Безобидная шутка

Эгоизму учат с детства. Суровая реальность взрослой жизни, если судить по памяти Чимина, начала селиться в их умах ещё в начальных классах школы. Но достоверно сказать нельзя, у парня всегда была дырявая голова. Однако самолично чувствовать разочарование в жизни и последовавшее за ней смирение к умирающей в суровой реальности мечте начал Чимин, как только перевёлся в старшую школу. Он оглядывается вокруг себя, уже уставший разглядывать этикетку на банке своего сидра. Под ногами два метра до земли, по которой разбросаны осколки от вылетевших стёкол школьного жёлтого автобуса. Его привезли сюда, чтобы разобрать на запчасти, но до сих пор не взялись за дело, поэтому подростки облюбовали себе место на его крыше для редких сборов. Чимин здесь не один — справа, сзади и слева сидят его одноклассники, такие же безнадёжные дети, как и он сам. Каждый имеет какую-нибудь грязь за душой, из-за которой свет безоблачного будущего, которое рисуют им в школе, навсегда закрыт: злоба и едкий сарказм, непостижимая лень учиться, отсутствие целей в жизни, бедность. Многие из этих ребят просто глупые, наверное, уже родились с недостатком мозгов, а потому свою значимость в школьном обществе они могут показать лишь драками и наглым нарушением школьных правил. Рядом с ним, справа, сидит Чонгук. Парень на год младше Чимина, его семья из среднего класса, живёт в неплохой квартире за километры от трущоб, куда Чимин вынужден возвращаться каждый день. Но всё равно связался с ними, с их клубом «неудачников». Название придумали окружающие их в школьных стенах высокомерные выскочки, но никто из членов клуба спорить не стал. Мозгов не хватает понять, что это унизительно — но Чимину плевать. Так вот, Чонгук. Чимин кидает взгляд на его левую руку, очерчивая глазами небольшую татуировку единорога, взметающего под своими копытами огненные всполохи. Первая татуировка Чонгука, которую он набил сам. — Чего пялишься? — стараясь звучать грубо, что никак не подходило его высокому голосу, дерзнул Чонгук, прежде чем натянуть левый рукав драной кожанки на пальцы, скрывая рисунок. С этим жестом у Чимина проскочило две мысли: первая, что мать Чонгука точно отхлестала бы сына ремнем, увидев, во что он одет; а вторая — Чону здесь, рядом с ними, не место. Этот парень, заигравшийся в плохого мальчика и старательно отрицающий, что у него есть мозги и способности, не должен быть здесь, рядом с Чимином и остальными безнадёгами их школы. — Ничего, отъебись, — грубит в ответ и затыкает себя ещё не приконченным сидром. Чонгук зачем-то смотрит на него с полминуты, потом сминает свою пустую жестянку и кидает её вперед, в пустырь заброшенных поломанных машин, с помощью мощного замаха, клуб в ответ свистит и одобрительно шумит. Чимин мысленно даёт себе затрещину — когда он поддаётся меланхолии и позволяет себе думать слишком глубоко, то не соответствует эталонному образу «неудачника» и может вызвать вопросы. — У новой преподши по матану такие сиськи! Может, ещё подержим её в школе? Не успел насмотреться на её расстегнутые блузки, чертовка, — другой парень втягивает воздух сквозь зубы с похабной усмешкой. У клуба недавно появился компромат на тридцатилетнюю британку, пришедшую на смену старику, что ушел на пенсию в прошлом году. Это были письма эротического содержания, которые кто-то из них нашёл в почтовом ящике её квартиры. С неким мужчиной она вела довольно откровенную переписку. Чимин морщится при одном воспоминании о содержании этих писем — одни грязные слова, грубые выражения, оскорбления, которые могут показаться возбуждающими, но Паку они казались просто унизительными. А ещё уйма грамматических ошибок — видимо, писались письма в угаре перед оргазмом, наверняка и бумага провоняла запахом секса. Ему ни капельки не жаль, если её жизнь будет разрушена, когда их клуб вывесит эти письма напоказ в школе — люди с такими заскоками не должны преподавать в школе. — А я смотрю, кто-то запал, — одна из трёх девушек их клуба поддевает парня с издевкой, и начинается шуточная бойня. Возможно, она перерастет в драку — Чимину неинтересно. Вконец устав от них за этот вечер, Чимин спрыгивает с крыши жёлтого автобуса и молча уходит с пустыря. — Чего это он? — хмурится парень, затеявший драку. — Устал, наверное. Наш Чимин единственный, кто работает по ночам и не живёт с родителями. Мне аж завидно, я бы тоже хотела уйти от предков. — Тогда тебе не стоило отказываться работать официанткой «У Боба». Знаешь, какие им чаевые отваливают! — её так называемый парень никогда не откажется от случая её поддеть, прекрасно зная, что девушка слишком ленива, чтобы запросто отказаться от содержания родителей, какими бы консервативными и бедными они ни были. Весь их клуб «неудачников» назван не просто так. Можно сказать, что они отходы, полные лени, искривлённых жизненных ценностей, глупости и злости на своё положение, которое они не хотят менять. Общество должно отказываться от них, как от испорченного мяса или перележавших в холодильнике продуктов, чтобы не подпускать их близко к «нормальной жизни», но в то же время и питать свой эгоизм за их счёт. *** Чимин тем временем проходит мост, разделяющий последнюю автобусную остановку и окраенные дома бедных районов. Он не родился здесь и не принадлежит этому месту. Вплоть до первого класса старшей школы он жил вместе с отцом в другой части штата, куда отсюда можно добраться только за два часа на электричке. Когда Чимин узнал, что его отец бросил работу и стал главарём местной банды, то не стал слушать его объяснения, не захотел больше жить с ним и поступать в старшую школу рядом с домом, поэтому в этот же вечер уехал сюда, перевёлся в бесплатную школу, хотя и знал, что предложение его отца пойти в платную было привлекательным, но жить с ним после раскрытой правды Чимин не мог. Но, как бы он ни пытался избежать криминала, жить и питаться нищему подростку было необходимо. И тогда он забрёл в район трущоб и первые дни спал за барной стойкой местного клуба, точнее притона, где помимо выпивки, игровых автоматов, стола для бильярда и музыкального центра, также били татуировки, толкали слабую дурь и предоставляли проституток. На подходе к первым домам Чимин выбрасывает сигарету и ускоряет шаг, надеясь не нарваться на пьяниц. Его пейджер трещит сообщением. Отец пишет каждый день, Чимин старается не читать — не глядя удаляет и оставляет без ответа. В этот раз писал ему Хоби, — так фамильярно мужчина сам попросил себя называть, — лицензированный тату-мастер, тоже проживающий в трущобском баре по своим причинам. Чимин никогда не спрашивал, а в ответ сам никогда не рассказывал о себе. Так вот, Хоби решил занять собой пустующее место его старшего брата или, лучше сказать, дяди, ненароком приглядывая за Чимином, чтобы не сманили толкать наркотики, чтобы не голодал и обязательно ночевал в своей комнате, не столь давно выделенной ему в помещении над баром. Почему-то Хоби думал, что если у человека есть место, куда можно приткнуться после длинного дня, значит, у него как минимум наполовину все в порядке. А вторая половина решается сытным рамёном и компанией. «Ты где, ребёнок? Темно уже» Чимин фыркает, прочитав незамысловатое сообщение, и засовывает пейджер обратно в джинсы, убеждая себя, что он не подавляет радость от того, что кто-то о нём всё ещё заботится. После заката в баре никогда никого нет. Фонари на улице не горят, поэтому местное население предпочитает шататься по таким заведениям при свете дня, чтобы потом смочь добрести до дома не в кромешной тьме. Чимин заходит внутрь и идёт к помещению, скрытому кисеей — там стоит кожаное кресло-раскладушка, стул без спинки, поднос с оборудованием, понятным только тату-мастерам, и настольная лампа режущего глаз белого цвета. Хоби выбрал именно такое освещение, чтобы хорошо ориентироваться в цвете чернил. В помещении не было окон, поэтому работать приходилось всегда с искусственным светом. Мужчина всё ещё был занят отвратительно-огромной татуировкой дракона на плече какого-то полного парня в костюме. Тот точно не похож на местного, наверняка был либо наслышан о таланте Хоби, либо у него не было достаточно лишних денег, чтобы заплатить за лицензированный тату-салон. — Вернулся? Я ещё не закончил, — Хоби смотрит на него из-за своего плеча и продолжает работу. — Все ок, пойду спать, — обычно Чимину нравилось наблюдать за работой Хоби, но слишком обильное количество чернил на человеческой коже вызывает у него отвращение. Также, как и помещение бара и его взбухшая от воды деревянная мебель, ступеньки тоже не в лучшем состоянии — прогибаются под его весом, как будто сделаны из тонкого листа фанеры. «Его комната» — матрас один на два, крохотный стол, который напоминает поднос на ножках, на которых приносят завтрак в постель, а также будто бы насмехающийся коврик под дверью, говорящий всем гостям поскорее сваливать восвояси (Чимин любил его больше всего в этом клоповнике). Все свои вещи, которыми ему удалось обжиться за три месяца, он хранит в стопке в углу, ведь больше мебели ему не нашлось. Он работает подмастерьем Хоби и делает простые татуировки, на выходных помогает хозяйке бара мыть горы посуды и чистить канализацию после, платят ему немного. Чимин не раз ловил себя на мысли вернуться в дом отца, в тепло, уют и беззаботность. Но одна мысль подвергнуть сомнению свои принципы не дает ему сдаться. Стянув лишь кожанку, потому что в комнате не теплее, чем на улице, он лег на матрас и сжался в комок под пуховым одеялом, которое хозяйка отдала ему в самом начале знакомства. Сон — его любимое занятие после секса и рисования, но о последнем не знает ни одна живая душа в его окружении. Хоби может и догадывается, но он не в счет, ведь кому ему трепаться, если никто больше Чимином не интересуется. Даже собственный отец оказался подлым обманщиком, бандитом, наверняка убийцей, навсегда очернившим себя и своего сына. Мать ушла давным-давно, вырвав свою руку из ладошек маленького сына, что умолял её остаться или забрать его с собой. Почему она ушла? Из-за любовника, богатого и наверняка отличного трахаря. Эгоизм поглотил и её, призвал отказаться от родного сына, чтобы не осталось и воспоминаний о прошлых годах прозебания. Ведь Чимин навсегда останется с клеймом рождённого в трущобах, грязным и неугодным. Чимин не понимает, почему решил покопаться в этом дерьме прямо сейчас. Порой его охватывала вина, что он не мог быть хорошим сыном для своих родителей, но, по правде, его отец был дерьмом, его мать была дерьмом, и Чимин тоже имеет право. Завтра он снова станет плохим парнем, членом клуба «неудачников», и растопчет еще одну судьбу взрослого человека, ведь как они могут чему-то учить, если сами по уши в грехах. В понимании Чимина, учитель — это определение не для человека, что тупо выучил школьную программу и требует от школьников уважения к себе, раздувая свое тупое эго, а человек, к которому любой ребёнок может обратиться с советом и быть уверенным, что не получит в ответ средний палец и угрозы отправить к директору. Когда терпеть мысли становится невмоготу, Чимин пинает одеяло в сторону и щёлкает выключателем. Лампочка на низком потолке трещит от слабой искры, но всё-таки освещает эти жалкие три на три метра. Под матрасом припрятан его блокнот с палец толщиной и с ладонь размером. Он — единственная вещь, помимо одежды, что была с Чимином, когда он покидал родной дом и отца на рассвете. В блокноте все рисунки сделаны первым, что попадалось под руку — ручкой, карандашом, алюминиевой палочкой для еды, оставляющей грязный след на бумаге. Дома он мог рисовать карандашами и пастелью, но сейчас ему больше нравится рисовать одним темным тоном. Рисунки выходят глубже, печальнее. *** В четыре часа утра Чимин на ногах. Он так и не сомкнул глаз, поэтому надел куртку, сходил умыться к раковине на первом этаже, где уже скопилось посуды, и выбежал на улицу. Энергия кипела, хотелось что-то сотворить, что-то испортить, обратить внимание на себя. Желательно, в плохом свете. До центра на первом автобусе он нервно крутит свои кольца и дёргает ногой, а на своей остановке пулей вылетает через двери. Чимин знает, где находится единственный круглосуточный магазин, там продаётся то, что ему сейчас нужно. На улице уже есть зеваки, в основном концентрирующиеся возле кофеен, чтобы взять себе кофе после или перед тяжелой сменой, палаточные продавцы на углах только приехали и ещё не начали махать аляпистыми вывесками «Скидки» и тянуть за руки прохожих, чтобы обратить внимание на свои безделушки. А уличные коты ещё не попрятались по подворотням — лениво вылизываются под козырьками закрытых магазинов, показывая, насколько им похуй на общий порядок и полицию, что стремится очистить от них улицы. Пусть выкусят, легавые. Чимин поддерживает настрой пушистых. Когда девушка, одетая для пробежки, остановилась с ним на светофоре и, сморщившись больше то ли от его вида, то ли от сигареты, произнесла: — Тц, курить в таком возрасте, так и помереть недолго. Лёгких не жалко? Чимин скосился на неё, угрозы придавали его виду сопутствующие недосыпу темно-серые круги под глазами. Он закатил глаза и манерно взял двумя пальцами сигарету изо рта, чтобы ответить: — А мне жалко только тебя. Это ж как должна заебать эта большая задница, чтобы заставить бегать по утрам, а, — и выдохнул напоследок облачко дыма прямо ей в лицо. — Вот бандит малолетний! Тюрьма плачет по таким, как ты! — Чимин хохотнул на её жалко кинутые вдогонку крики и поднял над головой средний палец, замахав им в воздухе. Будет ему ещё кто-то указывать. В круглосуточном он, позвякивая застёжками кожанки да перебирая пальцами мелочь в кармане, пошёл к стойке с баллончиками краски. Здесь торговали самым нелогичным набором вещей — от порно-журналов до замороженных куриных крылышек и холстов для рисования. За кассой в такую рань сидел шкет в самодельно выкрашенной красной футболке и косичками с голубыми нитками. Выглядел скучающе, обратил на покупателя внимание лишь тогда, когда тот кинул на стойку товар. — Пакет надо? — с зевком спросил продавец, кнопками вбивая цену в кассу. — Оставь себе, — кинув на подставку мелочь и не дожидаясь, пока пацан ее пересчитает, Чимин выходит из магазина со звонким дверным колокольчиком и отправляется в сторону школы. Может, у этого дня еще есть шанс начаться с приятной мелочи, а не с ворчащей шлюхи на светофоре. *** Все привыкли к выходкам Чимина. Никто не удивлён, когда тот с утра пораньше уже творит какую-то глупость, разрисовывая стену заброшенного туалета. Постройку до сих пор не снесли, она стояла в непримечательной части школьного двора рядом со стадионом, куда не выходят школьные окна, и уже заросла плющом. Глава школьного совета уже не поленился сделать ему замечание, чисто для галочки, конечно, ведь все в школе прекрасно знали, что «неудачники» класть хотели на любые предупреждения и угрозы. Школьная администрация их ненавидела, детки из других клубов презирали, но Чимина и остальных можно было использовать как пушечное мясо на спартакиадах и любых других нахрен никому не нужных городских соревнованиях. Ребята тупые, но крепкие — если ещё пригрозить отчислением за их обширный послужной список, так вообще спортсмены на вес золота. Игнорируя любые подколки от проходящих мимо, что зассут сказать это ему в лицо, Чимин задумчиво добавляет последние брызги к своему творению, ради чего не поленился взять стремянку, уже который день стоящую посреди коридора школы на главном входе под сломанной лампой. — Довольно впечатляюще, — Чимин схватился за лестницу, уже намереваясь спуститься со стремянки кубарем, ведь неизвестный подошел со спины до жути бесшумно. Не тронутый комплиментом, парень в два счета спрыгнул на землю и развернулся, удивляясь во второй раз — стоящий перед ним парень не был одним из «неудачников». В бежевом костюме и рубашке, как будто неместный. Кто сейчас носит в школу официальные костюмы? — Брехня, — Чимин кисло оглядывает его и решает, что разговор закончен. Мужчина удивляется, забавно видеть его вытянувшееся лицо и раскрытый рот. Чимин бы сфоткал, чтобы потом глумиться, но фотоаппарата у него не было даже в родительском доме. Может и появился бы, не будет отец грёбаным лгуном. — Ты не понял. Я считаю, что это граффити, если это ты его нарисовал, написано очень талантливо, — а этот из смелых, не угадывает момент, когда нужно заткнуться. — У меня в руках баллончик, — Чимин шатает его, уже пустой и бесполезный кусок металла. — Так ты это нарисовал? — мужчина кивает на разрисованную стену. Теперь он выглядел спокойно и даже снисходительно, но Чимин предпочитает помнить только его удивленное смешное лицо, что было секундой ранее. Зачем спрашивает, отчитать хочет? Чимин тушуется — даёт знать о себе его привычка отрицать любые свои рисунки, если у него решат спросить напрямую, зачем он это нарисовал, мол, что, заняться больше нечем, как бумагу марать да краску тратить. — Нет, — Чимин хмурится исподлобья и с силой кидает баллончик в кирпичную стену под рисунком. Оглушительный звон пугает незнакомца. Так-то лучше. — Было старое нарисовано. Я обёл. Они молчат. Чимин зачем-то ждет следующей реплики, попутно вспоминая, что забыл рюкзак с книжками в комнате над баром. — Ясно. Тогда передай мой комплимент художнику, если знаком с ним. Мужчина возвращается туда, куда шёл — в администрацию справа от входа в главное здание, оставляя Чимина в смятении. Зачем тот сделал целый крюк от ворот к нему, просто похвалить его? Чимин как-то даже растерянно смотрит на нарисованное им (в чём он не признался) граффити, которое получало за все часы своего существования только оскорбления, а тут словно ожило и будто требовало добавить в себя красок. Не только чёрного на грязно-красной стене, а еще белого и, возможно, немного горчичного или даже золотого. И всё-таки придурок какой-то, ненормальный. Как такое может нравиться? Пнув стремянку, чтобы та сложилась и рухнула на землю, Чимин засунул руки в карманы и вразвалочку пошёл в класс, собираясь нагнать нереализованные часы сна на уроках. *** Прошла неделя. Хоби за ночную смену в своём тату-салоне купил Чимину в награду плеер, без кассет правда, но у своего соседа за бутылку парень сторговал себе две штуки — теперь сидеть на уроках стало веселее. Прошёл слушок, что к ним в класс придёт новый учитель истории искусств. Поэтому к последнему уроку клуб «неудачников» был в полном составе, готовясь к первой встрече со своей следующей жертвой. — Я видела его, когда был урок у старшеклассников. Смазливый до ужаса, — с мечтательным вздохом девушка посмотрела вверх и привалилась щекой к руке. — Тогда займись им сама, раз понравился, — предложил Чонгук вполне безобидно, но тем самым напрашивался на драку с её недо-парнем. Балаган не прекращался, пока в классной комнате некто не привлёк к себе внимание скрипнувшими по столу ножками портфеля для документов. Чимин перевёл взгляд на доску и уже не находил глупую драку друзей интересной, когда признал в молодом парне того странного типа, сделавшего комплимент его закарючкам на стене. В этот раз тот был одет не так вычурно, как на встречу с начальством — белая футболка, накинутый на плечи серый кардиган, и потёртые мешковатые джинсы. В школе не было устава в одежде, но на образ нового учителя уже смотреть гораздо приятнее глазу, чем на лосины, жутко обтягивающие толстые ноги училки по химии. У препода странная прическа — то ли короткие, то ли длинные волосы — и странное лицо тоже — вроде смазливый и взрослый, судя по паре морщинок, а вроде и молодой совсем, но с какими-то неправильными чертами. Сам худой, явно ниже Чимина, что он может вспомнить из событий недельной давности. Чимин видит, что препод замечает его на задней парте и неотрывно смотрит. Проходит не более полминуты, но и этого хватает, чтобы, помимо Чимина, это заметили все вокруг. — Чего пялитесь? — грубит ученик, хмуря лицо. Учитель дёргает головой, словно был где-то не здесь всё это время, и на грани слышимости извиняется, а затем лезет в портфель и достаёт оттуда стопку стандартных бланков, которые приносит каждый новый препод, чтобы ознакомиться с классом. Весь оставшийся урок этот Мин Юнги, новый учитель, словно под усилием воли не позволяет себе смотреть на задние парты дольше секунды, пока довольно приятным, убаюкивающим голосом рассказывает о программе грядущего семестра по его предмету. — Я знаю, что не всем здесь дано связать свою жизнь с творчеством и искусством, многим близки по душе технические и гуманитарные науки, поэтому наседать со своим предметом и требовать от вас полных знаний и посещений я не стану, — непринуждённая речь препода поразила весь класс, от круглых заучек до полных бездарей. На их памяти, это первый препод, который официально разрешает им прогуливать и не учить свою дисциплину. Чимин аж второй наушник снимает, грешным делом подумав, что ему послышалось. Тем временем учитель продолжал, от тревоги ли или от безделья, занимая свои руки вязкой незамысловатых узоров из висящих ниточек от браслетов на запястье. — Не имею представления, как у вас проходили уроки с учителем до меня. Лично не вижу смысла грузить вам голову лишними знаниями, если вы не будете сдавать мой предмет при поступлении в колледж. Я здесь для того, чтобы тем из вас, которым интересно искусство, даже если они не обладают талантом, подобрать правильную литературу для изучения и направить их стремление в нужную сторону. Не бойтесь обращаться ко мне за советом, даже если он будет далёк от школьной программы и моего предмета, — учитель провёл руками по свой бёдрам, вытирая с них влагу, возникшую от волнения. Чимин ненароком отметил, что у него впечатляюще красивые руки с бледной кожей и синеватыми венами, жаль, предплечья были скрыты рукавами мешковатой кофты. — Только давайте договоримся не спрашивать у меня про математику и физику — я ужасен в этом. По классу прокатились смешки, и учитель сам улыбнулся, ведь смог расположить к себе подростков. Чимин разглядывал его, пока тот перемещался около учительского стола и трибуны, что-то выискивая и вытаскивая из сумки. Ну что ж, подумал Пак, можно снова поспать после радужного приветствия, раз уж начинается очередной нудный урок. — Вы правда не будете отмечать посещения, учитель Мин? — спросила девушка с середины класса. — Сейчас об этом, — парень показал на ещё одну стопку тетрадных листов, которую и искал в портфеле. На каждом было что-то написано черной ручкой сверху. — Поднимите руку те, кто хочет связать себя с искусством или считает, что он талантлив, но ему неинтересно такое развитие? Поднялось три руки: две чирлидерши из школьной команды, поражающие публику на матче своими трюками и откровенными мини-юбками (Чимин и его компашка приходили на стадион только ради этого зрелища), и один тихий парень в вязаной синей жилетке из кружка живописи — собрание для зануд и лохов, даже клуб «неудачников» по сравнению с ними в школьном обществе был круче. Чимин фыркнул — вот это компания, добровольно подписались ходить на ещё один урок. Как будто дел нет. — Сомневаюсь, что только трое из всего класса причастны к искусству. Я бы поверил, будь у вас класс с уклоном в науку, однако вы общий, значит, ещё не до конца определились с выбором. Поэтому прошу вас заполнить и эти листочки. В зависимости от вашего ответа я решу, кто останется в моем классе, и уже их посещение я буду контролировать. История искусств занимает по два учебных часа каждую неделю — упустить халяву освободить расписание не мог никто. Чимин получил листок от Чонгука, сидящего спереди, и прочитал надпись: «Я (не) хочу изучать искусство, потому что…» И рядом с надписью строчка для фамилии. Все принялись что-то строчить, пока Чимин, почему-то, завис, крутя в руках обгрызенный карандаш. Задний карман его джинс оттягивала стопка билетов на автобус, которые Чимин от скуки разрисовывал, пока ехал в школу и из школы. — Но как можно понять из того, что мы ответим, есть у нас интерес к искусству или нет? Можно же соврать, — только на уроках участники клуба «неудачников» вспоминали, как общаться прилично, без матов и оскорблений. Ведь за грубость можно схлопотать поход к директору, а свои тёмные дела они мутили тайком и всегда умудрялись выходить непричастными. — Отличный вопрос, спасибо, — девушка из компании Чимина, Лили, что решилась на вопрос и так томно вздыхала по преподу перед уроком, аж расцвела от похвалы, игнорируя яростные взгляды своего парня рядом. — Я уже знаю несколько учеников, что останутся в моём классе, исходя только из их внешнего вида. Юнги таинственно замолчал, и рассмеялся, когда класс законючил поскорее раскрыть свою методику. — Дело в том, что творческие люди, даже если не хотят себя афишировать, стремятся как-то выделить себя. Носят нестандартную одежду и украшения, — Чимин касается языком своего колечка на губе и смотрит на тонну подвесок, на которые по непонятной ему причине продолжает падать взгляд в ларьках, и он всегда тратит на них последние гроши. Он роняет осторожный взгляд на препода. Тот снова посмотрел прямо на Чимина, и парень недовольно сжал зубы. Как же этот выскочка уже бесил его. Что, смотреть больше не на кого и речи свои толкать в другом месте нельзя? Открыл бы уже книжку, да начал заунывно гундеть в страницы, как и все. Чего выделывается. — Вы как будто описываете меня, как приятно! — Лили взвилась на стуле, улыбаясь. Остальные закатили глаза — снова эти помойники решили выделиться на уроке. — Но существует также подражание общеизвестному образу, — добавил учитель. Лили не поняла, почему класс начал смеяться, ей было невдомёк, что её только что обвинили в подражании образу бандитки, но сама она ею не являлась. И продолжала лыбиться. — Но я не отрицаю, что в вашем классе могут быть дети, которым просто интересен мой предмет, поэтому напишите об этом. Если нет, то просто сдайте пустой лист. Чимин воспринял замечание учителя по-своему. Словно его обвиняли в том, что он подражал — присвоил себе чужое граффити, что не было правдой, но Чимин ведь и не собирался кричать об этом, правильно? Это искажённая версия Мина, придурка, как будто тот знает всё на свете. Не помня даже, как разозлился, Чимин резко поднялся со своего места, опрокинул стул и швырнул свой лист вперед, не разрывая гневного взгляда с шокированным преподом. — Чушь полная. На, забери, там написано всё моё желание дальше слушать этот бред, — пнув железную ножку стола, Чимин вышел вон, хлопнув дверью. В классе повисла тишина. Даже компания Чимина была в шоке — с такими выходками и до отчисления недалеко. — Снова «неудачники» отличились, что ж на деревьях-то не сиделось, могли бы выделываться со своими сородичами-приматами, а не портить урок! — одна из чирлидерш, которой явно понравился Юнги, встала на его защиту, кинув яростный взгляд на упомянутых членов клуба. Те тут же вспыхнули. — Хочешь получить? Пойдём разберёмся после урока, — Лили зашипела как змея, ненавидя, что её унижали перед красивым мужчиной. — Тише, успокойтесь, — Юнги подошёл к парте Чимина, куда и приземлился его листок, сделав петлю в воздухе. «Я НЕ хочу изучать искусство, потому что…» Листок был подписан, Юнги аккуратно сложил его в два раза и вернулся к своему столу. — Не нужно кидаться оскорблениями. Никто из вас не получит с этого выгоды, — спокойный голос и отсутствие угрозы вызвать администрацию поумерила пыл подростков, и те снова уселись за свои парты, обмениваясь убивающими взглядами. — Этого парня правда зовут Пак Чимин? — Да. Он отпетый хулиган, наверняка пошёл кого-то бить или курить дурь, как и все его дружки, — тут же ответила чирлидерша, стойко выдерживая угрозы «неудачников». Она-то знала, что ей ничего не прилетит — дядя завуч. — На самом деле, он очень талантлив, — задумчиво произнес учитель, вспоминая, с какой страстью парень рисовал баллончиком на стене, явно охваченный вдохновением. Таких людей, неспособных контролировать свои творческие позывы, когда хочется отдать всё, лишь бы убрать зуд под кожей и иметь возможность отдаться делу с головой, очень мало. *** — Я так понимаю, ты хочешь его убрать, — догадывается клуб, когда встречает Чимина в заброшенном туалете — их месте сборов, где не достанет администрация. Чимин зыркает на них и кивает, яростно затягиваясь некрепкой травой, и нервно дёргает ногой, рассевшись на крышке унитаза. Вся их компания освещается болотным зеленым цветом из грязного окна, а обстановка ничуть не лучше — на полу валяются женские трусы, прокладки, чей-то носок, ампулы, тонны окурков, пыли и стекла. — Эх, даже жаль как-то, только отгул получили. Кстати, Чимин, тебя он записал в свой класс. Может, в наказание. — Спасибо за еще один повод, — хрипит парень, едкий дым раздразнил горло, хотелось кашлять, от горечи выступили слёзы, но приятное опустошение от курева заставляло его продолжать затягиваться. Чимин никогда не признается себе, как ему было страшно, что Мин начнёт копаться в нём и выяснит, что он на самом деле тот «талантливый ребёнок», который страдает хуйнёй, разрисовывая все, что видит, и лишь прячется за образом бэдбоя и «неудачника», тусуясь среди отбросов. Но ведь это враньё, не так ли? — Слушай, может, провернём с ним то, что хотели с училкой по матану? — Трахнуть и выдать за изнасилование малолетнего? — Точно. — Ой, я только за, — хихикнула Лили, уже пьяная после одной сигареты. Она привалилась к грязной стене кабинки и уже планировала, как захомутает себе красавчика-учителя в постель. — Держи себя в штанах, засранка, — разозлился её парень, дёргая занывшую Лили в свои медвежьи объятия. — Если узнаю, что тебя трахнул кто-то другой, то лично зашью тебе матку, поняла? — Не матку, а вульву, урод, — хмыкнула Лили, но вырываться не планировала. Боже, какие они все отвратительные. Чимин закатил глаза, но над предложением задумался. — Даже если Мин не гей, то всё равно выглядит, как пассив, не? Чим, что думаешь, ты ж трахал парней. — Выглядит, — соглашается Чимин. Сам он ещё не до конца вытянулся в росте и плечах, но даже сейчас был больше препода. Помимо крепких рук и ног, проглядывавшихся сквозь мешковатые джинсы, в остальном Юнги казался из той категории геев, что любят романтику, нежность и, возможно, он бы даже плакал во время секса. Чимину не то чтобы нетерпелось узнать, ведь он больше любил девушек, но разрушить высокомерие Мина хотелось неимоверно, взять грубо и в его голове оставить лишь плохое воспоминание о себе, чтобы больше не смел лезть в душу и там рыться, как в песочнице. — Я займусь им, как же бесит, — Пак ударяет кулаком в деревянную перегородку — она скрипит, с потолка плашмя падает штукатурка. Целующаяся парочка расходится, подпрыгнув от испуга. — Отлично, тогда ждём от тебя видео, Пак, эта сенсация будет разрывной! Этот мужик больше не будет выделываться, что его класс — какая-то ёбаная элита, которой каждый должен подлизывать, — оу, видимо, высказывания Мина задели не только Чимина. Кивнув клубу, Чимин начал придумывать, как заставит учителя переспать с ним и со скандалом выпнет его из школы. Главное, чтобы все поверили, что Чимин жертва и его заставили, а с его репутацией это не выйдет. Для подобного спектакля надо сыграть роль пай-мальчика. *** Удивлена вся школа, когда на следующее занятие по истории искусств Чимин приходит в обычной школьной одежде — рубашка, джемпер и брюки — и садится не за последнюю, а за среднюю парту. Он даже пирсинг снял и с портфеля убрал все брелоки. Все грешным делом подумали, что бунтарь за ум взялся, но при первой же попытке с ним заговорить Чимин грубо посылал смельчака и снова всовывал наушники в уши. Юнги насторожено отнёсся к его перемене в стиле, поэтому не трогал весь урок. Он рассказывал о том, как важно человеку заниматься тем делом, которое ему нравится, и не гнаться за деньгами и прибыльной должностью. Почему-то любое его слово Чимин воспринимал в штыки. Хотелось возражать на любой звук, спорить ради спора и желания загнать всезнайку в ступор. Чимин сам и не заметил, как много эмоций вызывал в нём всего один урок и как он погрузился в предмет, усердно думая и выкапывая из своей памяти отрывки фактов и фраз об истории искусств, лишь бы подловить Юнги на ошибке, пристыдить. После звонка Чимин уже кипел. Когда все вышли, он напрочь позабыл о том, что собирался играть в пай-мальчика, которому до жути интересен предмет Юнги, и тем самым завоевать его доверие. Чимин подскочил к кафедре, где Юнги собирал свои распечатки и книги, которые советовал классу для прочтения, и хлопнул руками по столу, привлекая внимание вздрогнувшего препода. Юнги не успел открыть рта, как Чимин налетел: — Важно стать тем, кем ты хочешь? Вы очень хотели быть учителем, чтобы часами приседать на уши тупым детям, которые посылают вас за глаза? Здесь что, больше платят, чем в галерее или музее?! — Мне интересны биографии талантливых людей, однако прежде всего я хотел быть учителем. Меня раздражало, что всем преподам в моей школе было плевать на детей, им банально не было кому высказаться и попросить помощи, так как родители в наше время предпочитают выгонять детей на улицу, а не воспитывать их. Говоря о зарплате, то меня всё устраивает. Это всё, что ты хотел узнать? — Что такого интересного в биографии талантливых людей? Все умерли либо в нищете, либо в болезни, без семьи. Кому нужна такая жизнь? — Их жизнь была в искусстве. А насчёт семьи ты не прав, всё зависит от человека. Кому-то повезло найти того, кто поймёт его стремление и будет поддержкой. А кто-то добровольно делает себя затворником, потому что ему так комфортнее или нет сил побороть нерешимость не быть одному. — Но это…! — Чимин начинает снова возражать, но его перебивает тяжелый вздох Юнги. В груди подростка что-то дёргается нервно. Он разочаровал и достал вконец? Это именно то, чего Чимин добивался, однако почему-то парень ощущает лишь тревогу. — Что именно ты хочешь узнать, Чимин: почему я выбрал изучать искусство или почему я записал тебя в свой класс? — Записали в наказание за то, что я вышел из класса до звонка. А если бы действительно хотели помочь, как говорили на первом уроке, то не сделали бы этого. Так что не надо делать вид, что вам можно доверять. Какой идиот станет открываться тому, у кого есть номер его убогих родителей и скряги директора в одной записной книжке? — Чимин ёрничает и идёт к выходу, окинув препода разочарованным взглядом. Он не ожидает, что ему что-то скажут в ответ. — Эта одежда совершенно не идёт твоему характеру. Зачем ты так оделся? Чимин вылетает из класса, игнорирует остальные уроки в расписании и идет прочь из школы, прямиком в круглосуточный за ещё одним баллончиком краски, чтобы потом весь исписать его на крыше перевёрнутого жёлтого автобуса на пустыре. Клуб туда больше не суётся, значит никто не увидит. Он исписывает весь автобус в опадающих пеплом лилиях красного цвета, и сам не понимает, на кой чёрт так вырядился. Для того, чтобы разрушить карьеру этого напыщенного, кожанка ему не помешает. В конце концов, он ещё несовершеннолетний, значит, можно и не притворяться пай-мальчиком, если только на видео их лица будут хорошо видны. Всегда можно сказать, что тебя заставили трахнуть препода под угрозой вылета. *** Хоби редко разрешает Чимину работать за него в своей нелегальной студии, но сегодня он был слишком занят, и клиент обещал хорошо заплатить, если набьют быстро и качественно. Как итог, Чимин нарисовал на коже цветными чернилами невероятной красоты рыбку кои и кувшинки, добавил ещё пару своих деталей, которых не было в эскизе, и клиент был в восторге. — У тебя талант, парень. Чего только забыл в таком месте, в городских салонах вообще нет рукастых художников, — девушка заплатила на три доллара больше, приказав оставить их себе, и пообещала не рассказывать Хоби. Чимин смущённо кивнул, когда женщина с совершенно непринуждённой добротой потрепала его по волосам и наказала не тратить деньги на курево, а затем ушла. На эти три доллара Чимин купил себе новый блокнот, шире предыдущего, и не приходил в притон целую ночь, тренируясь делать маленькие, но изящные рисунки под тусклой лампочкой в заброшенной пристройке туалета школы, куда запросто проник через забор. Бить татуировки вызывало отвращение от обилия крови и искажённых в боли лиц клиентов, и в то же время было отличной практикой рисовать сконцентрированно, без возможности переделать штрих или стереть некрасивую линию. Утро наступило на него серым рассветом и октябрьским холодом. Чимин не заметил, как уснул, и привалился боком к стенке кабинки. Острые краешки облупленной краски впились в щеку и оставили пару ссадин. Чимин рассматривал их в зеркале, пока набирал воды в раковине, чтобы умыться. Волосы лежали сальной копной — он не пренебрегает гигиеной, но после появления учителя Мина его мысли ушли куда-то в другое русло и бытовые дела отошли на задний план. Когда он держал в желудке что-то помимо сигарет, напомните? За посещением в школе следят строже, чем в тюрьме, и Чимин по-прежнему хочет получить аттестат, чтобы не прослыть ещё большим неудачником, чем он уже есть. В середине унылого дня его расписание снова извещает, как красной тряпкой для быка, историю искусств. Чимин смотрит на свой табель, расписанный на неделю, приклеенный к задней стороне шкафчика скотчем, рядом с наклейками от жвачек и акций фаст-фута или Маутин Дью — лимитированный пак наклеек, за которым он с «неудачники» стояли в очереди с вечера. Живот жалобно урчит и волной достигает на секунду заложенных ушей. Хоби бы прибил, узнав, что он не держал во рту и крошки за два дня — татуировщик не то чтобы оплачивал ему еду в баре и оставлял вкусняшки (добывать пропитание Чимин должен был сам со скудного заработка в тату-салоне и подработки на хозяйку бара), но всегда напоминал Чимину не голодать и всякий раз травил истории о своих клиентах, которые схватили пищевое расстройство из-за постоянных голодовок и в конце концов вынуждены были питаться через трубочку, потому что от вида любой еды их выворачивало. Чимин так не хотел. Но последние деньги, те три доллара, он потратил на блокнот, новый карандаш и теплый пуховик в секонд-хенде, решив, что скорее заболеет от осеннего холода, чем от обезвоживания или отсутствия еды. Ничего, организм молодой, справится. Но помимо физиологических трудностей его душило эмоциональное напряжение. Неплохо было бы спустить пар, иначе какой-то препод точно получит по роже сегодня. Девчонки вешаются на него табунами, стоит только кинуть заинтересованный взгляд на любую красотку. Они уединяются в подсобке, запомнившей немало подросткового секса на переменах. Обычно Чимин не так груб и зачастую заботится, чтобы подарить ласку партнёрше, но сегодня, кажется, девушка не против, сама в отместку впивается ему в кожу длиннющими ногтями, но стонет. Значит, без насилия, отлично. Кончив в презерватив, он вышел первым, не желая наблюдать за тем, как девчонка натягивает трусы и перекрашивается в потёмках, чтобы скрыть следы недавних развлечений. Чимин успевает как раз к уроку и на всём его протяжении выглядит не менее недовольным любым словом Мина, чем обычно, но каким-то тихим. Учитель задал им творческое задание, чтобы ученики смогли проявить в себя в том искусстве, в котором хороши. Чимин упрямо не стал его делать, и со скучающим видом пол-урока смотрел, как чирлидерши превратили класс в стадион и принялись махать помпонами. Сейчас они были в штанах, поэтому весь интерес Чимина к их танцам отпал. А в середине урока произошло следующее: в дверь тихо постучали, едва слышно сквозь динамик проектора, на котором крутился самодельный фильм ученика, и в проёме появилась голова училки математики. Чимин аж проснулся и посмотрел, как Мин отвлёкся и подошёл к ней, а затем наблюдал, как оба воркуют — препод давит лыбу, математичка противно хихикает, и в порыве смеха касается рукой плеча парня. Чимину хочется рассказать Мину о её грязных письмах и всей той мерзости, что она писала парню по переписке, чтобы впредь препод окидывал её только брезгливым взглядом и не смел так мило разговаривать. Собственные мысли Чимину не нравятся. Он сидит сзади, остальные заучки спереди, так что никто не увидит. Новенький блокнот уже наполовину разрисован, а это целых пятьдесят страниц. Он отвлекается настолько, что не замечает, как урок подходит к концу. — Чимин, подойди ко мне, — Юнги не даёт ученику скрыться незамеченным. С закатыванием глаз мальчишка всё же подходит и встаёт напротив его стола. — Я попросил сдать свои творческие задания, чтобы я мог их оценить. Ты ничего не принес? Учитель словно и вправду расстроен, и это вызывает в Чимине не чувство жалости, а чувство собственного ничтожества. Он что, хуже остальных недоумков их класса? Фыркнув, Чимин достает руку из кожанки, которую носил под черным пуховиком, и положил на стол чуть помятый лист блокнота с порванными дырочками от спирали, держащей листы. Учитель немедля расправляет его рисунок и увлечённо разглядывает. Это рисунок этого самого кабинета, где они сейчас, всё до мельчайших деталей, вплоть до проработанных волос на затылках, которые Чимин видел со своего места весь урок. — Я знал, что это ты нарисовал то граффити, — точно не этих слов Чимин ожидал, максимум — скромная похвала его ничтожному рисунку, но не это. Пак хмурится и ждет объяснений, напрягшись. — Пару недель я думал, что же вызвало в тебе такое недовольство на моём первом уроке, пока я не понял, что мог оскорбить тебя. У меня и мысли в голове не было называть тебя подражателем. Ты уникален. Как и на любой комплимент, Чимин щетинится, злится, на самом деле просто не зная, как реагировать. А вдруг к нему лишь хотят подмазаться и нагло врут? Враньё — худшее, что можно испытать в свой адрес. Чимин перебирает в голове самые острые ответы, когда тишину комнаты наполняет жалобное урчание, и ученик спешит закрыть живот краями кожанки, куда снова запустил продрогшие ладони — он всегда был жутко чувствителен к холоду. Как бы Пак не хотел быть скрытным, Юнги уже давно понял, что в жизни парня за пределами школы творится чёрт знает что. Ходит Чимин всегда в одной и той же одежде, с теми же украшениями, у него нет обильного количества личных вещей, неизвестно, что он там носит в рюкзаке, но тот всегда слишком лёгкий, а в столовой он в компании своих приятелей считает мелочь. Сразу видно — мальчишка дворовой, то ли из неблагополучной семьи, то ли вовсе беспризорник. И от этого Юнги не по себе, ему трудно назвать себя хорошим учителем, когда его ученик голодает. — Пойдём со мной, пожалуйста, надеюсь, у тебя нет дел на этой перемене, — Чимин стушевался под слишком вежливой просьбой и проглотил придуманный им язвительный ответ, и растерянно побрёл за Мином дальше по коридору, в его личный кабинет. Общественная школа была необъяснимо огромной, и у каждого преподавателя было своё личное пространство. Юнги продолжал думать, как непринуждённо предложить ему еду и не нарваться на агрессию, ведь у самого ничего с собой не было, но тут он вспомнил, что недавно купил виноград и вроде оставил его в вазе на столе. Так и оказывается. Чимин кидает взгляд на спелые ягоды и слушает учителя вполуха. Он так давно питается фастфудом, потому что он дешевый и жирный, позволяет хорошо забить желудок и не беспокоиться о голоде еще полдня, и уже успел забыть вкус фруктов. — Угощайся. Я хотел с тобой поговорить, — получив разрешение, Чимин утянул к себе на колени всю тарелку. — О чём? Юнги поморщился, когда Чимин говорил с набитым ртом и запихивал за щеки большие горсти, но смолчал. Наверняка не ел несколько суток. — Можешь отбросить свою спесь, которую ты показываешь при друзьях, мы здесь одни. — Опять хотите в душу лезть? Я уже сказал, чтобы вы прекратили — не выйдет, — Чимин поставил тарелку обратно и вытер руки о джинсы. Он поднял пустой взгляд, вспомнив о своем плане, который пора бы уже реализовать. Слишком уж любопытным стал этот мужик. Хрустнув шеей, парень бодро подскочил на ноги. Как учитель был прав — они здесь совершенно одни, и некого позвать на помощь. С едкой улыбкой Чимин перешагнул низкий стол и повалил препода на диван, придавливая его за плечи к тканевым сиденьям. Учитель испуганно вскрикнул и уставился на него большими глазами, как тогда в классе, когда Чимин опрокинул стул и ушёл с урока. Так-то лучше, будет знать, как лезть не в свое дело. Пак залез сверху и вставил колено меж тонких бёдер, припирая к мягкой ширинке. У него были драные джинсы, и он хорошо ощущал чужую промежность сквозь тонкие брюки. Ух ты, а там действительно слишком много мягкой плоти — неплохой размер. — Может лучше поговорить о вас, почему нет? Надеюсь, у вас нет неприятного сюрприза вроде жены, — Чимин поднял запястья Мина и прижал над его головой, чувствуя, что первые секунды Юнги ещё пытался спихнуть с себя тяжелое тело, но вскоре выдохся, а его волосы разметались по лбу, взгляд сменился с пугливого на злой. Неужели учителя Мина можно вывести из себя? Чимин мысленно ликовал. — Что ты делаешь? — Юнги дёрнул плечом и тяжело вздохнул, когда Чимин принялся покрывать поцелуями его шею. При желании мужчина мог приземлить колено меж ног и спихнуть с себя настойчивого ухажера, но делать больно ученику не хотелось. — Вам не нравится? — Чимин мурлыкнул на ухо, как делал всем своим девушкам перед сексом, уверенный, что и такому пассиву, как Мин, это придётся по вкусу. От учителя пахло неимоверно вкусно, ненавязчиво, но стойко, свежо. Чимину мельком захотелось прекратить домогательства и просто уткнуться ему в шею, чтобы запомнить эти духи, которые ощущаются только при близком контакте с кожей. А так от Мина пахнет обычно, только кондиционером для белья. — Тебе хочется это сделать? — Юнги двинул затекшей рукой, но Чимин шикнул и сжал запястья сильнее, куснув мужчину в отместку за подбородок. Одновременно с этим ученик провёл коленкой по паху, надеясь вскоре возбудить мужчину, потому что у Чимина уже крепко стоял. Удивительно, даже на девушек не вставало так стремительно. — Ты хочешь либо заняться сексом, либо поглумиться, и оба эти варианта неправильны. Чимин фыркнул. Учителю точно не запудрить ему мозги. Одной рукой перехватив предплечья, другой он потянулся вытягивать чужой тонкий свитер из кожаного пояса. — Хочешь знать, почему я прикопался именно к тебе из всех остальных учеников? — Чимин замер, прекратив жевать пирсинг на губе и остановив пальцы от скольжения по мягкому плоскому животу, до которого удалось добраться, пока Юнги тихо лежал и собирался с мыслями для следующей фразы. — Ты мне нравишься, Чимин. Ученик, как холодной водой огорошенный, замер. Юнги отвёл взгляд, не в силах смотреть на него, и легко покраснел, что было очень заметно на его бледных скулах и шее. — У нас небольшая разница в возрасте — мне двадцать пять, а тебе восемнадцать, однако я пойму, если ты пойдёшь к директору, чтобы меня уволили. Но сейчас остановись — ты делаешь большую ошибку, обращаясь с человеком, как с вещью для удовлетворения своих желаний, — Чимин и сам не хотел больше прикасаться к нему. Встав на ноги с дивана, он окинул мужчину презрительным и немного испуганым взглядом, пока Юнги массировал запястья и не собирался смотреть на него. Чимин стремглав вылетел из кабинета, и учитель пусто замер глазами на скелетике виноградной ветки, уже представляя, как пакует эту тарелку, на которой он лежит, обратно в портфель и до конца рабочей карьеры пытается скрыть позор — «сексуальный харассмент к несовершеннолетнему» из своего досье, которым его одарит директор. *** Юнги продолжает ходить в школу как на иголках. Прошла неделя, Чимин пропустил все его уроки, не посещал и любые другие, видимо, на медицинской справке или просто прогуливает. Кто знает, как Мин жалеет, что свалил на парня ответственность за свои чувства, уж лучше бы ударил тогда коленом в пах и пригрозил академическим штрафом. Они бы отдалились сильнее, но тогда Чимин так не избегал бы его. Юнги чувствует себя мерзко. Как старший, ему не следовало вести себя так. Чимин такой нестабильный в эмоциях, неотёсанный, запутанный мальчишка, с горой проблем. Ну кто его дергал за язык, а? На календаре начало декабря. Учащимся поручили украсить школу к празднику. Атмосфера рождества витает в воздухе вместе с какао, появившимся в буфетном меню, и тематическими постерами о рождественской вечеринке, развешанными на каждом шкафчике и двери. Сегодня пришлось задержаться из-за собрания, в течение которого Юнги всё готовился, когда его прилюдно отчитают и заставят сознаться во всех грехах, даже учитывая, что он ещё не сделал ничего предосудительного. После окончания Юнги выскочил на улицу без куртки, чтобы проветриться и покурить. Сигареты всегда были рядом для таких вот случаев, но ещё никогда он не дымил на территории школы, а то какой пример он будет подавать. Но сейчас поздно и темно, поэтому он спокойно тянется зажигалкой к кончику сигареты и отходит подальше от главного входа, обнимая себя руками, когда чувствует проморзглый декабрьский ветер сквозь тонкие рукава голубой рубашки. На заднем дворе стоит высокая стремянка, Юнги вздёргивает вверх голову посмотреть, кто такой энтузиаст в восьмом часу вечера украшения вешать, и чуть не роняет сигарету из пальцев — Чимин смотрит на него таким же удивлённым взглядом с верхней ступени лестницы, держа в руках конец длинной косы из искусственной ёлки и приклеенных красных новогодних шаров. Он почти закончил, и теперь пытается справиться с наказанием, врученным ему завучем за прогулы, в разы быстрее. Юнги почему-то не уходит, Чимин косится на его чернявую голову на фоне белого снега внизу, и замечает тонкую рубашку и клетчатую вязаную жилетку. Что, совсем голову потерял выходить так в мороз перекурить? Что-то решая и споря с самим собой, пока спускался со стремянки, поддерживаемой учителем, Чимин откинул идею снова постыдно убежать и нычковаться ещё неделю в своей комнате. От четырёх стен и маленького помещения уже начинало тошнить. С Мином в его жизни давно пора покончить раз и навсегда. — Хочу выпить, — извещает Чимин, смотря перед собой, прекрасно зная, как Юнги занервничал, как только он открыл рот. Правильно, пусть мучается. — Просишь купить тебе выпивку? — Плата за моральный ущерб, — мальчишка перед его носом потирает большой и указательный палец между собой, словно крутит две монеты и напоминает про должок. Юнги бы поспорил, у кого здесь моральный ущерб жирнее, учитывая, что не Чимину слюнявили шею и тыкались коленом в пах, но не отказывает. Всегда было интересно, что можно ожидать от непредсказуемого Пака. В продуктовом Чимин показывает учителю на бутылки и вкусняшки, которые хотел бы употребить, и на любые возмущения нагло давит на чувство жалости Юнги, которое, видимо, развито куда больше самоуважения и какого-либо внутреннего стрежня. Тем лучше. Выпив самому и вынудив Юнги выпить тоже, Чимин добил чужие остатки сомнений палёным косяком, и они поехали вместе в его комнату. Можно было расправиться и в квартире Юнги, куда тот не раз приглашал за вечер, сетуя на холод и слишком тонкий пуховик младшего, но Чимин не взял с собой камеру, и тогда вся пьянка лишилась бы смысла. Хозяйка бара уже пошла спать, а Хоби отправился на день рождения друга в город, так что им никто не помешает. Юнги знатно нажрался, докидываясь ещё в автобусе по пути сюда, и Чимину пришлось придерживать его на лестнице. — И ты здесь живёшь? — Не возникай, — Чимин кидает его на свою мини-кровать, и Юнги морщится то ли от боли в теле, то ли от неприязни к тонкому облезлому матрасу. Пока Юнги отвлёкся, чтобы снять обувь, забавно шатаясь в сидящем положении из стороны в сторону от нехилого количества алкоголя в крови, Чимин пошёл настраивать небольшую камеру, взятую у Чонгука для такого дела. Чимин начинает, как и в первый раз — закидывает руки Мина над его головой и целует в шею. В этот раз Юнги сам помогает снять с себя верх, но все ещё возмущается от обездвиживания, но Чимину не хочется, чтобы его касались. Словно одно прикосновение — и он вмиг задумается о той чудовищной глупости, что готовиться совершить. Зачем? Просто Чимин не верит, что Юнги искренен в любом произнесённом своём слове. Таких учителей не существует, что призывали бы обращаться за советом, защищали перед администрацией, не возражали, что ученик хочет забить на предмет, если он ему неинтересен, и утверждали, что человек должен развиваться только в том, что ему нравится. После скоропалительного признания в кабинете, в глазах Пака все комплименты его творчеству обесценились вмиг — Юнги это говорил лишь для того, чтобы завоевать его доверие. Хотел подмазаться, поступил подло, и Чимин готов мстить. С пьяным мужчиной легче — он не давит разговорами, что-то бормочет, когда Чимин чуть сильнее сжимает его кожу и грубее нужного сдергивает вниз бельё. На непонятной злости Чимин сам царапается ногтями, расстёгивая свой ремень, и шипит, когда входит в слишком узкое отверстие, испытывая больше боли, чем удовольствия. Юнги болезненно мычит, освободившейся рукой сжимая бедро ученика, и оба они загнанно дышат, хотя едва начали. В комнате выключен свет, потому что Чимин не хочет, чтобы на видео все было чётко видно. — Подожди, — шепелявит Юнги заплетающимся языком и толкает его рукой в тазовую косточку. Чимин слушается, осторожно вытаскивая. Старший обильно сплёвывает на ладонь и растирает по несильно возбуждённому члену партнера. — Я же не девчонка, голову включи. Чимину не нравится, что его решили отчитать, пускай он и виноват. В этот раз скольжение куда лучше, но требуется ещё минут десять, чтобы войти во весь размер и привыкнуть друг к другу. Пак даже начал получать удовольствие, но, когда собирался кончить, то заметил, что Юнги уже спал и только мотал тяжелой головой в такт толчкам. Обиженный и возмущённый, Чимин подпихивает его в колено и накидывает на пояс одеяло, отправляясь заканчивать в туалет, единственный на коридоре. А когда возвращается, уже пробивается рассвет, но кровать одна, поэтому приходиться моститься с Мином на одном матрасе. Чимин швырнул в него своё одеяло, чтобы прикрыть голую кожу, и сиротливо ютился в пуховике на краешке. Однако во сне Юнги принял его за подушку и прижал к себе, в пьяном теле хватало силы, чтобы подросток не смог вырваться. Мужчина был тёплым, спину грела широкая грудь и край одеяла, и так было спать гораздо уютнее, а ещё духи Мина не перебились запахом алкоголя, и Чимин нагло дышал им, почему-то чувствуя непомерную тоску. *** Не на хмельную голову Юнги гораздо легче восстанавливает прошлый вечер и просекает, что происходит. Чимин сопит рядом, крепко и безмятежно, а старший проспал от силы три-четыре часа. Младший лежит ничком, на самом краешке, в своей уличной одежде. Матрас и одеяло рядом такого ужасного качества, что Юнги бы предпочел вместо этого укрываться коробкой в подворотне и на ней же лежать, учитывая, что в комнатушке градус тепла не выше, чем на улице. Но под рукой не было ничего лучше, а Чимин явно мёрз даже под пуховиком, поэтому Юнги сбросил с себя кусок ткани, а именно одеяло, которым его накрыли, и укутал мальчишку, подоткнув края с обеих сторон. Голова так и клонилась к земле, но находиться здесь и минуту больше он не хотел. Обиделся ли он на Чимина за его неожиданный всплеск гормонов и все его последствия, где его отымели в этом убогом месте? На удивление, нет. Надо слишком расстараться, чтобы задеть Мина за живое, а по пьяни он сам творил много низких дел, хотя пассивом был впервые. Зад ныл нещадно, мазями медицинскими не оберёшься давать входить в себя всяким малолеткам, поэтому Юнги ещё твёрже определился со своей позицией актива в сексе. Он хотя бы уверен, что его нижние не уйдут со свербящим проходом, от чего вставать больно. В углу рядом со стопкой вещей стоит бутылка ледяной воды. Юнги жертвует ей в пользу убийства похмелья и с осуждением ещё раз осматривается вокруг. Как в этом месте может жить ребёнок? Ладно, Мин сам не сильно утопал в возрасте, но все дети до совершеннолетия и даже после имеют право полагаться на материальную помощь родителей, и Юнги сложно представить себе родителя, который откупился бы от ребёнка такими «хоромами», а точнее — ужасными условиями, так ещё и без отопления в зиму. Его привлекает назойливое мигание справа. Это камера, далеко не тщательно скрытая книжками. Юнги приподнимает бровь, пока берёт её и разбирается, как просмотреть записанное. На ней всего одно пятичасовое видео, которое начинается с сосредоточенного лица Чимина, что смотрел куда-то над объективом, переставляя книжки. В это время Юнги валялся пьяной кучей на матрасе. Исходя из хронометража, была записана вся их ночь, в потёмках, но их лица были различимы. Почему-то вспомнился скандал прошлого месяца в школе, когда рано утром на стенде напротив главного входа была вывешена почта неприличного содержания и компрометирующие снимки учительницы математики. Юнги тогда тоже присутствовал на педагогическом совете, когда директор осуждал девушку за её постыдные увлечения, мол, как она могла учить детей с такими мыслями в голове. Юнги хотел за неё заступиться, но понимал, что его протест может показаться странным для остальных закоренелых, старых педагогов, и его бы уволили следом. Уходя из школы с коробкой в руках, девушка встретилась с Мином на парковке и поспешила предупредить: — Это всё те несносные дети. Слышала, вы заинтересованы в одном из них. Мой вам совет — лучше найдите способ, как их поскорее выгнать из школы, и не тратьте свое время зря. Один из этих шлялся у моего дома, вероятно, и почту крал, поэтому я знаю, о чём говорю. Юнги трудно поверить, что Чимин хотел его подставить и вообще был вовлечён в произошедшее с учительницей. Нет, будь парень так уж решительно настроен, то не заснул бы тут же, забыв про запись. Он вытащил карту памяти из фотоаппарата, разломал её на две части и спрятал в карман своих брюк. Стоит подумать об этом на более ясную голову, а сейчас разбираться с насущными проблемами. Чимина настойчиво будят, тряся за плечо, и парень вслепую машет локтем назад, и ноет, чтобы его оставили в покое. — Вставай, уже утро, — Чимин распахивает глаза, понимая, что это не голос Хоби, и с полным ужаса лицом поворачивается и встречается с ясными глазами Юнги, что уже не пьяный и может потребовать объяснений. Инстинктивно он мельком смотрит, где припрятал камеру, и увидел её торчащий меж книжек объектив. Значит, не заметил. — Ты же не мог просто по-тихому уйти, как проснулся, да? — Чимин принимает прежний холодный вид, и тянется к пачке сигарет, попутно выпутываясь из горы ткани. Но Юнги вытягивает у него сигарету и закуривает сам. — Если это твое место жительство, а не обычная гостишка, что ты снимаешь по пьяни для перепихона в тайне от родителей, то ты поедешь со мной, — образ Юнги в школе и сейчас у Чимина в голове складывался не без притягивания за уши. Это точно тот учитель Мин, скромный, смущающийся от любого вдоха, пугливый препод, делающий тупые комплименты его рисункам? — С хуя ли? Никуда я с тобой не поеду. Чимин дёргает носом, и встает на ноги. Он ненавидел разговаривать снизу вверх. Без высокой подошвы на ботинках младшего парни стали одного роста, и Чимин втайне ворчал на потерю привилегии. — Не уж то боишься, что могу что-то сделать тебе? — Чимин испуганно оступился назад, когда Юнги резко подошёл слишком близко. — Заставить тебя? А я думал, мы уже перешли этот порог в отношениях. В противовес своей натуре и репутации бэдбоя, Чимин позабыл, что давно мог бы хорошенько врезать, и только издал писк, когда старший схватил его ягодицу в тиски и впился ногтями через тонкие джинсы. Но Юнги всё же податливо отошел, стоило только школьнику слабо пихнуть его ладонями в грудь, и продолжил курить, как ни в чём не бывало. — У меня есть к тебе пара вопросов о том, что произошло сегодня. И я хочу обсуждать их на своей территории. Моё мнение тебя мало волновало раньше, так теперь, будь любезен, — Юнги взял со смятой постели пуховик и кинул им в Чимина, обведя его нечитаемым взглядом, и пошёл обуваться. Чимин не понимал, о чём здесь разговаривать, и ещё раз посмотрел на камеру. Разве красная лампочка не должна гореть при записи? Может, память переполнилась и съёмка прекратилась сама собой? Младший не знал, как отмазаться. Почему-то ему казалось, что в данный момент отказаться он не имел права. Словно чувствуя, что мальчишка намеревается сбежать, Юнги взял его за запястье, сжал также неприятно, как и Чимин, когда зажимал в те два неудачных раза, и потянул за собой. *** Юнги поставил ему ультиматум, как только они сели за кухонный стол в типичной квартирке пятиэтажного жилого здания недалеко от центра. — Условия, в которых ты живёшь, ужасны. Ты и сам это знаешь. Я могу предложить тебе бесплатно жить здесь в небольшой комнате, еда за мой счёт. Какой идиот не хочет жить в квартире с видом на главную улицу? — Я жду твое «но». — Но ты прекращает общение с клубом «неудачников», так они называются? — Нет. Почему я вообще должен соглашаться? Чимин складывает руки на груди и закидывает ногу на другую, тряся ей в воздухе, стараясь выглядеть высокомерно и грубо. А Мин тем временем усердно решал, тронуть парня за живое или же дать ему небольшое ощущение контроля, что в теории позволит не потерять его шаткое доверие? — Причина в том, что я один из тех людей, которым не плевать, в каких условиях ты живёшь. Я ценю то, что ты стремишься быть самостоятельным во всем, но взрослая жизнь, когда ты ещё учишься в школе, — это тяжело. Я лишь предлагаю тебе комнату чуть лучше прошлой и безопасность — не придется волноваться ни о пьяном дебоширстве, ни о чокнутых наркоманах. Не хочу, чтобы ты лишал себя будущего, борясь за выживание. Чимин кусает щёку изнутри и опускает взгляд на стол, являющимся преградой меж них. Там стоит пиала с печеньем, мальчишка кидает на неё лишь мимолётный взгляд, Юнги уже заметил и ненавязчиво подталкивает её пальцами в его сторону. Парень только сглатывает и отворачивается. — Что, если ты просто озабоченный мужик, которой только прикидывается ромашкой? Вспоминая грубый выпад Мина этим утром, закрадываются сомнения, что фраза может оказаться правдивой. — Отчасти мой мотив предложить тебе жильё в том, что ты мне нравишься. Думаю, после случившегося, я могу говорить это более открыто. Но я даю слово, что не собираюсь сексуально домогаться тебя и обижать. В конце концов, одно твоё слово, что я, твой учитель, пытался тронуть тебя — и мне моментально выпишут судебный запрет на приближение. Когда Юнги это озвучивает, Чимин вздрагивает. Юнги никогда не умел хранить секреты достаточно искусно, поэтому достаёт из заднего кармана припрятанное и кладет на стол сломанную карту памяти. Чимин быстро понимает, в чём дело, и моментально чувствует легендарный проёб. Он уже представляет, как Юнги в качестве мести стучит на него директору и Чимина вместе с дружками со звучным свистом выпинывают из школы, ведь компромата на Юнги больше нет, а тот может придумать всё, что в голову взбредёт: устроили драку в подворотне, совершили кражу магазина у него на глазах, кололись за школой — да что угодно, и даже доказывать не нужно будет. — Можешь не объясняться, зачем тебе это видео — мне и так понятно. Если тебя хоть немного заботят мои чувства, то можешь не волноваться — я взрослый мальчик и понимаю, как действовать во взрослом мире. Ты ведь сделал это с подначки друзей, этого клуба? Чимин буровит его взглядом, откровенно не понимает, почему Юнги такой спокойный. Откуда в нём столько зрелости на один квадратный сантиметр роста? В какой-то степени это даже восхищает — все в окружении Чимина плохо справлялись с эмоциями, и сам он вырос дёрганым. Так вот, как ведут разговор «нормальные, взрослые» люди. Шок берёт. — Нет, я сам хотел. Задолбал своими умными речами, ещё и ко мне постоянно придирался. Вот тебе это надо было? Не трогал и тебя бы не тронули, тоже мне, — от раздражения Юнги не сдержался и ударил рукой по столу, чтобы прекратить этот поток язвы. Это был не Чимин, а его наросшая маска, защищающая и нападающая в ответ на обидчика. Мин пожалел едва ли не в ту же секунду о том, что сделал, ведь Чимин отреагировал совершенно неожиданно — не встал и не начал кричать громче, не размахивал кулаками, а подобрал к груди колени, обхватив их руками, и сжался, словно его сейчас побьют. М-да, самому Юнги ещё ой как многому нужно научиться в общении с другими людьми, прежде чем кидаться воспитывать. — Извини, я не хотел тебя пугать, — Чимин щурится из-за своих острых коленок, ждёт ещё секунду и затем фыркает, бодро соскакивает со стула и идёт в сторону выхода. — Не буду упрашивать тебя, но ты должен понять, какой опасности подвергаешься, общаясь с этим клубом. Какую ещё гадость ты совершишь просто, чтобы оставаться «крутым»? Чимин хлопает по входной двери, передумывает позорно сбегать, и подлетает к Юнги, хватая его за грудки. — Да что ты знаешь, а? Снова эти псевдоумные речи, учителя включил? Больше Юнги не потерпит таких издевательств. Он меняет их местами, показывая, что тоже достаточно силён, чтобы удерживать Чимина на месте, и вжимает за плечи в стену, сдерживаясь, чтобы не приложить его пару раз об неё же, чтобы выбить всю дурь и добраться до мозга. — Никогда не думал, почему же мои слова тебя так бесят? Может, потому что я прав? А ты всё ещё боишься признать себе, что тебе нравиться рисовать, и ты чертовски талантливый художник. Это достойная профессия, как и многие другие, но ты поддаёшься стереотипам, что работа в сфере искусства бесполезна. Ты пытаешься бежать от самого себя, но поверь, что общение с твоим клубом просто ради того, чтобы состоять в школьном клубе и быть частью чего-то, не поможет тебе разобраться со всем этим. Юнги видит, что Чимин снова пытается сделать свой фирменный взгляд, но что-то рушится, и он начинает плакать, сиротливо прикрывая лицо рукавом порванного пуховика. Старший перестаёт вдавливать его в стену, удерживая от побега, и обнимает, тесно прижимая к себе. — Держу пари, у тебя до жути много проблем, да? Чимин всхлипывает и, о чудо, кивает ему в плечо. Наконец-то, хоть немного открылся. Юнги водит рукой по его лопаткам и нерешительно притрагивается к его волосам, но младший не возражает, поэтому начинает успокаивающе гладить его по голове. — Ну, я сирота, Чимин. Не уверен, что это должно сблизить нас, но я даю понять, что мне хотя бы отчасти знакомо, через что ты проходишь. Просто позволь мне помочь. Я больше не буду «лезть в душу», если тебя это задевает, но я всегда здесь, если ты снова потеряешься. — Не верю, ты врешь, — сипит мальчишка, не отошедший от слез, и ловит себя на мысли, что отстраняться не хочет. Юнги теплый. — Я не могу ничем доказать тебе свои слова, кроме поступков. Можешь в любой момент отказаться и уйти. Чимин уходит. Но не проходит и трёх дней, как возвращается снова в эту квартиру, взяв с собой лишь два блокнота и одежду, что была на нём — это всё, что принадлежит только ему. *** Юнги поставил ему условие — прекратить общение с клубом «неудачников». И вот уже неделю Чимин ночует на уютном широком диване в чужой одежде, уже и забыв, каково ощущение спать не в уличном, чтобы не загнуться от холода — и думает, как поступить. На кой он вообще полез в этот дом, послушался первого встречного, что сейчас включил радио на кухне и под дерзкие песни готовит ужин? Хоби перестал писать ему на пейджер после трёх не отвеченных сообщений. «Где ты? Уже вторую ночь не приходишь» «У тебя клиент на вечер, не подведи» «Учти, если всё-таки подсел на порошок, то ко мне даже не приходи» Последнее было отправлено сегодня вечером. Чимин впал в апатию, на поверхности которой плавал сразу после переезда, и рассматривал диван в темноте гостиной, укрывшись по уши невероятно мягким одеялом. Сам не мог заснуть, ковырял бордовую обивку ногтём, поддевая крохотные ниточки, которые удавалось извлечь, и снова понимал, что ошибся с человеком. Все месяцы после его побега из дома, Хоби стал для него родным братом. Татуировщик гораздо старше, именно это Чимин связывал с тем, что мужчина не проявлял к нему явной привязанности, но всё-таки поручился за него перед хозяйкой бара, чтобы его пустили ночевать. Отдалившись от общения с Хоби, Чимин смог посмотреть на них со стороны: преступивший закон татуровщик, который уже не мог справляться один с большим количеством заказов, взял себе в помощники беспризорника, которого никто не станет искать, когда дело станет жарко и кто-то решит взболтнуть властям, а тут Чимин ещё и рисует отлично, чем не хозяин всего нелегального салона для полиции? Хоби просто прикрывал им свою задницу и надеялся на дешёвую помощь, делаясь якобы защищающим и заботливым старшим братом. Надо же, он так легко решил, что Чимин начал колоться (дешёвые и доступные наркотики были явной проблемой здесь, в Америке, и многие подростки ещё в школе начинают подсаживаться и перепродавать), и даже не стал его искать. Зачем-то Чимину вновь вспоминается дом. Сначала они были вместе, втроём с мамой, гуляли по торговой улице, и маленький Пак держал руки обоих родителей и клянчил пирожное в закусочной, а потом веселился с новой игрушечной машинкой в однокомнатной квартире далеко от центра. Он помнит ту квартиру — прямо над его крохотной кроваткой обвисали большие куски обоев, что могли накрыть его, как одеяло, пока папа не приклеивал их обратно скотчем к стене. Потом в их семье осталось двое. Папа держал его, вроде уже рослого мальчишку десяти лет, на руках, а Чимин зачем-то плакал, сквозь мутную пелену смотря из-за широкого плеча на катящуюся вниз по улице машину, и знал, что уехавшая на ней мама никогда не вернётся. С того момента качество их жизни изменилось. К пятнадцати Чимин уже жил в большом доме на уютной улице, где повсюду живут милые семьи, разъезжающие на бежевых и красных каддилакалах — у папы теперь тоже был такой, а ведь ещё в детстве Чимин видел такие машины только в качестве игрушек. Без мамы было грустно. У папы появлялись женщины, ведь те всегда помечали его следами помады и вкусными сладкими духами, но вживую Чимин их никогда не видел. Его увлекло рисование, оно скрашивало одиночество. Папу не интересовало, чем он занят, но он всегда старался притвориться увлечённым, когда сын с восторгом показывал ему свои самые лучшие рисунки. — Но ты же понимаешь, что должен получить нормальную профессию? — спросил его папа однажды вечером. Он был дико уставшим, не был дома три дня, и явно не хотел возиться с Чимином и его рисунками, когда сын налетел на него с порога, желая восполнить недостающее родительское внимание. Чимин съёживается на диване, как от боли в животе, и подтягивает поближе ноги, утыкается носом в мягкую подушку, сильно хмурясь. После этого он никогда больше не говорил о рисовании и взялся за учебу, теперь хвастаясь отцу лишь табелем с оценками, которым мужчина радовался более бурно и всё нахваливал его, что сын станет престижным адвокатом и будет работать на Уолл-стрит, куда уже подтягивались все известные бизнесмены мира, будет разъезжать на феррари или форде, обзаведётся красавицей женой-домохозяйкой (как было принято у семей с достатком), и заберёт к себе старика-отца сидеть с внуками и доживать старость. Он тихо всхлипывает, заглушая звук подушкой, и сжимает одеяло в тиски, отчего-то чувствуя боль в груди. Последнее лето отец был особенно нервным. В их дом постоянно наведывались люди, Чимин видел у них плохо спрятанное оружие, но на прямые вопросы отец отвечать не хотел — сын окончательно отошел на второй план, ведь дела не ладились. И в конце августа к ним на порог заявилась женщина. Только увидев Чимина, она заплакала, закрыв лицо руками, и сказала: — У него тоже есть сын, что за чудовище! Как он мог так жестоко обойтись с моим мужем, оставить нас ни с чем, когда у нас младенец на руках. Я пришла, чтобы разобраться лично, но как он смеет так наплевательски относиться к чужим проблем, когда у самого есть ребёнок! Чимин думал, что сойдёт с ума, когда говорил с отцом вечером. Тот упал на колени и оправдывался, пытался схватить сына за руки, чтобы тот выслушал и не отходил, молил Чимина всё забыть и не бросать учебу, стать хорошим адвокатом и человеком, и не пойти по его стопам. В конце концов не получив ответа, мужчина встал, отряхнулся, и решил, что проблема исчерпана, попросил Чимина снова пойти в свою комнату заниматься, а он пойдет дальше зарабатывать им на жизнь. Человек, что всегда проповедовал ему праведную жизнь и американскую мечту, кому Чимин не чурался рассказывать обо всём, даже мало получая в ответ, подло обманывал его долгие годы. Делал из себя праведность, даже близко не стоя с этим словом. Все вокруг обманывали его, стремились получить с него выгоду. Но относится ли к ним Юнги? *** Сегодня Чимин окончательно порвал с клубом. В пристройке школьного туалета он собрал всех «неудачников», ни к кому из них он не смог привязаться, не захотел понимать и вникать в проблемы. Не мать Тереза же, пусть сами думают, как разбираться в своем дерьме. — Я ухожу, — кинул сигарету на пол и потушил ботинком. Ему не хотелось дальше слушать, что они будут говорить, унижать, угрожать, лишь бы он держал язык за зубами и не сдал их директору, потому что полетит следом. Чимина хотели оставить, но лишь за тем, что он был отличным щитом. «Неудачники» могли цапаться со всеми бугаями школы и смело нарывались на драку, но получал почти всегда Чимин, который никогда не был против выплеснуть свой гнев и защитить своих тупых участников клуба. — Сами разберётесь, у вас Чонгук есть. А Чон так и не вышел из клуба и обзавёлся бледными губами и красными глазами — явно встал на плохую дорожку. Окинув их взглядом, Чимин собирался уйти, но его схватили за плечо и, пользуясь неожиданностью, швырнули к зеркалам, что разбились и осколками запутались у него в волосах. Это был Чонгук. Чимин удивлённо смотрел, как этот мелкий пацан, который и мухи бы не обидел раньше, брызжет пеной изо рта и с остервенением бьёт его в бедро. Хотел зарядить в живот, но промахнулся. Чимин сдерживает крик и пытается повалить Чонгука, упираясь плечом ему в бок и толкая со всей силы. Но тепличные условия нового жилья сделали его слабее. Чонгук пользуется своей неудержимой силой, подпитываемой наркотиками, и принимается колотить его по всем открытым местам. Остальные боятся вмешиваться. Несмотря на дурную славу, «неудачники» — не уличная банда, а лишь толпа детей, косящих под неё. Осознавая, что драка уже не похожа на обычную стычку до одной рассеченной губы, остальные бегут за помощью. Прибежавшему уборщику, что оттирал очередное графити со стены школы, удаётся скрутить Чонгука и повалить его грудью на землю. По рации он немедленно вызывает полицию. «Неудачники» тут же разбегаются, испугавшись, что их могут приплести, как соучастников. Уполномоченная охрана школы появляется в туалете спустя пару минут и, оценивая ситуацию, надевает наручники на самого буйного — Чонгука, а к Чимину, испуганно сидевшему недалеко от разбитых раковин, вызывают медика, как пострадавшему. Чон под кайфом, он не понимает, что творит, и только с первыми сиренами разум возвращается к нему. Мальчишка испуганно смотрит на Чимина, которого кто-то сильно избил, и тянется спросить, кто обидел его единственного друга, и кричит, что он не виновен, когда его голову пихают в салон полицейской машины. На представление пришла поглазеть вся школа. Тупой медбрат не догадывается провести Чимина в свой кабинет через запасной выход, а тянет его, избитого и с явными следами драки, к главному входу — в самую гущу школьников и учителей. Мельком Чимин видит в толпе и «неудачников» — слились с окружением, делают вид, что не менее удивлены его видом. Он фыркает, почему-то теперь неимоверно счастливый тем, что ушел от них. Идти больно, ведь синяк на бедре получился глубже всего. Чимин прихрамывает. Щуплый медбрат не может толком поддерживать его. Чимин трогает языком пирсинг, чувствуя, что он вымазан в крови, и хмурится еще больше. Как жалко он сейчас выглядит, лучше оставили бы в туалете. Но хуже всего то, что в пустом коридоре они натыкаются на учителя Мина. Чимин и не надеялся, что вечером Юнги не увидит его смачного синяка на скуле, но хотел оттянуть этот момент, хоть оправдание успел бы придумать. — Бог ты мой, что произошло? — учитель от испуга роняет все документы и книги из своих рук и напрочь о них забывает. Чимин выёживается и фыркает, старается отвернуть лицо от мягких пальцев, чтобы не показать, как он на самом деле смущён сейчас. — Драка. На него налетел какой-то парень, его уже увезли в обезьянник, — буднично заявил медбрат. — Не волнуйтесь, с учеником всё будет в порядке. Я веду его в кабинет, чтобы обработать ссадины и посмотреть, что у него с ногой. — А что с ногой? — Юнги хмурится, осторожно касается бедра, но затем передумывает, чтобы не сделать больно. — Прихрамывает. Но не кричит, значит навряд ли перелом. — Давай я помогу, — говорит он Чимину и становится по правую сторону, перекидывает руку младшего через свою шею и обхватывает за талию, — обопрись на меня всем телом, чтобы не наступить на больную ногу. Чимин кивает и пытается сделать шаг левой ногой, давит на плечи обоих мужчин, и медбрат, который и до этого не сильно помогал, а просто придерживал его под локоть, почти сгибается к земле от чужого веса, пыхтит, но молчит. Не скинет же он избитого ученика, а тут и учитель даже решил помочь, хотя и не должен был. — Тише-тише, — успокаивал Юнги на любой звук боли и гладил большим пальцем его ладонь. К счастью, кабинет был на втором этаже, всего через один лестничный пролет. Чимин с непомерным счастьем лёг на кушетку и, если бы не боль в ноге, уснул бы. Юнги с медбратом суетились где-то рядом, и даже после мягкого намека на то, что он мешает, Мин не ушёл, а встал у двери, с непомерной тревогой наблюдая за Чимином. Ссадины быстро обработали, но под истёртыми джинсами на правом бедре уже разрастался синяк под красным горячим ушибом. Медбрат осмотрел его грудную клетку на наличие травм и посоветовал мазь для ноги. — Переломов нет — жить будет. Вот рецепт, нужно связаться с его родителями, чтобы забрали его из школы, а то сам не дойдет. — Хорошо, я займусь этим, спасибо, — медбрат упал обратно в свое кресло, ожидая, когда оба или хотя бы учитель покинет кабинет, чтобы он снова смог достать приставку и счастливо отлынивать от работы дальше. Чимин оставаться не хотел — после обработки ссадин все вокруг пропахло спиртом — и пошёл с Юнги в его кабинет, на этот раз отказавшись от поддержки, ведь мазь и обезболивающее делали своё дело. Была проведена ещё одна беседа — любимое занятие Юнги. Он не обвинял Чимина ни в чём, даже хвалил, что тот-таки решил покончить с клубом, но сетовал, что нужно было сделать это в людном месте, чтобы не нарваться на драку. А когда узнал, что нападавший был под наркотиками, так и вовсе побелел, как тот самый порошок, и провел ещё один монолог о вреде наркотиков. Чимин так и заснул под его приятный голос, ведь и так всегда боролся с сонливостью на уроках истории искусств, и Юнги оставил его так на своем диване, убедившись, что парню не холодно. *** Следующие три дня Чимину наложили вето на поход в школу. Тогда энергичный подросток решил обследовать квартиру и тайком порыться в чужих вещах. Не чтобы найти деньги и умотать в дальние дали. Ему было интересно, чем живёт его сожитель. Юнги всё ещё оставался большим вопросом, слишком идеальным для человека в этом городе, где у каждого есть свои тёмные стороны, и Чимину захотелось не то чтобы раскопать грязные секреты, но узнать ещё хоть что-то о парне. В личной комнате копаться даже не планировал, но были ещё две — кладовка и гардеробная, куда он и хотел засунуть свой любопытный нос. В недрах вешалок и полок, что ютились в крохотной гардеробной, Чимин откопал далеко не свойственные Мину вещи, которые тот никогда бы носить и не стал — кожаная куртка с шипами, тяжелые ботинки, запихнутые куда-то вниз под рубашки и джемперы, и несколько футболок с пошлыми принтами девушек и музыкальных групп. Одну такую Чимин примерил. Футболка большая, оранжевая, а на груди две девушки в порванных колготках и мини-шортах позируют у мотоциклов на фоне голубого неба и серой размеченной дороги. Неужели и у Юнги была «бурная молодость»? Трудно представить этого книжного червя в шмотках уличных хулиганов, хотя в домашнем и без бумажек перед собой выглядит он вполне неплохо. Наверняка девчонки от него без ума. Чимин поймал себя на этой мысли, пока разглядывал себя в зеркале, и озадачился. Кто его больше интересует в этой ситуации: девчонки, которые скорее предпочтут парня с квартирой, работой и доброй натурой, или Юнги, который запросто начнет встречаться и переключит всю свою необъятную заботу с Чимина на другую? — Чего это я? Жаль будет, конечно, лишиться квартиры и бесплатной еды, но тебе не привыкать, — Чимин щелкнул своему отражению и побрёл теперь в сторону кладовки, оценивая кончиками пальцев твердую и приятную к телу футболку. — Хотя говорил же, что нравлюсь. Сам зачем-то добавил, застопорился на месте, но всё же тряхнул головой, не желая больше об этом думать. А в кладовке его ждал приятный сюрприз — целая коробка кассет музыкальных групп разных эпох, есть Бон Джови и Металлика, его любимые. Чимин вытянул в гостиную тяжёлую коробку, собираясь внимательно в ней покопаться позже. Кладовка была словно небольшая жилая комната, и первое, что в ней приковывало взгляд — десятки виниловых пластинок, аккуратно висящих на стене напротив двери, проигрыватель на небольшом узком столике, а также стоящее рядом кресло. Всё уже покрытое пылью, сюда явно давно не заглядывали, но абсолютно точно обустраивали с любовью. На полке справа, откуда Чимин извлёк кассеты, аккуратными рядами стояли пластинки в коробках, некоторые совершенно новые, в пластиковой упаковке. В кладовке была только одна лампочка и настольная лампа, подсвечивавшая проигрыватель, но Чимин боялся что-то запускать и сломать, поэтому лишь изучал коробки и надписи. Столько любимых групп и песен. Некоторые он слышал по радио дома, некоторые слушал его отец в своём кабинете, какие-то крутили на музыкальных шоу по телевизору на торговых улицах. Видимо, Юнги любит музыку. Чимин вдруг посмотрел на часы, прикидывая, когда Мин вернётся, чтобы его не поймали за тем, что он шарился по дому без разрешения. Себе он взял лишь пару кассет, обязуясь вернуть после, и разложил всё остальное на свои места. *** На уроке истории искусств Чимин не собирался менять своего отношения — он делал вид, что спал, засунув наушники в уши от остального мира. Парень начал ещё на математике и не знал, может, уже и школьный день закончился, поэтому поднял голову, чтобы узнать, и понял, что последний урок уже закончился и половина класса покинула кабинет. Убрав плеер, парень потянул затекшие плечи и, подхватив сумку, направился к столу Мина. Тот его не ругал, даже не обращал внимание на его безделье, вероятно, устал. — Я задержусь сегодня, если не хочешь ждать, то иди домой один. Ключи не забыл? — получив кивок, Юнги сам кивнул и с осунувшимся лицом принялся собирать свой портфель с материалами урока. Чимину стало не по себе. — Нужна помощь? — и тут же отвёл взгляд, чтобы Юнги вдруг не подумал, что Чимина хоть капельку он заботит. И всё же ответа ждал. — Я бы не отказался, но всегда можно попросить кого-то из студсовета потаскать бумажки. Не думаю, что тебе будет интересно. — Я, знаешь ли, тоже могу быть благодарным, если ты не в курсе, — Чимин фыркнул, но тут же заткнулся, когда понял, что снова Юнги начал раздражаться от его спеси. Так иногда бывало, и если в первые дни Юнги Чимина хотел придушить или выпороть, как непослушного ребенка, то теперь мальчишка научился делать милую котячью моську с надутыми губами, что Мину не хватало злости его отчитывать. — Ладно, пойдём. Сначала покормлю, а потом заставлю работать, грубо и долго, — замогильным голосом изрёк учитель, зная, что в ответ получит красивый и звонкий смех младшего, переставшего воспринимать Юнги за чужого, от кого надо защищаться. И сам не смог сдержать улыбку. *** На повестке дня нужно было составить ответы по учебным планам нескольких классов и успеть отправить их все до десяти часов вечера. И как бы Чимин ни облюбовал диван в кабинете, пришлось работать за столом, чтобы ровно писать и вчитываться под ярким светом настольной лампы. Он стал реже носить кожанки и оценил все достоинства свитеров крупной вязки. Они сохраняют тепло, но также пропускают воздух, так что в них никогда не холодно, если помещение сильно не отапливается. Юнги оставляет его, чтобы провести ещё один урок в пять часов у младшего класса, а Чимин продолжает корпеть, по датам выписывая темы и задачи уроков, чтобы потом оформить их в грамотный отчет для начальства. И этим учителя занимаются каждую неделю? Да лучше убейте. Юнги точно ненормальный, раз решил стать учителем. Кстати, он же в кабинете один, значит, и здесь можно поискать какие-нибудь вещи, которые могли бы описать Мина. Чимин не знал, к чему у него такое стремление знать о Юнги всё, но он и не задумывался. На столе была рамка фотографией. Удивительно, но фото было сложено надвое, так что за стеклом было видно только белую заднюю часть и деревянную крышку. Аккуратно достав фото за кончик, Чимин заметил, что это точно Юнги, более юный, чем сейчас, почему-то с синими волосами — это подтверждало его бурное и буйное прошлое, и к щеке он прижимал пушистого коричневого пуделя. Собака улыбалась тоже, высунув розовый язык, и восторженно смотрела в камеру, а Юнги мило морщил нос и улыбался глазами-щелочками. От фотографии так и веяло теплом и домашним уютом. Так почему же Юнги решил убрать её, спрятать от глаз? Если он сирота, значит, фото сделано либо в доме его старого друга, либо в его квартире, но Чимин не видел никакой собаки. Видимо, потеря другого близкого друга и заставила его убрать это фото. У Чимина никогда не было домашних животных — он знал, что боится привязанности к какому-то крохотному беззащитному существу. Он судорожно выдохнул, думая, что Юнги всё ещё тоскует, но не может забыть, поэтому решил перевезти фотографию и на новую работу. Вернув всё, как было, Чимин решил снова сесть за отчёты, чтобы освободить голову. *** — Хочу курить, — Чимин захныкал и упал на диван лицом вниз. На дворе одиннадцатый час, а они только закончили, у него болит голова, спина и шея, хочется напиться, чтобы не чувствовать дикой усталости дня. — Или сладкого. Мясо тоже неплохо. — Понял тебя. Дай мне ещё десять минут и свожу в закусочную, так уж и быть, — Юнги похлопал его по икрам, которые торчали над быльцем, а затем ловко сложил все отчёты в одну большую стопку и вышел к завучу. Завтра суббота. Чимин лениво переворачивается на спину и думает, чем бы заняться на выходных. Он давно не рисовал, ведь не было вдохновения. Может, подыскать какую-нибудь подработку? Чимин всегда отказывался от карманных денег, которые Юнги ему давал, но никогда не был против бесплатных обедов, которые Мин покупал сразу за двоих. Стоит купить ему какой-нибудь символический подарок на рождество, в качестве благодарности. — Просыпайся, а не то так и закрою кабинет. Мне, впрочем, всё равно, кто будет со мной уплетать гамбургеры. Я и сам могу справиться, не сомневайся, — Чимин сел, так и свесив ноги с быльца, в задумчивости наблюдая за Юнги, начавшего собирать всё необходимое с собой. — Вот скажи, я для тебя ребёнок, за которым нужно ухаживать? Ответ не заставил себя ждать. Конечно, Мин удивился, но всегда отвечал быстро и то, что думает. — Нет, для меня ты парень, о котором приятно заботиться. Младший смутился и покрутил колечко в губе, где давно зажила поверхностная ссадина от драки. Юнги наблюдал за этим, как Чимин собирается что-то сказать, и не мешал, встав напротив у своего стола. — Парень, как… твой парень? Ты это думаешь? — в этот раз Юнги не ответил сразу. Тогда Чимин поднял взгляд, недоумевая, и понял, что вот в старшем уже нет ни озорства, ни веселья, даже смущения. Какой-то отстранённый, странный взгляд. Непривычно. Когда молчание стало гнетущим, Чимин попробовал объяснить: — В смысле, ты говорил, что я нравлюсь… — Ты всё ещё думаешь об этом? Прости, я не хотел обременять тебя. После того, как я предложил тебе жить у меня, я старался сделать всё так, чтобы ты чувствовал уют и безопасность. Понимаю, это не так-то просто ощутить, когда рядом есть мужчина, который тебе не нравится, — Чимин глупо моргнул, не понимая, к чему клонит старший. Он же затевал вообще не это. — Мои действия как-то натолкнули тебя эту мысль? Чимин не понял, в какой момент поменялись роли, и теперь он дрожал в смущении, а не Юнги, когда подошёл и прижался к его губам своими. В первый раз Чимин так легко повалил его и даже заломал руки, слюнявил шею без стыда, но теперь образ Мина в его голове изменился. Старший словно оброс авторитетом и какими-то новыми эмоциями, чувствами, которые Чимин испытывал, когда парень был рядом. Теперь в его присутствии почему-то хотелось нравиться, казаться лучше. Но почему? Чимин отстранился, так и не получив ответа. В иной раз он бы разозлился и, в стремлении получить своё, перешёл бы на шею, пока партнёр не разомлеет. Но сейчас он лишь робел и боялся посмотреть на Юнги. — Что ты делаешь? — Не нравится? Я думал, что неплохо выходило раньше, — Чимин полностью раскраснелся, сетуя на жар в комнате, и потянулся почесать затылок, размышляя, как свести всё в шутку, чтобы Юнги напрочь забыл о секунде ранее. — Я просто не понимаю, как читать твои эмоции, Чимин-а. Порой это слишком трудно. — Ты тоже трудный, я вообще не знаю никогда, о чём ты думаешь, — тут же защищается Чимин, но не яростно, не кричит, а скорее сдавленно выпускает воздух со словами, не переставая нервничать. Губы парня впервые для него были мягкими и нежными. Как будто Юнги понял его мысли и потянулся пальцами к своим губам, чтобы убрать оттуда несуществующий след, слабо проведя большим пальцем по нижней. Чимин заворожённо следил за этим, до сих пор не отстранившись, стоя всего в нескольких сантиметрах поодаль. — Думаю, после всего произошедшего, в том числе здесь, я могу усомниться, что ты серьезно хотел поцеловать меня. Я стараюсь не привязываться к тебе, чтобы смог также легко отпустить тебя, как и принять, и ты никак не помогаешь мне в этом, — Чимин дёрнулся, словно холодной водой огорошенный, ведь ожидал, что Юнги отстранится, но почувствовал мягкую руку на левой стороне шеи, которая пошла вверх к мочке уха и остановилась на челюсти. В этой большой ладони его лицо казалось маленьким. — Ты очень красивый мальчик. Трудно не влюбиться в тебя, думаю, я не первый и не последний. — Чимин приоткрыл губы, когда почувствовал лёгкое касание возле рта, судорожно выдохнул, когда понял, какими глазами смотрит на него Юнги, нежно взяв его под челюстью. — Поэтому целуй только тех, кого любишь в ответ. Иначе мне потом будет тяжело прийти в себя, когда ты уйдешь. Чимин скосил взгляд на его губы, шёпотом наставляющие его, как и всегда, как поступить правильно. А Чимин, как всегда, не слушается, снова тянется хотя бы чмокнуть их. Юнги отпускает его, больше не касается, но младший не сдаётся, снова целует, даже когда старший пытается ускользнуть, и в конце концов его слабо оттягивают за волосы от себя. — Я не пассив, Чимин-а, так что со мной тебе будет непросто, — Мин держит его за волосы на расстоянии, отклонившись к столу, чтобы Чимин не вздумал снова затыкать его поцелуями. — А как же… — В тот раз я был слишком пьяным и решил попробовать что-то новое. Знаешь, не буду это комментировать, — Юнги вспоминал, как ухаживал за трещинами в причинном месте ещё неделю и не мог нормально ни ходить, ни сидеть. Чимин в непонимании ещё раз осмотрел его с ног до головы, прикидывая, как Юнги мог быть активом с таким телосложением. В клубах не так много парней, которые захотят, чтобы их трахнул кто-то меньше их самих. — Ты уже был с парнями? — младший явно сомневался. Как он поймёт позже, даже не стоило. Юнги может быть резким — перевернуть их местами и усадить ученика на стол. Юнги может быть грубым — сжать его шею с сзади и впиться в его губы своими, вплести пальцы в жёсткие волосы, чтобы после сжать их и заставить Чимина запрокинуть голову. Юнги может быть злым — больно прикусить нижнюю, добившись крохотного сопротивления, а затем провести языком по капельке крови и ввести его дальше в рот, прижимая за голову к своим губам и не давая даже вдохнуть. Младший задрожал, чувствуя, как дёрнулось в паху, и начал искать трения, сжал ноги, пока старший энергично двигал губами, а Чимин пытался отвечать, поспевая за его темпом. Юнги повалил его спиной на стол, благо его рука не дала стукнуться затылком, всё ещё глубоко трахая его языком в рот, а свободной рукой тронул шею, но быстро опустился вниз, к паху. Ладонь удалось просунуть меж крепко стиснутых бёдер, и он крепко сжал его возбуждение сквозь ткань. Чимин замычал, завозился, и схватился за широкие плечи учителя, распластавшего его на столе со вздёрнутой ширинкой. Юнги дал ему подышать, с чмоком отстраняясь от покрасневшего рта, и посмотрел на едва дышащего ученика подернутыми желанием глазами. — Ты любишь дразнить, но не кусаешь. А вот я, — выразительно глянул на налитые красным губы и испачканный алым пирсинг. — Кусаю. Но мне не нужно кричать об этом. — Ты… сильный, — Чимин не мог отдышаться, чувствуя тяжелый вес чужого корпуса на себе. Несмотря на то, что это его повалили на стол, а не он, это не помешало ему возбудиться. — Но я тоже актив. — Именно поэтому лучше не дразни меня, Чимин-а. Младший окинул его лицо взглядом, и положил на него руки, чувствуя под большими пальцами выпуклые скулы. Оно невероятно красивое, блестит в жёлтом свете настольной лампы, и Чимин размышляет, что делать с новой информацией, радуясь, что Юнги и не думает уходить, только руку с паха сместил ему на бедро, смотрит в ответ. — Мне никогда не встречались такие люди. Сначала ты меня бесишь, мне кажется, что ты очередной зануда, которого спугнёт любой резкий шум. Потом я замечаю, что ты красивый, но недоступный, и ты меня всё ещё бесишь. А после той ночи я словно на секунду почувствовал превосходство, но потом понял, что ты спишь. Потом я узнал, что и не выше тебя в росте, так ещё и слабее. Словно каждый раз, когда я пытаюсь тебя победить, ты продолжаешь становиться лучше, и это просто сводит меня с ума, — Юнги посмеивается, замечая, что Чимин искренне обижен, но как-то умиротворенно смотрит на его улыбку, даже не стремится поменять своё положение и хотя бы сесть. — И теперь, когда я вроде как понял, какой ты, и захотел узнать поближе, выясняется, что ты актив. И как мне жить теперь с этим? — С этим я могу поработать, — Чимин вновь вздрагивает, когда Юнги снова нарушает его границы, но не как Чимин — эгоистично грубо — а нежно, целует в шею, вмиг зашедшуюся мурашками. — Что, станешь нижним? — с восторгом спрашивает младший. — Неа, но я могу показать, как сладка жизнь пассива, — Чимин пихнул его в плечи, но Юнги только снова засмеялся, а потом прижался лбом к его груди, и замер, чувствуя, как младший осторожно играется с его волосами, ожидая каких-нибудь действий. — Если серьёзно, Чимин, то мне нужны слова, никаких недосказанностей не может быть прямо сейчас. Скажи мне, зачем захотел поцеловать. — Это потому, что я несовершеннолетний или из-за того, что ты мой учитель? — Это важно, но мне нужно знать, что понял тебя правильно, прежде чем двигаться дальше. Ты хотел попробовать и узнать меня, или что-то ещё? Чимин и сам не понимал, как объяснить то, что он сделал. Юнги отстранился и позволил ему сесть, встал рядом, и мягко убрал волосы с лица. Но молчал. Чимину нужно было говорить, а он не знал, что. Он принялся играться со своими пальцами, в то же время боясь каждой секунды тишины, думая, что Юнги решит всё за него и наверняка сделает неправильные выводы. — Достаточно «ты мне нравишься»? — небрежностью прикрывая смущение, ляпнул Чимин. — А тебе достаточно? — младший посмотрел исподлобья и непонятно дернул плечами. Но моментально схватил Юнги за руку, как только тот сделал шаг прочь от стола. Чимин упрямо не отпускал его, боясь, что мужчина уйдет, и перехватил ладонь двумя своими. На неё смотреть сейчас легче, чем на Юнги. — У меня есть предложение, Чимин-а, но мне нужно, чтобы ты слушался меня в каждом моем слове, — и парень с охотой кивнул. *** Им так и не удалось поужинать, ведь сразу из школы на такси отправились домой. Чимин от волнения не мог усидеть на месте, Юнги даже пришлось положить руку на колено, чтобы оно не дергалось так сильно. Уже в квартире стало одновременно нервозней и легче. Чимин снял верхнюю одежду, отложил сумку, как обычно, и неловко замер. Нужно ли ему сходить в душ перед началом? Сменить бельё и побриться, чтобы Юнги не видел никаких изъянов? Тревога обуревала, но недолго. — Пойдём, сначала нам нужно всё обсудить. — А душ? — Не думаю, что у тебя хватить нервов принять его безопасно. Садись на кровать и устраивайся поудобнее, ладно? Я сейчас принесу тебе что-нибудь попить и вернусь. Чимин никогда не был в спальне Юнги, и даже сейчас не мог оценить ничего дальше кровати, на которую забрался с ногами. Заметил лишь, что здесь голубые тяжелые шторы в пол, а постельное чисто белого цвета. Юнги принес ему стакан апельсинового сока, и Чимин с охотой выпил сразу половину, мучаясь от жажды ещё с момента их поцелуя. Юнги сел рядом, чтобы полностью видеть Чимина, и с удовлетворением понял, что мальчишка его не сторонится и не избегает. — Здесь нет никакого давления. Ты в любой момент можешь сказать «нет», и я остановлюсь. Мне важно, чтобы ты доверял мне, — он заглянул в глаза партнёра, и увидел лёгкое сомнение, но больше интереса. Чимин почувствовал тёплое прикосновение к своему колену и отпил ещё сока, но не удержался от комментария: — Ты говоришь так, будто сейчас произойдёт что-то страшное. Мне не по себе. — Поскольку я предпочитаю немного другой вид секса, тебе непривычный, я хочу, чтобы мы поговорили об этом, поскольку в первый раз может быть ошемляюще. Мне необходимо, чтобы ты общался со мной. Чимин понятливо кивнул, его невероятно заинтриговали слова Юнги, понимая, что по-настоящему он не хочет вцепиться зубами и отвоевать себе позицию актива. Это не значит, что он готов терять девственность, но Мин не кажется тем, кто будет плохо к нему относиться. Чимин доверяет ему. — Мне нравится доминировать на уровне эмоций. Я хотел бы, чтобы ты расслабился ради меня и не боялся говорить, если я делаю что-то, что заставляет тебя чувствовать себя некомфортно. Это нормально? Чимин снова кивнул и отставил стакан подальше. Кажется, Юнги искренне переживает за его состояние, и Чимин не может винить его в этом — всё это время младший лишь изредка позволял увидеть настоящую часть себя, остальное же время он вёл себя как саркастичный, немного высокомерный парень, что даже удивительно, как Юнги ещё не выгнал его из своей квартиры. — Если это тебе нравится, то я хочу попробовать, — Чимин ведёт с собой внутреннюю борьбу, когда осторожно кладёт свою на руку Юнги, его искренние слова и эмоции продираются через каменные стены, но разрушить их трудно. — Мы обойдёмся без проникновения, если тебя это пугает. Вероятно, тебе кажется, что я лишь нагнетаю, но новый опыт вызовет у тебя эмоции, к которым ты можешь быть не готов, поэтому я хочу убедиться, что ты в порядке и доверяешь мне. — Я доверяю тебе, правда, — Юнги ещё на мгновение остановился, чтобы посмотреть на него, и кивнул, когда понял, что Чимин не испытывает сомнения и страха. — Хорошо, тогда я хочу, чтобы ты сел между моими ногами. С этим все хорошо? — Юнги переместился к изголовью, к подушкам, и Чимин подполз к нему, уютно укладываясь ему на грудь и прикрывая глаза. Им обоим так спокойно сейчас. Юнги мягко коснулся его боков и стянул свитер, отложил его в сторону. Под ним Чимин сегодня поленился надеть майку, поэтому остался по пояс обнажённым. Младший не стыдился своей наготы, уже привыкший спустя нескольких занятий сексом, что незнакомцы видят его голым. — Я покажу, насколько хорошо могу заставить тебя чувствовать себя, — и сжал мочку с пирсингом губами, нежно касаясь пальцами острого росчерка ключиц. Чимин опустил взгляд, чтобы видеть его руки, осознавая, что он действительно меньше Юнги, ведь там, где заканчивались его плечи, через тонкую футболку на старшем он всё ещё чувствовал его грудь. Руки погладили его плечи, опустились к предплечьям, и мягко взялись за запястья, уводя их с живота по бокам тела — Чимин и не заметил, как сложил там руки. — Не волнуйся, — Чимин почувствовал дрожь грудного голоса своей спиной, и теперь ему ничего так сильно не хотелось, как ощущать тесные объятия, такие, как сейчас, но без одежды. Старший опустился губами к шее, принялся нежно целовать, едва оставляя отпечатки губ, пока гладил его крохотные ладошки своими. — Каким был твой самый приятный секс, м, расскажешь мне? — ласково шепнув, Юнги поднялся кончиком носа к его виску и сжал рукой его пах, второй ладонью провел от вскинувшегося подбородка вниз по шее к груди, чтобы кончиками подгладить соски. Чимин закусил губу, понимая, что нежные мужские руки невероятно хорошо ощущаются на его теле, со всей теплотой и короткими ногтями, которыми можно слегка провести по кончикам сосков, чтобы раззадорить. — Он был с девушкой. Она сделала мне минет, м, — Чимин прижался к Юнги, податливо приподнимая бёдра, пока чужие руки справлялись с пуговицей, расстёгивали молнию на его джинсах, и раскрыли края в стороны, подворачивая раскрытую молнию под яички, чтобы весь орган в боксерах был на виду. Юнги касался осторожно, лишний раз не надавливая на половые органы, но Чимин сам просился под руку, чуть вскидывая таз. — Лежи спокойно, — приказал строго, и Чимин заворчал, но послушался, замирая. Юнги в награду поцеловал его как тогда в кабинете, но теперь нежнее, без укусов, но интенсивно, и начал потирать головку, чуть проникнув пальцами в трусы. Младший захныкал, впиваясь ногтями в бедро Юнги. — Только минет? Тебе понравилась теплота её рта, не так ли? Смог войти по основание, чтобы почувствовать скользкое горло? Чимин резко сжал бедра, ведь холодная рука обхватила его член полностью, и в среднем темпе задвигалась по стволу. Но когда младший снова не удержался и чуть приподнял таз, то Юнги резко убрал руку и какое-то время вообще не касался Чимина. — Ну, верни-и, — Чимин завертелся, и взял его за руку. Стало страшно, что Юнги и вовсе передумал. — Юнги? — Я здесь, солнышко, — в подтверждение он оставил крепкий поцелуй за ушком и за бока подтянул Чимина еще ближе к себе, чтобы тот прижался поясницей к его паху. — Почему ты убрал руку? — Чимин коснулся его ладони и хотел потянуть к себе между ног, но Юнги только сплёл их пальцы, но не поддался. — Потому что ты продолжал вертеться. Я попросил тебя не делать этого, но ты забыл, — Чимин вздохнул. Ему очень хотелось кончить, а ещё слова и томный шёпот возбуждали не на шутку, но он не хотел сам касаться себя. — Я не сторонник наказаний и шлепков. Мне хочется, чтобы ты полностью расслабился и позволил мне уделить тебе всё своё внимание. Но ты напряжён, и наличие того, кто будет руководить тобой первое время, поможет. — Прости, — Чимин посмотрел на него из-за плеча, но Юнги покачал головой. — Ты ни в чём не виноват, детка, — Чимин слегка застонал, как только услышал прозвище, и даже сам не понял, как опустил контроль настолько, что мог реагировать так на любое понравившееся слово. — Давай продолжим? — Да, я хочу, — Чимин с готовностью кивнул, и его кончик налился красным ещё больше, кто ж знал, что его так сильно может возбудить нечто подобное. — Спасибо, что сказал мне. Не бойся говорить о любом желании, и я постараюсь его исполнить. Теперь Чимин устроился на подушках, невероятно мягких, а свежее постельное бельё приятно холодило спину. Юнги между его ног звонко поцеловал его в живот и, не раздумывая, взял в рот, неумолимо скользя от головки прямо к основанию, не резко, но с нарастающим пиком. Чимин застонал, а затем закрыл лицо руками, не в силах сдержать приятных звуков, щекочущих губы. Хотелось кричать, но ему не было никогда хорошо настолько, чтобы он едва мог сдерживать в себе этот порыв. Он и вправду почувствовал головкой, как сокращается горло, и сжал бёдрами шею старшего. Юнги же расставил его ноги обратно в стороны, своими невероятными ладонями обхватывая их и умещая большие пальцы на лобке, поглаживая внутренние стороны и шовчик. Медленно двигая головой и языком, Юнги поднялся рукой к его лицу и убрал его ладони ото рта. Чимин едва не сошёл с ума, посмотрев ему в глаза, и, звонко вскрикнув, кончил, позабыв обо всем на свете. Юнги наблюдал, как красивой дугой Чимин выгнул спину и зажмурился, прижав руки к бокам, и наслаждался неимоверно красивыми звуками, отмечая, что в постели у младшего чудесный звонкий голос. — Ты со мной, детка? — Юнги мягко улыбнулся, погладив его по макушке, пока Чимин медленно сходил с кайфа, смаргивая слезинки с длинных ресниц. — Готов продолжить или на сегодня хватит? — Ты сказал… что я могу… сказать любое желание… — Чимин взялся за его футболку и дёрнул вверх, намекая, что и Юнги пора что-нибудь снять. — Я хочу попробовать с тобой дальше, — уже более чётко, хотя нежная пульсация между ног всё ещё не давала полностью ясно мыслить. — Мы договорились, что попробуем, и я покажу, что имел ввиду под своими предпочтениями. Но я не уверен, что ты готов идти дальше. — Пожалуйста? Мне правда понравилось, что я не веду, что обо мне заботятся, — осознав, что может выглядеть глупо, будучи слишком откровенным, Чимин замолчал, но от своих слов не отказывался. — Тебе пришлось по вкусу, что о тебе заботятся и контролируют, чтобы тебе было хорошо и приятно? — Юнги сел на постели, лаская взглядом невероятно разнеженного красивого парня. Чимин кивнул, смотря на него с подушек, откуда ленился вставать, — Мне тоже, детка, нравится такое. Наблюдать за тобой и твоей реакцией на самые простые ласки. Член младшего дернулся, когда его снова назвали этим ласковым прозвищем, и Юнги заметив это, потянулся погладить головку и взять член в руку. Младший радостно замурлыкал, чуть сильнее расставляя ноги. Но Юнги лишь размазал выступившую капельку смазки и опустил руку меж ягодиц, к пухлой звездочке, закружив по ней пальцами. — Хочешь, чтобы я был здесь? Глубоко, распирая твой животик головкой? Ты видел, какой у меня размер, малыш. Думаю, нам нужно начать с чего-нибудь поменьше для первого раза. — Думаешь, я не справлюсь? — Чимин сам робко коснулся своего члена, и словил острый взгляд Юнги на свою руку, но не остановился, а продолжил медленно качать рукой, трепетно задрожав веками и распахнув губы. — У меня есть небольшой фаллоимитатор, примерно твоего размера. Ты поймёшь, что такое анальный секс, без боли, — Юнги сел меж его ног и прижал колени к груди, и Чимин послушно обхватил одну ногу, ведь вторая ладонь была занята. Скопив слюну, Юнги плюнул на открывшееся ему отверстие и с нажимом растер по морщинкам кожи, надавливая плоскостью большого пальца на сокращающуюся звездочку. Чимин продолжал дрочить себе, кусая губы на каждое давление пальца на анус, и даже не подошёл к пику, когда Юнги схватил его за запястье. Чимин почти зарычал и готов был впиться ему зубами куда-нибудь в предплечье. Второй оргазм «на скорую руку» без томного шёпота Юнги и его ласковых рук ощущался, как разваренное брокколи после пышного сладкого торта, но Чимин сам это заварил и хотел кончить во второй раз. — Чтобы продолжить, тебе нужно помыться. Я расскажу, как. Чимин знал, что в их случае с сексом не так просто — читал порно-журналы в круглосуточном, пока кассир не видит. Но младший ещё не насытился сексом с Юнги и надеялся на приятное продолжение. Поэтому постарался поумерить свой пыл и со вставшим членом принялся слушать инструктаж. *** Когда с основной частью было покончено, Чимин ополоснулся и побрился, как и планировал изначально, даже если Юнги уже видел его везде и всюду. Особенно тщательно удалил волосы между ног, критично оценивая пальцами каждый миллиметр кожи, ощупывая с бритвой и подготовленной пеной наперевес. Юнги ждал его и не торопил, переоделся в домашнее. Поверх одеяла, чтобы не пачкать, постелил ещё одну простынь, и отыскал в ящиках своей комнаты всё необходимое. От Чимина валил пар, когда он вышел полностью голый в комнату и остановился, не зная, что делать дальше. Юнги осмотрел его то макушки до пяток, задерживаясь на определенных местах, и захотел, чтобы Чимин покрутился для него и показал, какой он восхитительно красивый, но в этот раз решил оставить свои желания на потом. — Ты очень сексуальный, Чимин, не прячься, — Юнги покачал головой и подошёл ближе для того, чтобы убрать руки парня с члена, который он, смутившись, решил прикрыть вместе со вставшими от холода сосками. Нет, Юнги хотелось видеть все. — Почему ты тоже не разденешься? — Если тебе этого хочется, то я разденусь, — старший дождался подтверждения и скинул с себя футболку, шорты и трусы, становясь таким же открытым, как Чимин, но совершенно не стесняясь ни волос на лобке, ни небольшой округлости внизу живота. Вообще мужчина был невероятно красив: худой, но с широкими плечами, подкаченными руками и грудью. Юнги голодно провёл руками по его телу от плечей до округлых ягодиц, нежно сжимая их пальцами. Чимин в ответ прижался ближе, чувствуя, как лишь от одного трения начал вставать собственный пенис. Опустив голову, он сравнил размеры и понял, что идея с игрушкой не так плоха. На кровати перед ними лежала черная секс-игрушка в виде небольшого члена и яиц у основания, смазка, какая-то непонятная металлическая трубочка с шариком сверху и красная веревка. — Зачем веревка? — Чимин взял интересующий предмет и оценил, что она сделана не из ворсистого материала, и не была грубой. — Я бы хотел предложить тебе попробовать связывание. Мне нравится вязать красивые узлы на коже, но все зависит от твоего желания. — Вязать узлы? — Это техника «шибари» — японское искусство ограничения в движении. Она применяется, чтобы красиво и безболезненно связать любые части тела, — Юнги забрал у него веревку и быстро повязал ее у себя на запястье, сооружая узлы вплоть до предплечья. Чимин удивленно наблюдал, как всего через пару движений на коже вырисовывается красный узор, и провел ладонью по веревке на его руке. — Это на скорую руку, но принцип один. Если согласишься, то я не буду вязать туго — при желании, ты сможешь высвободить руку. — Звучит хорошо, — Чимин снова обратил внимание на предметы и взял металлическую палочку. — А это зачем? Для растяжки? — Это тебе не понадобиться, но я покажу чуть позже, для чего она, — Юнги отложил указанный предмет в сторону и пригласил Чимина сесть посреди постели. — Хочешь держать руки спереди или сзади? — Спереди, — Чимин выставил вперед руки и с интересом наблюдал, что делает старший. Уже спустя пару витков меж своих пальцев и запястий Чимин окончательно запутался и уже не пытался запомнить все шаги, а наблюдал, как Юнги творит нечто необычное. Но он довольно скоро понял, что испытывает небольшой дискомфорт. Юнги всё это время внимательно смотрел на его лицо, перемещая взгляд с рук на глаза, и понял, что Чимин ещё не готов к полному ограничению. Тогда старший без колебаний распустил веревку. — Можно начать просто с красивой вязки, без ограничения, — Чимин кивнул и с лёгкого толчка с удовольствием плюхнулся на подушки, пока Юнги крутил верёвку в руках и задумчиво наклонял голову то влево, то вправо. Выбор остановился на бедре. — Я свяжу узор на твоей ноге, ладно? — Хорошо, — Юнги, к смущению Чимина, начал прямо с верхушки бедра. Мужчина раздвинул ему ноги, повернувшись в сторону левой, и заметил, что Чимин хорошо подготовился для него, даже чересчур, сделав свою промежность такой гладкой и розовой. — Нравится? Чимин закусил губу, чуть привстав, чтобы видеть реакцию Юнги. Вместо ответа старший склонился вниз и пошло, с открытым ртом, поцеловал его от яичек до дырочки, и, подставив свои ладони под поясницу, уделил ей особое внимание — обходил звёздочку языком по кругу, чувствуя цветочный аромат мыла, и толкнулся кончиком внутрь. Чимин вскрикнул от этой простой ласки и окончательно затвердел. Член начал пульсировать, хотелось давления. — Ты очень чувствительный малыш, м? Юнги усмехнулся и напоследок оставил сильный засос на внутренней мягкой стороне бедра, прежде чем приняться за дело. Красивая цепочка узлов, где от каждого исходило по два конца верёвки, оплетая поверхность, быстро появилась по всей длине ноги, и Чимин не мог оторвать взгляд от контраста его медовой кожи и насыщенно-красных линий. Это было красиво, как и предполагала техника «шибари», на это хотелось смотреть. По Юнги видно, что ему тоже пришлось по вкусу. Поглаживая лодыжку пальцами, он критично осмотрел каждый узел, сопровождая ожидание прикосновениями к телу младшего, и тот тихонько млел от внимания. Видеть мужчину таким сосредоточенным, ответственным и нежным хотелось больше, и Чимин не стремился отвлекать его разговорами. — Мы начнем с растяжки и будем идти в твоём темпе. Говори со мной, ведь я не знаком с твоим телом, и не могу гарантировать, что не сделаю что-то не так. Вылив на раскатанный по двум пальцам презерватив щедрую порцию смазки, Юнги аккуратно махнул головой, чтобы убрать лезшие в глаза пряди. Чимин подобрался на подушках, от напряжения ноги он почувствовал натяжение верёвки. — Ты сейчас сделаешь это? — младший схватился за плечи Мина потянул на себя, притягивая ближе. Юнги утвердительно замычал, прижимаясь кончиком носа к мягкой щеке, пока Чимин наслаждался его духами, не выветрившимися за день. — Да, я войду в тебя, — младший кивнул и с руководства старшего положил ногу ему на плечо, коснувшись щиколоткой выступивших острых ключиц. Чимин старался отвлечь себя разглядыванием тела напротив, но всё равно все его ощущения сконцентрировались между ягодиц, куда сейчас проникало два скользких пальца. — Холодно, — младший задохнулся от давления, и неотрывно смотрел на руку Юнги, отслеживая каждый толчок. Было необычно, странно, не то чтобы приятно, но Чимин старался расслабиться, крепко сжимая свободную ладонь мужчины. — Ты горячий внутри, скоро привыкнешь, — Чимин из вредности прикусил костяшку чужого пальца, когда ощутил, что в него вошли во всю длину, и Юнги не оценил то, что младший так напряжен. Освободив свою руку, Юнги не удержался напоследок повести по его влажным губам, и спустился к члену, стремясь расслабить как можно сильнее, и продолжил растяжку. — Почувствуй, что ты испытываешь, когда мои пальцы внутри тебя? Дырочка уже влажная и хорошо поддаётся, ты сделал отличную работу, детка. Теперь мне нужно, чтобы ты сказал, что хочешь делать дальше, — Чимин опустил руку вниз, чтобы самому почувствовать, как необычно вспухла кожа по краям, и, когда Юнги убрал руку, сам попробовал войти в себя кончиками пальцев. Было так странно, но никакой резкой боли не ощущалось, только лишь небольшой дискомфорт от растяжки. Он и вправду был таким скользим внутри, что собственные пальчики легко вошли по основание. Когда Юнги предложил продолжить с игрушкой, Чимин больше не мог лежать на одном месте. От нервов хотелось двигаться и что-то делать. Он сел на пятки и, чтобы заземлиться, просунул пальцы под веревки на бедре, чувствуя какое-то спокойствие от тихого скрипа узлов и натягивания кожи. Словно Юнги знал, что ему было бы нужно занять чем-то руки, поэтому и принес веревку. То, каким взглядом сейчас старший заворожённо смотрит, как Чимин играется с вязкой — говорит само за себя. — Хочу быть сверху, ложись, — младший взбирается на его бёдра, и Юнги тут же подхватывает его под попу, поправляя так, чтобы Чимин как следует своим весом надавил на его пах, и шумно выпустил шипение сквозь тесно сжатые зубы. Видимо, у него уже давно стоит и доросло до неприятных ощущений, и Чимин захотел как-то облегчить сильное напряжение, обернув ствол ладонью, попутно чувствуя, что Юнги свои планы исполнил — в него медленно входила игрушка, и теперь оба шумно дышали, перемежая сдержанные стоны с шипением от дискомфорта. — Сделаешь кое-что для меня? — Чимин охотно кивнул, наклоняясь, чтобы чмокнуть его в губы, соскучившись по поцелуям за такой короткий срок. — Мой хороший, — несмотря на боль, Юнги смог улыбнуться и погладить его по пушистой голове. Чимин перевёл взгляд на железный стержень, заинтересовавший его, как только он вышел из ванной, и до сих пор не знал, для чего он нужен. Он замер, в шоке наблюдая, как старший осторожно ввёл тонкую палочку прямо щёлочку уретры, дюйм за дюймом опуская её до основания, пока на головке не остался только шарик. К нему Чимин и потянулся пальцами, осторожно обводя кончиками верхушку игрушки и дико покрасневшую крупную головку. Юнги застонал и откинул голову на изголовье, заваленное подушками. — Это не больно? — Чимин боялся лишний раз тронуть туго стоящий член, и старший перехватил его любопытную ладошку и прижался к её центру губами, оставляя на ней следы горячего дыхания. — Я в порядке, детка. Это приятно, немного странно ощущается, но я уже не в первый раз делаю подобное, — Чимин кивнул, внимательно изучая Юнги в ответ, но на его лице не было никаких признаков боли. Младший случайно двинул бедрами, устраиваясь поудобнее, держа игрушку внутри, и Юнги впервые громко застонал, сжимая его бёдра в тиски. Чимин испуганно замер. Старший перевернул их на бок, чтобы Чимин как можно меньше контактировал с его гиперчувствительным членом. — Закинь на меня ногу. Так угол будет лучше, — Юнги подтянул его коленку повыше, к своей талии, и протолкнул почти вывалившуюся игрушку глубже, а потом задвигал ею в среднем темпе. Чимин захныкал, стремясь сжать ноги, но, когда это не получилось сделать, уткнулся в согнутую в локте руку, ощущая так много за раз. Прежде всего невероятное тепло и уют, которое дарил ему Юнги, а также его ни к чему не обязывающие ласковые прикосновения и поглаживания, его глубокий голос и слова, которые поддерживали в младшем невероятно сильное возбуждение, но не такое, что ему остро необходимо кому-то вставить и кончить, когда он грани эмоций. А более интересное, чуждое чувство словно бесконечного удовольствия, в котором Чимин больше не ощущает потребности ни в чём другом, кроме как остаться в нём подольше. Чимин открыл влажные глаза, потерявшись в ощущениях, и потянулся к Юнги, всё это время умиротворённо наблюдавшему за ним, и снова поцеловал, проталкивая свой непослушный язык к чужому. Они оказались ещё ближе, касались друг друга грудью, и Юнги воспользовался этим, чтобы чуть чаще вводить в него игрушку, прижав к себе тёплой ладонью за изящно выгнутую поясницу. — Ю-юнги, — Чимин заскулил, с чмоком отстраняясь, и дёрнул его за тёмные пряди, притягивая его невозможно близко и корчась от стимуляции. В какой-то момент резиновый член внутри перестал быть странным, и стеночки превратились в один туго натянутый нерв, по которому проходились гладкой головкой. — Я здесь, детка. Приятно, не так ли? Юнги прижал губы к его виску, и безобидная смешинка осела на языке. Чимин отводил бёдра назад, подставляя попу под скорые толчки, и уткнулся Юнги в шею, тихо постанывая искусанными устами. На пробу Чимин решил снова прикоснуться к блестящему от естественной смазки металлическому шарику: указательным проказливо обвёл по кругу, потом спустился ниже по стволу и обхватил ладошкой напряжённую плоть. — Коснись ещё раз головки, твои пальчики такие чудесные там, — Чимин отстранился, чтобы заглянуть ему в глаза, и сам чувственно свёл брови, стоило игрушке задеть простату. — Ты сведёшь меня с ума, — Юнги не мог больше смотреть на этот нежно приоткрытый рот и снова обрушился на него поцелуями, а затем сместился к шее, убирая руку с поясницы, чтобы вплести пальцы в прядки на затылке и призвать Чимина запрокинуть для него голову. Младший, как и просили, коснулся головки и осторожно потянул за штырёк, удерживая чуть дёргающийся член второй ладонью. За это Юнги неконтролируемо сильно втянул кожу и оставил ему ярко алый засос у кадыка. Тогда Чимин тоже начал медленно входить и выходить из расширенной уретры, боясь слишком раздразнить чувствительное отверстие. Спустя несколько движений Юнги привлёк его внимание, погладив волевым движением вдоль всей спины и оставив основание игрушки глубоко в парне. — Осторожно вытащи его, пожалуйста, детка. Я на пределе, — слова давались ему тяжело. Он послушно замер, лаская ягодицы младшего обеими руками, когда Чимин аккуратно потянул за шарик вверх, пока игрушка полностью не вышла, а за ней на расширенной дырочке уретры выступила большая капля полупрозрачной смазки. Теперь, когда страшное приспособление было далеко, Чимин уже смелее обхватил член ладонью и крепко сжал, дёргая рукой так, как ему самому нравилось — быстро, сильно, крепко. Юнги одобрительно и благодарно замычал, пачкая живот влажной головкой, и снова взялся за игрушку, позволяя младшему кончить всего тремя растянутыми точными толчками. Оба упали без сил и почти сразу заснули, едва обтёрлись краем накинутой на постель простыни и залезли под одеяло, уютно устроившись друг с другом в объятиях. *** Чимин проснулся на рассвете. Солнце ещё не взошло, пока что только светло-серо-голубая дымка утра и не было никаких признаков, что сегодня солнце вообще покажется из-за пасмурных декабрьских облаков, но почему-то Паку казалось, что именно так и будет. Он открыл глаза, почувствовал, что весь укутан в воздушное одеяло, а сверху лежит рука Юнги, заботливо обёрнутая вокруг талии. Он пытался оценить свои ощущения сквозь марево крепкого сна, особенно в районе ягодиц, но чувствовал только неприятную влажность смазки, абсолютно никакой боли, даже крохотные синячки-засосы на шее и груди привлекали к себе больше внимания. Чимин не помнил, когда он или Юнги успел снять с него веревку, но его ноги теперь были абсолютно голые. Перевернувшись на спину, он посмотрел на мирно сопящего мужчину, и пробежался глазами по его невероятно привлекательному лицу, осторожно убирая прядку, упавшую на глаза, за ухо. Поддавшись неясному приступу вдохновения, Чимин незаметно выскользнул с постели и накинул валявшуюся на полу домашнюю футболку хозяина комнаты. Его блокнот и карандаш лежали в рюкзаке в прихожей, и Чимин сбегал за ними, и сразу направился обратно. Поставил стул спиной к свету из окна и коснулся карандашом бумаги. Он вёл себя тихо, не издавал никаких звуков, кроме шороха карандаша, а Юнги после тяжелой недели и их насыщенной ночи спал крепко, поскольку Чимин вынул батарейки из его будильника, и проспал до обеда. Юнги проснулся бесшумно, и, не открыв глаза, провёл ладонью, лежащей у лица, по подушке перед собой, осознав, что никого рядом нет. Чимин сидел совсем рядом с кроватью на небольшом стуле, подобрав под себя ноги, и вокруг него, окружённого золотистым солнечным светом, были разбросаны скомканные листы, вырванные из блокнота. Пак что-то с увлечением выводил на бумаге, согнув руку под невозможным углом, чтобы провести боком грифеля, а не остриём, и только когда поднял глаза обратно к Юнги, понял, что на него смотрят в ответ. — Привет, — Чимин поприветствовал и тихо улыбнулся, куснув губу, и закрыл блокнот, оставляя его и карандаш на стуле. — Привет, — Юнги отодвинул для него край одеяла и снова с охотой позволил лечь рядом. Чимин примостился к нему, слегка замёрзнув сидеть без движения уже около четырёх часов. — Что ты с таким увлечением рисовал? — Неважно, — Чимин дёрнул носом, явно смущённый, и прижал свои одубевшие от напряжения дико холодные пальцы прямо к груди Юнги. Мужчина зашипел под радостный смех, и перехватил его ладошки одной своей, согревая их без насилия, не как некоторые. Чимин вздохнул, устроившись на подушке, и посмотрел ему в глаза. И они так лежали, просто разглядывая друг друга, словно видели впервые и узнавали заново уже знакомые черты. — Прости, мне не хотелось так обращаться с тобой, — произнес Чимин, имея в виду события той ночи, которую он хотел бы забыть. Он вёл себя отвратительно, как тупой хулиган, который ни в ком не видел ценности. Юнги вздохнул, вспоминая не самые приятные события, но кивнул, протягивая руку, чтобы погладить парня по плечу и опуститься к боку. — Я всё ещё тебе нравлюсь? — Чимин понимал, что сам на месте Юнги, после такого ужасного поведения, никогда бы даже не заговорил с этим человеком, тая обиду до конца своих дней. А старший так много сделал для него за просто так, словно у Чимина есть хоть что-то, за что можно бороться и терпеть издевательства. — Да, детка, нравишься, — Юнги коснулся его спины, притягивая ближе, и Чимин завозился сам, чтобы умоститься под самый бок, доверчиво смотря на него снизу вверх. — И я счастлив, что ты начал открываться мне. Понял, что я тебе не враг. — Просто… — Чимин прервался, не понимая, что на самом деле хочет сказать. Что-то, что дало бы понять Юнги, что он не ошибся, позволив Чимину быть здесь, рядом. — Мне кажется, что все люди, которым я позволяю быть рядом, хотят только извлечь из этого пользу. Отец хотел, чтобы я исполнил его нереализованные мечты и стал работать на Уолл-стрит адвокатом, а затем решил все его проблемы с законом. Хоби позволил мне остаться в пабе, нелегально бил татуировки и брал меня в помощники только для того, чтобы потом скинуть всю ответственность на меня. Клуб «неудачников», пф… Чимин фыркнул, только вспомнив этих непроходимых идиотов, как они все позорно разбежались, как крысы, как только назрела драка в пристройке. — Эти идиоты никогда не понимали основной идеи, и всегда были готовы спихнуть вину на другого. — Расскажешь мне об идее? Я хочу понять, — Чимин запальчиво кивнул, ведь и сам готов был поделиться уже давно. Слишком долго у него не было возможности поговорить с кем-то и не нарваться на осуждение и скучающий взгляд. — Все учителя требуют уважения к себе и постоянно угрожают выставить лишние часы пропусков, занизить отметку и отчислить. Но что они предлагают взамен? Сухую программу, которую любой может найти, прочитав те же книжки, что есть в любой библиотеке. Они говорят, что так поддерживают дисциплину, но на самом деле лишь питают свое высокомерие за наш счет. Когда у меня были трудности дома, я захотел поговорить с куратором своего класса. Эта женщина на каждом классном часу говорила, что мы должны не боятся обращаться к ней, если возникнут проблемы на учебе или дома, что она будет тем человеком, который всегда поможет нам. Но, стоило ей узнать, кто мой отец, она швырнула в меня учебником и выгнала из класса, сказав, что такие дети, как я, не должны ходить с другими в школу, а сидеть, где уготовано мне и моему отцу. Юнги заметил, что мальчик осунулся и был на грани слёз — воспоминания его стыда и унижения ещё были свежи в памяти, и мужчина обнял его, повыше натянув одеяло на продрогшие плечи. — И я не верил тебе, когда ты пришёл с такими же речами в наш класс. Как поверить? Но ты оказался не таким, как другие. Чимин сам кивнул своим словам, но плакал не стал. Сейчас ему больше не было грустно, когда он знал, что Юнги не будет на него злиться. — Я не из тех учителей, что бросают слова на ветер, Чимин. И даже если бы наши отношения не дошли до этого, я бы не отвернулся от тебя, будь ты кем угодно и какого угодно статуса. Порой люди нуждаются в помощи, и школа — это первое место, куда ребёнок должен иметь право обратиться за советом. К сожалению, сейчас многое упускается. В приступе нежности Чимин сжал его в объятиях, наконец-то чувствуя себя понятым, услышанным. Юнги снова казался ему гораздо лучше его самого, но теперь это не бесило, Чимину хотелось быть рядом и учиться спокойствию и зрелости. — И ты не плохой человек, у тебя обострённое чувство справедливости и есть принципы, которым ты упорно следуешь, и ты не боишься говорить то, что думаешь, — я восхищаюсь тобой в этом. Тебе будет тяжело понять, что мир не так идеален, и порой зла гораздо больше, чем добра. Но я постараюсь смягчить это для тебя, — Чимин кивнул, и они ещё немного поговорили, а потом Чимин ушёл в душ, смывать остатки их ночи. Юнги поднялся следом, сладко потянулся и заметил, что Чимин тоже пару раз клюнул его в ключицы, оставляя свои крохотные отметки. Не удержавшись от любопытства, он развернул пару скомканных шариков. Там были рисунки, где Чимин пытался изобразить запомнившиеся ему моменты. Все не закончены, перечеркнуты, а потому и выкинуты, но Юнги осторожно разгладил каждый, с интересом узнавая, что именно впечатлило младшего, и о чём он не мог перестать думать, едва проснувшись. Его вязка верёвкой была прорисована до мельчайших деталей не в виде узлов, а виде роз на пересечении нитей, которые превращались в торчащие острые листики, лозой идущие по менее детально прорисованной ноге. Но больше всего рисунков, в которых могло быть даже всего пару штрихов, которые Чимин безжалостно вырывал, потому что ему могла не понравиться какая-то линия — это рисунок спящего Юнги, в ворохе одеял и подушек, с всклокоченными, чуть вьющимися волосами. Чимин перерисовывал его так много раз, что истончил свой блокнот наполовину. Ну, раз он выкинул такие талантливые наброски, значит, самый лучший рисунок оставил у себя. Юнги вздыхает, идя на уговор с совестью, что он взглянёт всего одним глазом, и Чимин никогда не узнает о раскрытой тайне, и открывает блокнот на последней странице. Это всё ещё он, глубоко спящий, с невероятно проработанными тенями и бликами, и Чимину даже удалось передать одним цветом грифеля сам солнечный свет, играющий на белой ткани и коже лица. В углу листа от глаз Юнги не ускользнуло крохотное сердечко, нарисованное так, чтобы не бросалось в глаза, но оставалось довольно чётким для внимательного зрителя. Юнги бережно закрыл блокнот обратно и вернул на место, а потом скомкал и раскидал черновики, как было, чтобы остаться непойманным. *** Встречаться, когда твой парень является твоим учителем, не то что рискованно, а порой и уголовно наказуемо, но Чимин мало думает об осторожности, защёлкивая дверь после урока, чтобы во время обеденного перерыва насытиться поцелуями и далеко не невинным петтингом, которым Юнги его сбивает порой с ног, вытирая его спиной мел с доски, шумно целуя в постанывающий розовый рот. Чимин больше не носит пирсинг на губе, ибо у Юнги появилась привычка тянуть за него, когда Чимин вытворяет что-то непослушное, например, пытается залезть к нему в штаны прямо в классе или так и норовит куснуть за шею или под челюстью, чтобы до конца дня у Мина багровел засос, а тот и не знал об этом. Впрочем, даже неудивительно, что кто-то мог заметить их из сотен людей, находящихся с ними в одном здании каждый день. Чимина вызвали к директору прямо на уроке, и тот помимо радости от прогуленного урока пытался понять, как действовать, чтобы не подставить Юнги. Они встретились в коридоре, и Юнги увидел, что мальчишка жутко разнервничался, но сейчас ничего сделать не мог. Сам он уже знал, что напишет заявление на увольнение в любом случае — они вдвоём слишком заигрались, а Чимину не нужны проблемы с отчислением. Секретарша задержала Юнги в фойе. Она смотрела на молодого учителя пренебрежительно и с отвращением, говорила с ним строго, приказав сидеть и ждать. А к Чимину обратилась гораздо нежнее, попросила ни о чём не волноваться и поскорее заходить в кабинет, уверяя, что он под защитой и с ним ничего не случиться. Чимин обернулся перед дверью и посмотрел на Юнги, который больше не источал той уверенности, что раньше, а наоборот, повесил голову, затем печально посмотрел в окно, от нервов принявшись плести что-то из ниточек на своих браслетах, как и в первый день в классе Чимина. Старший осознавал, что теперь, когда их застукали, такое отношение, как было у секретарши, он будет терпеть на каждом шагу с клеймом «растлитель малолетних». И в конце концов его больше никогда не примут в школу, преподавать детям, и даже будут чураться лишний раз заговорить. Всё будет зависеть от слов Чимина, и младший ничего так не хочет, как спасти Юнги из той передряги, что заварил сам. И вмиг его уверенность разбивается в пыль, когда он понимает, что директор вызвал и его отца. Намджун — широкий и сильный мужчина около сорока, в ладном бежевом костюме, сидел в кресле для гостей и, лишь увидев потерянного сына, подскочил, чтобы крепко его обнять. Намджун был ошарашен звонком от директора школы, находящейся в совершено другом конце штата. Когда ему сказали, что Чимин подвергся сексуальному насилию, он едва не сошел с ума. Каждый день он писал ему на пейджер с просьбой вернуться. Этих шести месяцев, когда Чимин сбежал от него, хватило, чтобы мужчина успел осознать все свои ошибки. Он завязал с бандами, и смог по старым связям устроиться на работу по своей профессии, и клялся в сообщениях, что больше никогда не поступит так с сыном, никогда не предаст и не обманет, и как Намджуну трудно осознавать, каким дерьмовым отцом он был, раз собственный ребёнок решил сбежать от него и жить в нищете и бедности, но не быть сыном бандита. Эта потеря слишком изменила Намджуна, и теперь, когда он наконец нашёл Чимина, он готов был вернуть его домой любой ценой. Но младший всё также холоден, не обнимает в ответ и, чуть пихнув его, чтобы отстранить о себя, садится в другое кресло. — Пак, это очень серьёзно, — директор старается выпытать у ученика правду, когда тот начинает отнекиваться, что впервые обо всём слышит. Ведь есть вероятность, что ушлый молодой учитель запугал его, чтобы Чимин не смел ничего рассказывать. — Я ненавижу учителей, мистер Ча. Терпеть не могу, этого особенно. Он как выскочка, постоянно мозолит глаза со своим бесполезным предметом, мне что, больше всех надо ходить на него? — Чимин фыркнул, засунув руки в карманы кожанки, и всеми силами хотел дать понять директору, что он всё такой же непоколебимый хулиган, как и в начале года. — И если бы он сделал что-то подобное, то я молчать бы не стал. Много чести. Но вот досада, я не хочу врать, поэтому могу только сказать, что этот придурок меня не трогал. Директор верит слабо. Отвернувшись от Чимина, он предлагает Намджуну провести подростку беседу с психологом. Намджун считает это отличной идеей, ведь тоже не может быть уверен, что Чимина не запугали. Да и ему бы самому не помешало бы поговорить со специалистом о том, как настраивать контакт со сбежавшим от тебя ребёнком. Но Чимин явно не хочет никакой беседы, смотрит пристально и зло, как змей, и только от выбора мужчины зависит, укусит он или спрячет зубки. — Нет, я не думаю, что в этом есть необходимость. У нас с сыном хорошие отношения, и мы каждый вечер общаемся за ужином. Я доверяю ему и его словам, — Чимин тихо и облегченно вздыхает, смотрит, как отец положил руку на его ладонь, и терпит. — Значит, у вас не претензий к учителю Мин Юнги? — и вновь спрашивает у родителя, внимательно следя за ними обоими. Ишь какой дотошный дед. — Нет, никаких, — уверенно заявляет Намджун. Юнги вызывают следующим. Намджун оценивает его, когда они расходятся в дверном проёме, отмечая, что названный «учитель» — это совсем молодой мальчишка, вчерашний выпускник университета. Он вежливо здоровается с отцом Чимина, и, в стремлении никак не выдать себя, совсем не смотрит на Чимина, хотя младший пытается словить его взгляд. «Они так очевидны», — думает Намджун про себя, выходя вслед за сыном из кабинета. Чимин присаживается на стул у какого-то кабинета на втором этаже, где написано «История искусств», и молчит. В коридорах школы стоит гробовая тишина, так как урок ещё не закончился. Намджун садится рядом, и Чимин отсаживается от него на одно место, пусто смотрит перед собой, сложив руки на коленях. — Не волнуйся, всё будет хорошо, — пытается Намджун, но Чимин ёжится. — Откуда тебе знать. Приехал? Спасибо, можешь уезжать. — Чимин, прости меня. Я никогда не хотел так ранить тебя, — не в силах сидеть на месте, Намджуну было важно смотреть ему в глаза, поэтому он присел перед сыном на корточки, но тот сразу же посмотрел в сторону. Мужчина попытался взять его за руку, но парень лишь вырвал свою ладонь и нахмурился. — Я завязал с бандами. Через месяц, как ты исчез. Хотел продать дом, чтобы найти деньги и отправиться на твои поиски, но подумал, что ты бы не хотел терять оставленные там свои вещи. Я причинил тебе много боли своим безразличием, взвалил на тебя так много своих ожиданий. Мой отец воспитывал меня так же, и ничего хорошего из этого не вышло. Но ты особенный, талантливый мальчик, и только сейчас я понял, что воспитывать тебя нужно было по-другому. Уделять больше внимания твоим рисункам, вместе ходить на выставки, отправить в художественный класс. Чимин приоткрыл тесно сжатые губы, так как не мог больше дышать забитым носом. Последний раз они с папой говорили так открыто очень, очень давно. И сейчас всё это кажется неправдой. Он часто заморгал и тихо всхлипнул. — Рисование стало твоей отдушиной после ухода мамы, а меня захлестнуло отчаяние. Мне хотелось выбраться из нищеты, в которой мы жили, и сделать это быстро можно было только так, как я поступил — жутко неправильно и грязно. Но я исправился, Чимин-а, обещаю, больше я не дам повода сбежать из дома. В это время по коридору слышатся шаги, и Чимин подскакивает с места, ожидая, когда Юнги подойдёт ближе. Тот выглядит уже не так ужасно, как в приёмной, и бодро идет к своему кабинету. — Как всё прошло? — Чимин хвостиком идёт за парнем в кабинет, совершенно позабыв о Намджуне, но тот и не думает сдаваться так просто, и заходит тоже. — Меня отстранили на две недели, пока слух не уляжется. Директору донесла твоя одноклассница, но я сказал, что она просто обиделась на меня из-за того, что я плохо оценил её работу, и решила так меня проучить. Но я всё равно решил уволиться — найду другую школу, потому что такой скандал здесь забудут не скоро, — Юнги посмотрел на Намджуна, испытывая к мужчине лёгкое раздражение после рассказа Чимина, и всё-таки поблагодарил мужчину за то, что он спас его и Чимина от неприятностей. — Я бы хотел пригласить вас на обед, мистер Пак, если вы не против. Это касается Чимина. Чимин нахмурился и посмотрел между ними двумя, не понимая, к чему бы Юнги разговаривать о чём-то с его объявившимся папашей. Сам он видеть его не хотел больше, даже после душещипательных признаний. Но Намджун охотно согласился, договорившись встретиться по указанному адресу, как только он позвонит на работу и возьмет отгул за свой счет. *** — И зачем ты позвал его? — Чимин капризно дернул Юнги за руку, пока они шли по улице в сторону закусочной. — Не так быстро, детка, обсудим за едой. Юнги пропустил Чимина первым в магазин газет и журналов. Чтобы задобрить младшего, он подвёл его поближе к художественным принадлежностям. Чимин косо глянул на него, догадываясь о коварном плане, и нагло сгрёб половину из всех альбомов, мольберт и краски, с вызовом посмотрев на Юнги. Тот лишь пожал плечами, и состроил лицо, мол, «я не против, бери что хочешь». В конце концов Чимин перестал выделываться и более тщательно подошёл к выбору. А ещё рядом с нижней полкой, где располагались кисти, Чимин увидел задвинутую в угол коробку с пластинками. Осмотрев все из них, Чимин выбрал те, которые, как он помнил, у Юнги не было, и пошел вместе с ними к своему парню, бездельничающему у стойки подростковых журналов с фотографиями звезд. — У тебя таких нет же, да? — и протягивает две пластинки. Юнги удивляется, рассматривая коробки, и кивает. — Был в кладовке? — Совсем чуть-чуть, — Чимин показывает пальцами всего миллиметр перед своим носиком. — И я там ничего не трогал. Ну, может, только пару кассет, ты закинул их в коробку, думал поэтому не будешь против. — Всё в порядке. Я люблю музыку, поэтому и собираю пластинки. А кассеты начал ещё в школе. Можешь брать, какие нравятся. Чимин бережно нёс в портфеле свои холст и краски, а также завёрнутые в бумагу пластинки, и не удержался — взял Юнги за руку, слегка помахивая ей в воздухе. Юнги не удержался от смеха, когда заметил, что младший и подскакивать начал от счастья. Но в закусочной снова затих. Смотрел на отца исподлобья, пока тот обсуждал с Юнги блюда, и признался, когда им ещё даже не принесли напитки, что так мол и так, Юнги его парень, они встречаются и слухи правдивы, но никто никого не насиловал. — Это Юнги попросил не отказываться от встречи с тобой. Если бы учитывалось моё мнение, то глаза б мои тебя не видели. Намджун смягчается по отношению к Юнги, осознавая, что он является катализатором его встречи с сыном вне стен школы, и внимательно слушает, когда Юнги включается в разговор, вещая про повод их встречи: Мин предлагает поступить Чимину в художественный колледж, ведь он отлично рисует и ему это нравится. — Зачем ты ему это рассказываешь?! — возмущается Чимин, оторвавшись от ковыряния дырки в джинсах. — Потому что он твой отец и не чужой тебе человек. Он тоже хочет участвовать в твоем будущем или хотя бы поспособствовать твоей дальнейшей учёбе. У меня не так много денег, чтобы оплачивать тебе колледж и наше с тобой проживание вместе, а ты ещё слишком юный, чтобы пахать на трех работах. — Но я могу устроиться на подработку… — Нет, Чимин, — Намджун его перебивает. — Я хочу участия. Пожалуйста, можно я оплачу твою учёбу, сделаю хотя бы это? Это не значит, что я подкупаю тебя, нет. Но я всё ещё твой родитель и не хочу стать совершенно посторонним для тебя. Я же люблю тебя. Чимин кривится, но язвить передумывает. Они обедают, и Намджун пытается как можно деликатнее узнать побольше у Юнги, пытаясь выяснить, что за человек хочет быть рядом с его сыном и так помогает ему во всём. Намджун вызывается оплатить счёт и уже у дверей притормаживает Чимина за руку, и Юнги, понимая, отходит чуть дальше, чтобы не слышать их разговора. — Прошу, хоть иногда отвечай на мои сообщения, ты же не потерял пейджер? Юнги дал мне свой домашний телефон, но я не буду надоедать вам звонками. Я хочу хотя бы знать, что с тобой всё в порядке. Когда позвонил твой директор, я так испугался, что с тобой действительно что-то случилось, — он снова попытался взять его за руку, Чимин, подумав, чуть крепче сжал его ладонь в ответ. Должно пройти время, прежде чем Чимин сможет доверять своему отцу вновь, ведь прошедшие три месяца на улице были самыми страшными в его жизни, и всё же он предпочёл их вместо жизни в родном доме. — Прости. Я прочитаю, если ты напишешь, — и осторожно высвободил руку. Его ждал Юнги с его рюкзаком, полным прелестей всех художников, уютная квартира в тёплом жёлтом свете плафонов, тихое радио и вечер с любимым человеком. *** С самого утра Юнги не обнаружил Чимина в доме. На сообщения тот не отвечал, в школе каникулы, и сегодня он никуда не собирался. Целый час парень озадаченно ходил по квартире, ожидая, что, раз ушёл без предупреждения, то ненадолго, и успел переделать много мелких бытовых дел. А ведь сегодня у него день рождения! Сердце ёкнуло, когда в замочной скважине завозились с ключами, и Чимин крикнул ему за дверью: — Юнги, это я. Но не вздумай выходить, понял? Сядь на диван и закрой глаза. Руками! А то я тебе не поверю. По частым вздохам и вошканью Юнги подумал, что парень держит что-то тяжелое, и поспешил в гостиную, закрывая глаза ладонями. Почему-то к нему пришло почти детское веселье, и он рассмеялся, когда Чимин тихо выругался, когда споткнулся о ботинки в маленькой прихожей. — Ты там сидишь? — голова выглянула из-за угла, чтобы проверить. — Сижу, — Юнги широко улыбнулся, когда Чимин довольно промычал, уже смелее заходя в гостиную. Он поставил на столик коробку и что-то достал из неё. — Ну, тише давай. А то подарка не выйдет, — буркнул Чимин, и Юнги уже распирало на части от любопытства. Чимин потянулся к пледу, лежащему на соседнем кресле, и разместил на ногах старшего. Тот выгнул бровь, ощупывая ткань и не понимая, что происходит. — Открывай. Маленький щенок коричневого пуделя встретил Юнги, как только он открыл глаза. Кроха был закутан в одеяло, которое Чимин прижимал к себе, боясь уронить вертлявого малыша, а затем осторожно переложил его на колени Юнги. Старший буквально потерял дар речи, но придержал щенка, когда тот едва не упал с его колен, уверенно перебирая короткими лапами, а потом взял его в руки, чувствуя восхитительно мягкую шерстку, завивающуюся, как у барашка. Чимин с умилением наблюдал за ними: как щенок лизнул Юнги в нос, а потом тявкнул, просясь на волю. Его и так тащили в трамвае и по улице в коробке, и давно пора бы уже размять косточки. Юнги посмотрел на Чимина так, словно он исполнил его самую заветную мечту, и снова перевёл взгляд на маленькую собаку, сдерживаясь, чтобы не заплакать. Мин Холли, его первый четвероногий друг после выпуска из приюта, подарил ему невероятно много радости и любви, и после Юнги не мог найти в себе силы завести кого-то другого, хотя всё ещё справлялся с привычкой вставать по утрам, чтобы накормить и вывести погулять, но ведь было некого. До сегодняшнего момента. — Ну что ты, с днём рождения, — Чимин заулюлюкал. Для него Юнги был гораздо милее, чем этот щенок, которого старший со всей нежностью положил на согнутую руку, чтобы почесать полненький животик. Чимин бы сам хотел спеленать своего парня, как ляльку, и носить на руках по всему дому, задаривая обнимашками и поцелуями — так искренне тронутым он выглядел. — Как ты узнал? — Юнги не решился опускать щенка на пол, ведь стоит сначала тщательно убраться и заткнуть все щели на полу и между мебелью, куда малыш может заныкаться, и положил его обратно в большую коробку к мягкому одеялу. — Сделаем вид, что я просто умею читать мысли, — Чимин по-хозяйски упал ему на колени, ласково заправляя его длинные волосы за уши. — Я люблю тебя? — Ты спрашиваешь? — Юнги сам хохочет, повалив Чимина на диван, и сладко целует в губы. — Я тоже люблю тебя. Ты такой замечательный. «Нет, это ты замечательный, Юнги. Я правда, так сильно благодарен тебе за всё», — остается недосказанным, но Чимин знает, что у него будет достаточно времени, чтобы поблагодарить этого забавного парня ещё много, очень много раз.