Чужеземец

В самый разгар зимы, среди норвежских гор, где обыкновенно не селятся даже самые отважные из людей, появилась хижина. Странная она была для тех мест — сложена из дерева цельными брёвнами, крыльцо ее украшено диковинными узорами. Из крыши труба торчит, а если зайти внутрь, окажется, что печь там огромная, прямоугольная, и постелено прямо на ней. Хозяин этого скромного жилища в деревне, у леса стоящей, не появлялся, даже редких заплутавших путников сторонился, и потому все вскоре вовсе забыли, что кто-то жил в этих предгорьях. То был высокий мужчина, в плечах широк, душой и телом силен, волосы светлы и борода густа. С труда начинал он свой день, трудом его и заканчивал. В общем, жил по совести, да только в церковь никогда не ходил. Это в нем было странно. Два года прожил так мужчина, да только не знал он, что в лесу, что пред горами рос, водились существа сказочные. Хульдрами называл их народ. Были они девушками ладными, красивыми, да только с одним изъяном — хвост у них был коровий. Нечасто они людям на глаза попадались, ежели же приходили на деревенские праздники танцевать или кому являлись, то прятали его. Редки были среди хульдр парни — хульдрекаллами звались. Красивы были, нежны, что издалека и за девушку принять можно было. Да только совсем не показывались людям, больно боялись, что вред им причинят. Такова натура человеческая — не любит он существ с мира другого. Вышел как-то раз хозяин хижины странной из дому, потрепал по челке единственную свою корову, кинул зерна курам и направился в лес, на охоту. Удача в тот день ему улыбалась и когда стало солнце за горы сходить, возвращался он домой с богатой добычей. Да решил остановиться, костер развести, погреться. Наломал хвороста, соорудил кострище маленькое, чиркнул огнивом — перекинулись искры на растопку, разгорелось пламя. Уселся мужчина у костра и стал зайца потрошить, чтоб перекусить. А в ту пору холодать стало, до зимы считанные дни оставались. Всякого тепло к себе манило — не стал исключением выходец из скрытого народца. Хульдрекалл тепло почуял, пришел, да подходить побоялся. Стоит за деревом, все мнется, а показаться не решается — страшно ему. Выпотрошил мужчина зайца, снял с него шкурку, стал мясо готовить, да вдруг обернулся — хрустящая ли под ногами листва была тому виною? — и посмотрел прямо на незванного гостя. Хульдрекалл вздрогнул, схватился руками за хвост. Хотел убежать было, но мужчина улыбнулся ему ласково и головой на костер кивнул. — Чего же ты стоишь там, мерзнешь? Холодно нынче, да голодно. Поди сюда, я тебя мясом угощу. А голос у него оказался хоть низким, да таким мягким, что не посмел хульдрекалл отказать. Осторожно подошёл, ногами ступая тихо по мёрзлой земле и сел рядом. Накинул мужчина на плечи ему свою куртку, покуда мясо жарилось и стал спрашивать — откуда мол, что в лесу делаешь? Стал хульдрекалл, добротой человека незнакомого подкупленный, отвечать, что звать его Инге, живёт он недалече, но и не близко, а так, что не найти того места, коли дорогу не знаешь. За беседой приятной да едой вкусной незаметно время пролетело, совсем темно стало. Поднялся мужчина, затушил костер, взял добычу свою и повернулся к выходцу из народа скрытого: — Темно уж, ночь скоро. Пойдем ко мне, переночуешь, а уж утром домой отправишься. Холодно было ночью, потому согласился хульдрекалл. Привел его мужчина к избе своей странной, внутрь пустил, к столу пригласил, а сам стал печь зажигать — негоже в холоде да темноте ужинать, да гостя подчевать. Стал хульдрекалл, пока хозяин есть готовил, осматриваться. Странна была хижина эта не только снаружи, но внутри тоже — хоть убранство у ней хоть скромно было, да уютно. Стол стоит, печь напротив, в печи огонь горит, горшок стоит, в горшке хозяин кашу готовит. Сама бела, в боку выемки да скамеечка, а в самой большой выемке странный прибор стоит — не то чайник, не то кувшин, бока блестят, ручки деревом обнесены. — Самовар это. Обернулся хульдрекалл — а хозяин уж рядом стоит, в руках голых горшок горячий держит. Да улыбается ласково-ласково, на утварь странную глядя. Глянул хульдрекалл — в горшке каша пшеничная дымится. — Не местный я, с земли отсюда далёкой. Русью зовётся она. А к вам пришел жизни тихой искать. — Подошёл мужчина ближе, странно застучали ноги его по полу. Посмотрел вниз выходец из народа скрытого — а у хозяина вместо ног копыта, да хвост длинный-предлинный, шерстью грубой поросший! Хульдрекалл руками рот зажал, от страха замер. — «Вот» — думает — «пришла моя кончина! Верно, это злое существо какое, заманил сюда, человеком прикинувшись!» Поставил мужчина на скамеечку горшок, протер рукавом рубахи медный бок самовара. — Люблю я края свои родные, да только нет там мне места. Из нечистых я, из тех, кого бранят да боятся. Много наш брат крови роду людскому попортил. Потому и нет мне жизни ни средь тех, ни средь других — отказался я вредить людям, сам хотел по совести жить. Да кто ж меня примет такого? А братья мои за то меня выгнали, что не стал по нашим законам жить. — С грустью взглянул хозяин на утварь, да тут же спохватился. — Ну, нечего пред едой грустить! Пожалуй за стол, гость! Подхватил он снова горшок, на стол его поставил, стул выдвинул да пригласил к столу гостя своего. И хоть хотелось хульдрекаллу убежать, не стал он отказываться — добр был к нему мужчина, пусть с копытами да хвостом. Сели они за стол, положил мужчина перед ним миску с ложкой расписною, стали ужинать. — Ляжешь на печи, там тепло и уютно. А себе я на лавке постелю. — Продолжал меж тем хозяин, зачерпнув себе в тарелку каши. — Ежели чего понадобится — обращайся, ночью не стесняйся будить. Скромно кивнул хульдрекалл, взял ложку, зачерпнул каши — хороша была каша, горяча да вкусна! За обе щеки начал он ее уплетать, а хозяин глядит да посмеивается. Отужинав, стали спать укладываться. Постелил хозяин гостю, как обещано было, на печи, помог взобраться, а сам на скамеечку рядом сел. Щёлкнул хвостом — заплясал, подскочил к небу брусок деревянный. Ударил копытом об пол — подлетел с полки нож, в руку ему опустился. Стал хозяин по дереву вырезать, да напевать себе под нос. Под ту мелодию и заснул хульдрекалл. Прошла ночь, стало за горами солнце восходить. Ни свет ни заря проснулся выходец из народа скрытого, слез с печи, глядь, хозяина нет нигде! Искал-искал его по всему дому, да наконец вышел во двор. Видит: стоит мужчина у загона, треплет корову по холке, да что-то ей говорит. А хвоста и копыт как не бывало. Только сделал шаг хульдрекалл, обернулся на него мужчина. — А! — говорит — Тебя-то я и ждал. Ну пойдем-ка в дом, не отправлю я тебя в лес голодного. К тому ж темно ещё, холодно. А вот поешь — станет теплее, светлее, тогда и пойдешь. Хотел было хульдрекалл отказаться, да мужчина подхватил его под локоть, взял второю рукой ведро и повел обратно. В сени завел, усадил за стол, налил молока парного, сам стал завтрак стряпать. — Не принято у нас так рано есть, да не оставлю ведь я гостя некормленным? Позволь попотчевать тебя пирогами на дорожку. Взял мужчина из угла темного квашню с тестом, топнул ногой — само тесто заплясало, стали пироги лепиться да в печь ложиться. Положил на стол хозяин горбушку черного хлеба, достал из подпола бутылку алкоголя, залпом глотнул из нее да горбушкой закусил. — Покуда ждём, окажи мне услугу — расскажи, кто же вы такие? Нашего брата из лесов, морей и полей я знаю, как свои пять пальцев, а ваши мне неведомы. Кто ж ты будешь таков? Имя твое знаю, а кем будешь, представления не имею. — Почесал он бороду, хвостом мотнул, головой на него кивнул. — Вот я — черт. В народе нечистым меня величают. А кем ты будешь? Помялся хульдрекалл, потеребил хвоста кисточку в руках, подумал — стоит ли рассказывать, ежели не знает? — и все ж решился. Стал рассказывать, да так увлекся, что все и выложил: где живут, чем промышляют, что из троллей свой род ведут, как на праздники хульдры бегают, да как им, хульдрекаллам, боязно людям показываться. Не всякий даже к хульдре, девушке ладной, добр будет, а дело все в хвосте одном. Выслушал его хозяин внимательно, кивая понимающе то и дело, постукивая копытом по полу, а дослушав, решил и о себе рассказать. Много чего поведал он выходцу из народца скрытого — узнал хульдрекалл, что черти обыкновенно семьями живут, с женой да ребенком, что многие из них колдунам прислуживают, а те, кто сам по себе, любят кровь людскую попортить. Умеют для того дела и животиной, и человеком, и предметом даже любым обернуться, чтоб человека к делам темным склонить, а то и вовсе извести. Не был мужчина голословен: поднялся из-за стола, щёлкнул хвостом — стал пред хульдрекаллом черный пёс. Ударился об пол тот пёс — стал снова человеком. Много ещё рассказали они друг другу, к тому времени сготовились пирожки. Накормил хозяин досыта гостя, напоил ещё молоком, да пришло время прощаться наконец. Вышли они к крыльцу резному, остановил мужчина хульдрекалла и вложил ему в руки варежки из шкуры кроличьей да статуэтку деревянную. А статуэтка та — точь-в-точь выходца из скрытого народца повторяет. Говорит ему мужчина: — В избе моей ты гость всегда желанный — захочется тебе поговорить иль просто повидаться, приходи. А ежели вдруг приключится с тобою беда какая, только кликни меня — тотчас явлюсь. Звать меня Клим. Смутился хульдрекалл — позабыл он, добротой мужчины удивленный, имя его спросить. Лишь улыбнулся ему хозяин добро, да по волосам потрепал. На том и распрощались. Только умолчал обитатель гор и лесов, что хульдры, коли выбрали себе избранника, во всю жизнь больше от него не отстанут. Вот и стал он наведываться к хозяину хижины часто, да в хозяйстве помогать. Рад тому был мужчина и за заботу хульдрову сполна платил своею. Быть может, давно он обо всем догадался, да только в избе странной, что среди норвежских гор стоит, далече от поселений людских, теперь двое живут.