Очевидно же

Когда увесистое дуло вскидывается прямо к чужим худым рёбрам, время толкает стрелку своего спидометра почти до нуля. С точки зрения физики, очевидно, что есть время и скорость по отдельности — но теперь всё стало одним целым. Оглушительный удар выбивает жизнь из хрупкой клетки — чуть левее центра, ровно там, где должно биться сердце. Пуля застывает метров через двадцать в бетонной стене. Хёнджин зажимает сквозную дыру руками и оседает на пол, пока брат пытается пристрелить беглеца. Всего пара секунд — и они остаются только втроём, а в разбитом окне по трещине стекает капля крови: Хёнмун совсем-совсем не умеет стрелять, но всё же задел ногу. Его спокойный взгляд в сторону брата и усмешка пугают больше смерти. Душной ночью у больничной койки, пока Хёнджин хихикает, отходя от наркоза, а Хёнмун — снимая того на видео, Чанбин узнаёт, что иногда сердце может быть справа. — Не ржи, дебил, кровью захлебнёшься. А ты не реви, захлебнёшься соплями. Чанбин шмыгает носом. Хоть Хёнмун и отвратительный, но вся менталка держится на его менталке. Близнецы Хван похожи, словно стоят по обе стороны зеркала. Буквально. Рост, глаза, волосы, телосложение. Но, как и положено отражению, в отличие от брата, Хёнджин — левша с сердцем-правшой, а в детском саду в щёчку целовался с мальчиком, а не с девочкой. Такие разные. Чанбин не представляет, как можно повестись, когда Хёнмун для приветствия молча тянет левую руку. Чану и представлять не надо было, но тот всегда был великим слепым. И Феликс. И все остальные тоже. Мир сошёл с ума. Конечно, есть внешнее сходство, но очевидно же, что у Хёнджина особенно мягкий голос, особенно красивые глаза и особенно приятный характер. Хёнджин куда милее, румяней, белее, привлекательнее, вежливее, умнее — и вообще, прекрасен. Улыбается самой нежной в мире улыбкой, тянется левой рукой, нажимает на нос, приговаривая «Би-и-ип», и смеётся. Ему сегодня кусок лёгких вышибли — и хоть бы что. Завтра, небось, будут всем персоналом в койку заталкивать. А сейчас… А сейчас можно выдохнуть, пока прохладные длинные пальцы забираются в руку. Хёнджин пытается сфокусировать глаза. — Масса-а-ажик, — и крякает беззаботно. Чанбин мнёт холодную лягушачью лапку, чтобы, может быть, наркоз быстрее сошёл, или, пожалуй, он сам с ума сошёл. От страха, от радости, от невинного сонного любопытства в чужих глазах.