жизни в церковь ходить будет.»Заметка № 9. Кавалер Де Брильи.
«Меня взволновало дело, озвученное Шетарди. Он сообщил, что императрица Елизавета вызвала в Россию пару немок из нищего дворянского рода, мать и дочь. Вроде как они даже неплохи собой, и это крайне хорошо — не придется много пить. В конце концов, задание опять связано с моим даром соблазнять женщин. Клин клином вышибают, это я про Ягужинскую. Шетарди пожелал мне удачи, а я только рассмеялся. Удача в амурных делах для Брильи? Любой гасконец с детства академик! По дороге в Потсдам мои люди разыграли ограбление с тяжкими телесными и бросили меня в снег, как раз на пути двух путешествующих цербстских дам. Майн гот, заорала герцогиня, а увидев мои усы, очаровалась и потребовала перенести меня в «каюту». Отдышавшись, я представился графом Де Гильоном. Графиня Рейнбек с дочерью, ответила мне на знакомство Иоганна. Врет, как дышит, а я другого и не ждал. И скоро в карете зажглась графская вечеринка. Я шутил и рассказывал удивительные истории, а дамы хохотали до упаду. Чуть позже я обнаружил, что мой кошелек исчез. К счастью, я всегда ношу с собой второй, секретный, кошелек.»Заметка № 10. Алексей Корсак.
«Сбежав из дома Иоганны, мы прыгнули в седла и помчались на Берлин. Сашка переживал, что не выполнит поручение императрицы. Как так, бабы сами уехали, а не он их привез. Попадешь в опалу и пропадешь, никто Ягужинскую в жены не подарит. Я, правда, думаю, что Белов совсем уж на ней зациклился. Этих баб в Петербурге море, есть даже совсем дешевые, по рубль двадцать, но ведь влюбился же, олень. Вдруг показалась карета, неужели думаем, наши дамы? Так и есть, но не только она. Карета с гербом Оленевых! Легок на помине, две минуты как про оленя думал. Его поручение, кстати, ведь и мое тоже. И меня Бестужев по головке не погладит. Отправит на сеансы карательной психиатрии, чтоб я больше в женское не одевался. Прочь, мысли лихие, прочь!»Заметка № 11. Александр Белов.
«В Берлине первым делом к Чернышову погнали. Соскучился по Анастасии и по телу ее пряному тоже. Однако, цейтнот — не до любовных утех, как бы на бал к королю Фридриху попасть. Ведь именно туда укатили наши немки. Нельзя спускать с них глаз. Чернышов предложил выпить — in vino veritas, мол, найдется выход. Три бутылки осушили, и точно, кажется выход нашелся. Зашифроваться кому-то из нас нужно, прийти на бал в чужой одежде. Алешка конечно в восторге был, давно в шелках и женском платье не ходил. Пойду, говорит, и не отговаривайте. И еще веер у жены посла забрал, чтоб скромницу изображать. К чулкам пистолеты пристегнул, хотел и шпагу пронести под платьем. Жаль, что ты не каликутский йог, говорю, проглотил бы и пронес в себе. Пришлось обойтись морским кортиком. Посол увидел заряженную фройляйн Корсак и долго хохотал. Все вопрошал, что, столь великое объемом, товарищ наш засунул под корсет? Успокоившись, пожелал найти на балу удачную партию, и опять засмеялся.»Заметка № 12. Алексей Корсак.
«Король Фридрих, пока исполнял на флейте, глаз с меня не сводил. А ведь накануне Сашка, помня, как старуха в мою родинку влюбилась, предложил вторую наклеить. Хорошо, что отказался. Думаю, король и так дрожал от страсти. Объявили танец, а у меня кораблекрушение: чулки спадают под тяжестью пистолетов. Спрятался в толпе, и вижу: Фридрих ищет меня взглядом. По традиции, король устраивал во время бала свидание с выбранной им дамой, а я, значит, ему утеху обломал. В голубую гостиную пригласили кого-то другого. Я, не будь дураком, проследил за камергером и был крайне удивлен. За шторкой Фридрих разговаривал с герцогиней Иоганной, а ведь она совсем недавно ушла куда-то с Брильи. Оказалось, герцогиня засылает в Россию свою дочку не как инкубатор для будущего наследника, а как опасную шпионку, с целью развалить армию, флот и упразднить бордели. Последнее меня особенно задело, жениться я не хотел, и привык решать половые вопросы с дамами легкого поведения. Вернулся в зал, а здесь подбегает Анастасия и шепчет мне: прикрой. За ней Де Брильи рванулся, а я веером прикрылся, и схватил его за руку, прижался, так что кортик чуть не выпал. Он один раз меня кружанул, благо, не узнал. Волнующий для меня опыт, понравилось.»Заметка № 13. Кавалер Де Брильи.
«София, та которая Фике, и та, которая дочь, вела себя как настоящая малолетка. Снобизм, надменность, херня от Ларошфуко про истинную любовь, приходящую раз в две жизни. С агонией в душе переключился на мать. Иоганна, покинувшая мужа-генерала неделю назад, охотно флиртовала и трясла пятнадцатью юбками. Уединились и было хорошо. Под юбками я нашел пару дипломатических писем, содержание которых не представляло интерес и еще… мой первый кошелек. Все это перекочевало обратно в мои широкие карманы. Кошелек, к сожалению, был уже пуст. Ах, эти женщины. Я вернулся в общий зал, где… Вы не поверите, среди гостей короля Фридриха, стояла Анастасия! Сколько гадостей она мне наговорила в Париже, сколько царапин на лице оставила, и все равно хочу… Сел за рояль, спел классику. «Ланфрен-ланфра, лети в мой сад голубка». Я ж не знал, что ее больше нет в хит-парадах. Голубка упорхнула из зала, черт побери. А с ней и дама с родинкой на лице. Хм, с родинкой… Да это ж, гардемарины! Я еще по глупости потанцевал с ней… С ним, тьфу! Мерзавцы! Пора порвать их на британский флаг!»Заметка № 14. Князь Оленев-младший.
«Постоялый двор погрузился в темень. Мне не спалось, Иоганна заняла у меня почти все деньги, которые обещала отдать в Берлине. Теперь мы уже были на пути к российской границе, и ни копейки не вернулось. Пока я горевал при свете свечи, укрываясь камзолом, пришла Фике, в ночной рубашке. Она спросила, почему я не сплю, и я ответил, что пишу стихи. Как интересно, обрадовалась она. И я прочел ей стих про то, как одна знатная дама взяла в долг у бедного студента Геттингенского университета, и не отдает. Фике покраснела, и спросила, не может ли она чем-то помочь тому бедному студенту? Могу взять натюрлих, сказал я Фике. Она аж побагровела и давай орать, что не такая, что ее матушка святая и студент сам виноват. От этого крика замолк сверчок, и усохла моя скрипка. Поняв свое место куколда в этой жизни, я спешно поклялся Фике в верности, и это ее немного успокоило. Давно бы так, процедила она фельдфебельским голосом, и ушла восвояси. Меня же трясло до рассвета. Да и как уснешь, когда Корсак и Белов до утра спорили о чем-то? Я так понял, один из них служил Елизавете, а второй — Бестужеву. Чуть поругались, чуть подрались, потом загремели стаканы. Водка всех помирит, в следующий раз приду к Фике с водкой.»Заметка № 15. Александр Белов.
Отряд Де Брильи настиг нас утром, когда мы хмельные, разодрали очи на постоялом дворе. Немок и след простыл, а мы поедем за ними — разоблачать их в Петербурге. Вот только отобьемся и разоблачим. Наседали бандиты крепко. Анастасия увидела, что мне хреново после вчерашнего и начала пистолеты заряжать. Не женщина — огонь. Брильи кричал что-то с улицы, уговаривал Анастасию бросить меня, обещал золотые горы, как будто она не знает, что его замок уже четыре раза заложен и скорее всего будет изъят за долги. У меня толще и длиннее, крикнул я в окно и разъяренный француз немедленно спустил курок. Блефовал, конечно, Анастасия давно мне рассказала про увиденного в бане «Сержа Бенжамена Луи Жермен Симона». Однако, Брильи поверил и пришел в ярость. По его команде принесли таран и выбили дверь. Стрелковая баталия перешла в рукопашную, в коей мы, гардемарины, одержали верх. А могло ли быть иначе, раз в водке больше градусов, чем в самом крепком анжуйском вине?»Заметка № 16. Кавалер Де Брильи.
«Звон шпаги и дрожь в руке, как я соскучился по этим ощущениям. А противник — безродный щенок. Гонял я его по двору как зайца. Может, у тебя оружие толще, и длиннее, да ведь размер ничего не значит. Любовь между людьми должна быть! Увидел, как на заднем фоне Анастасия прыгает, пытается кому-то пистолет всучить. Чего тебе не хватало, сука? Сейчас покончу с этим Беловым и продам ее турецкому паше, хватит с меня… Вдруг пошатнулся мир вокруг, покосился двор постоялый. Ноги встали, да колени подогнулись. Пятно красное разошлось на груди, и болью сердце наполнилось. Adieu mon ange… Я умер из-за любви. Поэтому ни в коем случае не влюбляйтесь, неблагодарное это дело. Кто написал эти строки, если я умер? Не тревожьте мой разум, если вы не Анастасия…»Заметка № 17.Петр Федорович, будущий император Петр Третий.
«Привезли мою невесту Софию. Как обычно — на картинах художников красавица, а в реальности — ни рыба, ни мясо. Говорю матушке, что за подстава от наших немецких друзей? Она что-то пробормотала про Генриха Восьмого и Анну Клевскую, ты, мол, не первый и не последний, бывает. И вообще, надо смотреть генетику. Хорошо, говорю, принесите древо их семьи, буду смотреть на родословную. Вдруг выходит Бестужев и говорит, что София и мать ее Иоганна суть — немецкие шпионки. Дам развернули, а те в слезы, прости, мол, тетка Эльза, с тех пор как мы тебя увидели, солнце взошло, благодать воцарилась. Герцогиню под руки взяли и выбросили из дворца. Дочка ее пуще прежнего расплакалась, ничего, мол, не знаю, короля Фридриха не люблю, всю жизнь мечтала о российском гражданстве. Матушка, говорю я, пусть София найдет себе какого-нибудь Оленева, утомила. Ведь ясно, что ничего хорошего не выйдет. Матушка решила по-другому — хочу, говорит, посмотреть на это «ничего хорошего». Остальное вы знаете, дети вышли, реформы и прочая ерунда. А если не знаете — учебник истории за восьмой класс вам в помощь.»