(не)идеально

— Это было потрясающе, слушай, ты… — договорить Миста не успевает, Фуго сразу же цепляется за его запястье и тащит на улицу. Он вжимает голову в плечи, идет быстро, продираясь между столпившейся людей. Гвидо хотел было спросить, почему они так быстро сбегают, если концерт только закончился. Но он так и не решился, слишком быстро и резко шел Паннаккота, сверкая алой молнией среди черноты костюмов. Миста оглядывался, припоминая, что почти час назад ему было среди всех этих людей неуютно. Гвидо Миста смотрелся нелепо и непривычно в первом ряду концертного зала. Разглядывая огромное пианино на сцене, он думал, что, наверное, по чистой случайности его до сих пор не заметили и не выгнали и вообще, стоит охране или кому-то из покрытых лаком людей на соседних креслах обратить на него внимание, сразу же выведут за руку и запретят подходить к любым культурным мероприятиям. Но ничего не произошло. А потом наконец появился Фуго. В целом алом костюме, еще бледнее, чем он был обычно, зализанные назад волосы и легко подрагивающие пальцы. Никто не мог видеть последнего, но Миста точно видел, он замер, изучая знакомую фигуру в свете софитов, закусил костяшку указательного пальца и затаил дыхание. Паннаккота замер на несколько мгновений прежде чем подойди к инструменту. Взгляд его скользил по залу, Гвидо подался вперед, будто пытаясь обратить на себя внимания. С такого расстояния Фуго бы его не услышал, но все равно захотелось прошептать тихое: — Все хорошо, Панни. Фуго будто бы действительно услышал, он перестал на мгновение выглядеть таким ужасно нервным, вдохнул и выдохнул полной грудью и наконец занял свое место. Теперь Миста будто бы совершенно перестал дышать. Когда стало темно, когда Фуго покинул сцену, музыка все еще полностью наполняла, выливалась изо рта, текла через легкие, щекотала ребра. Гвидо ужасно сильно хотел обнять своего парня и сказать, как сильно ему понравилось, но Паннаккота казался неумолимым, он летел на улицу, игнорируя комментарии тех, кто его, кажется знал. Наверное, он мог бы сбежать через другой вход, но Фуго должен был его, Мисту, забрать. Сидеть и пытаться пережить нахлынувшую после концерта панику он больше никак не мог. Ему *необходимо* было увидеть Гвидо. И оказаться на улице так далеко, как только можно. От помпезных зданий его тошнило. Еще сильнее тошнило об людей, обычно собирающихся здесь. И от поздравлений родителей и их знакомых тоже было бы невероятно тошно, он сбежал раньше, чем они засыпали бы его по шею. Все равно это осталось бы неискренней формальностью, Фуго решил, что избавит их всех от неловкости. Родители оправдают. Может и не поймут поступок сына, но обязательно оправдают, чтобы не выставить себя в невыгодном свете. Скажут, что он переволновался и ужасно устал. Не ошибутся. Паннаккота помотал головой и отпустил руку Мисты, когда они оказались на улице. Гвидо замер в нескольких шагах за спиной. Люди вываливались группами на улицу. Опасность наткнуться на разговор все еще была. Фуго обернулся через плечо и кивнул в темноту. Голос, когда он бросил усталое «пойдем дальше» звучал хрипло и будто бы откуда-то со стороны. Миста только кивнул в ответ, не решаясь больше начинать разговор. Он был достаточно понимающим, чтобы сейчас не влезать в чужие мысли. И достаточно быстрым, чтобы через несколько кварталов перейти на неумолимый бег вслед за Фуго. Они бежали по тесным ночным переулкам, не задумываясь о том, что это вообще-то может быть страшно опасно. И не задумываясь о том, что официальная одежда ужасно сковывает движение. Фуго был растрепанным вспотевшим и красным в тон собственного костюма, зато наконец он стал напоминать самого себя. И наконец он улыбнулся не так вымученно и официально, как до этого. Гвидо улыбнулся ему в ответ, чувствуя, что наконец они могут расслабиться. Паннаккота прижался спиной к ближайшей стене и медленно сполз вниз. Миста обеспокоенно покрутился рядом несколько мгновений, а потом присел на корточки рядом. Он все еще чувствовал переполняющее восхищение. Голос непроизвольно стал шепотом: — Это было потрясающе, Панни. Фуго неожиданно нахмурился, отвел взгляд и немного побледнел. Он уже выровнял дыхание после продолжительного бега и теперь казался расстроенным. — Ты преувеличиваешь. — Вовсе нет, — Гвидо теперь звучал возмущенно, он уложил руку на чужое плечо, слегка сжимая. Паннаккота знал, что он мог возразить в ответ. Знал и это ужасно давно крутилось на языке. — Ты так говоришь, потому что любишь меня. Но Гвидо был слишком искренним, чтобы нагло и приторно врать в лицо. Гвидо Миста был другим. Он говорил всегда честно и открыто, он всегда был теплым и ободряющим. Фуго чувствовал, что зародившаяся в его груди вместе с тоской ярость опустилась в желудок и растворилась в кислоте. Он приподнялся и осторожно уцепился за чужую шею, покачнулся и прижался к знакомой груди в рубашке. Впервые с их первой встречи Миста не напялил один из любимых свитеров блевотной расцветки и со странным узором. Только в костюме он смотрелся непривычно. Гвидо осторожно придержал чужой бок, потянув за собой, чтобы они оба встали на ноги. Теперь он тоже мог обнять, как мечтал последние часа полтора. Фуго был крепкий, от него пахло каким-то дорогим одеколоном и лаком для волос. Не костлявый, но угловатый и нескладный. Миста провел пальцами промеж его лопаток. Фуго вздрогнул и наконец расслабил, и опустил плечи. Он выдохнул и теплое дыхание пощекотало плечо. Гвидо сам расслабился и прикрыл глаза, наслаждаясь воцарившимся спокойствием. Тычек пальцами в живот был неожиданный, но заставил отпустить Паннаккоту из рук, недовольно ворча. — Пиджак тебе не идет, — с задумчивым видом протянул Фуго, бросая со стороны пронизывающий оценивающий взгляд. — Ну простите, я думал, у вас там строгий дресс-код. — Дресс-код – дерьмо. Фуго сам же рассмеялся. Миста в ответ попытался ткнуть его, но тот легко отодвинулся назад. И наконец полностью напоминал самого себя. Он оглянулся через плечо на освещающих их фонарь, а после полностью развернулся к себе, Гвидо за несколько шагов оказался рядом и легко толкнул плечом в плечо. — Мне правда понравилась твоя игра. Но я не смог узнать последнюю композицию. Фуго легко пожал плечами, а после медленно опять двинулся вперед. В этот раз отставать Гвидо не собирался, они брели вровень по освещаемой рядом фонарей улице. — Я сам её написал, — прошло несколько минут прежде чем Фуго наконец нарушил тишину. Миста несколько секунд потратил, чтобы сложить вопрос и ответ. Но прежде чем он смог что-то сказать, Паннаккота продолжил почти шепотом: — Программа была другая, но я решил, что могу заменить одну композицию. Не думаю, что кто-то одобрит, но, — он поднял взгляд и выглядел невозможно растерянным: — не думаю, что кто-то оценил такую самодеятельность. — Но они аплодировали. — Потому что они делают это всегда. Это ничег- Миста не дал ему договорить, резко дернув к себе и укладывая ладони на чужие щеки: — Мне понравилось. Больше, чем все остальное. Это красиво, Панни. Ты невероятен, — голубоватый свет фонаря делал их обоих бледными. Гвидо улыбнулся ободряюще, а после склонил голову и прижался губами к чужим, все еще удерживая холодные щеки в своих руках. Фуго не отвечал, но и не сопротивлялся, но стоило только разорвать поцелуй, он резко подался вперед, чтобы продлить еще на несколько секунд. Стоило отстраниться, чтобы они наконец смогли отдышаться. Паннаккота отвел взгляд, но не опустил его, вслепую нашаривая чужие теплые мозолистые пальцы. Ему ужасно хотелось бы расклеиться, поддаться пустоте, которая охватывала его каждый раз после любого публичного появления, но он не мог, когда смотрел на знакомые смягченные черты лица и ободряющие улыбку. Гвидо действовал положительно всегда. С самого первого дня их знакомства. — Тогда, — Фуго глубоко вздохнул, повел плечами, теперь чувствую на коже под одеждой прохладу ночного воздуха. Миста, кажется, заметил, потому отпустил руку и засуетился: — если хочешь, я бы мог сыграть что-нибудь только для тебя. Эй, что ты делаешь… На плечи опустился сверху еще и чужой пиджак. В одной рубашке Гвидо смотрелся намного лучше. От пиджака пахло им, а тепло сползало на плечи Фуго. Он не смог бы поспорить, даже если бы очень захотел, в силу собственного эгоизма и появившегося нежелания избавляться от чужой одежды на себе. — Конечно я хочу, — Миста засверкал и засветился ничем не хуже самого теплого летнего солнца. Фуго выдохнул гораздо спокойнее. Этот концерт бы ему самому понравился.