он

тяжело ему было каждый раз смотреть на одну и ту же картину в дк: очередная смазливая девчонка упорно крутится-вертится возле турбо, глазки строит, смеется так звонко, что уши у зимы в трубочку скручивает и обидно становится до душащего кома в горле, ведь против сказать что-то нельзя. не поймут. повернется с лампой парой слов переброситься, обернется назад и вот уже девица своего добилась. руки валеркины на талии её, аккуратно так лежат, невесомо почти, чтобы касаться еле-еле, а она липнет к нему, ладошки за шеей складывает и к груди головой прижимается. медляк танцуют. с его валерой.

я смотрю на него сквозь людей. он танцует под светом красных огней я где-то рядом наблюдаю за ним.

вахит вздыхает, лампу по плечу хлопает, кидает неразборчивое «малой, будь добр, сгоняй за пивом». сам к танцполу ближе подбирается, находит укромное место рядом с колонной. на нее же и облакачивается. чувствует взгляд валеркин, смотрит на него в ответ, а тот одними губами подпевает песне наутилусов и глядит с нежностью такой, что зима плывет немного. я хочу быть с тобой. вахит улыбается только и шепчет следующую строчку. и я буду с тобой. завидно (не)много, что они вот так друг с другом танцевать не могут. зиму переодически зависть эта выводит из себя, обида накатывает и острое чувство несправедливости жизни к ним. ревность просыпается, хоть и понимает, что глупо это. когда песня наконец кончается, турбо в спешке ретируется от девушки, оставляя ее одну, ресницами длинными хлопать от удивления. зима навстречу идет, попутно допивая принесенную лампой бутылку. — пошли покурим. в туалете людей нет, тихо, спокойно и никто валеру посреди разговора не утащит. вахит ведет его за собой, в самую дальнюю кабинку, закрывает на хлипкую щеколду и смотрит выразительно. — ты бы знал, как меня заебало это. — не представляешь, я от танцев с ними кайфа не получаю. валера хмыкает. зима молчит и резко вперед подается, к себе притягивает, целует с нажимом, каждой клеточкой тела отдается. у вахита дурная башка. турбо бы и рад возмутиться, мол какого хуя, дискач же, но его затыкают губами припухшими и целуют нежнее уже. — ну лер, не смотри на меня так. мы быстро. у валеры не лучше. под взглядом жаждущим плавится и сдается. будь, что будет. в кабинке вдвоем тесно и неудобно. валера жмется к нему и чувствует даже через одежду тело разгоряченное. зима дышит на ухо тяжело, по шее языком проходится, кусает, оставляя отметины зубов, кожу втягивает до ярких следов с багровым отливом. чтобы все девицы знали. занят. в поцелуй нетерпеливый ухмыляется криво, член валеры через ткань спортивок сжимает, заставляя воздухом подавиться. турбо уже похуй. похуй, что могут зайти и услышать их, похуй, что пацаны потеряют, похуй, что выйдут они оба помятые и растрепанные, не зная как отмазаться от ненужных расспросов. не похуй только на зиму, весь мир сузился на нем одном и все, что валеру волнует это подрагивающие от возбуждения пальцы вахита, снимающие с него штаны вместе с бельем и его рот, заглатывающий член сразу наполовину. валера жмурится, руку кусает, чтобы не застонать. помогает плохо, потому что сдержать гортанный стон не получается, как ни старайся. зима слишком хорошо знает, что надо делать, чтобы довести его до такого состояния, и удачно этим пользуется. сам глаза закрывает и насаживается почти до основания. турбо вжимается затылком в стену, колени предательски дрожат и ощущение, будто он вот-вот рухнет. а зиме будто до этого дела никакого нет — стоит перед ним на коленях и вытворяет такое, что мысли из головы все вышибает напрочь. вахит пальцами цепкими бедро его сжимает до синяков, после гладит легонько и позже, дома, каждый след на валере выцеловывать будет. турбо больше не сдерживается, не может, слишком хорошо. до упора к себе прижимает и стонет протяжно, кончая в горячий рот вахита. тело дрожит, голова пустая и в мыслях только то, какой же зима ахуенный. сигарету они все же выкуривают, по привычке одну на двоих, а медляк танцуют под лунным светом, у валеры на кухне.