О плюсах и минусах палящего солнца

      Ждать Юру — долго и муторно. А сейчас, благодаря рекордно жгучим лучам солнца, которое с раннего утра явно пребывало в наидурнейшем расположении духа, ещё и жарко, да так, что чёлка противно липнет к лицу и голова болит, а на раскалённом тротуаре, при желании, можно жарить блины. Но Никита терпеливо — можно сказать, героически — покачивается на поношенных кедах под спасительным козырьком магазина, победно игнорируя стоящий внутри кондиционер. Ну, то есть, как игнорируя — он бы и рад подставить вспотевшую шею под желанную прохладу, только прохлады и не было: злополучный аппарат (Ну что за сволочи!) не работал. Проверено.       И увлечь себя нечем — телефон то ли сел, то ли так сильно отсвечивает экран, то ли вовсе перегрелся, во всяком случае, ближайшие пару часов ему надлежало покоиться в ещё более душной сумке рядом с потерявшими смысл наушниками, что прочно сплелись со связкой ключей, и забытыми фантиками. Прохожие, ленивым наблюдением за которыми развлекался Никита за неимением другого, быстро сменились серой лестничной плиткой, стоило показаться парнишке в чёрной, чёрт возьми, толстовке и таких же брюках — на таких людей в такую погоду смотреть невозможно физически. И вот он, Никита, стоит теперь напротив ступенек и думает, как быстро полетит с них Юра, если сейчас же не появится.       Перспектива подробного изучения кафеля отнюдь не привлекала, так что Юра, будто прочитав злостные мысли, скоро появляется из-за дверей с довольной ухмылкой и шуршащим пакетом сухарей в руках, одна из которых быстро опускается на плечо друга.       — Ты представляешь, — поднимает он брови, — я за них чуть с мужиком каким-то не подрался! А колы твоей вообще там не было, я бы взял… И нечего так смотреть!       — Я за тобой в следующий раз не пойду, — бурчит тот.       — Да я что? Я ж ничего, это бабка всё! Ну как — какая, стояла там одна, с хлебом своим, за ценником ещё бегала полчаса… Скидку ей, говорит, нужно, а там нет скидки… Она хлеб перепутала, а нам стоять, значит, ждать…       — Пошли, — мотает головой Никита, бесцеремонно прервав тираду. Юра в ответ только фыркает.       До дома отсюда совсем недалеко, но солнце жжёт неистово, заставляя секунды ощущаться часами и метаться от одного дерева к другому в поисках хотя бы самого маломальского укрытия. Походит на детскую игру — и могло бы ей стать, только Юра принимать участие не спешит. Ему как будто и не жарко вовсе — идёт по самому пеклу так неспешно, руки в карманах, даже волосы распущены, и всё ещё улыбается. А Никита думает, что ошибся, окрестив странным того парня у магазина.       — Тебе не жарко? — спрашивает он больше из удивления, нежели из интереса или попытки начать диалог.       — Жарко? Да ну! Это так, тепло. Немного, — небрежно отвечает тот.       — С ума сошёл? — с напускным изумлением таращится Никита. Напускным — потому что вспоминает, что рядом, вообще-то, идёт Юра, который ещё вчера протягивал случайным детям фантики, уверяя, что там конфеты — и ладно бы просто конфеты, но нет — он решил запугать спиногрызов «наркотой», увлекшись до того, что запугивать пришлось не детей, а их самих, и не Юре, а разгневанным родителям. И, пусть досталось тогда обоим, хотя Никита только миролюбиво прятал лицо в ладонях и смеялся — нервное, наверное; отрицать долю веселья от Юркиных выходок было бы преступлением. А Никита законов никогда не нарушал.       — Аналогичный вопрос, дорогуша, — выдохнул Юра с видом, будто участвует в совсем-совсем уж глупом диалоге. — Объясняю первый и последний раз, ты уж смотри внимательно! Это — палец взмыл вверх, к солнцу, — тепло. А это…       И целует. Прямо посреди улицы. Вот так нагло прижимает к ближайшему столбу и наваливается со всей, как кажется, страстью, на которую только способен — этакий вандал! И не отпрянуть, и не убежать, и собственные губы невольно дёргаются, отвечая, и так одновременно хорошо и стыдно, что руки дрожат… И начинает нестерпимо хотеться кого-нибудь убить.       — А это уже жарко. — заканчивает непродолжительный монолог Юра, сжалившись над окончательно красным Никитой. Он-то точно был способен на большее, уж кому, как не Никите, об этом знать; но решает свои таланты, по видимому, приберечь.       — Юра!.. Люди смотрят, чухан, — привычно прячется тот в собственных ладонях так, будто это его спасёт. Жарко? О, нет, это не просто жарко — это уже горячо, кричаще, огненно, да так, что до костей пробирает и даже их умудряется обжечь.       Выше затёртых носов кед Никита уже не видит ничего, так что до спасительного подъезда ведёт Юра. Уж там-то никто смотреть не будет. Там прохладнее и спокойнее. И губы Юркины всё ещё горячие, только совсем не болезненно.